Текст книги "Колыбель. Двадцать первый век подходит к концу. Часть 2"

Следующей их остановкой стал прокат электромобилей. Анри оформил на себя неприметный электрокар и Аннет отправилась на юг. Парень хотел отправиться с ней, но Аннет разубедила его, сказала что должна побыть одна и пообещала что не натворит глупостей и отдала записку для матери и сестры, поцеловала на прощание и умчалась подальше, будто бы пытаясь убежать от случившегося.

Греция встретила девушку летней грозой и сильным свежим ветром. Эта страна вышла из Евросоюза и имела тесные связи с Российской Федерацией, а значит, и транспортное сообщение было лучше, проще, а именно это Аннет и было нужно. Все женщины в семействе Мануш имели второе гражданство – греческое, по настоянию матери, гречанки наполовину

Кто-то дотронулся до плеча Аннет и она вздрогнула. Официант извинился и сообщил ей что тут спать нельзя. Аннет извиняется, просит принести ещё крепкого кофе и сразу счёт. На часах без двадцати восемь утра и у неё ещё двадцать минут до открытия больницы. Пока несут заказ Аннет прячет записку с номером обратно в потайной кармашек кошелька и идёт в туалет. Холодная вода и немного макияжа на глаза, чтобы скрыть усталость и вот у неё вполне презентабельный вид. К её возвращению на столе стоит ещё одна чашка крепкого чёрного кофе, Аннет всыпает в него ударную дозу сахара и быстро выпивает. В папочке со счётом она оставляет наличные рубли, снятые с кредитной карточки Анри в аэропорту и выходит из кафе. Жара на улице усилилась, улицы заполонили прохожие, спешащие по своим делам, на одинокую вышедшую из кафе молодую девушку всем всё равно и это нравится Аннет. В Париже для неё подобное отношение окружающих наступит не скоро.

Снова прохлада кондиционированного воздуха больничного холла, снова стойка регистратуры, но женщина за стеклянной перегородкой уже другая – моложе, бодрее и со свежим макияжем и в белоснежном халате. Аннет повторяет свой вопрос о просьбе повидать определённого пациента. Женщина что-то вводит через голографический интерфейс в терминал и пару секунд спустя сообщает, что проведать пациента невозможно, что тот в специальной охраняемой палате, что допуск только по специальным пропускам, что ей очень жаль и что она ничем не может помочь. Аннет догадывалась о том, что подобное развитие событий вероятно и продолжала настаивать, говорила, что прилетела издалека, но женщина в халате казалась непробиваемой. Тогда Аннет потребовала позвать того, кто может дать ей пропуск и через некоторое время сопротивлений женщина за стойкой регистратуры набрала номер внутренней видеосвязи и попросила отойти от стойки и ждать.

Тридцать минут спустя Аннет видит как из лифта выходит высокий крепкий человек в лёгком сером костюме, без галстука. Лицо его ничего не выражает, однако взгляд внимательный. Он подходит к Аннет, здоровается и предлагает пройти с ним. Они заходят в лифт, человек в костюме достаёт ключ и вставляет в замочную скважину на панели управления. Лифт закрывает двери и движется вверх, на табло высвечиваются этажи. Лифт останавливается на шестом, хотя кнопок на панели управления всего пять. Человек вынимает ключ и двери открываются. Они выходят в коридор и сворачивают в первый же кабинет от лифта. В небольшом, хорошо освещённом кабинете, на одном из двух кресел для посетителей сидит невысокий человек в белом халате поверх костюма. Человек, встретивший её, сел за стол.

– Присаживайтесь, – спокойно и немного устало раздалось из-за стола. Аннет послушно села на свободное кресло и взглянула на сидящего рядом человека – голову покрывали начинающие редеть седые кучерявые волосы, зачёсанные назад, смуглая кожа, аккуратные седые усы. – Это Кабир Ошович Мусалиев, профессор нейрохирургии. Меня можете называть Пётр Семёнович.

