Текст книги "Секретарша (сборник)"

Алексей Мефодиев
Секретарша

© А. Мефодиев, 2009

© «ПринтДизайн», оригинал-макет, оформление, 2009

Секретарша

– Как пообедал? – спросил Кирилл Федорович Песков своего коллегу Никиту Петровича Никитина. Они были на «ты».

– Спасибо, бывало и получше, – улыбаясь, ответил ему Никита Петрович, думая при этом: «Определенно, в нем есть что-то неприятное».

Они оба занимали должности вице-президентов большой корпорации. Их кабинеты примыкали друг к другу. У них была одна приемная и одна секретарша на двоих.

– Как сам? – в свою очередь поинтересовался Никита Петрович.

– Спасибо, хорошо, – приветливо отвечал ему Песков.

На том они и расстались. Никита Петрович вошел в свой большой кабинет и сел в массивное кожаное кресло.

Надо отметить, что Никита Петрович Никитин был большой любитель фотографий. Они у него были повсюду.

Прямо над изголовьем его кресла красовался портрет Президента страны. На противоположной стене разместился портрет Президента их корпорации. Остальные многочисленные фотографии, отображающие Никиту Петровича здоровающимся, либо просто находящимся в компании с разными высокопоставленными людьми, были расставлены по всему периметру его кабинета таким образом, чтобы любой к нему вошедший без излишних пояснений наглядно мог себе представить и большую значимость хозяина кабинета, и всю степень его лояльности как властям фирмы, так и властям всей страны.

На массивном столе Никиты Петровича стояли фотографии жены и детей. Их он тоже иногда показывал посетителям, но лишь тем из них, с кем отношения переходили в доверительное русло. Демонстрация семейных фотографий позволяла любому пришедшему без излишних объяснений понять, что Никита Петрович не просто человек большого полета, но еще и примерный семьянин.

Особо пытливый посетитель при более детальном осмотре кабинета Никитина мог обнаружить ряд фотографий, находящихся за стеклом большого шкафа, содержащего, кроме них, сувениры, подаренные Никите Петровичу разными большими людьми. Фотографии эти являли собой завершающий мазок к портрету Никитина и создавали наглядное представление о способе проведения его досуга. На них он выступал в роли игрока, неудержимо несущегося к воротам противника на футбольном поле, а также в виде счастливого получателя победных кубков.

Иной читатель мог бы засомневаться, может ли такое количество примерных качеств, как то: лояльность, недюжинный карьерный рост, спортивные достижения и, наконец, любовь к семье и детям, – сочетаться в одном человеке. Мы же ответим, что да, бывает, встречаются такие люди.

И вот как раз такой человек, Никита Петрович Никитин, сидел и беспокойно ерзал в своем массивном кожаном кресле. Прошло уже минут тридцать, а он все никак не мог сосредоточиться на деловых вопросах. Несколько раз он перевернул инкрустированные драгоценными камнями песочные часы, чей-то подарок, стоящий у него на столе.

«Какая все-таки бессмысленная вещь, – подумал он. – И как только ими определяли время в прошлом? Без конца переворачивали, что ли? Но я-то нашел вам применение, – улыбнулся песочным часам Никита Петрович. – Пришел посетитель, а я, так это, между делом, раз, и перевернул часы. Посыпался песочек. И, само собой, понятно стало, время Ваше, дорогой посетитель, пошло на убыль. Поторопитесь. Нечего здесь засиживаться».

Никита Петрович тяготел к ясности в поступках и чувствах. А потому сейчас, ерзая в кресле, чувствовал беспокойство, вызванное неопределенностью причин своего раздражения Песковым. «Чем, действительно, он мог меня раздражать? Вроде бы нормальный человек. Такой же начальник, как и он сам. Тоже любит фотографии. Зайди к нему в кабинет, и сразу ясно, перед Вами значимая фигура, с которой считаются сильные мира сего. Примерный семьянин и спортсмен к тому же. Чем же он, спрашивается, может не нравиться? – логически мыслил Никитин. – Вот разве что…» – и Никита Петрович вспомнил недавний разговор во время их совместной трапезы в обеденное время. Как-то неприятно Песков говорил о секретарше. Как будто о лошади говорил, а не о человеке. Детально рассуждал о достоинствах ее груди, толковал о ее длинных загорелых ногах, о пышных волосах. «Уж не намеревается ли он вступить с ней в интимные отношения? А может быть, уже вступил?» – думал Никита Петрович и сам себе тут же отвечал: «А если и так, то мне что с того? Я к этому отношения не имею. Я на работе ни-ни. Ходит какая-то секретарша. Пусть даже и чья-то любовница. А мне, какое дело?»

