Текст книги "Классические тексты дзэн"
Автор книги: Алексей Маслов
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Чань-буддизм как по форме, так и по содержанию явился развитием тех идей, которые содержала «Ланкаватара-сутра». Если различные школы Чань внесли много нового в саму технику медитации, осмысление роли созерцания в «очищении сердца», то основные постулаты, некогда описанные в Сутре, остались практически неизменными. А поэтому имеет смысл несколько подробнее взглянуть на концепцию, которая позже стала именоваться «традицией Ланкаватары».
Первый из четырех цзюаней сутры описывает концепцию «Три мира – лишь наше сердце» (сань цзе вэй синь), которая сводила весь видимый и невидимый мир к собственному сердцу или душе. Позже она легла в основу школы Вэйчжи цзун («Школа Только сознания», VII в.), которая восходила к классической буддийской философии виджнянавады (V в.). Весь мир, который нас окружает, все явления, люди и другие существа, т. е. «три мира» изначально заключены в нашем сердце. Даже сам Будда, точнее его природа, его внутренняя суть также живет в нашем сердце, душе или сознании (синь). А отсюда же существует «только сердце» (вэй синь), учитывая, что под китайским понятием «сердце» подразумевается совокупность всей психической и духовной деятельности человека. Таким образом следует постигать «только сердце». Сутра выражает эту мысль, в частности, через диалог между Буддой и его учеником: «Будда обратился к Махамати: «О, Махамати, когда ты хочешь познать все вещи, как внешние, так и внутренние, знай, что они созданы лишь твоим сердцем (разумом), отдели себя от шумов, умиротворись и усни, и прозрей все различные аспекты своего сознания» [128, 117]
Концепция «только сердца» базируется на ряде четко сформулированных постулатов, в основном относящихся к гносеологии буддизма, к самой природе Знания: «пять способов [получения Знания], «три самоприроды», «два типа наличия и отсутствия Я». «Пять способов» (у фа) подразумевают пять путей постижения нашего бытия и включают деяния и явления (ши у), понятия (гай нянь), размышления (сы вэй), истину (чжэнь ли), мудрость (чжи хуэй). «Три самоприроды» (сань цзы син) предполагают три этапа, через которые проходит человек, очищая изначальную природу или свое изначальное сердце на пути к освобождению: самоприрода суетных (иллюзорных) мыслей (ван сян цзы син), когда человек еще не способен избавиться от желаний, иллюзий и раздражающих мыслей; самоприрода постижения первопричин (юань ци цзы син), когда человек уже понимает взаимосвязь вещей и явлений, их исток и свое место, но еще не способен достичь окончательного освобождения; и реализованная самоприрода (чэн цзясин). Последний этап и является моментом просветления.
Наконец, «два самоотсутствия» (эр у во) подразумевают отсутствие «Я» как такового (у-во, досл. «не-я»), так и отсутствие дхарменного не-я (фа у во). Последнее означает, что человек даже не является сгущением, скоплением мельчайших частиц дхарм – он лишь нечто, произведенное сердцем-душой самого человека, его сознанием.
Другой важной концепцией «Ланкаватара-сутры» становится тезис о «сокровищнице Воистину пришедшего» (жу лай цзан). Она гласит, что все сущее, все люди имеют свой исток в мистическом теле Татхагаты (т. е. Будды), и как следствие все в равной степени обладают «природой Будды» (фо син), ничем не отличаясь от него. А это значит, что каждый способен достичь состояния Будды, что именовалось «единая истинная природа» (тун и чжэнь син).
Природа Будды, и как следствие природа каждого человека, изначально чиста и пустотна, лишь иллюзии, страсти могут замутнить ее: «Хотя само-природа и чиста, пыль может осесть на нее, и поэтому она может видеться нам как нечистая» [19, 481]. Благодаря потенциальной пустотности нашей природы, весь внешний мир, наполненный вещами и явлениями, представляется иллюзорным.
Чань-буддизм был далек от абсолютно идеализма концепции «Ланкаватара-сутры» и не рассматривал весь мир лишь как абсолютную иллюзию, некую «болезнь сознания». Здесь иллюзия стала восприниматься не как отсутствие мира, но как его неправильная оценка, обусловленная человеческими страстями и желаниями. Тем не менее Чань сохранил теорию «загрязнения нашего сердца пылью мира» и поставил во главу угла именно «очищение сердца».
