Текст книги "Утраченная цивилизация: в поисках потерянного человечества"

«Некитайская» часть истории «И цзина» началась с факта, весьма далекого от востоковедения и тем более от столь специфического его раздела, как исследование древних текстов. В 1962 г. ученые Дж. Уотсон и Ф. Крик получают Нобелевскую премию за открытие ДНК – дезоксирибонуклеиновой кислоты, сделанное ими в 1953 г. Эти же ученые представляют научному миру структурную схему ДНК, молекулу которой упрощенно можно вообразить в виде двойной спирали. Две цепи спирали соединены между собой водородными связями, образуя так называемые комплементарные или дополнительные половины, соотносящиеся друг с другом как позитив и негатив, – прямая аналогия с противоположными началами китайской философии инь и ян.

Именно в ДНК заложена способность организмов к самовоспроизводству, которое основано на репликации нуклеиновых кислот.

Классическое изображение двойной спирали ДНК человека

Труды Дж. Уотсона и Ф. Крика и вместе с ними рентгеноструктурные исследования М. Уилкинса раскрыли структуру ДНК. Она представляет собой длинную цепь повторяющихся последовательностей: сахар – фосфат – сахар – фосфат и т. д.

Существуют четыре базовых элемента или основания: тимин (Т), аденин (А), цитозин (Ц) и гуанин (Г). В двойной спиральной структуре ДНК они пересекаются между собой, вступают в бинарную (т. е. двойную) связь, причем каждый элемент имеет свою, жестко установленную пару. Так, аденин всегда парен тимину, цитозин – гуанину, гуанин – цитозину, тимин – аденину. Таким образом, любая наследственная информация записана языком, содержащим лишь четыре буквы.

Напомним, что молекула ДНК – не плоскостная, но объемная структура, чем-то напоминающая спирально закрученную ленту. В сущности, существуют как бы две «ленты» (принцип «двойной спирали»), идущие параллельно и скрепленные между собой, как мостиками, связями между четырьмя базовыми элементами. Нередко структуру молекулы ДНК несколько ненаучно, но весьма точно сравнивают с застежкой-молнией, зубцы которой и есть четыре базовых элемента. Во время репликации ДНК каждая из двух цепей спирали воспроизводится, достраивая себе «двойника», и таким образом структура, а следовательно, и информация, содержащаяся в новой молекуле, точным образом соответствует родительской или исходной молекуле.

Конечно, то, что мы изложили здесь, – весьма примитивное и неполное описание предельно сложной структуры, до конца не изученной и по сей день. Но для наших дальнейших рассуждений этого вполне достаточно.

Но вернемся к трактату. По существу, «И цзин» представляет собой весьма странный, но достаточно емкий способ передачи информации. Не будем исключать и следующего: то, что для нас может показаться слишком «символичным» и близким к чудовищной головоломке, для составителей «И цзина», для тех, кто использовал его фигуры, было доступно и понятно, они считывали информацию так же легко, как мы читаем обычную книгу. Кстати, можно привести и прямые аналоги подобных запутанных кодов, например, машинные коды, которыми оперирует внутри себя любой компьютер. Фактически это ряд абсолютно непонятных для непосвященного чисел, соответствующих сложнейшим операциям приема и передачи информации по внутренним сетям компьютера. Но для простого пользователя компьютер преобразовывает «свой» язык во вполне понятные нам слова или изображения. Причем пользователь компьютера даже и не знает, на каком сложнейшем языке он общается с машиной.

Но вот вопрос – кто мог использовать эти коды «И цзина» в своей жизни? Ведь сколь угодно тонкие доказательства того, что это «символика мировых изменений» (по сути, это столь же неоспоримо верно, сколь и абсолютно расплывчато и непонятно) мы бы не приводили, все будет упираться в тот факт, что ни гексаграммы, ни триграммы практически никак не соотносятся с обычным человеческим языком. Если быть более точным – не имеют прямого отношения к привычной нам системе информационного обмена и коммуникации между людьми. Более того, казалось бы разумным, что на заре рождения человеческого языка появились бы вполне конкретные понятия, помогающие выжить человеку в природном мире (огонь, пища, охота на тигра). К тому же при письменной фиксации выражаться они должны также предельно понятно, например, через рисунки, и в этом смысле ранние китайские иероглифы, представляющие собой изображения предметов и явлений, кажутся вполне естественными. Но кто и зачем мог прибегать к услугам кодировок «И цзина»? Если продолжить аналогии с машинным языком компьютера, все стало бы на свои места, но, увы, в отсутствии компьютеров, равно как и других аналогов искусственного интеллекта, можно быть вполне уверенным.

