Текст книги "Бэд-трип"

Бэд-трип
Алексей Медведев

Дизайнер обложки София Агишева @cinamongirl

© Алексей Медведев, 2023

© София Агишева @cinamongirl, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-7055-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

⠀⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

⠀⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀⠀ ⠀ ⠀⠀Посвящаю моей Софи Сазерленд

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

…Привет вам, о ужасы, привет,

о, Адский мир!

⠀

«Потерянный рай», 1667 г.

Д. Мильтон

⠀

О высший дар, бесценная свобода

Я потерял тебя и лишь тогда,

Прозрев, увидел, что любовь – беда,

Что мне страдать все больше год от года.

⠀

Сонет XCVII из цикла «Канцоньере»

«На жизнь Лауры», после 1348 г.

Ф. Петрарка

1

Две недели до дедлайна

Ненавижу этот город. Город украл мою девушку. Город не оставил мне шансов.

Теперь я вынужден тащиться на эту работенку. Чертов шлагбаум. Еще недавно я нигде не работал просто потому, что мне было все равно. Я остался один, и мне стало плевать на все. До того, как город украл мою девушку, я даже учился в университете и был на хорошем счету у преподавателей. Это было совсем недавно. Всего лишь полгода прошло, а я уже вспоминаю учебу, как что-то сюрреалистичное. Я остался один и плюнул на все. Деньги с продажи квартиры еще оставались, поэтому я просто тратил их и ждал конца. Мне было плевать, что будет после того, как они закончатся. Но сейчас все изменилось. Теперь нужда заставляет меня вставать рано утром и идти на работу. Я бы и хотел ничего не делать, не вставать с утра пораньше, не чувствовать тяжелое похмелье, которое постепенно превращается в хроническое. Я бы хотел через некоторое время сгинуть от алкогольного отравления. Но у меня еще есть одно дело, которое я не закончил.

Какова вероятность того, что к вам в офис не вломятся террористы с нательной бомбой и не взорвут вас, а внутренности не разметает по всему кабинету? Куски плоти на белых стенах. Брызги крови на обыденных предметах: на плафонах светильников, на мониторах компьютеров, на фотографиях близких родственников, стоящих на столе. Сухожилия висят тут и там: на рамках благодарственных писем, висящих на стене, на ручках пожарных сигнализаций, на шариках, бьющихся друг о друга. Только теперь они не бьются. Такие шарики ставят на столах в рабочих кабинетах, они звонко стучат при соударении, и отталкиваются друг от друга благодаря импульсам. Эти шарики должны умиротворять. Но теперь они не двигаются. Облепленные кусочками человеческого мяса, они вызывают только отвращение.

Какова вероятность. Хотел бы я спросить отца и мать об этом. Солнце тогда заливало офис, мама с папой, как братья по оружию работали бок о бок, слаженно, в безукоризненном тандеме, пока не услышали за дверью крики. Отец выглянул посмотреть, что творится снаружи и с побелевшим лицом оглянулся на маму.

Что лучше? Услышать, как чужому богу кричат последние слова благодарности, а потом вас разрывает на мелкие кусочки поясом шахида или получить множественные переломы конечностей и смертельную травму от удара об асфальт, спрыгнув с четвертого этажа? По крайней мере, подумал, наверно, мой отец, все останется при тебе. Разве что в ином виде. Руки сломаны в локтевых суставах, кости торчат наружу. Хрящи, блестя на солнце, выглядят, как лакированная резина, они немного дрожат, когда дует легкий ветерок. Ваши гениталии. Они могут оказаться так близко, как еще никогда не были. Теперь их можно увидеть прямо перед лицом. Лицо само выглядит, как женские гениталии. Разделено надвое. В общем, жуткое зрелище. Может и правда лучший вариант – маленькие кусочки, разметанные по всему офису?