«Э нет, милый друг, – сам себе отвечал Никита Петрович, – тут не все так просто! Все эти любовные шуры-муры могут оказать негативное влияние на работу! Да. Захочешь, например, соединиться с кем-нибудь по телефону, а секретарши-то и нет. Занимается не пойми чем в кабинете с другим начальником! И к порядку не призовешь. Если что, то работали с документами. Безобразие, одним словом».

Поразмышляв еще немного в таком ключе, Никита Петрович набрал номер секретарши. В трубке послышался голос Ирины:

– Как Вы пообедали, Никита Петрович?

«Иуда», – почему-то подумал Никитин и сказал:

– Ирина, соедините меня, пожалуйста, с Луниным.

– Одну минуточку, Никита Петрович, я Вам перезвоню, когда он будет на трубке.

В ожидании соединения Никитин переворачивал песочные часы и, не дождавшись обещанной связи, перезвонил секретарше.

– Ну и где Лунин, Ирина?

– Его нет на месте, – отвечала секретарша.

– Так перезвонили бы мне, я же сижу и жду. Говорил же Вам много раз.

– Никита Петрович, я еще не успела. Только повесила трубку. Говорила с его офис-менеджером.

– Каким еще офис-менеджером? С секретаршей, что ли?

– Можно, конечно, и так сказать, но должность называется офис-менеджер, Никита Петрович, – с достоинством отвечала Ирина, вкладывая в свою фразу скрытый упрек.

«Понабрали молодежи в секретарши, – думал Никита Сергеевич, – ведь много раз говорил, давайте будем брать в секретари опытных женщин среднего возраста, которые профессионально не нуждаются ни в каком обучении, знают свои обязанности, и название своей должности не вызывает у них внутренней неприязни! А эти молодые, им бы только попой вертеть! Только и думают, как бы какой-нибудь другой работой заняться. Время и нервы тратишь на их обучение, а потом они находят себе что-нибудь поинтереснее».

Раздался звонок телефона.

– Да, Ирина, – отвечал Никитин.

– Никита Петрович, Лунин на проводе, – сообщила секретарша.

«Как она игриво разговаривает, – подумал Никита Петрович, улыбаясь. – Есть, есть в молодости свое очарование, что ни говори!»

После разговора с Луниным раздался телефонный звонок.

– Да, Ирина, – отвечал Никитин.

– Никита Петрович, я хотела бы зайти. Вы не заняты?

– Я всегда занят, Ирина, – ответил он ей, – но для Вас у меня найдется время, – при этих словах Никита Петрович рассмеялся. – А по какому, кстати, вопросу?

– Почта, Никита Петрович, и документы для Вас есть.

– Ну что ж. Заходите.

Увидев входившую в его кабинет Ирину, Никита Петрович расплылся в улыбке и сказал почему-то на английском: «а feast for my eyes».

– Что это Вы сказали, Никита Петрович? Боюсь, я этого еще не проходила на курсах.

– Можно перевести как «наслаждение Вас лицезреть».

– О! – многозначительно произнесла секретарша и села напротив своего начальника, держа в руках кипу бумаг.

– Ну, давайте посмотрим, что у нас на сегодня.

Ирина передавала ему документы, в то время как он внимательно ее разглядывал. Ирина была блондинкой. Ее густые волосы свободно ниспадали на плечи. На Ирине был, казалось бы, деловой костюм, который, однако, искусно подчеркивал достоинства ее фигуры, заставляя воображение доработать то, что было скрыто от глаз. Юбка Ирины была выше колена, и Никита Петрович мог беспрепятственно видеть ее длинные ноги, одна из которых лежала на другой. Пока она не села перед ним, он успел заметить стильные туфли на высоких каблуках. Сейчас же он наблюдал, как ее нежные, ухоженные пальцы перебирают документы.

– Это я подписывать не буду, – строго сказал Никита Петрович, передал Ирине два документа, – пусть зайдут сами, я объясню, почему.

– Конечно, Никита Петрович.

– Это я подпишу, – и он подписал два документа.

Ирина почтенно внимала каждому его слову.

– Это оставим до завтрашнего дня, – Никита Петрович протянул Ирине какой-то из документов, – пожалуйста, не забудьте мне напомнить об этом.

– Конечно, Никита Петрович.