И все же, бесспорно, перед нами некий абсолютно отличный от обыденного способ передачи информации. Сделаем несколько вполне тривиальных заключений, которые, как окажется в будущем, могут дать нам толчок для дальнейших рассуждений.

Прежде всего, «И цзин» действительно что-то выражает, имеет жесткую структуру и внутреннюю логику, строгое математическое построение и пространственную ориентацию. Он был для чего-то создан.

Во-вторых, «И цзин» был и остается самой почитаемой книгой китайской культуры, оказавшей влияние практически на все области традиции, начиная от планирования внешней политики и заканчивая иглоукалыванием и медитацией. Почему стало почитаться именно самое непонятное и в определенном смысле самое примитивное по своему содержанию (не по структуре!) произведение, также до конца не ясно. Может быть, благодаря своей древности? Но есть произведение древнее «И цзина», например, «Шицзин» – «Книга песен», представляющая собой сборник фольклорных речитативов на темы сельскохозяйственных работ, войн, страдания от разлуки с любимым, почитания старших и родственников. То есть для китайской традиции – также весьма полезная книга, не случайно Конфуций высоко почитал ее и считал, что все, кто чтут традиции, должны читать ее.

А это подводит нас к вполне определенному выводу: коды, изложенные в «И цзине», влияя на всю дальневосточную традицию, самими китайцами, японцами и другими народами никогда до конца не понимались, их функция не осознавалась. Существовало лишь предположение, переходящее в фанатическую уверенность, что в «И цзине» заключено что-то неимоверно важное и ценное. Но что? По сути, ни один восточный мудрец, а сегодня – и ученые – не сумели дать ответа на этот вопрос. Может быть, эти коды вообще не соотносятся именно с той цивилизацией, которая сейчас живет на территории Китая? Эту непривычную гипотезу мы попытаемся объяснить в дальнейшем.

Европейцам, которые уже несколько веков назад сумели познакомиться с необычной книгой, фигуры «И цзина» дали немалую почву для размышлений и даже научных открытий.

Мы уже говорили, что кодировка «И цзина», состоящая из двух фигур (целой и прерывистой линий), напоминает двоичный или бинарный числовой код. Патриарх двоичного кода великий математик Лейбниц даже написал специальную работу «Два письма о двоичной системе чисел и китайской философии». Его предположение было просто и одновременно оригинально. Лейбниц решает принять прерывистую черту за «О», а целую черту – за «1» и таким образом в системе двоичных чисел «переписать» все гексаграммы. Например, гексаграмма «Земля» (кунь), состоящая из шести прерывистых линий, записывалась как «000000», гексаграмма «Армия» (ши), состоящая из пяти прерывистых и одной целой линии, – «000001» и т. д.

Но что это дает нам? Значит ли, что гексаграммы отражают существование какой-то древней двоичной системы или даже сложной математики, построенной на бинарной системе чисел? Даже если допустить такое, это все равно не даст нам ответа, зачем же был записан «И цзин» и почему двоичный код сгруппирован именно по гексаграммам, а не по фигурам, скажем, из семи или из пяти линий. С каждым новым открытием вопросы нарастают, как снежный ком, причем ни одного рационального объяснения дать невозможно.

Но по правилам криптографии всякий код должен содержать ответ в самом себе. Если предположить, что гексаграммы записывались осмысленно, а сама запись имела какую-то цель (пускай даже магическую или сакрально-мистическую), должна существовать и некая логика именно шестиричного построения «И Цзина».

М. Шонбергер решил отталкиваться в своих рассуждениях от понятий, которые существуют в самой древнекитайской философии. Чуть выше мы уже упоминали, что существуют предположения, по которым в основе фигур «И цзина» лежали четыре фигуры из двух линий. Эти фигуры находят свое и чисто философско-символическое объяснение. Считается, что два начала инь и ян порождают «четыре проявления» (сысян), причем это понятие трактуется по-разному: например, Небо, Земля, вода, огонь, или «малое инь», «большое инь», «малое ян», «большое ян». Последняя четверка элементов символизирует как бы разворачивание самого начала, его постепенный приход, как, например, на землю постепенно приходит жаркое лето («большое ян»), начинаясь просто с теплой весны («малое ян»), и т. д. Не случайно «четыре проявления» обозначали также сезоны года.