Я уже никогда не узнаю, о чем тогда подумал мой отец. Когда высунувшись из-за двери, увидел мужика, одетого в черные ткани. Одного из тех мужиков, одетых в черные ткани, которые берут вину на себя, даже если где-то из-за перегрева на солнце рванул бак с топливом. Одного из тех мужиков, которые жертвуют собой ради своего бога. Которые считают такую смерть особой честью. Самой красивой смертью. Такие мужики, одетые в черные ткани, они всегда рядом, если пачками гибнут люди. Всегда рядом, если дети кричат самым ужасным криком. После таких мужиков не остается ничего, кроме стен с торчащими болтами, гвоздями, всяким железным хламом, который они пихают в пластиковые бутылки. Тот мужик кричал что-то на своем языке и размахивал маленькой пластиковой штуковиной с антенной на конце. Он был не один. Второй, одетый так же, рылся в черной сумке. И почему-то, нажав на эту пластиковую штуку, ничего не произошло.

Ну кто виноват, что у этих двоих был запасной вариант теракта в офисе местной газеты? У одного террориста сломался активатор пояса шахида, а второй вытащил из сумки увесистый такой автомат, пока все лежали рядком и молили о помощи. Ни в чем не повинные люди лежали на теплом полу друг рядом с другом, упершись головами в стену и убрав руки за спину. Хотя как я могу говорить, что все они там были ни в чем не повинны. Может, кто-то с утра растлил свою малолетнюю дочь, тщательно скрывая это от своей жены. Может, кто-то изменяет своему мужу вот уже несколько лет. Тогда получается, что надо бы и поблагодарить этих бородатых мужиков в черных тканях за то, что они освободили мир от этих грешников. Но существует же презумпция невиновности. Поэтому у всех в сердцах по сей день все те несчастные, лежавшие на животах рядом друг с другом, прилипая друг к другу мокрыми от пота рубашками, блузками, мокрыми юбками и брюками, все те несчастные у всех в сердцах до сих пор остаются ни в чем не повинными жертвами теракта в редакции местной газеты.

В офис вломились два бородатых мужика, а за минуту до этого мои родители заканчивали большую статью. Им пришлось принимать взвешенное решение. Скорее всего, отец, когда открывал окно, подумал, почему в здании до сих пор не установлены металлоискатели. Не беспокойся, пап, теперь они везде. И в роли охранников сейчас не старые, норовящие уснуть сидя на чьей-то газете, пенсионеры, а частные фирмы, спрос на которые подскочил в один миг после двух взрывов.

Два взрыва в течение пяти минут в двух разных частях города. Об этом трубили все газеты, кроме той, в которой работали мои предки. Основной персонал был разметан по всему кабинету, поэтому, ну, сами понимаете.

Два взрыва в двух разных частях города. Об этом кричали все телеканалы. Вход в торговый центр – все взлетело на воздух, редакция местной газеты – весь офис в кусочках человеческой плоти талантливых сотрудников. Вся писательская генетика облепила уцелевшие стены. Об этом кричали все телеканалы. Развлекательные каналы на время прекратили свое вещание. Большой траур опустился на город.

Два взрыва в двух разных частях города в течение пяти минут. Наверно, бородатые мужики в черных одеждах хотели взорвать все к чертям собачьим синхронно. Чертов эстетический теракт. Просто в издательстве заело кнопку-активатор. Поэтому в торговом центре все взлетело на воздух немного раньше. Тот, кому они поклоняются и ради кого взрывают самих себя вместе с ни в чем не повинными людьми. Он будет не доволен, что все взлетело на воздух не одновременно, а с задержкой в две минуты.

Когда вас замечает тот, за кем вы подглядываете, а вы точно знаете, что подглядывать за ним не лучшая идея, вы хотите бежать. Вы успеваете увидеть устремленный в вашу сторону зловещий взгляд, вы слышите первые выстрелы по коллегам, беспомощно лежащим на полу. Тогда вы бежите. Закрываете дверь и бежите. Только становится дурно, когда перед глазами только два окна и больше никаких путей отхода.