– А это я сейчас почитаю, – И он уткнулся носом в документ. Через несколько минут, закончив читать страницу, Никита Петрович поймал себя на мысли, что не помнит ничего из прочитанного. Он посмотрел на секретаршу. Она, ожидая его решения, отрешенно смотрела в окно. Голова ее была приподнята. В голубых беспечных глазах отражалось небо. Взгляд Никиты Петровича скользнул немного ниже и упал на грациозную шею секретарши, а потом на ее молодую спелую грудь, которая была слегка прикрыта низким вырезом ее делового костюма. Он достал платок и вытер со лба непонятно откуда взявшуюся испарину.

Раздался звонок мобильного телефона Ирины, и она сняла трубку.

– Да, да, Кирилл. Сейчас бегу!

«Почему, интересно знать, она называет Пескова по имени и на «ты»? – подумал Никита Петрович. – Что это за нравы такие? Или, может быть, в другом дело?»

– Никита Петрович, сказала Ирина своим волшебным голосом, – может быть, Вы почитаете, а я к Вам потом зайду?

– Нет уж, подождите. Вы же знаете, я не люблю этого, – нахмурился Никитин.

– Ой, ну конечно, конечно, – ответила Ирина и опять уставилась в окно.

В ее голосе Никита Петрович, как ему показалось, уловил оттенок раздражения.

«Какое нетерпение», – думал Никитин, пытаясь сфокусировать свое внимание на документе, смысл которого ему никак не давался. По прошествии нескольких минут мобильный телефон Ирины зазвонил снова.

– Да, да, Кирилл. Сейчас бегу!

«Да что это Пескову так не терпится? Что это за дело такое срочное у него?» – краснея, думал Никитин. Однако спросить напрямую было бы нелепо. И он молча продолжал читать документ.

– Может быть, я все-таки пойду, Никита Сергеевич? – сказала секретарша, вставая с кресла. Он пытался вникнуть в суть документа уже в течение длительного времени, и ее присутствие было, очевидно, ни к чему. Но Никита Петрович, побагровев сильнее прежнего, зло уставился на свою секретаршу и почти крикнул ей:

– А я говорю Вам, останьтесь!

– Да что это с Вами, Никита Петрович? – удивленно подняла свои красивые брови Ирина, – я только схожу к Кириллу Федоровичу и вернусь. А Вы пока документ почитаете.

– Не Вам судить, что и как мне делать! – закричал Никитин, вставая из-за стола.

– Конечно, конечно, Никита Петрович, Вы только не волнуйтесь так.

В этот момент мобильный телефон Ирины опять зазвонил.

– Да, Кирилл. Я у Никиты Петровича. Сейчас уже иду, – проговорила секретарша в трубку.

– Никуда ты не пойдешь! – перейдя на «ты», закричал Никитин.

Почувствовав недоброе, секретарша проворно ретировалась к двери. Никита Петрович, видя безвыходность своего положения, – он определенно не успевал добежать до двери, чтобы не дать ей покинуть свой кабинет, – вдруг встал на колени и неожиданно для себя, почти плача, жалобно забормотал:

– Прошу тебя, Ирина, не ходи к нему. Останься! Молю тебя! Что тебе он? Зачем это надо? Ну, скажи? Останься! Ирина! Ирина!

– И с этим та же история, – презрительно глядя на своего некогда грозного начальника, сказала Ирина и, надменно подняв голову, вышла из кабинета.

Июль 2006

Яко пардус[1]1
  Словно барс (устар.)


[Закрыть]

Снежный Барс беспечно резвился под полуденным солнцем. Его окружали бескрайние просторы горного Алтая. Вдоволь наигравшись, он продолжил свой путь. Барс легко передвигался неспешной рысью: мягкие пушистые лапы утопали в глубоком снегу, дымчато-серый мех надежно защищал его от мороза.

Николай открыл глаза. Первое, что он почувствовал, была головная боль. Затем пришло ощущение слабости. Он встал с кровати и побрел на кухню. Налил себе стакан воды. Нетвердой рукой поднес его ко рту и жадно опустошил. Потом второй и третий. Вода не принесла облегчения.

– Тебе не надо столько пить, – раздался откуда-то сбоку голос жены.

Вместо ответа Николай пробормотал что-то невнятное.

– Посмотрел бы на себя в зеркало. На кого ты похож! – не унималась жена.

«Для этого не обязательно смотреть в зеркало», – подумал Николай и молча отправился назад в постель. Стоять ему было трудно, ощущалась слабость в ногах. Не успел он устроиться под одеялом, как в комнату вошла жена и протянула ему небольшое зеркало в красивой серебряной оправе. Николаю всегда нравилось собственное отражение. Но только не сейчас.