Теперь посмотрим, как в этом свете образуется фигура из шести линий – гексаграмма. По сути дела, она представляет собой схему из трижды повторенных «двухграмм». Проще говоря, гексаграмма из шести прерывистых линий (Земля) состоит из трижды повторенных двухграмм «большое инь», а гексаграмма из линий «целая – прерывистая – прерывистая – прерывистая – прерывистая – целая» (означает «питание») состоит из сочетания «малого инь», «большого инь» и «малого ян». Таким образом, можно разложить все гексаграммы.

Достраивание Двухмерного иероглифа «и» – «перемены» до трехмерной модели ДНК? (По М. Шонбергеру)

Но вот неожиданная мысль – нельзя ли предположить, что четыре фигуры из двух линий, то есть основа основ всего многообразия структур «И цзина», каким-то образом соотносятся с четырьмя базовыми элементами ДНК или РНК? Шонбергер решает обозначить их таким образом: урацил в РНК (или тимин в ДНК) соответствует двум прерывистым линиям («большое инь») или «00» в двоичном коде, цитозин – прерывистая линия над целой («малое ян») или «01», гуанин – целая линия над прерывистой («малое инь») или «10», аденин – две целых – линии («большое ян») или «11».

Путем сложных, но достаточно логических подстановок удалось установить полное совпадение генетической структуры человека, молекулы ДНК и гексаграмм «И цзина», если и то, и другое выразить в виде двоичного кода. Напомним также еще об одном удивительном совпадении, которое позволило сделать вывод, что, возможно, «И цзин» абсолютно точно описывает генокод человека: количество гексаграмм и количество триплет (кодонов) одинаково и равняется шестидесяти четырем. Одновременно с этим Х и Y-хромосомы фактически представляют собой все тот же двоичный код. Всего же Шонбергер насчитал, по крайней мере, семь совпадений между этими двумя структурами.

В свете этого самым неожиданным образом стал трактоваться первый иероглиф из слова «И цзин». Напомним, что его принято переводить как «изменения» или «упрощения», в последнем значении он до сих пор употребляется в китайском языке. Но давайте пристально всмотримся в древнее написание этого иероглифа, памятуя о том, что все китайские иероглифы изначально были просто рисунками. Не напомнит ли нам этот иероглиф стилизованное изображение двойной закрученной спирали? То есть перед нами не столько иероглиф, сколько просто рисунок спирали. И значит, перед нами «Канон о двойной спирали».

Итак, в фигурах «И цзина», созданных, по крайней мере, около четырех тысяч лет назад, мы видим некую универсальную «мировую формулу», приложимую не только к биохимии, но и к физике, математике и многим другим областям человеческого знания. То, к чему современная наука подошла лишь несколько десятилетий назад, оказывается, было доступно людям, что населяли тысячелетия назад китайскую равнину. А это значит, что мы можем предположить, что в фигурах «И цзина» существует и такое знание, которое мы еще не способны сегодня осознать. Ведь, по сути дела, гипотеза о парадоксальном совпадении гексаграмм и структуры ДНК-РНК (подчеркнем, что это – не более, чем изящное предположение) сумела родиться лишь после открытия самой генетической структуры человека. Возможно, существуют еще неоткрытые глубины, например, в физике микромира, атомного ядра, элементарных частиц, которые также «зашифрованы» в «И цзине».

Не представляет ли даже сам иероглиф «и» – «перемены» схему двойной спирали ДНК с четким взаимосоответствием элементов, сами же триграммы – отражают аминокислоты? (По М. Шонбергеру)

