Текст книги "Капитал. Как сколотить капитал, как его не потерять, и почему нам его так не хватает"

Часть 3: Нуждающийся человек нечувствителен

В первом приближении кажется, что биржа должна уравнивать шансы игроков вне зависимости от капитала: вложился в фуфло – продавай домик в Монако, а с ним и последнюю пару кожаных трусов с позолотой. Посмотрел ролик на YouTube и вложился грамотно – твои $100 потихоньку растут. Однако почему-то это работает совсем по-другому: богатые на бирже богатеют, а бедные либо разоряются, либо вяло растут хуже индекса, отдавая все возможные налоги, комиссии и едва поспевая за инфляцией.

Дьявол кроется в том, как именно богатые ведут себя на финансовых рынках и почему им везёт чаще. Эмоции важны, но есть и ещё кое-что: финансовая подушка, связи, навык рисковать, возможность взять деньги в долг. И семейные ценности.

Особенно хорошо, когда этих ценностей много.

Глава 12
Замкнутый круг жадности и страха

Я много раз говорил, что рынки управляются двумя силами: жадностью и страхом. Надо рассказать о том, как они взаимосвязаны, а помогли мне в этом заметки Моргана Хаузела [135], который подкинул основные идеи для этой главы.

Любая жадность начинается с невинной идеи: я прав, я ведь заслуживаю этого! Мне должно повезти, я старался! Не может быть такого, чтоб я был неправ! Надо сказать, что это вполне резонная идея. У более-менее рациональных экономических субъектов три стимула: конкуренция, адаптация и сравнение с окружающими. Конкуренция означает, что жизнь трудна. Делать бизнес тяжело. Инвестировать трудно. Не все получают приз, даже если они думают, что они достойны, и принимают исключительно верные решения.

Адаптация означает, что даже те, кто получает заветную награду, привыкают к ней довольно быстро. Поэтому планка соответствующей вашему положению награды быстро сдвигается вверх, как у миллионеров, которым всегда требуется в три раза больше денег. Тут я довольно сильно от них отличаюсь, ведь мне требуется не в 2, а в 20 раз больше денег, чем сейчас. Социальное сравнение означает, что любая награда измеряется не в абсолютном значении, а лишь относительно других людей, которые делают что-то – или выглядят так, что делают, – примерно так же упорно, как и мы. Мы смотрим на машину соседа, на шубу его жены. А часто – и на саму жену.

Кстати, это не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. Нет, смотреть на чужую жену – конечно, фу. Надо свою иметь, а лучше три. Но без гедонистической адаптации я бы не писал эту книгу, а вы бы – не читали. Природа приучила нас не радоваться дольше положенного, чтобы выжить [136,137]. Судите сами: мозг составляет всего 2 % от массы тела, но при этом потребляет 20 % от всей энергии. Счастье – эмоция сильная. Покупка новой машины запускает в голове энергоёмкую химическую фабрику. Наши предки, перебивающиеся с протухшего мамонта на ягоды и обратно, не могли позволить себе такую роскошь. Более того, химические реакции в голове приводят к выделению большого количества тепла – скажите спасибо, что квартальная премия не превращает ваш мозг в яичницу! Ну и наконец, счастье делает людей расслабленными, и здесь мы опять возвращаемся к далёким предкам: нашёл ягодку, балдеешь, и тут тебя плотоядное за жопу цап!

Впрочем, мы сейчас о гоминидах. Капиталистическая экономика жаждет продуктивности. Получить больше, потратив меньше сил. Это универсальная и неостановимая сила, от неё нам не спрятаться, не скрыться. Чувство того, что вы достойны награды, даже если добиться успеха трудно, даже если эта радость мимолётна, – это первое зёрнышко жадности. А если добавить сюда сравнение с окружающими и жажду продуктивности, выходит, что это чувство будет толкать нас вперёд (что неплохо, даже отлично) и одновременно лишать нас удовлетворения от успеха (что потенциально опасно).

