Текст книги "Женщины – наше всё (лучшее) том 2"

Женщины – наше всё (лучшее)

МАТРИМОНИАЛКА: ЧТО СКРЫВАЮТ О СЕБЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

(Из цикла “Записки путешественника”)

В сердце каждого путешественника живет страсть к приключениям, а любопытство всегда зашкаливает и манит в дебри неизведанного.

Вряд ли Миклухо-Маклай, рискнув в одиночку прожить несколько лет среди туземцев, не участвовал в их общественной жизни, благо конфликтов на его глазах происходило много. Не все они попали на страницы его дневников.

Никто не считал, сколько путешественников и миссионеров пропало в племенах и по какой причине. Известны только несколько имен, в частности, Джеймс Кук, которого, если верить, съели аборигены.

Побывав в лесах Полинезии, и в дебрях Африки, и в бассейне Амазонки, моё повествование представляет собирательный образ того, что на самом деле происходило со мной и происходит с другими путешественниками, до сих пор рискующими своими жизнями.

Итак, незабываемый остров Кали-Кали. Как и все предыдущие мной посещаемые места, он был такой же сложной, проблемной для современного человека, ставящей меня часто в тупик, в опасное положение, интересной и познавательной площадкой, тем не менее, он остался в памяти милой и забавной территорией. Тут жило племя масоку, ко всему прочему отличавшееся тем, что строило круглые хижины на сваях. Я был воодушевлен первыми результатами жизни на острове. Я парил в воздухе. Я светился, несмотря на советы, на неоднократные тактичные напоминания вождя Нь-ян-нуя (Тот, который поднимает всех с утра) о злоумышленниках, на предостережения, кого надо сторониться, кого остерегаться, чтобы я не зарывался и был осторожен, что даже он, брат по крови, не гарантирует мне полную безопасность. Он не оглашал имена, но я своих недругов уже чуял и взял на заметку. Я соглашался с вождем и давал обещания, что буду предусмотрительным.

Однажды, когда я поджаривал себе кусочки банана, подошел с обезьянкой вождь. Его длинные и густые волосы были охвачены обручем, на шее висело ожерелье из чёрных чёртовых пальцев, перемешанных с человеческими зубами. Его собственные зубы были обточены и заострены на манер леопардовых. Грудь и живот украшали два ряда шрамов, некоторые были нарисованные. Сзади шрамов не было, что говорило о вожде, как о бесстрашном воине, не подставляющем спину врагам.

– Путешественник, – сказал он, – преподношу тебе эту обезьянку на жаркое.

Я уже протянул руку, но Нь-ян-нуй взял обезьянку за ноги и ударил с размаху головой об угол хижины. Размозжив ей подобным образом череп, он положил её к моим ногам. Сделал это так мгновенно и виртуозно, что я не успел его остановить, успел только от брезгливости отвести взгляд. Опасное постоянство демонстрировать передо мной садистские наклонности, но я вежливо принял подарок.

Объяснение поступка последовало витиевато, было не очень длинным, но понятным и логичным для среднего ума:

– Мясо змеи делает глаза блестящими, мясо крокодила награждает желтыми крупными зубами, мясо пауков вынуждает женщин быть уступчивыми, мясо гусеницы располагает человека к доброте, мясо енота разгоняет кровь, а мясо обезьяны дает красоту телу, – уточнил он.

Кому не хочется быть красивым, и я сильнее поддал щепками огня. Пока шла готовка, вождь не мешал мне раздувать и ворочать угли.

Затем, заняв место напротив, он продолжил говорить нараспев:

– Путешественник, ты никогда раньше не бывал на нашем острове, и я хорошо знаю, что заставило тебя прийти к нам издалека.

– Интересно, что?

– Подарить нам, великому народу масоку, для счастья много-много подарков!

– Я желаю вам процветания на долгие годы!

– А ты догадываешься, почему мы хотим много-много подарков?

– Да.

– Потому что, кто не хочет подарков.

Туземцы, как наши чукчи, сами торопились ответить на свои же поставленные вопросы. Мне оставалось только вставлять между ними очередное утвердительное “да”. В дальнейшей жизни на острове я неоднократно пользовался этим литературным приемом и получал нужную информацию.

– Да, да, – не стал переубеждать я его, небрежно подав набор из трех иголок, шпульки ниток и нескольких пуговиц, всё на одной картонке.