В какую погоду вы бы хотели умереть? Когда, как из ведра льет дождь и ветер разметает его по асфальту? Или, когда солнце шпарит рекордную для города температуру? Мои родители в тот день не думали об этом. Они планировали после работы взять меня с собой на озеро. Было бы весело.

Я не знаю, как они прыгали. Считали до трех или до пяти, или проговорили какой-нибудь стишок, но мама упала вниз первой, когда за дверью прогремел взрыв. Не знаю, окончили ли мама с папой счет, не знаю, думали ли они об упущенной поездке на озеро со своим сыном, но мама упала первой, а папа успел уцепиться за стеклопакет. Его лишь шатнуло от взрывной волны, он остался цел и невредим. Запоздавший активатор, наконец, сработал. Может, кто-то просто поделился зарядкой. Бомба взорвалась. Отец остался в живых. Но его жена, моя мама, она внизу в неприятной позе. Папа понимал, что все кончено, там, за дверью, которую вышибло взрывом. Можно аккуратно спуститься с подоконника, позвонить в службу спасения и ждать помощи, среди кусков мяса, оторванных конечностей, среди запаха обугленных тел. Ждать помощи, обнимая умершую жену среди мелких кусочков бумаги, парящих из окон, как снег. Снег во время жаркого рекордно жаркого лета. Не думая об оставшемся у него восемнадцатилетнем сыне, он кидается вниз за мамой. Может, он и думал обо мне, только это бы ничего не изменило.

Виню ли я его? Честно говоря, на его месте я сделал бы то же самое.

2

Ненавижу этот город. Этот смрад, который я вижу. Город кишит тараканами. Не теми, которые целыми полчищами живут в подпольях. Людьми-тараканами, ищущими всякую гниль в грязных закоулках. Раннее утро, а уже видишь какого-то худого ублюдка, который трется возле заброшенного здания в ожидании подходящего момента, чтобы забрать закладку. Разноцветные закладки в разноцветном скотче. Красные, синие, зеленые. Запечатанная в фольгу порошковая дрянь, спресованная травка, таблетки разной формы и цветов, которые надо запивать пивом, чтобы лучше вставляло. Разноцветные кусочки дерьма разложены по всему городу. Полимерные свертки. Город усыпан ими. Только найди. Игра детства. Найди записку в водосточной трубе, в ней будет указан маршрут к следующей записке. Они с детства готовились к этому. Чтобы теперь легко находить свою дозу в огромном городе. Разноцветные кусочки спрятаны под мусорными урнами. Они держатся на маленьких магнитах. Маленькие магниты размером меньше, чем ноготь на мизинце. Магниты побольше, если больше вес. Если найдешь свой товар, можешь оставить магнит себе. Такой утешительный приз для человека, который решил угробить себя наркотой. Полина цепляла на такие магнитики наши фотографии. Весь холодильник был закрыт нашими счастливыми лицами.

Ненавижу этот город. Каждый день грязные новости. Грабежи, убийства, насилие, война. Я стараюсь ограничивать себя от этой информационной грязи, но, даже не включая телевизор и интернет, до меня все равно доходит чушь, которую я не хочу знать. Найдена восьмая жертва ветеринарного маньяка. Да какое мне дело до того, что какой-то спятивший тип кромсает на части молодых ветеринаров? Плевать я хотел на то, что этот безумец отрезает людям головы без зазрений совести. Что мне с того, что он выкалывает им глаза, ломает кости. Почему меня должно волновать то, что он не брезгует сдирания кожи со своих жертв. Мне нет никакого дела до этого ветеринарного маньяка. Мне нет дела до того, что вот уже восемь трупов ветеринаров найдено за последние несколько недель. У меня даже хомяка нет.