Как только мы почувствовали вкус награды – особенно когда она объективно выше среднего в обществе, скажем, 30 % годовых в долларах, в мозг начинают закрадываться заблуждения. Люди начинают воспринимать удачу как мастерство (хорошо, что насчёт этого мы уже всё поняли). Другие думают, что они производят что-то невыносимо прекрасное для этого мира, выставляя заявки в биржевой стакан. Ещё кого-то может обуять сверхуверенность в том, что он достоин и следующей награды и что теперь она неминуема. Надо только сделать новую ставку! И в этот момент наступает натуральная задница. Ещё в 2005 году Репин (не тот, а который Павел) и команда показали, что инвесторы, принимающие финансовые потери или прибыли близко к сердцу, показывают гораздо худший результат по сравнению с инвесторами со стальными яйцами [138]. Эмоции заставляют принимать нас неправильные решения, которые пылесосят брокерский счёт не хуже Дайсона. А если в голову приходит дебильная идея поторговать внутри дня, то эмоции возрастают кратно [139]. С соответствующим ростом последствий.

Заблуждения нарастают, потому что испытывать их приятно. Приятно, когда тебя узнают, ценят и уважают. Внимание других нам нравится. Получать новые награды приятно. Они вызывают привыкание. И мы возвращаемся к нашей первой невинной идее: людям нравится, когда они правы, когда у них всё хорошо и когда им кто-то что-то должен за их ордера. Поэтому люди продолжают крутиться. Тот, кому нужно больше денег, требует повышения. Кому нужно больше прибыли, использует плечи. А те, кому нужно ещё больше внимания, будут превращаться в шутов. Это наркотик – вам нужно всё больше и больше, чтобы оставаться счастливым, это замкнутый круг, который заманивает нас в дьявольское веретено.

Жадность появляется тогда, когда вы постепенно начинаете убеждать себя в том, что вы должны получить больше – ведь вы стараетесь больше, – так вам кажется. Жадность объясняется желанием думать, будто вы чего-то достойны и экономика финансовых рынков должна вам отплатить.

Дальше жадность начинает распространяться. Ведь люди ориентируются на поведение других людей. Это комбинация двух стимулов: «я этого достоин» и «если у них есть всё это, я тоже могу». Комбинация сама по себе не провоцирует нас на безумное поведение, но в какой-то мере уже его оправдывает. Мы бродим по социальным сетям для трейдеров и видим, какие бумаги они купили на все плечи. Не видим мы только их убытков – сразу отворачиваемся.

Вот почему жадность заразна: она сама себя раскручивает. Люди верят в невероятные прибыли. Жадность отличается от сумасшествия. Сумасшествие – это когда вы знаете, что сделали какую-то хрень, но вам пофигу. Жадность – это когда вы перестаёте видеть количество взятого на себя риска и последствия, которые он теоретически может вызвать. Но люди незаметно продолжают думать, что они харизматичные лапочки, которые готовы отдать этому миру всё.

Кстати, ход мысли ничего не напоминает? Если нет, то дам подсказку: азартные игры. Погодите возмущаться! Вы не понимаете, это другое! Традиционно считается, что азартные игры – это удел оборванцев, таких как Сон Ки Хун из «Игры в кальмара». Ну что у него может быть общего с солидным трейдером с Уолл-стрит?

Французские психиатры говорят, что активное трейдерство – не что иное, как разновидность аддиктивного расстройства [140]. Американские же психологи более деликатны и выделяют понятие «спекулянтство» – рискованное поведение, связанное с покупкой активов [141]. Вот так вот – ни нашим, ни вашим. Грань тонка, однако советую держать это в голове при прочтении следующих разделов. А заодно учиться вырезать фигурки из сахарных конфет вместе с обучением торговле на форексе[22]22
  Я с него и начинал!


[Закрыть].

Реальность нельзя прогнуть лишь желанием хорошего исхода – именно поэтому я всегда буду клеймить трансёрферов и визуализаторов. Да, случаются всплески за 3 стандартных отклонения, и случаются регулярно. И чёрный лебедь на пруду качает. Но огромные внезапные прибыли не приходят постоянно. А мы умудряемся думать, что если нам повезло удвоить портфель в прошлом году, то в этом повезёт ещё раз. В порыве страсти мы шортим Теслу и покупаем Virgin Galactic на все плечи.