– Меня зовут Аннет Мануш, я… – начинает представляться Аннет, но Пётр Семёнович прерывает её.

– Мы знаем, кто вы, мадемуазель Мануш. Нам странно видеть вас здесь в свете последних событий, так что переходите сразу к сути.

– Хорошо, – Аннет набирает полную грудь воздуха, теребя носовой платок в руках. Она подозревала, что сегодня он ей понадобиться, и не раз. – Мой папа… Мой отец совершил, видимо, всё-таки совершил, ведь следствие ещё продолжается…

– Это сделал он, Француа Мануш… – отрезал Пётр Семёнович. – Продолжайте.

– Он совершил ужасный, отвратительный поступок! Я приехала сюда из Франции принести соболезнования от себя и своей семьи родственникам этого юноши. Я… – из глаз Аннет покатились слёзы, уже в который раз за последнее время. – Я понимаю, что ничего не исправит, но по-другому я просто не могу, понимаете? Я хочу как-то исправить, хоть немного, хоть что то… Возьмите мою кровь, печень, что угодно для него, я на всё согласна! Мне нужно искупить вину за отца, понимаете?!

Кабир Ошович и Пётр Семёнович переглядываются, пока Аннет вытирает слёзы. Нейрохирург откашливается и впервые подаёт свой басовитый голос.

– Мадемуазель Мануш, я могу вас называть просто Аннет? – девушка кивает. – Аннет, скажите вашу группу крови.

– Первая положительная.

– У Николая четвёртая отрицательная, самая редкая группа в мире. Боюсь, что ваша печень ему просто не подойдёт, понимаете? К тому же вам нет восемнадцати лет, и по нашим законам вы не можете быть донором органов. Единственное, что вы можете дать, так это кровь на плазму. Думаю, я могу организовать это, но только с вашего письменного согласия.

– Возьмите сколько нужно! – Аннет кивает, соглашаясь.

– Мы возьмём столько, сколько полагается взять.

– А что касается родственников, то у Николая их нет. Единственный близкий человек находится в соседней с ним палате – восстанавливается после обширного инфаркта. Он был свидетелем происходящего.

– Могу я увидеть Николая?

Аннет выходит из кабинета в сопровождении профессора, Пётр Семёнович остаётся в кресле, задумчиво глядя в окно. Пару минут спустя он достаёт небольшую коробочку с оборудованием для слежки из ящика стола и прячет «жучки» в сумке, косметичке и кошельке Аннет, которая та оставила по требованию профессора в кабинете на время посещения, затем устанавливает связь своего коммуникатора с коммуникатором девушки и закачивает туда специальное программное обеспечение. Затем складывает вещи обратно в сумку в том же порядке, в каком доставал, выходит из кабинета и направляется к автомату с кофе.

Шаги эхом отражаются от стен коридора – лёгкое и звонкое цоканье шпилек молодой француженки и тяжёлая поступь массивного профессора резко контрастируют. Двери всех палат заперты, у некоторых дежурит персональная охрана, периодически мелькает медперсонал. Наконец они останавливаются перед одной из палат, охраны рядом нет, но дверь открывается только специальным пропуском, который, конечно же, есть у профессора. Нейрохирург открывает дверь, пропуская Аннет вперёд, та, чуть медля, переступает через порог палаты.

Посреди палаты стоит кровать, одна половина чуть приподнята, так чтобы пациент полулежал. Всё изголовье заставлено медицинским оборудованием – капельницами, мониторами, двумя голографическими проекторами с изображением мозга и всего тела. От оборудования идут трубки и провода к телу человека. Аннет делает несколько робких шагов к кровати, чтобы рассмотреть человека на ней, но глаза наполняются слезами, опять приходится воспользоваться платком, но вспоминает, что оставила сумочку с платками в кабинете. Профессор протягивает ей свой и она выдавливает улыбку благодарности сквозь слёзы и тут же промакает платком глаза.