Несколько лет назад в день теракта кто-то мне сказал, что мама после падения была жива еще пару минут. Я подумал, что она могла видеть, как отец упал рядом с ней. Может, она даже успела ему улыбнуться, ведь он ее не бросил. Он бросил меня.

Кто-то сказал, что отец умер сразу. Конечно. Он и не пытался прыгать так, чтобы сохранить себе жизнь. Кто мне это сказал, я уже не помню. Я смотрел в одну точку и не отвечал. А теперь эти слова, как надолго запоздавшее эхо отзываются у меня в голове.

Я смотрел в одну точку целый год, нарушая спокойствие общественного порядка. Я смотрел в одну точку, пока не пришла она. Меня несли над толпой, словно Икара с сожженными крыльями с картины Герберта Дрейпера. Мои крылья сожжены. Только меня никто не хочет оплакивать, как на той картине. Кроме нее одной. Она, будто ангел, вышла из этой толпы, никого не задев, держа в руках толстую горящую свечу на блюдце. Народ расступался перед ней, как вода перед Моисеем, сам того не понимая. Пришла она. Та, которую у меня украл этот смердящий городок. Полина. Поля. Поля присела ко мне, осветив мое лицо светом своей свечи. Поля щелкнула пальцами перед моим лицом и сказала: «Эй, хочешь, я позаимствую тебе себя и моих родителей?»

Я был не против.

Но потом город украл мою девушку, а она, будто потакая ему, ушла от меня, не сказав ни единого слова. Даже записки не оставила. Только наши фотографии на холодильнике, прижатые маленькими магнитами. Однажды меня уже бросали по телефону после нескольких месяцев отношений. Я тогда подумал, что это очень обидно. Оказалось, что бывают обстоятельства и обидней.

Особенно, когда тебя бросают на глазах общих друзей. Никто не сказал ни слова, никто не помог возвратить ее. Она просто ушла, а все стояли рядом со мной, раздражая своим присутствием. Два парня и девушка.

Мы все учились в одном универе, кроме одной девчонки. Разные специальности. Я пошел по стопам родителей, которые, наверно, гордились бы мной. Полина на историческом факультете, девчонка из другого универа училась на врача. Два парня были с математического и философского.

Да, в тот вечер, когда Поля бросила меня, была даже девчонка, которая училась на врача. Будущий журналист, историк, врач, будущие философ и математик. Та, которая врач. Ее зовут Лиза. Тоже стояла тогда рядом со мной, когда Полина от меня ушла. Но ни слова от Лизы я не услышал. Они были лучшими подругами. Лиза могла хоть как-то повлиять на ситуацию. Но она стояла, как вкопанная. От нее не исходило никакой инициативы. От нее ничего не исходило, кроме вони свежевыкуренной травки. Она всего лишь будущий врач. За что ее можно винить? За то, что не оказала первую медицинскую помощь нашим с Полей отношениям? Наложить жгут повыше смертельной раны, которая была нанесена нашей с Полей любви? Сестра, скальпель. Делаем надрез. Сестра, тампон. Вырезаем опухоль. Сестра, держите скорее это огромное образование. Можете его заморозить, чтобы потом кому-нибудь вшить. Сестра, иглу с ниткой. Зашиваем разрезанное отверстие, из которого выходит энергия наших с Полиной отношений. Ну, вот и все, операция завершена успешно. Злокачественная опухоль ликвидирована. Может, какой-нибудь врач, будь он чуть опытней, смог бы помочь, но его там не было. Лиза сделала так, как посчитала нужным. Бездействие иногда тоже называют действием.

Их всех нельзя винить. Ни будущего философа, ни математика, ни будущего врача. В том, что Полина ушла от меня, я виню только этот гребаный город. Поэтому я просто забыл о тех людях. Я разорвал всякие с ними отношения и отчислился из универа. Я не видел никаких причин, по которым мне надо было продолжать учиться.