– На, посмотри на себя, – настаивала жена. – До чего ты себя доводишь! – и сунула ему зеркало под нос.

– Боже мой, никакого покоя! – простонал Николай, глядя на свое оставляющее желать лучшего отражение.

– Ты же знаешь, тебе нельзя пить! – продолжала неугомонная жена.

– Это почему, интересно знать, мне нельзя пить? – вслух задался вопросом Николай.

– Да потому. Смотри, на кого ты стал похож, – жена опять сунула ему зеркало под нос.

Ничего нового. Все это Николай выслушивал долгие годы.

– Наташа, я пью уже двадцать лет и не собираюсь менять своих привычек, – проворчал Николай и, понимая, что ему не дадут покоя, встал с постели и начал натягивать спортивный костюм.

– Надеюсь, ты не собираешься совершить пробежку в таком состоянии? – поинтересовалась Наташа.

– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил Николай, зашнуровывая кроссовки, и слегка ухмыльнулся.

– Ты, надеюсь, понимаешь, как это вредно для здоровья? – продолжала вопрошать жена.

– Уверяю тебя, тут нет ничего вредного, одна только польза, – с этими словами Николай закрыл за собой дверь.

Морозный январский воздух средней полосы ударил ему в лицо. Была легкая метель.

«То, что надо», – подумал Николай.

Бежать поначалу было трудно, но через какое-то время тренированный организм адаптировался к нагрузке, и ему стало легко и свободно. Николай свысока смотрел на прохожих, прячущих посиневшие от холода носы в длинные воротники. Он представлял себя снежным барсом, снившимся ему ночью. Сейчас он был един с окружающей его стихией.

Снежный Барс остановился. Он поднял голову. Ноздри его раздувались. Он был весь внимание. Слабый ветер донес до него хорошо знакомый запах. Это был запах пищи. И, стало быть, запах жизни. Большая кошка учуяла барана. Барс поменял направление движения. Начиная с этого момента все его действия были подчинены только одному. Охоте. Охоте не для забавы. Ему было необходимо найти себе пищу для того, чтобы в очередной раз выжить в этой снежной пустыне.

Николай открыл глаза. Он проспал несколько минут, положив ноги на свой рабочий стол. После обеда его всегда клонило ко сну. Зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Ааа! Сколько лет, сколько зим!

…

– Все хорошо. Как у тебя?

…

– Да, работаю.

…

– Ну, видишь ли, надо же на что-то покупать сыр, колбасу.

…

– Да, да. И бензин. И новую машину, и дом тоже. Образование детям, и все, знаешь, такое.

…

– В субботу? Пожалуй. С удовольствием навестим вас. Но на всякий случай я спрошу у Наташи, нет ли у нее каких планов. Перезвоню.

…

– Пока.

Николай, ощутив прилив скуки, зевнул и положил трубку.

Наконец Барс увидел барана. Он был метрах в трехстах от него. Они были одни во всей снежной пустыне. Он и баран. Предыдущая охота большой кошки была неудачной. Еще одна неудачная охота, и голод станет нестерпимым. За голодом придет слабость, за слабостью идет смерть. Продолжение жизни Барса было перед ним. Барс пополз по направлению к барану на брюхе.

– Николай Петрович, какое решение мы примем? – задал вопрос один из членов рабочей группы.

Николай вздрогнул. Он не был готов к вопросу. Ему показалось, что минуту назад он спал.

«Возможно ли это?» – думал он сейчас. Николай посмотрел на своих коллег, сидящих за столом. У них был обычный деловитый вид.

«Если бы я спал, – заключил Николай, – у них не были бы такие будничные выражения лиц».

– Так какое решение мы примем? – повторно заданный вопрос окончательно вернул Николая к действительности. Но действительность была такова, что решение, несмотря на всю его очевидность и срочность, нужно было предварительно согласовать с высшими инстанциями. Николай поморщился.

«Какого же черта! Немедленно избавляться от этих активов!» – думал он.

– Я думаю, мы хорошо проработали этот вопрос, оставьте мне все документы, я должен подумать, – услышал Николай собственный голос.

Николай ужинал в ресторане со своим другом. Друга звали Андрей. Вместе с Андреем в поисках приключений они объездили полмира. Они спускались на лыжах в Белой долине Монблана; едва не отправились на тот свет, попав в бочку во время сплава по коварной Алтайской реке Катунь; созерцали суровые лица истуканов на острове Пасхи; прожили полгода в аскетических стенах непальского монастыря «Капай».

– Так ты пойдешь со мной на Килиманджаро? – спрашивал друг.