Первый и самый распространённый ответ на выплёскивание риска – удвоиться, усредниться, запирамидиться. Когда вселенная только начала поворачиваться задом, мы воспринимаем это как новую возможность. Особенно если понятия не иметь о своих навыках инвестирования. А откуда ему взяться, этому понятию?

Следующий шаг – поиск виноватого. Когда результаты торговли ужасны – а давайте признаем, что результаты торговли почти всегда ужасны, – мы начинаем искать того, кто в этом виноват. Начальник вовремя не пересмотрел вашу зарплату. На рынке орудуют кукловоды. Брокер как-то не так исполнил приказ. Министр брякнул какую-то чушь. Кто-то что-то аннексировал. Нефть упала. Это она сама! Вот оно – дно жадности. А отрицание ситуации, наоборот, – находится на самом пике.

В какой-то момент последние крупинки жадности уходят, и в голову начинает заползать страх. Поиск виноватого рано или поздно подкинет мысль о том, что что-то было сделано не так, и сделано было кем? Вами! Не всё, но что-то. Своей стратегии в этот момент люди ещё доверяют. Но самые умные начинают сомневаться – не упустил ли я что-то важное? Не вступил ли в клуб Даннинга-Крюгера?

Дальше начинают появляться признаки неведения. Хотя для кого-то оно даже и не появляется – человек, например, всегда и был безграмотным. Когда люди спрашивают, что там с вашими акциями, вы просто меняете тему. Глубоко внутри вы знаете, что где-то что-то не так, но не хотите этого признавать. Подумать о чём-то другом – самый простой путь к спокойствию. Вот только сомнения распространяются быстрее, чем оптимизм из начала пути. Люди эволюционировали таким образом, чтобы реагировать на угрозы быстрее, чем вылавливать возможности. И как только вы самую чуточку признаёте, что проблема существует, что какие-то позиции в вашем портфеле ошибочны, открывается клапан говна и пара. Игнорировать ситуацию больше нельзя.

Потом вы пытаетесь решить проблему. Закрыть часть убыточной позы. Извиниться перед теми, кого вы обидели, будучи на коне. Вам хочется понизить ставки и уйти хотя бы с тем, что осталось. В этот момент вы понимаете, что дело пошло не так, но ещё уверены в том, что можете всё исправить. Но маржин-колл маячит, он уже близко. Недолго думая, оптимизм заканчивается.

Нет, вы не сдаётесь. Но воспоминания о тех чувствах, когда риск работал в вашу пользу, уже растворились. Свет в конце туннеля гаснет: вот вы и в режиме выживания. Ваша цель сместилась с нахождения места под солнцем к тому, чтобы не закопаться глубже.

Когда риск бьёт вас по башке достаточно долго, вы сдаётесь. Сначала медленно и неуверенно, а потом быстро и окончательно. Сперва вы начинаете сомневаться во всём, что знали. Вас обманули? Всех обманули? Вы вообще способны чему-то научиться? Может быть, надо всё начинать сначала? Может, стоило почитать учебник?

В голову закрадывается смущение и неуверенность. Вы избегаете людей, а это в свою очередь, закрывает возможности получения фидбэка – вы теряете контекст, потому что не видите ситуацию снаружи. Вы застреваете в собственных мыслях, а это замкнутый круг сомнений и страха. В дело вступает сравнение с окружающими. Почему все остальные не страдают? Я же страдаю! Я что, хуже всех остальных? Что они знают такого, чего не знаю я? Эту мысль невозможно выбросить из головы.

Наивысшая точка страха – это когда ты начинаешь бояться того, чего ещё не произошло. Человек становится слеп к тому, что могут произойти какие-то хорошие вещи, – точно так же, как когда ты был одержим жадностью и не замечал потенциально плохих исходов.

И вот жадность развернулась на 180 градусов. Вы отошли от стадии, когда принимали риски, которые не должны были принимать, к стадии, где вы упускаете возможности, которые упускать не стоит. Вам страшно заходить в рынок, потому что вы больше ни в чём не уверены.