Осознание «единой истинной природы», внутреннее самоочищение и избавление от иллюзий вели к «возвращению к истине» (гуй чжэнь), т. е. к изначальному, нерасчлененному видению мира, к возвращению в «сокровищницу Воистину пришедшего». Как следствие вся практика Ланкаватары, а затем и чань-буддизма была направлена на «очищение сердца от пыли мира», для этого и использовалась сидячая медитация, которая приобрела в Чань традиционный вид созерцания лицом к стене – «созерцания стены» (би гуань).
«Ланкаватара-сутра» объясняет, что существует четыре типа созерцания-Чань. Первый – это «Чань, которому следуют глупые люди», т. е. чисто механическое занятие медитацией, не дающей плодов очищения. Под глупыми людьми или под глупцами здесь подразумеваются, прежде всего, шраваки (слушающие), т. е. те, кто слышит слова Будд и бодисаттв, может их повторить, но не способен ни осознать их не следовать этим наставлениям. Более высокий этап представлен «Чань взирающих на все за и против» (гуань чаъи чань), т. е. людей, находящихся в расчлененном, дуальном состоянии сознания, не способных понять единую суть всех вещей и явлений. Затем следует «Чань тех, кто находит опору своим сознанием на чувственное» (чань юань жу чань), т. е. людей, преодолевших влияние внешнего мира на себя, но еще опирающихся на свои чувства и переживания. И лишь четвертый тип созерцания может считаться истинным – «Чань Воистину пришедшего», т. е. при котором последователь идентифицирует себя с самим Буддой и достигает освобождения от всех мирских условностей.
Таким образом, «Ланкаватара-сутра» устанавливает приоритет интуитивного знания над книжным, начетническим, ставя во главу угла опыт личного мистического переживания. Это находит свое отражение в концепции противопоставления «проникновения через школу» (цзун тун) и «проникновение через слова» (шо тун). «Проникновение через школу» подразумевает постижение именно глубины истины и «пробуждения» (у), требует игнорировать чисто вербальные объяснения, письменные тексты, ведущие лишь к иллюзии достижения знания и просветления. Прежде всего необходимо «самому почувствовать мир духовного» (цзы цзюэ шэн цзин), но не просто услышать или прочитать о нем.
Тезис «не опираться на письмена» (бу ли вэнь цзы), восходящий к «Ланкаватаре-сутре», мы позже встречаем в проповеди Бодхидхармы, Хуэйнэна и других чаньских патриархов. Более того, нередко подчеркивается, что великие чаньские наставники были вообще безграмотны, что как бы указывало на предельное выражение «игнорирования письмен».
В не меньшей степени чань-буддизм перенял и тезис о первейшем значении личного опыта, говоря о необходимости само-пестования (цзы сю), само-пробуждения (цзы у), само-исправления (цзы чжэн).
«Ланкаватара-сутра» явилась буквальным техническим пособием по медитации. Тем не менее, тот подход к осмыслению медитации, который предлагал Чань, заметным образом отличался от способов Ланкаватары, о чем мы скажем несколько ниже.
В «Ланкаватара-сутре» были заложены в сжатом виде практически все те аспекты, которые затем получили особое развитие в Чань. Там мы встречаем и учение о «только сердце» или «сердце-основе», т. е. о «Будде внутри себя». Концепция «внезапного просветления» (дунь у) также имеет корни в индийском буддизме. Например, спор о «постепенном» и «внезапном», на основе которого произошло затем разделение на южную и северную школу чань-буддизма, мы встречаем в «Ланкаватара-сутре». А в «Вималакирти-нидреша», которую любил цитировать и вероятно хорошо знал Мацзу есть такие строки: «в тот самый момент он внезапно постиг свою изначальную природу» [6, 541]. И в этом смысле чань-буддизм не изобрел ничего нового, он явился вполне достойным продолжателем ряда аспектов индийского буддизма – он лишь осмыслил их по-новому, выделил из всех остальных многочисленных буддийских категорий.
Загадка первопатриарха БодхидхармыИтак, на первый план в учении Чань выходят не столько какие-то философские или тем более религиозные постулаты, но личности конкретных учителей. Именно через них, через их описание Чань сам рассказывает о своей сути. С другой стороны, кардинальную важность приобретает истинная «линия учителей», которая и символизирует собой передачу истинного Знания, и, как следствие, особый интерес представляет сбой фигура человека, которого традиция называет Первопатриархом Чань – Бодхидхарма (кит. Путидамо или Дамо, яп. Дарума).