Человек, лежащий на кровати, очень худ, кожа сероватого оттенка обтягивает череп, некогда жилистые руки превратились в тонкие, покрытые сетью кровеносных сосудов веточки. Но самым страшным было не это – веки его глаз сильно дрожали, открывая взору белки закатившихся глаз, грудь резко и часто вздымалась, а конечности сводила судорога как при эпилепсии. Аннет захотелось отвернуться, но она силой воли заставила себя не отводить взгляд. Смотри, Аннет Мануш, с ним это сделал твой отец, по доброй воле или нет, это уже не важно! Этот грех предстоит замаливать тебе, возможно до конца жизни! Аннет протянула руку, пытаясь коснуться скрюченных пальцев, но из угла палаты раздался резкий незнакомый голос.

– Кто это такая? – Аннет вздрогнула, одёрнула руку и обернулась, не без облегчения, к говорившему. В дальнем углу, у небольшого столика сидел пожилой уже человек в кресле-каталке. Едва девушка повернулась к нему, его глаза округлились и налились кровью, губы задрожали, пальцы рук впились в подлокотники кресла. – Это ты, я видел тебя в новостях! Ты дочь того ублюдка!

– Я… – растерялась Аннет, ведь подобного развития событий она не ожидала. Хотя чего ты хотела? Приехать, попросить прощения и всех разжалобить? По головке тебя гладить и утешать никто здесь не будет!

– Да, ты! Пришла доделать то, что не вышло у твоего папаши? Добить его?

– Григорий Ефремович, успокойтесь, вам нельзя нервничать, – вмешался профессор.

– Тогда уберите её и я перестану!

– Поверьте, эта девушка пришла сюда вовсе не за тем, о чём вы говорите! Она пришла, так сказать, замаливать грехи отца! Предложила стать донором для Николая…

– Что?! – взревел Полянский, поднимаясь из кресла. – Ни капли этой подлой крови не будет в нём, слышите? Её отец, убийца, сломал Коле жизнь, превратил в… В вот это! А у него был стержень внутри, сила духа, он мог бы стать великим человеком. Он мне жизнь спас! А я не доглядел… Проворонил…

Человек осел обратно в кресло и затрясся в рыданиях. Кроме этих рыданий и тяжёлого дыхания Николая в комнате не было ни звука.

– Давно у Николая начался приступ? – спросил профессор несколько минут спустя.

– Около часа назад. Медсестра сделала инъекцию до вашего прихода, – ответил Полянский, успокаиваясь. – Ты прости меня, Кабир, сорвался я.

Пока профессор разговаривал с профессором, Аннет подошла к кровати, села на стоявший рядом стул и мягко, по-женски, взяла ладонь Николая в руки. Тот час его веки перестали дрожать, мышцы в конечностях расслабились, дыхание выровнялось. Лицо разгладилось и Аннет отметила, что юноша довольно красив – благородные черты лица, волевой подбородок. Интересно, какого цвета у него глаза? Мужчины затихли, наблюдая за происходящим. Аннет поднесла исхудавшую кисть юноши к лицу и зарыдала.

Просыпается Аннет уже под вечер, чувствуя, как всё её тело затекло от долгого пребывания в одной позе. Она всё также сидит на стуле возле Николая, уронив голову на край кровати и держа его руку в своих. Юноша дышит спокойно, на лице нет ни малейшего намёка на ту гримасу боли, которую Аннет видела в начале своего посещения. Высвободив руку, она потягивается и, оборачиваясь, видит в одном из кресел профессора, тот устало улыбается ей.

– Вы в буквальном смысле вырубились, простите за ненаучный термин. Почти десять часов проспали, и устройся вы поудобней, проспали бы ещё столько же. Вам нужно отдохнуть, принять душ, нормально поесть, а то выглядите вы не особо хорошо.

– Всё настолько плохо? – улыбнулась Аннет, поправляя причёску.

– Нет, но ещё немного и будет! – профессор снова улыбнулся. – Пойдёмте, я угощу вас кофе.