В конечном итоге за четыре года к чертям отправились мои родители, если верить священному писанию, к чертям я отправил всех друзей, которые умоляли меня не делать этого, а сама моя жизнь стала сплошным чистилищем на земле, когда Поля, не сказав ни единого слова, смотря на меня потухшими глазами, ушла. Те фотографии, прижатые маленькими магнитами. Они до сих пор висят на холодильнике.

3

Несколько лет назад я поступил на журфак. Несколько лет назад я захотел стать писателем. Мое желание понятно, скажете вы. Родители работали в газете, были очень начитанными людьми и привили сыну любовь к написанию текстов. Совсем нет. До смерти родителей я вообще был компьютерным задротом.

Я действительно поступил на журфак, как и мои родители. Но ничего бы не было, если бы не Полина. Я почувствовал в себе уверенность, которую она во мне пробудила и замечтался. Каждый день я думал о том, как однажды ко мне придет крутая идея, и я начну писать книгу. Конечно, она не будет мне даваться слишком легко. Я буду мучиться периодической потерей вдохновения, ссориться с Полиной на этой почве. Буду рвать черновики, и сметать с рабочего стола канцелярские принадлежности в порывах злости. В порывах злости, которую так ненавидела Полина.

Но потом все наладится. Я продолжу свой роман с еще большей энергией, чем раньше. Затем я отправлю рукопись в несколько издательств. А через несколько месяцев, пока я с Полей и друзьями буду весело проводить время в баре, мне позвонит секретарь директора книжного издательства. Я попрошу наших с Полиной друзей меня извинить, потому что мне надо отлучиться, чтобы ответить на звонок. Вставая, я поцелую Полю в щеку. Слегка шатаясь от выпитого алкоголя, я двинусь к выходу, ощущая вибрирующий в руке телефон. Я выйду из бара в теплоту субботнего вечера и отвечу на звонок. Там приятный женский голос. Она скажет, что очень рада, что дозвонилась, потому что для меня есть хорошие новости. Она скажет мне: «Кирилл, я звоню вам по поводу вашей рукописи. Только не говорите моему начальнику, но вся редакция под впечатлением от вашей работы. Спешу сообщить, что наше издательство заинтересовано в публикации вашего романа». После уточнения места встречи для подписания контракта, я еще останусь немного на улице, чтобы прочувствовать до конца этот счастливый момент. Сзади приглушенные звуки музыки, которые иногда становятся четче, когда кто-то выходит покурить на крыльцо. И тогда я войду обратно. Стоя на входе, я увижу наш столик и нашу компанию. Они будут что-то бурно и весело обсуждать, пока я смотрю на них. Полина будет попивать свой коктейль, громко смеясь рассказанной кем-то из друзей шутке, пока я буду стоять на входе и наблюдать за ними в предвкушении того, что через минуту расскажу им замечательную новость.

Нет, я захотел стать писателем не потому, что родители работали в газете. Я вообще мало за ними наблюдал, о чем пожалел. На их похоронах устроил истеричный скандал. Заглядывал в лицо каждому скорбящему и спрашивал, какого черта этот тип в рясе говорит про волшебные вещи, которые должны помочь моим родителям после смерти. Я тряс за плечи шокированных людей и кричал им: «Вы что, не понимаете, что он лжет?! Это волшебство должно было произойти, когда взорвалась бомба!»

Первым толчком к понимаю, что у меня есть писательский талант, явилась Поля. Поля щелкнула пальцами перед моим лицом и сказала: «Эй, у тебя хорошо получается подписывать фотографии, заведи себе писательский блог».

Я был не против.

А потом: «Эй, поступай на журфак». Или: «Эй, напиши книгу, я уверена, что у тебя получится».

Я был не против.

Я против только, что Полина ушла от меня, и всю свою веру в меня забрала с собой.