Бодхидхарма является ключевой и при этом, пожалуй, самой загадочной фигурой не только школы Чань, но и всей буддийской традиции Китая. Он превратился в символ чань-буддизма, стал фигурой скорее знаковой, нежели воплощением некогда жившей реальной личности. До сих пор практически в каждой монашеской келье можно встретить изображения Первопатриарха, при этом особо предпочитают знаменитую картину, где Бодхидхарма на бамбуковом стебле переправляется через море – символ того, как Дамо преодолел «море незнания» и принес свою мудрость людям.
Поразительно, но в образе Бодхидхармы мы видим некого анти-Будду, хотя, разумеется, чань-буддизм никогда не отрицал собственно роли Будды. Но на его место как верховного сакрального владыки, источника милосердия (энь) и благодати (дэ) приходит Бодхидхарма, который формально не является ни бодисаттвой, ни даже ближайшим из архатов. Роль архатов (кит. «алохань» или «лохань», досл. «обладающий заслугами») несколько в другом – это величайшие проповедники, распространяющие и толкующие учение Будды, своеобразные каналы, по которым благодать будд и бодисаттв доходит до человека. Статус Бодхидхармы вообще достаточно странен, и формально его место на иерархической лестнице буддизма находится не очень высоко. Обычно принято перечислять восемнадцать ближайших учеников Будды – архатов, непосредственно слушавших его наставления и являющихся наиболее почитаемыми в буддизме. Число «восемнадцать» стало сакральным для буддизма (впрочем, это связано и с не-буддийской традицией Китая), в частности, на алтаре размещается восемнадцать предметов, в небольших монашеских четках – восемнадцать бусин и т. д. Зал 18 архатов с их скульптурами можно встретить практически в любом буддийском монастыре, однако существуют и другие архаты – обычно называют число 125 или 250, Бодхидхарма входит в число 250 архатов, что по буддийским понятиям, хотя и подчеркивает каноничность его личности, все же не свидетельствует о ее первоочередной важности.
Но в чаньских монастырях происходит как бы «инверсия» святости – Бодхидхарма становится центральной фигурой поклонения. Во многом это объясняется чисто исторической логикой развития китайского буддизма – Будда представляется существом крайне отдаленным, возвышенным над обычным человеком. Происходит «отрыв» божества, вознесение его в предельно высокие и соответственно далекие от человека сферы – этот процесс можно без труда проследить, следуя за всеми изгибами буддийской истории. Более значимыми становятся образы тех, кто осуществляет прямую связь между божественным и профанным – и именно здесь актуализируется образ Бодхидхармы.
Итак, практически все канонические источники чань-буддизма сходятся на том, что именно Бодхидхарма был первооснователем этой школы, хотя ранние работы, как мы уже говорили, и называли иногда первым проповедником Чань Гунабхадру. Тем не менее, именно Бодхидхарма заложил основы учения о «безмолвном просветлении в созерцании» и «очищении сердца через два проникновения и четыре действия».
Каноническая версия утверждает, что суть проповеди Бодхидхармы заключалась в четырех основных постулатах: не опираться на письмена (бу ли вэнь цзы), т. е. не использовать чтение сутр и других книг для достижения просветления; «непосредственно указывать на сердце человека; «взирая на собственную природу, становиться Буддой», т. е. поскольку каждый человек в потенции является Буддой и изначально обладает «природой Будды», следовательно, можно путем медитации «пробудить» эту природу внутри себя; не передавать учение вовне (цзяо вай бе чжуань).
Прежде чем проанализировать складывание образа Бодхидхармы, изложим каноническую версию прихода Бодхидхармы в Китай и его роли в китайской традиции вообще.