– Охотно, но только после того как вы расскажите, что с ним.

– Как скажете. В его организме синтетический токсин, очень агрессивный, но в малом количестве. Видимо, вся доза не попала, хм, по ряду причин. Мы практически полностью вычистили яд из всех органов, кроме головного мозга. Кровь Николая постепенно сама выводит токсин, но в крайне малых количествах и нам постоянно приходится её очищать. Основная проблема в том, что такое вещество нам ранее не было известно, и антидота на сегодняшний день нет. Сколько времени уйдёт на его поиски и синтез, я не знаю. Равно как не знаю, очнётся ли он после ввода противоядия.

– А за сколько времени кровь очистит мозг сама? – в глубине её души загорелась искорка надежды, но профессор затушил её парой фраз.

– За годы. К тому времени токсин разрушит мозг Николая полностью.

Такси везёт Аннет обратно в аэропорт, там, в камере хранения она оставила свои вещи, а затем в гостиницу, которую ей посоветовал профессор. Идёт дождь, приносящий в город свежесть, прохожие прячутся под зонтами. Аннет смотрит на проносящийся за окном огромный город-муравейник и думает о том, что на какое-то время он станет домом для неё. Она выбрала свой путь, приняла решение, принесла себя в жертву и будет рядом с этим несчастным юношей до его последнего вздоха или выздоровления! Звонит её коммуникатор, номер местный и неизвестный. Алло, спрашивает Аннет и знакомый сердитый голос человека из палаты, Полянского, говорит ей, что не против её посещений, что, видимо, из неё сиделка лучше, чем из него, что выписывается из больницы и покидает Москву по срочным делам, говорит, что вёл себя недостойно для офицера и так же внезапно кладёт трубку. Озадаченная таким неожиданным благословением Аннет погружается в мысли и не замечает, как такси доставляет её до гостиницы. Гостиница располагается в том же здании что и кафе, в котором она была сегодня рано утром. Девушка заказывает ужин в номер, принимает обжигающе горячий душ, отмечая что такого шикарного напора воды в Париже нет, плотно ужинает, забирается под восхитительно пушистое одеяло и моментально проваливается в сон. В кои то веки её не терзают ночные кошмары.

ПОЛЯНСКИЙ

Дыхание затрудняется, сердце бьётся неровно, с трудом. По полу разлита густая розоватая субстанция, похожая на кисель, только вместо запаха клубники вонь лекарств. Он видит, как бьющего в конвульсиях юношу закидывают на носилки и с трудом надевают кислородную маску на голову. Все вокруг что-то кричат но Полянский ничего не слышит кроме нарастающего звона в ушах. Когда звон вдруг прерывается мир вокруг гаснет.

Резкая вспышка в глазах и снова тьма, затем ещё одна теперь уже виден бежевый потолок с яркими огнями диодов, потолок начинает двигаться, включается звук и кто-то рядом с его ухом громко говорит, что пульс есть, что нужно торопиться. Полянский хочет посмотреть кто это, но голова отказывается поворачиваться. Резкий укол в руку, в районе локтя и снова темнота, но уже не такая пугающая.

За окном подходит к концу лето, липкая жара под тридцать градусов, но в помещении комфортно и покидать его не хочется. Полянский в задумчивости смотрит на суету московских улиц – вечно торопящиеся куда-то граждане, бесконечный поток транспорта. Его никогда не тянуло в Столицу, строить карьеру продираясь наверх по головам было не по нраву, жить в бесконечной спешке тоже. Пятнадцать лет назад он сделал свой выбор и ни капли не сожалел о нём. Всё указывало на то, что пришло время сделать ещё одно судьбоносное решение!

В распахнутом настежь шкафе висел отутюженный китель тёмно-синего цвета с золотыми нашивками. Полянский смотрит на форму, затем берёт со стола коммуникатор и набирает номер. Идут гудки вызова, затем уставший голос молодой девушки говорит с вопросительной интонацией «Алло?»