По существу, мы открываем в древней мудрости лишь то, до чего дошла современная наука и что благодаря этому укладывается в наши представления о мире и о допустимом в этом мире. Еще не было такого случая, чтобы, изучая, скажем, древние китайские или индийские трактаты, современные люди открыли что-нибудь такое, о чем они не знали. Мы скорее угадываем скрытый смысл древних символов, нежели познаем мир через них. В этом – ограниченность нашего логизированного сознания, в отличие от интуитивно-абстрактного мышления, не делающего отдельные открытия, а априорно знающего все. Правда, это «все» выразить в знаковых системах практически невозможно, и нередко оно предстает перед нами в виде символов. Выскажем здесь мысль, которую будем еще неоднократно повторять ниже: то, что нам сегодня кажется тайным или скрытым, то, до чего мы доходим глубоким анализом, вероятно, для наших предшественников (о них – разговор особый) было вполне обыденным и не несущим в себе ни малейшего оттенка тайны. Это не значит, что они были умнее или мудрее, обладая «скрытым знанием» или «тайной доктриной». Их сознание и тип мышления были просто устроены по-другому и по-другому проецировались во внешний мир. Правда, эта идея ставит еще более сложную проблему: кем были эти люди, что мыслили по-другому, где жили, почему не оставили после себя никаких явных свидетельств, например, мощных городов или, скажем, лабораторий, где «декодировали» знания о ДНК?

Признаемся, что идеи о связи «И цзина» с генетической структурой, со сложными математическими и пространственными изображениями нельзя считать вполне доказанными, но все же импульс нашим размышлениям о неоднозначности культуры дан. Что ж, последуем за ним и посмотрим, к чему он нас приведет.

Итак, по-видимому, мы столкнулись с каким-то иным типом традиции, который, как ни странно, не имел явного продолжения в китайской культуре. Гексаграммы считались священными знаками, отголосками знаний каких-то древних мудрецов, но практического применения не находили. Все же уточним – практицизм мантического знака весьма относителен, гексаграмма абсолютно «практична», утилитарна – но в другом типе реальности, в другом типе знания, в другом типе организации сознания. Например, их использовали для медитативной практики в среде даосских мистиков и отшельников, так как они помогали сознанию выйти за пределы человеческой оболочки и слиться с мирской естественностью. По триграммам и гексаграммам «И цзин» составлялись планы китайских военных стратегов древности. В китайской медицине весь организм человека «расписан» по гексаграммам, и таким образом врач ищет правильное сочетание этих знаков для лечения больного.

А это значит, что перед нами иной тип передачи знания – невербальный, внесловесный и даже внеобразный. Складывается такое впечатление, что когда-то в Китае существовала высокоразвитая культура особого типа, делавшая упор не на развитие техники, но на трансцендентацию сознания, перешагнувшая уровень логических механизмов и решавшая все свои проблемы максимальным развитием сознания.

Многие китайские учения, в том числе даосизм, утверждают, что в человеке уже заложено априорное знание обо всем, поэтому «мудрствование» противоречит некой естественной разумности и естественному ходу вещей. Путь человека не отличен от пути мира, человек «знает» столько же о мире и о себе, сколько вообще содержится в нем информации. Не случайно легендарный основатель даосизма Лао-цзы говорил, что «мудрецы» (в данном случае – последователи книжного знания) лишь преумножают глупость мира, в то время как человек, слившийся с универсальным путем и законом всех вещей Дао, сполна обладает всем, при этом находясь в состоянии «недеяния», так как активным образом он не вмешивается в мир и даже не «познает» его в том виде, как это делаем мы, накапливая и обдумывая информацию.

Мы могли бы принять все это за абстрактные рассуждения, если бы не яркие примеры того, что протокитайцы знали то, к чему мы сумели подойти сегодня лишь при помощи сложнейшей техники – электронных микроскопов, компьютерной обработки информации, системного анализа и многого другого. Сколь ни были бы сильны возражения скептиков, все же приходится признать, что Древний Китай знал много больше нашего, а возможно, располагал и такой информацией, которую мы сегодня не способны ни оценить, ни расшифровать, переведя в доступный нам словесно-знаковый вид.

Не способны оценить не только мы. Даже сами китайцы времен I тыс. до н. э. уже не могли целиком осмыслить многие духовные школы, например, то учение, которое принес Лао-цзы, изложенное в трактате «Дао дэ цзин» («Канон Пути и Благодати»). Интересно, что весь последующий даосизм, хотя и почитал этот трактат, так его до конца не осознал и следовал совсем другим постулатам и правилам.