Тучи со временем рассеются. Когда вы сделаете вскрытие трупа своего решения (если вы, конечно, ведёте дневник), вы узнаете места, в которых скрывался провал. Где была ваша главная ошибка. Задним числом всё выглядит понятно и даже очевидно. Вы обещаете себе никогда этого не повторять. Это было больно. Это того не стоило. В будущем вы будете более рациональны. Потому что вы хотите быть правым, быть умным, и теперь ваши решения станут лучше. Они станут верными.

Вы имеете на это право. Вы это заслужили. Вполне невинная идея, не так ли? Вот мы и вернулись в самое начало замкнутого круга.

Интересно, что эмоциональным ошибкам подвержены не только простые смертные, но и очень продвинутые ребята. Те, которые всем управляют.

Или думают, что управляют.

Глава 13
Встретились как-то немец, американец и Гитлер

В мире дофига бессмысленных вещей, нелепых расчётов и бестолковых анализов. Цифры не бьются, объяснения дырявые, логика детсадовская или вообще отсутствует. Но люди продолжают участвовать в этой чепухе: принимают безумные решения (сейчас не о ком-то конкретном), реагируют на раздражители неадекватно (не надо начинать про жену). И так постоянно, изо дня в день!

Историк Уильям Джеймс Дюрант, который прославился совершенно гигантской 11-томной «Историей Цивилизации», как-то сказал: «Логика – это изобретение человека, и Вселенная вполне может её игнорировать» [142]. Часто так и происходит, и это сводит нас с ума. Мы (ок, не все мы, но большинство) ждём, что мир поведёт себя рационально. А он хаотичен чуть менее, чем полностью. Обычная причина разногласий и ужасно неверных прогнозов заключается в том, что нам тяжело признать разницу между тем, что происходит, и тем, что должно было бы происходить по нашему мнению. Даже если эта разница очевидна, мы предпочитаем её не замечать.

Но вот рептилоиды поступают совершенно иначе! Они признают происходящее, даже если оно им очень не нравится. Иногда эту разницу мы не замечаем. Обманываем себя, выдаём желаемое за действительное, никак не хотим признавать неизбежное. Огораживаемся от правды, потому что она неприятна и ведёт к плохим последствиям. Но самое главное – вокруг постоянно происходит совсем не то, что мы планировали.

Я расскажу несколько историй из разных блогов (в основном, Farnam Street), хотя на деле их гораздо больше, и можно было бы составить из подобных трагических нелепостей целую книгу. Но для иллюстрации нам хватит и трёх.

Наступление в Арденнах в самом конце 1944 года, или, как говорят американцы, «Битва за выступ [143]», оказалось одной из самых кровавых для США операций в истории. В Бельгии было убито 19 тысяч американских солдат. Порядка 70 тысяч было ранено или пропало без вести, из них 30 тысяч было окружено и попало в плен – всего за месяц, когда нацистская Германия внезапно перешла в наступление против союзников.

Одной из причин катастрофы оказалось то, что американцы были застигнуты врасплох. А причиной этого расплоха был вполне рациональный вывод американских генералов, что Германии не было никакого смысла атаковать. У немцев не хватало сил ни удержать территорию, ни отбиться от контратаки, да и в войсках на западном фронте у фрицев служили 18-летние мальчишки – просто дети без боевого опыта. У них кончалось продовольствие и горючее. Даже местность была крайне неудобной для атаки – бельгийские леса. Погода тоже была отвратительная (по их меркам; в Воркуте все ещё купались).

Союзники обо всём этом прекрасно знали. Плюс у них были разведданные, что какая-то операция готовится. Но они считали, что ни один рациональный человек, тем более немецкий генерал, операцию не запустит. Не там, не в это время, не этими войсками, не с этим снабжением. Поэтому в Арденнах (неподалёку от Люксембурга) силы союзников были редки и плохо снабжались. Активность немцев проигнорировали потому, что её вроде как не должно было быть. Вероятно, эти действия приняли за отвлекающий манёвр. А потом – бах! И немцы напали.