Сначала старик упорно увертывался от подарка, но я видел его горящие глаза, как перед бутылкой у испытывающих глубокое похмелье алкоголиков, а также проформу отказа. И когда вождя удалось убедить взять презент, он высказал благодарность:

– Вот чему меня учили старики много лет тому назад, когда я сам был ещё юношей, – воспламенился он откровенностью. – Относись к людям хорошо и старайся сделать им добро, особенно если это чужеземец, пришедший издалека прямо с Луны, или человек покинутый и одинокий. Старики говорили мне, что если я буду так поступать, то и бог Дуссонго меня не забудет, полюбит, не бросит, поможет и вознаградит за добро, которое я сделаю.

Эти достойные каждого гражданина слова, на века заслуживающие закрепления на камне или отливки в бронзе, меня умилили до слез.

– Да, да, конечно, – повторял я и заставил принять вождя еще два набора.

Вождь положил обе руки мне на голову и несколько раз провел ими по волосам.

– Сын мой! – торжественно начал он, что-то новое. – Ты живешь среди нас, ты стал настоящий масоку, ты такой же сильный, как леопард, такой же неуемный и умный, как кролик, такой же красивый, как обезьяна. У нас не принято быть одному. Постель твоя пуста и холодна. Тебе подобает иметь молодую и сильную жену, которая бы наблюдала за твоим имуществом, вела хозяйство и присматривала за детьми. Ты должен иметь один с масоку общий дом…

Он долго повторялся в том же духе, и слезы иногда выкатывались из его глаз.

– О вождь! – я обратился к нему. – Смелый, хваткий, мудрый! Благословенный богами и духами, любимый народом масоку, почитаемый всеми видами животных и растений, притягивающий своей мудростью морских анемон, сколопендр, скорпионов и тарантул, располагающий к себе все мелкие и крупные твари, всех опасных насекомых, угомонивший злых духов, загнавший и закупоривший их в пещере, и прочая, прочая, прочая, не рано ли говорить об этом? – Я без колебаний отверг его просьбу.

– Послушай, упрямый человек! О тебе идет нехорошая молва. – Всё это вождь стал тянуть очень медленно, потом остановился и продолжил слова ещё тягуче, но четче: – Но ты добр, Путешественник, об этом знают все масоку. Ты давал нам много подарков, чтобы всем было хорошо. Ты справедливо обращался с нами – этого не забудут масоку. Путешественник – ты наш друг и брат! Но нам совсем не безразлично видеть, как ты выходишь к морю задумчивый, как сидишь у огня неприкаянный, как ты несчастный сохнешь без женщин, как страдаешь в тиши от одиночества… День оборачивается в вечер, вечер становится ночью, а ночь остается для тебя пустынна и тягостна и превращается в жалость к себе, а то и в бессонницу или кошмар. От тоски и грусти одна морока и напасть…

Меня постигала участь всех путешественников, оказавшихся в моём положении. Почему-то они обходят стороной эту щекотливую тему, не донося до читателей матримониальный момент в отношениях с аборигенками. Ларчик открывается просто – путешественникам было стыдно не перед читателями и телезрителями, для которых чем больше амурных, романических, сентиментальных, откровенных сцен и подробностей, тем интереснее, а перед своими женами, требующих отчета об интрижках на стороне.

Прежде всего, хочется упомянуть Миклухо-Маклая, побывавшего в Чили, Бразилии, на архипелагах Полинезии, Малайзии и в Австралии, в Новой Гвинее. Он везде заводил себе “временных жен” (это его выражение). Женами всегда были девочки от 12-14 лет, которых он, с “благословения” их родителей, получал за стеклянные бусы или прочие безделушки. Так что среди аборигенов Миклухо-Маклай всегда жил настоящей, полноценной жизнью.

– У меня там, – я поднял палец в небо, – есть жена.

– Это ничего, – успокоил Нь-ян-нуй. – Она там – ты здесь. Одно другому не мешает. Она там чувствует себя хорошо, ты здесь прекрасно тушишь огонь желания.

– Я не собираюсь жениться на туземке! – Этими решительными словами я хотел окончательно завершить разговор.

– Это правда. Ты – белый человек. И жена твоя белая, а у нас белых нет, – услышал я фразу. – Все девушки чёрные. Чем богаты, тем и рады. Они не белые, но те, которые чёрные, не подадут повода для твоего разочарования.

Вождь таинственно приложился к моему уху и произнес:

– У них масса преимуществ. Когда ночь смыкается, они делают её ещё темнее и оттого причудливей, а сон ещё нежнее и приятнее…

Я перебил:

– А белые девушки делают день ещё светлее и оттого ярче, и насыщеннее!

