Текст книги "Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное"

– Будет время, расскажу, – было заметно, что такой разговор ему неприятен.

Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он был классным лекальщиком. То есть, он умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизеля, что после его ремонта, ни один цилиндр не дымил, и все цилиндры на двигателях работали ровно без излишнего разброса температур. В лекалке всегда были чистота и порядок. Дело свое он любил и хорошо знал. Меня он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу это было обидно, но потом я к этому привык. Когда я уже приобрел небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться ко мне, ведь я же в перспективе должен стать механиком. А сейчас у меня заканчивался второй месяц практики, и я уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже все может и все умеет. Но вот летать, самостоятельно ещё не научился. Особенно после того, как мы работали с четвертым механиком. Тот только в прошлом году закончил наше училище, но вид у него был профессорский. Со мной он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее меня. А когда я его называл Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович. Но, после того как мы с ним поработали на одной из грузовых лебёдок, он перестал задирать нос и остался для меня просто Женей. Иван Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок, как-то шумно работает и я был выделен четвёртому механику в помощь. Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их только мне, а мой начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь. Когда лючки были вскрыты, то четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку, для определения зазоров и обнаружения места, предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это было правильно, согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого мы с удовольствием слушали. А я, в нарушении всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволку, опустил её до дна и померял уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло было разбито и заглушено и уровень масла в редукторе было невозможно определить. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень мало. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали. По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок, надо было сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но, на «Шатуре» это не профилировалось. Масло слили. Картер я промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович. Я об этом случае никому не рассказал. Но четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо мной. Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахте в восемь утра, то у него был такой важный вид, что в пору было орать:

– Раздайся грязь, кишка ползёт!

Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серёгой, я подружился. А, с Коляном – кучерявым, высоким и разбитным парнем даже завязались приятельские отношения. Сам Колян занимал нижнюю койку, а я как молодой – должен был спать на верхнем ярусе. Может быть для кого-то это решение Коляна было бы и обидным, но мне от этого было только лучше. Потому что когда я учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и привык, что на втором ярусе мало кто видит, что я там делаю и не тревожит мой сон. У меня там была койка с продавленной сеткой. Так что если я в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно было определить, что я там нахожусь и то, если этот желающий нагнётся и посмотрит на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала меня в своих объятьях. Вот и сейчас, я с удовольствием занял второй ярус. Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что можно было спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты. Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он возвращался в каюту и спал до одиннадцати часов. Так что, мы с ним почти не виделись. То он спит, а я на работе, то наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах всегда были полуприкрыты, что создавало атмосферу для расслабления и отдыха. Каютка была небольшая – только койка в два яруса, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник, и в этом заключалась вся компоновка каюты мотористов. Душ и туалет были в коридоре на противоположном борту, а так как я был курсантом и в подобных условиях прожил уже четыре года, то ко всему этому был приучен, и это для меня не представляло трудностей и не создавало никаких неудобств. Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в Училище в кранах была только холодная вода. Но я и к этому привык и ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике, мне труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещениях было около десяти градусов, это было не очень-то комфортно. Зато баня была у нас каждую субботу. Вот там мы уже по-настоящему «отрывались». Рабочий день для рабочей бригады, куда определил меня Степаныч, начинался в восемь часов утра и без десяти восемь мы обязаны были приходить на разводку. Она проходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, где были установлены две скамейки. Мы садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном это сводилось к тому, что по прочтению приказаний второго механика из потрёпанного журнала, все расходились по выделенным работам. У нас был электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или истории. Задавал различные вопросы, на которые трудно было найти ответ. Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, которые он нам задавал, были энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них. У электромеханика был электрик. Он был из нашего училища. Его, как и меня, на «Шатуру» прислали на практику. Я его знал – это был небольшого росточка невзрачный пацанёнок. Глазки всё время опущены, слова от него не добьешься. Колян, как я помню, его звали в роте электромехаников. Их рота находилась на этаже выше нашей. И частенько я его видел идущим в строю. Он все время замыкал строй, потому что рост у него был метр пятьдесят с кепкой. Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика он не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только нам, надеясь, что кто-то проявит свою мудрость и сообразительность. Особенно он донимал меня:

– Ну, что, студент? – обычно он обращался ко мне.

Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вел как-то обособленно, и кличка «Студент» к нему не приклеилась. А ко мне сразу пристала. «Студент», так «Студент», да и ладно. Меня это не напрягало.

Электромеханик всегда начинал так:

– Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить? – и задавал очередной провокационный вопрос.

Иногда я отвечал, иногда нет. Когда я не отвечал, то электромеханик был настолько доволен, что они вдвоем с четвертым механиком – четвертый тоже без десяти восемь спускался на разводку – уличали меня в моем невежестве. Ну, что ж. Уличили, так уличили, я от этого сильно не страдал. Иногда с всеобщим смехом мы так и спускались в грохочущее машинное отделение на работу. Я был в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу был обед. Так что жизнь вошла в свое русло, и я за эти два месяца практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что мне это очень нравилось.

В тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла туманная мерзкая погода. Шла морось, и было очень неприятно выйти даже на минуту из надстройки.

Выскочив на палубу, я с любопытством смотрел, как судно заходит в бухту Находка и швартуется.

Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.

Швартовка, за которой я наблюдал, у меня уже была не первая, но всё равно было интересно посмотреть, как матрос, размахивая выброской точно кидает её на берег. Наши швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с помощью этой выброски швартовочные канаты на берег, чтобы закрепить их на причальные тумбы.

Дождавшись, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе делать будет нечего, я спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.

Колян чего-то сегодня рано проснулся. Меня это немного удивило, ведь на вахту ему надо было к двенадцати. При моём появлении он подозвал меня:

– Садись, дело есть, – он показал мне на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда я устроился рядом, задушевно начал. – Слышишь, Лёха, у Вадима сегодня день рождения и надо бы кое-что прикупить, – он выразительно щёлкнул себя тыльной стороны ладони по горлу. – Так что тебе придётся ехать за водкой, – как бы с сожалением проговорил он, но вместе с тем подчеркивая, что без меня они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии. Ещё не отошедший от швартовки, я даже не знал, что и ответить, а только мямлил:

– Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идет. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя был почищен, и двигатель вскрыт для осмотра.

Но Коляну уже было всё по барабану. Он был озадачен только одной идеей. Не обращая внимания на мой лепет, он успокоил меня:

– Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, – и тут же сорвался и чуть ли не побежал пошел куда-то наверх. Я же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.

Через некоторое время Колян с Вадимом подошли ко мне. Колян поманил меня пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на мой уход, и жестами показал, чтобы я шёл в каюту Вадима.

Зайдя в каюту токаря, я увидел, как Вадим пересчитывал деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их мне со словами:

– Пойдешь и купишь водки, – это было произнесено так, что я понял, никакие возмущения с моей стороны категорически приниматься не будут.

От такого приказания, да ещё от того, что столько денег сразу попало ко мне в руки, я обалдело бормотал:

– Ты что? На эти все сорок?

Вадим вальяжно усмехнулся:

– Да нет, не на все сорок, а насколько получится. Тебе просто не дадут столько.

– Да и куда ехать? Я же ничего здесь не знаю, – всё еще пытался отвертеться я от такого необычного задания.

– Чё тут ехать, – вмешался Колян. – Вышел на причал и чеши прямо. Дойдешь до забора.

Там дырка, пролезешь в неё, – Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать. Сядешь на катер, – продолжил он, – доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, – объяснял он мне простоту такой элементарной задачи. – Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит. Я в нерешительности смотрел на мужиков:

– А куда ехать-то вообще надо? Я же тут в Находке вообще ничего не знаю.

Находку я не знал. Это было точно. Все предыдущие две стоянки я просидел на судне, изучая схемы и системы для моего будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал тут, на Астафьева, в гастроном, чтобы купить себе всякой мелочёвки, да посмотреть, что находится возле порта.