Бодхидхарма, сын одного из правителей южной Индии, происходил из Кондживерами, недалеко от города Мадраса, рано ушел из семьи и присоединился к буддийской общине. Постепенно благодаря необычайным способностям он становится духовным лидером буддизма и 28-м буддийским патриархом. В 520 г., обеспокоенным тем, что буддийское учение неправильно понимается в Китае, он отправляется в Поднебесную империю, посещает город Лоян, беседует с правителем царства Лян У-ди и, наконец, пораженный абсолютным непониманием пути достижения буддийской благодати, поселяется в священных горах Суншань, неподалеку от монастыря Шаолиньсы (Молодого леса). В высокогорной пещере он просидел в медитации лицом к стене девять лет, доказывая, что для просветления нет необходимости читать сутры или размышлять над речениями Будды, но следует лишь «вглядываться внутрь себя». Так он положил начало традиции сидячего созерцания как основного способа очищения собственного сердца. И хотя традиция медитации (дхианы) и раньше была широко распространена в буддизме, ни в одной школе она не рассматривалась в качестве ключевого метода. Бодхидхарма, таким образом, становится первым патриархом Чань и вводит в монашеский обиход несколько важнейших постулатов. Прежде всего, в качестве основного вида практики он рассматривает медитацию лицом к стене (би гуань – «взирание на стену»), а в качестве базовой концепции просветления – «сидя здесь, непосредственно стать Буддой», т. е. непосредственное, необусловленное никакими вспомогательными методами или молитвами воплощение себя как Будды.
Предание продолжает, что первым учеником Бодхидхармы стал Хуэйкэ, позже названный традицией вторым чаньским патриархом. Основным же центром Чань явился монастырь Шаолиньсы, который и по сей день считается всемирным центром чань-буддизма. Сам же Бодхидхарма удалился куда-то на запад, и следы его затерялись. Перед уходом он оставил несколько трактатов, где объяснял суть своего учения, а также экземпляр «Ланкаватара-сутры». Списки этих трактатов (на самом деле значительно более позднего происхождения) разнятся от школы к школе. Так чаньская школа Цаодун с центром в монастыре Шаолиньсы называет два трактата: «Ицзиньцзин» («Канон изменений в мышцах») и «Сисуйцзин» («Канон об омовении спинного мозга»).
В какой мере эта легенда отражает реальное создание чаньского учения и роль в этом процессе самого Бодхидхармы?
Сразу заметим, что версия о Бодхидхарме, которую мы здесь изложили, несмотря на свою широкую известность, на самом деле достаточно позднего происхождения и весьма эклектична по своей структуре. По сути, создание канонической версии о Бодхидхарме как о первопатриархе Чань завершается лишь в знаменитом трактате «Цзиньдэ чуаньдэнлу» («Записи о передаче светильника, составленные в годы Цзиньдэ», 1004 г.), содержащем практически полный канон чаньских жизнеописаний, историй и притч. До этого мы можем встретить самые различные версии о его роли в «учении о созерцании» вплоть до полного отрицания его статуса «чаньского наставника».
Если мы внимательно просмотрим ряд исторических источников, мы с удивлением обнаружим, какой разнобой царит в них по поводу личности Бодхидхармы, что в какой-то мере может показаться удивительным, поскольку историю прихода индийского патриарха и его проповеди можно считать ключевой в становлении «священного» характера истории Чань.
В истории жизнеописания Бодхидхармы во всей полноте проявляется явная оппозиция исторического и мифологического подхода в китайском сознании. Китайская традиция никогда не допускала, да впрочем, и не знала чисто исторического подхода. Истинность личности в ней подтверждалась не надежностью исторических источников, а скорее самой мифологической мощью этой личности, ее отдаленностью от сегодняшнего дня.
В этом свете нам значительно легче будет понять суть образа Бодхидхармы в китайской истории и ту удивительную мощь, которую до сих пор несет в себе этот образ.
История Бодхидхармы не раз подвергалась серьезному анализу, однако, это не привело к какому-то однозначному выводу, так мнения разнятся от полного непризнания историчности этой фигуры, вплоть до полного доверия традиционной версии. Большинство современных исследователей, в частности Б. Форе, Секигути Синдай придерживаются умеренного мнения, что «кто-то да приходил» – некий индийский миссионер Бодхидхарма проповедовал в провинции Хэнань, но не берутся утверждать полную историчность его личности [82; 84; 150; 162].
Агиография Бодхидхармы – одна из самых богатых в буддийской литературе, хотя при внимательном рассмотрении большинство источников практически в точности повторяют друг друга, и реальное разнообразие легенд и преданий в данном случае крайне невелико.
Итак, что же мы действительно знаем об историческом Бодхидхарме, о человеке, но не о мифе? Прежде всего, попытаемся посмотреть, когда же впервые появляется он в исторических хрониках.
Самым ранним из дошедших до нас источников, который упоминает некого миссионера Бодхидхарму, являются «Хроники монашеской общины-сангхары Лояна» («Лоян цзюэлань цзи»), составленных в 547 г. Ян Сюаньчжи [18, 1000в], которые, вследствие небольшого временного разрыва с описываемыми событиями, должны ближе всего к реальности передавать историю Бодхидхармы.