– Это когда и так светит солнце! – возразил старик.

– А ночь быть чёрной всегда мешает луна, как свидетель! – меня захватил спор.

– А чёрные девушки торопятся поменять день на ночь! Чёрная ночь, это, означает, сладко спать! – не успокаивался Нь-ян-нуй. – Опять-таки, чёрные девушки хороши перед белыми в том, что ночью они есть, но их словно нет. Они тенью растворяются во тьме. Скажи, почему на свете больше чёрных девушек?

Вопрос застал меня врасплох.

– Потому что… потому что… – стал тянуть я.

Нь-ян-нуй смотрел мне прямо в глаза.

– А ты попробуй убить чёрную девушку ночью копьем – не получится, промажешь, а белую – легко, не промахнешься.

Это было откровение.

– Я не буду никого убивать! – признался я.

А дальше я услышал:

– Поэтому, как видишь, кругом только чёрные девушки остались. С мужчинами та же история.

– На моей родине одни белые люди живут! – противоречием воскликнул я.

– Ой, не болтай! Не поверю! Белые девушки ночью, как слепящий свет в глазах, надо долго их протирать, чтобы избавиться от света. А это немаловажно, когда пора заснуть, а что-то мешает. Сон превыше всего! Уже за это белых девушек надо лишать жизни.

– Зато белые девушки лучше всех делают белое дело, а чёрные девушки не унимаются и продолжают совершать чёрное дело! – съязвил я.

– Чёрные девушки видны днём как на ладони, их хорошо контролировать на работе, в поле во время сбора риса… – продолжал перечислять достоинства Нь-ян-нуй.

Я же настаивал на преимуществах белых.

– А белых девушек хорошо контролировать ночью, в постели! А это существеннее всего для мужчин, – сыронизировал я.

У вождя затряслись руки.

– Смотри не упусти белую девушку днем, ибо в ночи останови свой выбор на чёрной девушке, не прозевай её, держи крепче, чтобы не пропала, как сквозь землю, не угодила в чужие руки… к первому встречному! – воскликнул он, нагоняя на меня суеверный страх.

– Там, где чёрная девушка потеряется, белая – всегда найдется! – не унимался я.

– В чем проблема? Поэтому играй в прятки только с чёрными девушками, с ними проведешь больше занятного времени!

– Это неинтересно – днем сразу их находишь.

– Играй с ними ночью.

– Мужчины не любят долго до утра искать!

Вождь взъярился:

– Играй с ними в жмурки!

– Голова закружится, можно оступиться, и маяться головой из-за женщин никому не советую.

– То ты хочешь их тотчас обнаружить, то не желаешь их искать! Говори прямо “да” или “нет”.

Я мямлил, переходя с “да” на “нет” и наоборот.

Вождю надоело выслушивать мое лепетание, и он решил ускориться, добавить последний аргумент для этого.

– Открою тебе большую тайну, – он прислонился к моему уху, – чёрным девушкам не надо мыть ноги, потому что грязь тоже чёрная!

Вождь почувствовал, что выиграл спор и победно смотрел на меня. На что я тут же отмахнулся от его довода.

– Белая гусеница вкуснее чёрной! – воскликнул я.

Нь-ян-нуй опечалился и тут же наставительно поднял палец.

– Чёрные девушки никогда не уходят с поля раньше захода солнца!

Тут уже я прикусил язык, не зная, что ответить. И всё же в этой перепалке я не утратил самообладание, потому не утерпел сказать всю правду, чтобы раскрыть глаза вождю на существенную разницу, но главную.

– Белые и чёрные девушки отличаются друг от друга как день от ночи! А я предпочитаю день и не терплю ночь.

Вождь только захлопал глазами, но тут же взял себя в руки.

– Боишься ночи? Какая проблема, закрываешь глаза, и день превращается в ночь! Открываешь, а перед тобой день! Так и с девушками – только успевай открывать-закрывать глаза!

– Пробовал. Белая девушка всегда стоит перед глазами.

Это была сущая правда – моя жена Рая была постоянным добрым гением в глазах.

– Не будем спорить! – сказал уступчиво вождь. – Не пристало мужчинам препираться из-за девушек. Это беспредметный разговор. Неважно, какого цвета кошка. Белая ли это кошка или чёрная, главное, чтобы она ловила мышей. Пусть каждый выбирает чёрную девушку белым днем, а белую – чёрной ночью! Для этого бог Дуссонго и придумал день и ночь. Согласимся на том, что все чёрные и белые девушки красивые, одинаково хорошо рожают и воспитывают детей. А что еще мужчинам надо?