– Говорит полковник Полянский, Евгений Ефремович. Мы познакомились в больнице, – он придаёт своему голосу тон строгого куратора, хотя больше всего ему хочется просить прощения. – Я многое обдумал за сегодняшний день и пришёл к выводу, что сиделка из вас более удачная, нежели я. Если Вы всё ещё желаете помочь Николаю, то я не буду препятствовать. Можете сколько угодно находиться возле него. Я вынужден оставить больницу по долгу службы. И… я вёл себя недостойно, прошу простить!

Всё, вызов завершён, пора вернуть всё что можно на свои места и начать нужно с кителя. Как же опостылел ему этот чёртов больничный халат! И вот он закрывает за собой дверь больничной палаты, облачённый синее с золотом, выбрит до синевы на щеках, подтянут и даже трость в левой руке ничего не меняет. В больничном коридоре много людей и среди них полно военных и всё они, завидев Полянского, отдают ему честь. И плевать, что в груди бьётся искусственное сердце!

У лифта его встречает Кабир, вместе они заходят в кабину.

– Та девчонка… Нужно чтобы она могла свободно посещать Николая. Можешь устроить? – Кабир кивает, они перекидываются парой фраз, и профессор пожимает Полянскому руку на прощание. Рука ещё не восстановилась полностью, кисть слаба, моторика оставляет желать лучшего. Но современная медицина в сочетании с силой воли человека творили настоящие чудеса! Полянский говорит, что будет разрабатывать, делать упражнения. – Обещай, что вылечишь его!

Кабир грустно улыбается и кивает, Полянский выходит из лифта и, не оглядываясь, покидает больницу.

Представительный электромобиль с чёрными номерами мчит Полянского через Москву, на другой конец города, во Внуково. Отдельный въезд, обязательное сканирование транспорта, проверка документов на нескольких блокпостах. Вдалеке виднеется борт президента Российской Федерации, чуть поодаль, звено истребителей сопровождения – это значит, что глава государства на месте, в Кремле. Электромобиль останавливается у небольшого новенького сверхзвукового самолёта. Стюард берёт небольшой багаж Полянского и следует за ним по трапу. В салоне самолёта прохладно и тихо. С одного из кресел поднимается человек среднего роста, одетый в строгий, дорогой костюм.

– К сожалению, Константин Викторович сейчас чрезвычайно занят. Но у меня есть его личное разрешение посвятить вас во все детали вашего задания и предстоящего путешествия. Не будем терять времени даром, располагайтесь!

ВАСИЛИЙ

Василий устало сполз по стене и постарался устроиться поудобней на изогнутом полу. Помещение было исполнено в виде половины вытянутой сферы, а значит, не имело ровной поверхности. Условные стены потолок и пол заканчивались полностью прозрачной стеной, за которой был открытый космос. Вид, конечно, открывался обалденный, но отсутствие ровных поверхностей сильно напрягало Василия – ни сесть, ни удобно лечь помещение не позволяло. Нормально облокотится можно было на прозрачный экран, но осознание того что у тебя за спиной бездна космоса заставляло нервничать молодого силовика. Да и взгляд от панорамы было практически невозможно.

Дверь камеры представляла собой крупный овал, отделанный тем же шероховатым материалом бежевого цвета, что и стены и прилегала настолько плотно, что её контур с трудом угадывался. Материал мыл мягким, тёплым и излучал холодный свет, по фактуре немного напоминавший натуральную кожу.

Василий предпринял несколько безуспешный попыток привлечь к себе внимание, долбясь в дверь что есть силы. Вот и последняя не принесла желаемого результата и Василий решил поберечь силы.

Тот кто его запер забрал всю электронику и технику, включая старые механические часы. Василий больше всего сокрушался именно по потери часов – семейная реликвия, трофейные немецкие часы, которые достались прапрадеду Василия при освобождении Варшавы в Великой Отечественной войне. Глаза то и дело норовили уточнить время и натыкались на пустое запястье левой руки.