Но тут уже Вадим, дружелюбно похлопав меня по плечу, проникновенно посоветовал:

– Да что тут ехать? – пожал он плечами, заглядывая мне в глаза. – Вышел на причал, прошел вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезет к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, – доходчиво принялся объяснять он.

Но я всё равно был в недоумении:

– Мужики, ну, а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать?

– Как не возьмутся? Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан все, что хочешь, сделает, – видно было, что для Вадима это было очень просто.

В моей голове потихоньку с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:

– Ну, ладно, хорошо. Всё! Не орите. Пойду я, – но тут же очередная мысль пронзила меня.

– А как насчет того, чтобы отпроситься у Степаныча?

– Да уже всё сделано, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдешь в город. Не мозоль ему глаза, а просто двигай. Только исчезай побыстрее. Не попадись Степанычу на глаза, напутствовал меня Колян, – а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог передумает. Я быстро переоделся и спустился на причал.

Интересно было пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь я только пару раз за эти два месяца сходил на берег, да и то по полчаса.

Вспомнились морские рассказы Джек Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, я в себе не ощутил. Я спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти писатели, шел вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у меня под ногами не качалась и ноги при ходьбе я широко не расставлял.

Поглазел на бдительных и грозных пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу Советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами, были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.

Лесовозы, в основном были маленькими, обшарпанными судёнышками. Даже меньше нашей «Шатуры», которая была предназначена на перевозку пяти тысяч кубометров леса.

На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала. Пока я дошёл до забора, где была проходная на катер, я насчитал пять таких судёнышек.

В заборе я нашёл дыру, о которой мне рассказал Колян, и которая выводила меня прямо к проходной на катер. Я пролез через неё и вышел на причал, а минут через пятнадцать, подошёл катер.

Вместе с группкой отъезжающих, я сел на этот катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где я и вышел. Я вообще не представлял, как мне идти к этим общеизвестным Якорям, где был заветный магазин с водкой. Но мужики, которые сходили вместе со мной с катера, объяснили, что надо идти наверх к железнодорожному вокзалу, выйти на дорогу, сесть в автобус и через две остановки выйти у этих самых Якорей.

Так я и сделал. Сел в автобус, который тут же подошёл. Заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.

Мужики мне объяснили, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, которая ведёт к ДКМу (Дому Культуры Моряков). А там, метров через пятьдесят, и будет тот долгожданный гастроном, в котором есть водочный отдел. Около него, справа, всегда толпятся бичи, которые за бутылку все, что хочешь, могут сделать.

Водка стоила то 4.12, то 4.42. На эти деньги, что были у меня, можно было запросто купить девять бутылок. Но одному бы мне столько не дали. Я быстро нашел вожделенный магазин, зашёл в него и осмотрелся. Водка в продаже была.

У меня была с собой сумка. В неё запросто можно было поместить девять бутылок. А так как у меня были свои деньги – можно было и еще кое-что купить. С собой я прихватил немного своих денег. Откуда у курсанта большие деньги?

Мама с папой присылали мне 15 рублей в месяц, да и стипендия была 12.50. Так что на танцы, шманцы, обжиманцы, девочек и мороженное с плодово-выгодным вином всегда вполне хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне я ещё не получил. Что-то было с задержкой выплаты. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну, и ладно. Деньги у меня ещё оставались, а так как, на берег я последние два месяца, можно сказать, не сходил, то и особой нужны в них у меня не было.

Осмотрев содержимое витрин гастронома, я вышел на улицу. Смотрю – какая-то группка мужичков стоит за углом. Вид у них у всех был немножко потрепанный и очень выразительно проглядывались опухшие и кирпичные морды.

Оглядевшись по сторонам, я подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:

– Помощь нужна.

– И чем это тебе, касатик ты мой, помогать то надо? – спросил глава группки страждущих.

– Водяры мне купить надо, бутылок десять, – сразу выложил я, – но мне же столько не дадут, сами знаете, – с пониманием посмотрел я на босса этой шайки. – Поэтому без вас, ну никак не обойтись.