Чего не учли американские генералы? Что Гитлер стал крайне неуравновешен. Он мог действовать – и действовал – нерационально. Он жил в своём собственном мире, оторванный от реальности, в бункере, не понимая настроений в обществе, не подпуская к себе даже проверенных людей ближе, чем на длину переговорного стола. Когда генералы спросили его, где брать топливо для техники, Гитлер ответил, что его надо украсть у американцев; реальность уже не имела значения. Самоубийственной операцией Адольф надеялся на невозможные уже сепаратные переговоры (слово «сепаратные» я не встречал со времён Союза) и прекращение боевых действий на западе, чтобы перебросить силы понятно куда – к восточному фронту.

Вот как описывает начало немецкого наступления американский журналист Ральф Ингерсолл: «У немцев как будто оказалось всё готово: внезапность, быстрота, огневая мощь и высокое моральное состояние. Глядя на карту утром 17 декабря, казалось невозможным остановить их – они прорвали нашу линию обороны на фронте в 50 миль и хлынули в этот прорыв, как вода во взорванную плотину. А по всем дорогам, ведущим на запад, сломя голову бежали американцы».

Историк Стивен Амброуз, биограф Эйзенхауэра, пишет, что американские генералы в конце 1944 года рассчитывали всё точно и логически обоснованно. Кроме одной детали: они не учли, насколько иррациональным стал Гитлер. Но оказалось, что для арденнской операции это возымело решающее значение [144].

У этой истории есть подводные камни: если верить Википедии, ослабление фронта американцами было запланированным, – как раз чтобы выманить немцев в атаку и замкнуть проходы за ними, создав классический «котёл». Вот мемуары самого Эйзенхауэра: «…мы не ошибались ни относительно места его нанесения, ни относительно неизбежности такого шага со стороны противника. Более того, что касается общего реагирования на эти действия противника, то в данном случае у Брэдли и у меня имелся давно согласованный план ответных действий». Однако есть нюанс: всё это было сказано после драки, как бы задним числом. И гигантских потерь никто не отменял.

А теперь мы переезжаем вслед за нацистами – в Южную Америку.

В 1970 году рептилоиды запланировали очередной чемпионат мира по футболу. Как полагается, в 1969-м по всему миру проходили отборочные матчи за право поехать в Мексику и попить там шампусика за счёт бюджета. Участвовали в отборочном туре и Сальвадор с Гондурасом, которые на тот момент управлялись натуральными военными диктаторами и люто, бешено страдали от экономических проблем и забастовок недовольных пролетариев. Впрочем, подвижки в лучшую сторону были: центральноамериканский рынок потихоньку раскочегаривался и обещал возможности для экономического роста, что, конечно, радовало местных работяг. Американцы начали пересаживаться с кубинского стирального порошка на колумбийский и гондурасский, повышая качество жизни местных фермеров. Что же в этом случае должна делать рациональная военная хунта, основывающая свои действия на расчётах и планировании? Загадка!

Правильно, восхвалять себя любимого, снабжать силовиков бананами, торговать с соседями кокосами и вливать грязные доллары в местную промышленность. Не забывая отстёгивать копеечку на социалку. Не жизнь, а текила Санрайз какая-то! Вместо этого гондурасский Арельяно вдруг начал выгонять нелегальных сальвадорских фермеров, обостряя и без того напряжённые отношения с соседом. А сальвадорский Эрнандес решил не реструктурировать долг Гондураса, взвинчивая его дохлую экономику до предела. А тут ещё и футбол…

Проигрыш команды Гондураса в третьем матче стал вишенкой на торте южноамериканской политики [144]. Местные боны не просто набили лица друг другу. К веселью сначала присоединилась полиция, а дальше что? Не угадаете! К границе двинулись войска.

Всего за неделю боевых действий в никому не нужных столкновениях погибло до 5 тысяч человек, ещё 12 тысяч были ранены. Экономики обеих стран начали сильно, но отрицательно расти, а финансовая интеграция в рамках общего рынка была просрана на два десятилетия вперёд. Вот так ребята поиграли в футбольчик.