Отсутствие хронометра как раз и создавало не меньшую трудность, чем отсутствие горизонтальной поверхности – Василий банально не представлял, сколько он уже провёл времени в этой камере. Может сутки, может шесть часов. Подобные приёмы часто используются при допросах – человек перестаёт ощущать течение времени. Для ещё большего запутывания – например, приносят пищу не через равные промежутки времени, или заходят в разной одежде, притворяясь, что с последнего визита прошла целая ночь, хотя по факту прошло лишь пару часов. Неужто хозяева этого странного корабля используют эти приёмы для обработки своих пленников?

Третьей большой трудностью оказалось отсутствие туалета. По правде говоря, первые требования выпустить были спровоцированы именно этой проблемой. В конце концов, Василий просто облюбовал один из пологих «углов». Но вот странное дело – жидкость практически моментально впиталась, не оставив и следа.

Обойдя свою камеру в очередной раз, Василий плюнул и решил, что с него достаточно и улёгся в центре камеры, упёршись ногами в обзорный экран, закинул руки за голову вместо подушки. Засыпая, он вспомнил фрагмент из одной книги, которую читал в институте – одного из героев, кажется, карлика, заточили в темницу, у которой не было одной стены. Вместо стены была пропасть и пол был под небольшим уклоном. «Никогда бы не подумал, что попаду в похожую ситуацию…» – Подумал Василий, проваливаясь в дремоту.

Время тянулось мучительно долго. Шли дни, Василий ощущал течение времени по растительности на подбородке и щеках – щетина медленно, но верно превращалась в бороду. Иногда, после сна, он обнаруживал у двери герметичный пакет объёмом в пару литров, наполненный бесцветной желеобразной субстанцией. Более всего содержимое напоминало безвкусный кисель, но зато отлично утоляло голод и жажду. Пару раз Василий пытался притворяться спящим и подсмотреть, кто же держит его в плену, но каждый раз безуспешно – пища появлялась только во время настоящего сна. Всё продолжалось без изменений и Василий начал осознавать, что ещё немного и он сойдёт с ума в этой чёртовой клетке! Но однажды всё резко изменилось.

Сон как рукой сняло, когда он почувствовал, как его рывком приподнимает какая-то сила и начинает тащить волоком. В камере было темно, света от стен не исходило, лишь через обзорный экран попадал свет далёких звёзд. Василия тянули волоком, за ворот куртки, словно щенка. Учитывая рост и телосложение пленника, незнакомец должен был обладать поистине огромной силой! Сколько бы Василий не пытался рассмотреть схватившего, но ничего в темноте различить не мог, лишь смутный силуэт и резкие движения.

По началу, рефлекторно, Василий пытался вырваться, но после нескольких безуспешных попыток его как следует встряхнули и он успокоился. На ум стали приходить различные предположения – происходящее больше всего походит на похищение. Может быть, кто-то хочет его освободить? Но больше всего смущала личность похитителя – Василий затылком ощущал пальцы – большие толстые, шероховатые, прохладные. Рука похитителя явно не принадлежала человеку!

Несколько раз они останавливались, затем куда-то сворачивали. Иногда ускорялись, иногда продвигались крайне медленно. Примерно через четыре минуты (Василий успел досчитать до двухсот тридцати двух), они оказались большом тёмном помещении, у которого вместо потолка была россыпь звёздного неба. В помещении располагались продолговатые объекты величиной с большой электробус. Василий насчитал восемь таких объектов.

Похититель осторожно двигался вдоль стены, пока не добрался до самого дальнего объекта. Что-то засветилось, Василий не смог разобрать что, и часть одного из объектов бесшумно опустилась вниз, образовав трап. Похититель быстро взбежал по трапу и довольно небрежно швырнул Василия вовнутрь. Трап тут же закрылся и материал помещения начал излучать свет. Василий впервые смог разглядеть своего освободителя. Или похитителя?