– Да нет проблем, дорогой, – заулыбались мужички. – Но ты же знаешь таксу? Пузырь – нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять. Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.

– Добро, – согласился я с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.

– Ребятки, – обратился «старшой» к своим дружбанам. – Берём по три. А тебя как звать то?

– Ну, Лёха и зови, – я с выжиданием смотрел, чем может закончиться этот процесс. Или они меня тут грохнут или выхватят деньги и «сделают ноги».

– А Лёха берёт одну, – не обращая на мою нерешительность, продолжил «старшой, – но бабки гони сразу, – он усмехнулся. – Не бзди горохом, сдачу мы тебе вернём. Только один пузырь наш! – поднял он указательный палец. – Ты понял?

– Да, понял я все. Понял, – согласился я. – Пошли, – я отсчитал мужикам деньги, и мы двинулись в сторону открытых дверей гастронома. Но, перед самыми дверьми, «старшой» обернулся ко мне:

– Но одна бутылка будет нам, – ещё раз напомнил он.

– Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? – сделал я нарочито недовольный вид.

Вадим же предупредил, что бичи возьмут с меня бутылку. Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую я брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее мои деньги. Продавщица тетя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии. Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:

– Деньги-то откуда взялись?

– Не твое дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они – бабосики-то, – «старшой» помахивал купюрами. – Все тут есть! Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, складывал бутылки в авоську, сдачу складывал в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода, он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников. Как я не боялся, что они меня грохнут из-за этих бутылок или удерут вместе с ними? Не знаю. Наверное, только молодость и безрассудство спасало меня от таких неприятностей. Когда я последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:

– Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай, – он передал мне авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которая была у меня, прямо-таки вырвал из рук.

– Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? – спросил я у «старшого», после того, как авоськи были опорожнены, и бутылки уложены в сумку. – Надо же вмазать где-то по этому поводу. Такое предложение компании понравилось.

– Не волнуйся, сейчас мы все организуем, – был однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у меня находиться «закусон». Пока бичи покупали водку, я, поскольку у меня были ещё деньги, купил пирожков. Они уже были холодные, скорее всего, вчерашние. Как все их тогда называли – это были «тошнотики». Это было холодное слипшееся тесто с чем-то внутри. Непонятно, что это такое там было. То ли это был ливер, то ли еще что, но это нечто было ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусить ими можно было практически все. Бац! Всех «дружбанов» такое предложение устроило, и мы дружно прошли в соседний двор. Тут же завернули за угол, завернули в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже:

– Васька, открывай! – громко потребовал он.

Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:

– Чего надо? Чего долбишься? – но дверь не открывалась.

– Стакан гони, – нахально потребовал «старшой».

– А для чего стакан-то тебе? – поинтересовался тот же, голос, но уже более заинтересованно.

– Да вот, нам тут парень водку предлагает распить, – «старшой» снизил тембр голоса и говорил в щель двери.

– О! – из-за двери раздался радостный вопль. – А мне сто грамм нальете?

«Старшой» вопросительно глянул на меня:

– Ну, не знаю, – ответил я на его взгляд. – Бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.

– Нет, – решительно произнёс «старшой». – Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.

Васька вышел, недовольно посмотрел на нашу компанию, но стакан дал.

Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же, по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».

Он наливал четко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».

Мне выпитое как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав тошнотик, это состояние немного прошло.

А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.

– Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают, – пронеслась мысль. Я вздохнул поглубже:

– Ну, что, мужики? Ещё по одной? – и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.

– Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Все. Пока, – я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, а потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».

Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне в след:

– Если деньги будут, приходи, мы еще, что хочешь, для тебя возьмём!

Мне тут же подумалось:

– Пока не «развезло», надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь.

В Находке ещё была, так называемая, «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, где моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что было светлое время суток и мне не надо было сворачивать на неё, а нужно было идти на Морвокзал через виадук.