Судя по крайне поверхностному характеру упоминания Бодхидхармы в тексте «Хроник» не сложно заметить, что в ту пору этот миссионер ничем не запомнился составителю трактата. Ни о какой его проповеднической деятельности здесь речи не идет, тем более не упоминается и учение Чань. По сути, он является лишь «фоном» для описания одной из самых красивых пагод города Лояна Юньнинсы (Вечного покоя). Хроники гласят, что Бодхидхарма был поистине восхищен видом этой пагоды и провел несколько дней перед ней, молитвенно сложив руки. Поскольку Лоян находится в нескольких десятках километров от Шаолиньсы, то это в какой-то мере подтверждает пребывание Бодхидхармы в этом районе, точнее – в районе священных гор Суншань. Не сложно заметить, что хроники на удивление спокойно, если не сказать равнодушно отнеслись к приходу человека, которому, следуя легендам, суждено было стать патриархом крупнейшего учения китайского буддизма.
И все же, несмотря на лапидарность этого пассажа в «Хрониках», здесь мы встречаем несколько весьма интересных подробностей о Бодхидхарме. Прежде всего, в них говориться, что Бодхидхарма был монахом из Центральной Азии (!) и что ему было пятьдесят пять лет.
Столь точное указание на возраст не удивительно – это придает особый историзм фигуре буддийского проповедника. Значительно большую загадку представляет странное упоминание в «Хрониках» того, что Бодхидхарма был миссионером из Центральной Азии. Обычно под этим названием подразумевалась Персия, однако не ясно, то ли Бодхидхарма происходил из Персии, то ли просто его путь пролегал через Персию – китайский текст допускает оба этих понимания. Поразительно и то, что здесь ни слова не говориться об Индии, точнее о Южной Индии, поскольку во всех более поздних источниках говорится, что Бодхидхарма был выходцем именно из этого региона, нередко даже указывается родной город патриарха – Мадрас.
Здесь можно высказать несколько предположений. Возможно Бодхидхарма, стремясь обойти горную гряду Гималаев, намеренно отправился из южной Индии через всю страну на северо-запад, где, в конечном счете, и вступил на территорию Персии и современных Пакистана и Афганистана. Именно оттуда он, повернув на восток, вошел на территорию Китая, прошел ее практически насквозь, пока не добрался до современного Лояна. Но в этом случае проповедник должен был пройти 6–8 тыс. километров, что, учитывая немалую опасность путешествий в ту эпоху и колоссальное расстояние, кажется маловероятным. К тому же такой маршрут представляется крайне неразумным, если вообще позволительно говорить о «разумности» полумифологической личности.
Может быть, Центрально-Азиатское происхождение Бодхидхармы объяснимо ошибкой древнего переписчика, связанной с тем, что проповедник пришел откуда-то с Запада? Не случайно Бодхидхарму называли «пришедшим с Запада» (си лай). И хотя под «Западом» Китай традиционно подразумевал именно Индию, здесь требуется сделать несколько уточнений.
С эпохи Хань в лексикон китайских правителей приходит выражение «си юй» – «Западные края» или «западные земли». Под этим выражением подразумевались обширные территории, лежащие к западу (а не к юго-западу, как Индия), от империй Цинь и Хань. В большинстве своем это были земли, заселенные племенами цянов, да юэчжи (массагетов?), сянби и других. Они жили на территории современного Синьцзяна, в районе бассейна реки Тарим, озера Лобнор, в Западном Туркестане. В I–V вв. здесь существовало несколько десятков городов-государств, среди них Хотан, Яркенд, Лоулань и другие. Города-государства, располагаясь в оазисах, жили в основном за счет обслуживания пролегавшего здесь Великого шелкового пути, по которому везли не только шелка, но и железо, одежды, пряности, лаковые украшения, имбирь и многое другое. Эта одна из основных торговых и культурных трасс древнего мира начиналась от столицы китайской империи города Чанъань и заканчивалась на территории римской империи.