Высокое, под два с половиной метра, существо смотрело на Василия большими, полностью чёрными глазами. Ни выраженных губ, ни носа на плоском лице он не заметил. Светлая, почти белая кожа за пределами лица становилась тёмно-синей и была испещрена глубокими бороздками. На руках по четыре пальца, один отставлен чуть в сторону, как большой палец у человека. На ладонях кожа так же белая, запястья охвачены странными браслетами.

Существо проводит ладонью одной руки на браслетом другой и над браслетом высвечивается голографический интерфейс. Несколько ловких манипуляций и существо протягивает руку с развёрнутой к Василию ладонью. Изо рта существа доносятся шипящие и рычащие звуки и в голографическом интерфейсе, прямо перед носом Василия, высвечивается надпись на русском языке – «Не нужно шуметь. Я друг».

Одна из стен помещения быстро раздвигается и перед ошеломлённым Василием открывается кабина инопланетного космического корабля. Три одинаковых кресла стоят полумесяцем и существо садится в среднее. Корабль тут же оживает, высвечивая голографические панели с какими-то показаниями, надписями на чужом языке, индикаторами. Перед существом возникает странный прибор в виде сферы, по бокам отверстия для четырёх пальцев, вот только отверстия эти слишком малы для рук существа. Неожиданно из отверстий в скафандре пришельца, расположенных на груди, появляется ещё две руки. Эти руки гораздо меньше и пальцы на них идеально подходят для отверстий в сфере.

– Садись, – высвечивается на большой руке пришельца и Василий садится в одно из двух свободных кресел. Материал кресла на ощупь походил на покрытие его камеры, только не светился. Едва Василий влез на слишком большое даже для человека его роста кресло, как покрытие приняло форму его тела.

Корабль тем временем абсолютно бесшумно оторвался от поверхности ангара и довольно быстро набрал высоту. Василий подумал, что сейчас прозрачное покрытие в потолке ангара сместится и их корабль покинет помещение, но к его удивлению существо, не сбавляя хода, покинуло посадочную площадку. По обзорному экрану пробежало несколько полос розового цвета, и Василий понял, что пространство большого корабля и открытый космос разделяет какое-то силовое поле, проницаемое только для «своих».

Едва покинув ангар, существо резко увеличило скорость движения, ловко маневрируя между большими и малыми метеоритами пояса Кеплера. Манёвренность и скорость корабля были гораздо выше, чем у штурмовиков, на которых Василий прибыл сюда. Отчасти это было обусловлено пассивной системой безопасности, отличной от кораблей ВКС – оказалось, что корабль инопланетян окружён силовым полем, позволявшим не обращать внимания на небольшие и средние осколки, в то время как кораблям землян приходилось сжигать такие препятствия лазером.

– Ты можешь меня понимать? – наконец-то подал голос Василий. Существо повернуло белое лицо с неподвижными глазами, будто прислушиваясь к голосу человека.

– Да. Только говорить необходимо медленно.

– Хорошо, – облегчённо выдохнул Василий. – Куда мы направляемся?

– На твою планету.

После этого ответа с плеч Василия будто бы гора свалилась.

– Кто ты? И почему помогаешь мне?

– Ты можешь называть меня Тхэ-Кон. Я помогаю не тебе, я помогаю своему народу.

– Ты хочешь с помощью меня поговорить с важными представителями моего народа? – спросил Василий. Тхэ-кон снова посмотрел на человека своим немигающим взглядом.

– Да.

– Почему ты думаешь, что я могу это сделать?

Ответа не последовало.

– Хорошо, предположим, что я смогу. Для этого мне понадобится выйти на связь. Не выйдет просто прилететь и установить контакт, ведь меня считают мёртвым.

– Слишком много слов. Твоё средство связи находится позади тебя, в нише.

Василий слез с кресла и подошел к стене за креслом. Еле заметная дверь бесшумно сдвинулась в сторону, открыв обзору небольшую камеру с несколькими отделениями. В одном из отделений, в контейнере лежали его наручные часы, коммуникатор и чёрный ящик, который он успел вытащить перед столкновением.