С точки зрения рационального управления Гондурасом, Футбольной войны не должно было быть. Но она случилась. Как и война на противоположной стороне земного шара.

Министр обороны США Роберт Макнамара смотрел на мир как на большую математическую задачу. Он готов был пересчитать всё до последнего гвоздя, а карьеру свою строил на идее, что любую задачу можно решить, если всё продумать, руководствуясь законами логики.

По какой-то причине одной из ключевых метрик войны во Вьетнаме было количество трупов. Сколько вьетконговцев убили американцы? Кого убито больше – вьетнамцев или американцев? Отслеживать эту статистику достаточно просто – потому что её трудно скрыть. Ещё её удобно показывать на графике; так она стала навязчивой идеей для всего американского общества.

Логика проста: если будет убито достаточно вьетнамосеверян, их дух будет сломлен. Они же видят, что шансы на победу уменьшаются с каждым днём! Поэтому чем больше на севере убитых, тем ближе победа. Американский генерал Уильям Уэстморленд, главнокомандующий войсками во Вьетнаме в 1967 году, объяснял это так: «Мы будем терзать их, пока Ханой не очнётся и не поймёт, что страна умирает от потери крови, которую не сможет вернуть несколько поколений. Тогда им придётся пересмотреть свою позицию» [144].

Война будто бы превратилась в математическое уравнение. Если вражеских трупов будет больше, американцы выиграют: холодная, чёткая, понятная логика. Но вот что странно: количество убитых росло, а война всё не кончалась. Она продолжалась и продолжалась, а люди продолжали умирать. С обеих сторон. Уравнение, наверное, сработало бы, если бы вьетнамские лидеры были спокойными, рациональными субъектами, которые просчитывали бы все потери и потенциальные выигрыши и принимали решения исходя из логических расчётов. Но они оказались другими. Как выяснилось, у американцев и вьетнамцев разное видение рациональности. Эдвард Лансдейл, генерал-майор из ЦРУ, сторонник агрессии против СССР в холодной войне, а также, по некоторым слухам, один из организаторов убийства Кеннеди, когда-то сказал МакНамаре, что его расчёты что-то упускают. МакНамара спросил: «Что? Что я упустил?». «Чувства вьетнамцев», – ответил Лансдейл [144]. На графике или в таблице их учесть не получится. Но значили они очень многое.

В 1966 году репортёр Нью-Йорк Таймс писал: «Редко когда удавалось поговорить с северными вьетнамцами без упоминания того, что эти люди были готовы сражаться 10, 15 и даже 20 лет, чтобы победить. Поначалу я думал, что это государственная пропаганда… Но нет, это было частью менталитета». Шульман перекрестилась.

Хо Ши Мин выразился (наконец-то!) более понятно: «Да, вы убьёте десятерых, а мы убьём одного. Но вы выбьетесь из сил первыми».

Так и вышло. В Америке статистика не сработала против чувств. Вот что Уильям Уэстморленд говорил какому-то сенатору: «Мы убиваем этих людей с соотношением 10 к 1». Сенатор отвечал: «Американскому народу похер на этих 10 вьетнамцев. Они думают о том, кто погиб с нашей стороны» [145].

Министру обороны МакНамаре, человеку со статистическим подходом к решениям, понять это было невозможно. Это было что-то наподобие отрицания законов физики. Как если бы кто-то допустил опечатку в доказательстве математической теоремы. Но странно устроен мир!

Некоторые вещи просчитать невозможно. Вот и к февралю 2022-го многие из нас не смогли просчитать развитие событий. У каждого была своя логика и понимание рациональности. А потом вдруг выяснилось, что мировые финансовые элиты играют в русскую рулетку – потому что не смогли с кем-то договориться. Или кто-то оказался недоговороспособен. Нерационален.

Логичнее было бы создать одну большую, глобальную экономику и зарабатывать всем миром. Как и в 1915 году. Как и в 1940. Но каждый тянет одеяло на себя, а ноги мёрзнут у всех. Потому что предсказать действия соседа решительно невозможно. Что же делать?