Складывается впечатление, что когда-то, предположительно в III тыс. до н. э., рядом наиболее сенситивных (с повышенной восприимчивостью) людей был получен могучий импульс, осознанный в виде сокровенного, эзотерического Знания. Их и называли в китайской традиции первомудрецами, или совершенно-мудрыми. Вероятно, в течение многих столетий могучий толчок было трудно осознать, а еще труднее выразить в адекватных языковых структурах. Не случайно Лао-цзы в первой фразе трактата сообщил: «Дао, выраженное словами, не есть постоянное Дао», и далее – «Дао, выходящее изо рта (т. е. в словесной форме – А. М.), – не более чем звук».

Лишь немногие могли осознать это мистическое знание, не имеющее ни формального выражения, ни даже осмысления. Ряд мудрецов, типа Лао-цзы, изложили это в виде парадоксальных афоризмов, находящихся за гранью осмысления и доступных лишь как переживание. Другие же, подобно Конфуцию, отказались даже говорить о нем, рассказывая лишь о том, что доступно и разумно с обыденной точки зрения. Но вспомним, именно Конфуций превыше всего оценил «И цзин», хотя его смысл никак не согласуется с конфуцианским учением. Но именно в «И цзине» – Знание.

Импульс постепенно ослабевал, хотя и проявлялся в ряде удивительных изобретений, намного обогнавших свою эпоху: в Китае впервые в мире стали изготавливать порох, систематически использовать парус и колесницы и даже приготавливать мороженое. Именно Китай подарил человечеству изготовление бумаги и книгопечатание по ксилографическому способу. Еще одно изобретение древнего Китая – компас – было настолько сложно и неожиданно в своих конструктивных решениях, что и сегодня используется практически в неизменном виде. Кстати, первый компас существовал в виде гирокомпаса.

Китай пронизан мудростью, он пропитан какой-то ненавязчивой, но извечно ощутимой сакральностью, невидимыми, но, тем не менее, явственно присутствующими потоками внутренней, «внутриутробной» реальности. Это не преувеличение: тот, кто хотя бы раз вплотную сталкивался с историей и учениями этой страны, вряд ли не смог бы отметить, что за какой-то почти детской непосредственностью и примитивнейшим жизненным практицизмом китайцев стоит фантастическая глубина традиции, пугающая собой бездна Мудрости. Пускай эти размышления субъективны, тем не менее, они отчетливо проступают при каждом соприкосновении с культурой и людьми из «Срединного государства».

Однако существует какая-то малопонятная разрывность в развитии китайской культуры. Этот разрыв произошел где-то на рубеже III–II тыс. до н. э. Но это было время, когда не сложилось еще протогосударств или даже прочных племенных союзов, а «И цзин» и учение Лао-цзы – одна из вершин мировой мистической мысли – появляются, в общем-то, в достаточно низкоразвитой стране и явно не согласуются с уровнем развития той эпохи.

При всех многочисленных открытиях Китай не выбился в передовые страны мира, хотя был парадоксален в своей культурной мощи и способности к культурной регенерации после любых потрясений. Он, кажется, не сумел до конца воспользоваться своей мощью знаний, своей «Небесной мудростью». Может, потому, что сам не до конца понял, чем обладает? Или потому, что Мудрость оказалась заимствованной у какой-то более ранней культуры?

Попробуем разобраться, какие версии могут существовать по этому поводу. Начнем с того, как осмысляли передачу эзотерического знания сами китайцы.

Легенды о неких первомудрецах, которые принесли в мир всю его мудрость, равно как и практические знания (например, искусство охоты и рыболовства), мы без труда можем встретить на всем протяжении от Междуречья до острова Тайвань. Но поскольку мы заговорили именно о Китае (причина такой «адресности» станет понятна читателю несколько позже), мы посмотрим, кого же почитали в этой стране за величайших первомудрецов и основателей всей цивилизации.

Прежде всего, обратимся к фигуре легендарного создателя «И цзина» – мудрецу Фуси, который к тому же считается и прародителем человеческого рода. Об этом персонаже следует сказать особо, так как нам придется еще неоднократно возвращаться к нему. Жил он, судя по разным легендам, приблизительно в III тыс. до н. э. (официальная версия 2852–2737 гг. до н. э.), вероятно, на территории современной провинции Хэнань в уезде Хуайян, где сегодня существует холм, почитаемый как могила Фуси. Обычно на изображениях Фуси фигурирует как старец, держащий в руках схему «Великого предела» или выписывающий фигуры триграмм.