Кое-как я доперся до Морвокзала, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.

Минут через двадцать я был уже на Астафьева, но за это время даже успел заснуть, присев в тёплом пассажирском салоне.

Очнулся от того, что кто-то толкнул меня в плечо:

– Слышишь, ты, молодой, вставай, приехали, – я обалдело покрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой прикорнул, подхватил сумку.

Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на меня.

– Смотри, – предостерёг меня один из пассажиров. – Осторожнее будь, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.

– А что такое? – я всё ещё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которую я был невольно вовлечён.

Только много позднее я её осознал. Ведь охрана меня могла сдать в милицию, если бы обнаружила у меня спиртное, а та бы написала письмо в Училище и тогда…. Прощай родные стены и мечты о море и до здравствует армия! Некоторым из моих однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.

– Да ты их хоть заверни, во что-нибудь, бутылки-то свои, – продолжал советовать мне кто-то из попутчиков. На мне было две футболки. Так как утром было прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было жарко. Пришлось зайти за стеллаж досок, который стоял рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у меня хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками. Вот так, со своей честной юношеской мордой, я и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону, и на охраняемый доблестными пограничными войсками супер-важный объект. То есть, порт. Уже подходя к трапу, я почувствовал, что меня валит с ног и, еле-еле вскарабкавшись на трап, и каким-то образом спустившись с главной палубы вниз, я завалился к себе в каюту. Там никого не было, что не вызвало у меня никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, я упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у меня уже не было. Колян потом рассказывал:

– Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко.

Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт. Ну, а когда меня растолкали, то все смеялись надо мной и над рассказом Коляна. Вечером Вадим решил:

– Все. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. – Мы вчера с Серегой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.

– Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, – ввязался в приготовление Колян. Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошел за ними следом в каюту Вадима. Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:

– Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!

Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а, может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.

– Людмила, – скромно представилась она.

Вадим, который пропустил её в каюту, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена. Колян, который оказался самым галантным, тут же забрал у неё плащик, повесив его в шкаф. Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну, а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появиться на столе. Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:

– Ну, что, опять начинается прежнее?

О прежнем мы ничего не знали, но Вадим развёл руками:

– Ну, а что делать? Ведь день рождения же у меня.

Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:

– Ну, вот, ради него, я и приехала.

Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать различные пакеты. В них оказались овощи – помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это была домашняя курица. Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:

– Может быть, разогреть её?

Вадим только замахал руками:

– Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.

Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища! Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей. Ну, а пельмени, которые, скромно лежали на нескольких досòчках, надо было срочно варить, а то они могли прилипнуть к ним и тогда из них уже получилось бы только тесто с мясом. Колян притащил плитку и на неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда она в ней закипит. Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:

– Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.

На такую наглость, у меня едва хватило сил возразить:

– Да, вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, – в отчаянии смотрел на окружающие меня смеющиеся морды.

– Ладно, – смиловался Вадим. – Хорошо. Но только пять капель и налил мне грамм пятьдесят. Гранёные стаканы, в ознаменование такого радостного события, как день рождения, были подняты, и все чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл. Он одним из первых свалил во Владивосток, якобы на доклад в партком. Ну, а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном – за день рождения Вадима. На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой. Ну, и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили. Мы на судне были одни – что хотим, то и творим. Проверяющие сюда не приедут. Тем более, в Находку. На контейнерные каботажные причалы!? Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да, даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появиться с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались. Тут закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян. Люда стала хозяйкой кастрюли, достала шумовку, и всем стала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени. Вадим с Серегой и Коляном взяли и жахнули ещё по стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал добросердечный и доверительный. Ну, просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.

Места за столом было мало, а сидели мы так: Люда сидела на диване около стола, рядом с ней Вадим, мы с Коляном и с Серегой сидели с другой стороны стола. Посредине стола стояла кастрюля с пельменями. Около неё бутылки водки, курица и всё остальное. Стол же был не банкетный, и места на этом столе было мало даже для стаканов. Их нам приходилось всё время держать в руках