Жители этих районов по своему этническому типу не являлись китайцами (строго говоря, не принадлежали к народности хуася), в основном они представляли собой переходный тип между монголоидами и европеоидами иранского типа, что показали находки здесь костных останков IV–VII вв. Сам облик Бодхидхармы, происходившего по легенде с юга Индии и вероятно являвшемся представителем дравидийских племен, мало чем отличался от тогдашних жителей Туркестана, не случайно и у индийских шраманов и у обитателей бассейна реки Тарим китайские источники в равной степени отмечали окладистые курчавые бороды, большие носы и т. д. Отсюда характеристика Бодхидхармы как «бородатого чужестранца» явно указывает на его не-китайское происхождение, на его явную непохожесть на тогдашних жителей района гор Суншань.
Ряд городов-государств в бассейне реки Тарим и в Туркестане, через которые возможно проходил Бодхидхарма, равно как и десятки других индийских паломников, испытали буддийское влияние еще в I–III в. В таких крупных государствах как Лоулань (сегодня на территории уездов Жоцзян и Мижань) и Хотан особую популярность приобрела одна из школ Хинаяны – Дхармагуптака (досл. «те, которые защищают Дхарму», т. е. буддийское учение), а количество ее последователей лишь в одном Лоулане достигало 4 тыс. человек. Эта школа была основана в 210 г. до н. э. монахом Дхармагуптой, а ее расцвет приходится на I–III вв. Школа возникла в результате раскола по поводу характера даров более раннего направления Махишасаки – часть отколовшихся монахов, считали, что дары следует приносить исключительно Будде, но не монашеской общине (сангхе), в результате чего заслуги монаха (пунья), совокупность которых в конце концов и приводит к просветлению, возрастают в сотни раз. Они делали основной упор на медитативную практику как основу достижения просветления и носили темно-красные одежды.
Соприкосновение Бодхидхармы со школой Дхармагуптаки представляется вполне вероятным. Возможно именно этим и объясняется «странный» характер диалога между индийским паломником и правителем царства Лян У-ди, куда явился Бодхидхарма. Бодхидхарма отказался признавать заслуги У-ди на ниве поддержки буддизма («нет здесь ни заслуг, ни добродетелей» – «у гун у дэ»), поскольку дары приносились монашеским общинам, но не самому Будде. Обратим также внимание на то, что Дхармагуптака, равно как и учение Чань, делало основной упор именно на медитативную практику (дхиану) в качестве единственно реального пути достижения освобождения.
Итак, вполне возможно, китайские источники, говоря о приходе Бодхидхармы из Центральной Азии, а затем «с Запада» имели в виду первоначально одно и то же – район Восточного Туркестана и бассейна реки Тарим. Позже, постепенно понятие «Запада» и «Западного рая» стали соотносить с Индией. Таким образом, анализируя сюжет «прихода Бодхидхармы с Запада» (Дамо си лай), следует учитывать временной разрез понятия «западные земли». В известной мере это в частности подтверждает и знаменитый трактат Сюаньцзана, известный российскому читателю как «Путешествие на Запад», а в оригинале называющийся «Записи о путешествии в западные страны в период Великое Тан» («Датан сию цзи», 646 г.). Сюаньцзан описывает более сотни различных царств и местностей. Здесь под названием «Си ю» – «Западные районы» подразумевается как Индия, так и многочисленные царства вдоль шелкового пути в Синьцзяне и Центральной Азии.
Как видим, за лапидарным упоминанием о центрально-азиатском происхождении Бодхидхармы кроится весьма интересная общая проблема понятия «запад», однако скудность источника не дает нам возможности каким-то образом развить мысль о реальном пути чаньского Первопатриарха в Китай.
Тем не менее, несмотря на все неясности этого пассажа из «Хроник монашеской общины Лояна», он позволяют установить сравнительно точную дату прихода Бодхидхармы в Лоян. Известно, что пагода Юньнинсы была построена в 516 г., а в 528 г. там был разбит военный лагерь. По ряду сведений, пагода позже была разрушена сильным ураганом. [100, 171–172]. Таким образом, можно считать, что Бодхидхарма побывал в Лояне между 516 и 528 г., что, в общем, соответствует канонической дате прихода Бодхидхармы в Шаолиньский монастырь – 520 г.
Как можно заключить из этого самого раннего источника, где упоминается Бодхидхарма, в VI в. этот проповедник отнюдь не рассматривался как основатель нового направления буддизма. Более того, здесь ни слова не говориться о сути его буддийской проповеди, что косвенно свидетельствует о том, что именно как проповедник он не оставил в ту пору заметного следа.