– Спасибо! – сказал Василий Тхэ-Кону, застёгивая ремень часов на запястье левой руки. Приятное чувство благодарности за возвращение семейной реликвии боролось с подозрением к существу.

– Эта вещь дорога тебе?

– Очень! – Василий снова уселся в кресло. – Нам нужно попасть в зону действия сети земных спутников связи.

БАЮШЕВ

В Москву Константин прибыл шесть часов назад на пассажирском рейсе Куала-Лумпур – Париж с промежуточной посадкой в Пекине по поддельному паспорту. После того, как подводная лодка покинула территориальные воды Новой Зеландии, капитан сменил курс на российскую базу обеспечения в одном из Индонезийских архипелагов. Затем самолётом местечковой авиакомпании Баюшев добрался до столицы Малайзии, а уже от туда на борте Уральских Суборбитальных Авиалиний отправился на Родину.

Путешествие на подводной лодке Баюшев почти не помнил. Едва он попал на борт, как его раздели и довольно долго отмывали горячей водой, затем врач обработал раны на пострадавшем от выстрела боку и вправил нос и уложил в специальную камеру для вывода радиационного заражения из организма. К Константину подключили кучу трубок и ввели снотворное. Через семьдесят два часа его вывели из сна уже в водах Индонезии с очищенной кровью.

– Если не обратитесь к специалисту, то на переносице останется заметный шрам, – доктор зафиксировал пластырем нос Константина. – Могу дать контакт хорошего пластического хирурга.

– Нет, спасибо, – Баюшев потянулся за сорочкой, намекая доктору, что сеанс окончен.

– Ну, как знаете! – доктор начал собирать инструменты с рабочего стола Баюшева. Константин терпеливо дождался, пока медик закончит и покинет кабинет.

За свою полную опасностей жизнь Баюшев накопил много шрамов и отметин на теле и никогда не желал избавиться от них. И дело было даже не в том, что мужчину шрамы украшают – Константину шрамы служили напоминанием об ошибках и просчётах, отставленном в сторону чувстве самосохранения. Да и не негоже избавляться от отметин судьбы, притворяясь, словно ничего и не происходило!

Константин посмотрел в зеркальную дверцу шкафа для верхней одежды – отёк на лице почти спал, но синяки под глазами всё ещё напоминали о сломанной, а затем вправленной носовой кости. Баюшев вздохнул и пошарил в кармане в поисках ключей. Отперев один из ящиков письменного стола, он выдвинул пульт идентификации для связи с Кремлём и приложил ладонь. Электроника считала дактилоскопические данные, взяла пробу ДНК и сверилась с вшитым под кожу идентификатором. Спустя несколько секунд кабинет перешёл в режим «закрытых дверей» – ни один звук не мог покинуть или проникнуть в помещение, ни одно стороннее электронное устройство не могло корректно работать, пока связь с Кремлём не завершиться.

Спустя несколько минут на экране, вмонтированном в стену напротив, появилось лицо секретаря президента Российской Федерации.

– Здравствуйте, Константин Александрович! Президент… Господи, что с вашим лицом?

Всегда спокойный секретарь явно был не готов увидеть брата президента в таком помятом виде.

– У президента сейчас важный разговор.

– У него других и не бывает! – ухмыльнулся Баюшев, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла. – Я подожду сколько нужно.

– Оставайтесь на линии. Я соединю, когда глава государства будет готов, – секретарь пропал с экрана, вместо него на фоне государственного флага появилась надпись – «Ожидайте».

Ожидание заняло примерно сорок минут. Баюшев отложил планшет, когда на экране появился знакомый силуэт. Президент был при официальном параде – видимо, состоявшийся разговор был на уровне первых лиц.

– Привет! – просто сказал Баюшев.

– Господи! Костя, что с твоим носом? – президент даже подался вперёд, пытаясь получше рассмотреть младшего брата.