– Андрей, говорят, там мухи цеце могут покусать.

– А в Москве тебе на голову кирпич может упасть.

– Ну, это маловероятно.

– Послушай, мы же давно собирались пойти, ты просто стареешь, – не унимался приятель Николая.

– Да, но я недавно беседовал с одним человеком, который только что вернулся из Африки, – рассуждал Николай. – Вот что он мне рассказал. Идут они где-то в Кении. Вдруг видят: весит черный флаг. Предлагают провожатому их африканцу подойти и посмотреть, почему флаг вывесили. Он же им отвечает, что флаг вывешивают, когда замечают муху цеце, именно для того, чтобы это место обходили стороной. К твоему сведению, укус мухи цеце вызывает сонную болезнь. Паразиты проникают в кровь, потом в ткани, потом в спинной и головной мозг. Лечение малоэффективно. Кроме того, от самого лечения можно легко отправиться в мир иной. Еще подумаешь, лечиться или нет.

– Ну и что? Я тебе другую историю расскажу. Помнишь, в прошлом году в Африке я сплавлялся по горной реке с моим другом Эндрю Скелтоном? – спросил друг Николая.

– Допустим.

– Так вот. Перед тем как разместиться на надувном плоту, я заметил на противоположном берегу стремнины двух небольших крокодилов и указал на них Скелтону. Что, ты думаешь, он ответил на мой немой вопрос?

– Что же?

– «Are you going to die in bed?[2]2
  Ты собираешься умереть в постели? (англ.).


[Закрыть]» – таков был его ответ.

«Пора бы на что-то решиться», – подумал Николай.

Барс почти подполз к барану на необходимое для решающего прыжка расстояние. Но тут ветер переменился, и баран учуял запах барса. Он тревожно обернулся и, заметив хищника, бросился наутек. Началась изнурительная погоня. В конце концов барс взял верх и продлил свою жизнь за счет чужой. Теперь он был сыт и мог отдохнуть. Одна жизнь закончилась, чтобы другая могла продолжаться.

Николай открыл глаза. В окно иллюминатора он увидел удаляющуюся белую шапку Килиманджаро. Виски приятно грело желудок и разрушало привычные стереотипы мысли.

– Андрей, ты знаешь, хорошо быть снежным барсом, не знающим никакого выбора. Инстинкт ведет его.

– Тебе, Коля, надо было лететь на Алтай, а не на Килиманджаро. Там бы ты встретил своего барса. Может быть, перестал бы твердить про него каждый раз, когда выпьешь.

– Это, в сущности, не имеет никакого значения.

– Что не имеет значение, Коля?

– Куда лететь.

Солнце било в глаза. Николай совершал очередную утреннюю пробежку. Морозный воздух покалывал разгоряченное тело. Белый снег искрился бесчисленными огоньками под лучами полуденного солнца. Казалось, весь мир вливался в Николая свободным потоком. До самого последнего мига на устах его играла легкая улыбка.

Барс был снова голоден. Он грациозно продвигался вперед большими прыжками, большие сильные лапы не знали устали. Зоркий взгляд искал добычу. Раздался выстрел, которого барс не услышал. Что-то укололо его в самое сердце. Могучие лапы обмякли. Пушистый хвост последний раз ударил о снег. Глаза закрылись.

Последним, что пришло в голову Николаю, были слова: «Seems like I am not going to die in bed»[3]3
  Похоже, я умру не в постели (англ.).


[Закрыть].

Болезненный мальчик Коля снова сидел за партой в школе. Мама закутала его, чтобы он опять, не дай бог, не простудился, и сама отвела в школу. Одежда невыносимо стесняла его. Он смотрел в окно, а до его ушей доносился голос учителя, цитирующего русского летописца:

– «Князь Святослав ходя яко пардус, возъ по себе не вожаше, ни котла, ни мяса варя, но по тонкоу изрезавъ кониноу на оугляхъ испек, ядяше… ни шатра имеаше, в головахъ седло… глаголя: «Хощю на вы ити!» Для тех, кто не понял, – продолжал учитель, – поясняю: князь Святослав ходил как барс, отправляясь в боевые походы, в которых провел почти всю жизнь. Спал он вместе со своей дружиной под открытым небом, положив под голову седло, ел вместе со своей дружиной конину. А перед походом открыто предупреждал противника: «Иду на Вы!»

– Наташа, ты должна была запретить ему эти ненормальные физические нагрузки, – говорила подруга его жены по телефону.

– Это было невозможно. Последнее время он стал совершенно неуправляемым.

Ноябрь 2005