Ряд исторических данных позволяет предположить, что Фуси был реальной исторической личностью и являлся первопредком восточных австронезийских племен, живших приблизительно в районе полуострова Шаньдун и ставших позже одним из компонентов, сформировавших китайский этнос. Этому человеку приписывается не только создание триграмм, но и целый ряд культурных изобретений: именно он научил людей узелковому письму, охоте и рыболовству, объяснил, как варить мясо, установил правила женитьбы. Перед нами персонаж, который фактически принес людям то, что мы называем культурой. Отметим для себя эту подробность. И еще одна незначительная деталь, которая окажется для нас затем весьма важной, – по легендам и по изображениям, на голове у Фуси росли небольшие рожки, напоминающие наросты или просто бугорки.

По ряду легенд, Фуси считается вообще прародителем человечества, выступая в роли этакого «китайского Адама». Причем его супругой явилась его же родная сестра Нюйва. К этому необычному сюжету, имеющему прямое отношение к поколению мудрецов – прародителей человеческой культуры, мы еще вернемся. Попутно заметим один забавный факт. Е. П. Блаватская, основательница теософского движения в мире, считала Фуси… создателем масонской мудрости и символики. Может быть, ее навел на эти мысли тот факт, что Фуси и Нюйва часто изображаются с угольниками в руках, что действительно совпадает с масонским символом и, в сущности, говорит об одном и том же мудреце, как о Великом Архитекторе или Великом Строителе, который творит мир.

Рогатый сверхчеловек Фуси стал для жителей Поднебесной империи самым первым мудрецом Китая, собственно, как и всего мира, принеся к тому же на землю многие удивительные изобретения. Но, в общем-то, никто сегодня не воспринимает всерьез китайские мифы, мы же попробуем взглянуть иначе на эти «сказки». Может быть, именно в них и кроется ответ?

В мифах зачастую в символически-отстраненной форме скрывается знание о реальных событиях, но поскольку миф – это особый тип осмысления действительности, то он подает ее в том виде, в котором она доступна человеку в ту или иную эпоху или вообще укладывается в рамки человеческого сознания. Благодаря этому можно описать все, но в той форме, которая толстым слоем укроет от нас реальную картину, ибо мы – современные люди – воспринимаем ее в иной понятийной форме, в других категориях. При этом сама реальность останется отторгнутой от нас необычным для сознания сегодняшних людей пышным мифологическим декором.

Не следует рассматривать миф как чистой воды выдумку, как нечто небывалое и невозможное, сколь невероятным он бы нам ни показался. Трудно представить себе древнего человека, который с увлечением думал о том, как мистифицировать нас – своих потомков, выдумывая при этом многочисленные побасенки и красочные легенды. За мифом стоит какая-то вполне конкретная реальность, но описанная в тех единственно возможных образах и символах, которые были доступны сознанию древнего человека. Кто знает, может быть, наши потомки через пару тысячелетий сочтут наши тексты слишком уж «мифологическими» и расплывчатыми и будут с большим упорством разгадывать, что же кроется за нашими словами.

По сути, миф представляет собой дописьменное изложение истории человечества – истории, до конца не прочитанной, не осознанной, но тем и интересной. Здесь важны не только сюжеты, но и мельчайшие подробности. Кстати, именно небольшая подробность, встречающаяся в ряде мифов, навела нас на интересные размышления. Поэтому мы не раз будем прибегать к этим рассказам как к «ненаписанной истории».

Интересно взглянуть, кому сами китайцы приписывали творение тех великих знаний и мистической мудрости, которые и составили сущность всей человеческой культуры. Об одном из таких персонажей – Фуси – мы уже говорили. Но он вплетен в стройную линию «преемствования – передачи» знания, которую почитают не только в Китае, но и на всем Дальнем Востоке по сей день.

Откуда взялась запредельная мудрость в Китае, как пришла на землю? Издревле в Поднебесной империи сложилась вполне четкая и ясная теория, отражающая единство мистического знания с глубокой древности до наших дней. И эта концепция не может не заинтересовать нас. Эта концепция носила емкое название «Передача пути – Дао» (дао тун), «передача традиции» или «передача истины». Она говорила о том, что еще в глубокой древности на землю с Небес был спущен «священный Путь», или «истина», которая передавалась через мудрецов из поколения в поколение. Мудрецы хранили учение в чистоте, порой в глубокой тайне обучали ему своих учеников, и таким образом всякое обучение превращалось именно в «передачу истины». Естественно, китайские философы испокон веков старались составить список тех, через кого шла «передача Пути» на земле: ведь, по сути дела, эти люди и воплощали трансцендентную, неземную мудрость. Списки нередко разнились, хотя – и это стоит отметить особо – персоны людей, которые стояли у истоков «передачи Пути», были едины во всех списках.