Теперь все кончено. Но это неважно. Остается всего две недели до исполнения последнего условия моего договора. И, если ничего не выйдет, я просто убью себя. Привяжу один конец веревки к дверной ручке, а другой обмотаю вокруг шеи. Если через две недели ничего не получится, я проведу ножом несколько добротных полос на предплечьях, лежа в ванной. Если ничего не выйдет через две недели, я уйду из жизни, как ушли мои родители. Спрыгну с крыши прямо навстречу обосанному асфальту. Остается две недели до исполнения последнего условия моего договора.

Поля забрала свою веру в меня с собой и я сам перестал верить в себя. Представьте – вы верите во что-то с такой силой, что для вас это как данность. Неважно, что это – что-то реальное или сверхъестественное, чего вы никогда не видели собственными глазами. Вы просто в это верите и знаете, что никто и ничто не заставит вас в этой вере усомниться. Однако, все-таки происходит что-то, что переворачивает вас и начинает трясти. Трясет сильно, трясет долго. Пока из вас не выпадет последний кусочек вашей веры, который вы не успеете словить, и он провалится между прутьев канализации в бездну дерьма. И тогда вы будете опустошены. Того, во что вы так сильно верили не существует, и не существовало никогда.

Теперь и я опустошен. Меня опустошило, когда Поля ушла от меня. Никто даже слова не сказал. Только я кричал на Полину. Потом кричал ей вслед. Потом просто рыдал, закрыв лицо руками. И даже тогда все молчали. Я рыдал, закрыв лицо руками, пока все расходились, не издав ни звука. Ничто не могло заставить их сказать хоть слово.

Однажды Полина посоветовала мне завести писательский блог и я сделал это. А потом мы переехали в другой город. В этот город. Город, который украл ее у меня. Потом мы поступили в один в университет. Я продал двухкомнатную квартиру, которая досталась мне от родителей, и мы купили комфортную однушку в новом городе. Все было неплохо. Весьма неплохо. Поля каждый день вытаскивала меня из ощущения сиротства.

«Эй, соберись», – говорила она и щелкала пальцами перед моим лицом. – «Мы вместе, мои родители тебя любят, мы учимся в одном из лучших ВУЗов страны. Пора начать новую жизнь». Если бы меня кто-нибудь предупредил, я бы ни за что сюда не переехал. Но кто должен был меня предупредить? Я сам все прекрасно понимал.

Писательский блог пользовался неплохой популярностью. Это было моей отдушиной, моим хобби. Я любил заниматься им. Но больше я его не веду. Сразу после того, как Полина ушла, у меня пропало всякое желание. Иногда я набрасываю пару строк в заметки своего телефона, но все они не более, чем бездарный текст. В большинстве своем про Полину. Про мою любовь к ней. Про нашу первую встречу, про наши последующие встречи. Честно говоря, все заметки в моем телефоне до какого-то момента были посвящены ей. До момента ее ухода от меня. Теперь эти записи отдают холодком.

О смердящем городке тараканов

Ты даже не догадываешься о том, какую боль мне причинил, забрав ее, любящую меня, сделавшую из меня человека с целью, спасшую меня, когда никто этого сделать не мог. Конечно, не догадываешься. Ведь ты всего лишь город. Бездушный, ни на что, кроме засасывания и растления девственной человеческой души, не способный городок. Я смотрю на тебя. Смотрю, как по твоим стенам стекает грязная тяжелая масса, капающая огромными каплями прямо на людей. Они кричат о помощи, увязая в этой черной слизи, и захлебываются, не успев выбраться. Ты пропитан наркотиками и алкоголем. Мне осточертело в каждом общественном туалете чувствовать этот аптечный запах, которого там быть не должно. Мне осточертело задавать каждый день один и тот же вопрос и не получать на него ответа. Зачем было забирать ее у меня, если можно было забрать меня самого? Это эгоистично, сказал бы ты, если бы мог. Но ты ничего не скажешь. Ведь ты просто смердящий городок тараканов, укравший мою девушку.