Позже малозначимый факт присутствия Бодхидхармы в Китае начинает век от века обрастать подробностями, которые должны были очеловечить фигуру некого буддиста, который в сущности не оставил о себе практически никаких воспоминаний.
Следующий по времени трактат относится к 645 г., (вторая редакция – 667 г.) т. е. был написан через столетие после «Хроник монашеской общины-сангхары Лояна». Речь идет об одном из самых известных трактатов по истории китайского буддизма «Продолжение жизнеописаний достойных монахов» («Сюй гаосэн чжуань»), чье авторство приписывается монаху Даосюаню [36, с. 551в]. В них впервые упоминается о ряде ключевых моментов в вероучении, что принес Бодхидхарма, нигде не встречавшихся ранее и которые позже стали классикой чань-буддизма. Там, указывается, что Бодхидхарма приносит в Китай учение о «четырех деяниях», осуществление которых позволяет постичь истинную суть дхианы. Указал он и путь к этому – медитация, заключающаяся в молчаливом «созерцании стены» (бигуань).
Здесь без труда можно заметить некоторую трансформацию образа Бодхидхармы наряду с преемствованием ряда деталей. Так, в «Продолжении жизнеописаний» также упоминается о том, что Бодхидхарма восхищался пагодой Юньнинсы, однако именно здесь мы впервые встречаем «индийскую версию» происхождения патриарха, ставшую позже канонической. Его путешествие через Центральную Азию перестает упоминаться, а сам образ Бодхидхармы обрастает биографией, весьма характерной для индийских миссионеров того времени.
Именно отсюда мы впервые узнаем, что Бодхидхарма был сыном одного из индийских правителей. Постигнув глубины учения Большой Колесницы, т. е. Махаяны, он отправился с проповедью в Китай. По морю он прибыл в южный Китай (Наньюэ – земли Южных Юэ), которые тогда управлялись династией Сун (420–479), во главе которой стоял в ту пору правитель Лю. Затем он направился в Лоян – столицу династии Северная Вэй (386–534). Исходя из этих дат становится вполне возможным предположить, что ко времени канонической даты прихода патриарха в Шаолиньсы, т. е. к 520 г. Бодхидхарма действительно перебрался на Север Китая.
Здесь же упоминается и его первый ученик – Хуэйкэ, о других же последователях Бодхидхармы хроники молчат.
Что же оставил после себя Бодхидхарма, какое учение он проповедовал? Именно в «Продолжении жизнеописаний» мы впервые встречаем ответ на этот вопрос. Даосюань упоминает, что Бодхидхарма передал Хуэйкэ четыре свитка «Ланкаватара-сутры» [36, 551б]. Именно отсюда берет свое начало версия о раннем Чань как о «традиции Ланкаватары». Важно заметить, что ни о каком «отказе от письменных знаков» в передаче учения, ни о концепции долгой медитации здесь речи еще не шло, ибо образ Бодхидхармы, как символа всего чаньского учения, только начинал складываться.
Но вот впервые в «Продолжении жизнеописаний» мы встречаем то, что можно считать началом новой традиции мистической практики, приведшей, в конечном счете, к уникальным чаньским методикам. Даосюань, составитель «Продолжения жизнеописаний», проводит четкое различие между классическим методами дхианы, которые в ту эпоху были представлены мастером Сэнчоу (480–560), о школе которого мы расскажем ниже, и знаменитой в будущем чаньской практикой «созерцания стены» (бигуань), начало которой было положено Бодхидхармой.
Составитель «Продолжения жизнеописаний достойных монахов» Даосюань, вероятно, выражая взгляды того времени, не отдал предпочтение ни одной системе, лишь заметив, что они соотносятся между собой как два типа истины (эр ди) – абсолютная и относительная, использовав тем самым одну из ключевых категорий буддийской логики и сравнив эти два типа медитации с двумя крыльями одной птицы и двумя колесами повозки. Но вероятно, даже такого тонкого знатока буддийской мудрости как Даосюань поразила сложность и неожиданность той традиции Знания, которая приписывалась Бодхидхарме. И он прямо признавался, она «труднопонимаема».
Долгое время китайские историописатели целиком полагались на текст «Продолжение жизнеописаний достойных монахов», считая его вполне надежным и достойным источником, в том числе и в отношении личности Бодхидхармы. Десятки как сторонников, так и критиков метода чаньского патриарха апеллировали к «Хроникам», старясь доказать свое мнение.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?