Но об этих первомудрецах – чуть позже. Пока же скажем о том, как начали составляться эти списки «передачи Пути». Эти события пришлись на то время, когда Китай старался каким-то образом переосмыслить свою архаическую традицию, осознать, какой же мудростью, какими великими знаниями, доставшимися ему неизвестно откуда (впрочем, известно – «от Неба»), они обладают. По существу, в V–IV вв. до н. э. «мудрецы», что жили на территории Китая, пытались рациональным образом объяснить многие мистические знания, которые проявлялись в китайской культуре. Эту попытку ясным, «светским» языком рассказать о мистических истинах, в частности, предпринял Конфуций. Он принципиально отказывался говорить о вещах мистических, непонятных, загадочных, предлагал «духов почитать, но держаться от них подальше». Основной упор он делал именно на морально-этические категории, типа «долг», «церемониал», «справедливость», «сыновья почтительность к старшим». Правда, философы – представители школы «Учения о сокровенном» – Ван Би и Го Сян (III–IV вв.), тонко подметили, что поскольку Конфуций действительно никогда не говорил о «сокровенном» («сюань» – «тайном», «сокрытом», «мистическом»), то это свидетельствует лишь о том, что великий мудрец знал об этом «сокровенном». В отличие от него, многие мудрецы, например, легендарный основатель даосизма Лао-цзы, в учении которого делался особый упор на обсуждение «сокровенного», на самом деле лишь играли словами и не проникали в потаенную мудрость мира.

Считается, что якобы именно Конфуций впервые осмыслил понятие «передачи Пути» как совокупность методов гармонизации общества, хотя впрямую никогда не говорил об этом. Впервые же выразил это понятие, вероятно, последователь конфуцианства Мэн-цзы (IV–III вв. до н. э.), который отметил одну интересную подробность. Он считал, что каждые 500 лет рождается великий мудрец – истинный правитель, причем своими расчетами подтвердил, что такой период действительно существует. Позже и Конфуций, и сам Мэн-цзы были поставлены в ряд тех, кто преемствовал истину.

Кто же стоял у истоков этого пути, «пришедшего с Небес на землю»? Как мы говорили, существует несколько списков: одни вели прямую линию непосредственно по каналам конфуцианства, другие включали мудрецов всех школ, считая, что истина как бы «кочует» из одной философской школы в другую, изменяет свое чисто словесное объяснение, но не изменяется по сути.

Отголоски передачи некоего сакрального знания, которое качественно отличается от наших обыденных познаний, можно встретить не только в мифах, но и в легендарной истории самих эзотерических школ. Например, в ряде сектантских буддийских объединений распространена следующая история. Существует некое духовное учение, которое передавалось друг другу древними мудрецами, причем эта передача началась в эпоху «Синего солнца». Именно в этот период «Небесный путь» начал претворяться на земле, причем первыми его носителями стали знаменитые «три императора и пять правителей» – полулегендарные властители Китая, в том числе уже известные нам Фуси и Хуан-ди. Они считались «зачинателями Небесного пути, спустившегося в мир». Затем этот путь был передан другим правителям, в том числе и знаменитому Юю, известному тем, что ему удалось усмирить потоп на территории Китая (с загадочной фигурой этого победителя потопа нам еще придется столкнуться). Древние хроники говорят, что в тот период «людские души были боязливы, душа пути Дао была неизмеримо мала, утончена и едина, и все искренне придерживались срединного Пути». Одним словом, в мире царила полная гармония, построенная, с одной стороны, на «царствовании мудрецов» (вероятно, многие из этих людей действительно были, по крайней мере, племенными вождями крупных объединений на территории Китая), а с другой стороны, на «боязливости людей» перед «Небесным путем». Обратим особое внимание именно на то, что гармония царила в мире тогда, когда небесные законы выполнялись на земле, причем существовали не в идеале, а в реальности, передаваемые через целый ряд посвященных.