– Масоку, однако, не знают, что, когда белая девушка любит мужчину, чёрная отдыхает от зависти! – добил я его окончательно.

После этого убийственного довода вождь, не знающий, что такое белая девушка, оцепенел, но тут же зловеще-мистически воскликнул:

– Не спотыкнись о чёрную кошку днем, а о белую – ночью!

Его угрозу я посчитал серьезной и прикрыл рот на замок – не стоит мужчинам ловить в темной комнате черную кошку, а в мутной воде – русалку.

Как-то в другой раз мы с Нь-ян-нуем столкнулись нос к носу, и опять он стал прилагать все усилия, чтобы уломать меня, потому что до некоторой степени я сам не был ни к чему расположен.

– Путешественник, какой пример ты подаёшь? – продолжил он во время моего очередного молчания. – Предпочитаешь белую женщину. А если все мужчины пожелают белых женщин и не захотят чёрных женщин, то что будет тогда?

– И что будет? – переспросил я, думая, что он скажет о не родившихся по этой причине чёрных детях, что жизнь на Земле остановится.

Но ответ оказался простым.

– Все мужчины будут одиноко сидеть по хижинам. И будут тоскливо ждать и вздыхать.

– Чего ждать?

– Случая. Как ты. Когда чёрные женщины побелеют. И произойдёт ужасное.

– Что произойдёт?

Я ждал ответа с придыханием.

– Мои чёрные жёны окажутся мне не нужны, и все остальные чёрные женщины окажутся никому не нужны. Масоку предпочтут белых! А где их взять? – Вождь разочарованно вздохнул, а затем заплакал.

О! Вождь, оказывается, не чужд сентиментальной философии! И я спросил:

– Вы чего-то опасаетесь?

– Я гляжу далеко-далеко вперёд и думаю, что мужчины захотят от чёрных женщин отделаться, а у кого не было женщин – у тех и не будет никогда.

– И что тут плохого?

– Мужчины и женщины будут жить обособленно и быстро одичают и превратятся в обезьян.

– Ну и что дальше?

– Придет племя манирока и побьет этих обезьян камнями и палками. Я не могу допустить этого!

– Я тоже не позволю кощунственно обойтись с народом масоку, тоже буду защищать обезьян от манирока! – я решительно дал обещание.

Нь-ян-нуй с надеждой посмотрел на меня.

– Это правда?

– Правда, – ответил я.

Но я увидел сомнение на лице вождя, сказавшего затем:

– А не лучше ли не доводить проблему до войны из-за женщин?

– Что вы имеете в виду?

– Лучше жениться и дело с концом!

Нь-ян-нуй, желая подтвердить свои слова вескими аргументами, проворно повел меня через всю деревню к одной хижине, откуда вызвал молодую, здоровую, довольно привлекательную девушку. Что он ей сказал на ухо, я не расслышал. Она же поглядела на меня застенчиво и, улыбнувшись, юркнула назад.

Когда мы вошли в полумрак хижины, эта девушка тихо вскрикнула и бросилась к выходу. Вождь загородил ей выход. Она пыталась проскочить то с левой стороны, то с правой, но каждый раз натыкалась на умело выставленное колено. Наконец, она перестала биться и утихомирилась, постелила листья пальмы и на них выложила куски жареного мяса, напиток, фрукты, горкой возвышался вареный рис. Движения у девушки были лёгкие и быстрые, походка величавой. Она села рядом с вождем, напротив меня, и я посмотрел на её тонкие чёрные руки, на её тёмные уширенные, как мне показалось от страха, глаза.

Нь-ян-нуй погрузил пальцы в рис и сказал:

– Ее зовут Квай-ква (Та, которая журчит ручейком между камней).

– Очень приятно! – Я тоже принялся за еду. Наконец, вождь взглянул на меня.

– Открой шире глаза, посмотри зорким взглядом орла на эту пичужку, и потом не говори “нет”.

Девушка потупила взгляд и… зардела!

Точно хамелеон. Меня не обманешь – я уже научился отличать оттенки чёрной кожи, как когда-то белой. Неуловимый переход одного цвета в другой, как возникающие цвета побежалости при нагреве стали.

Я ещё обратил внимание на её длинные с воронёным отливом волосы.

Вождь объяснил:

– Девушка что надо, ядреная, холеная, крепкая, ухоженная, ласковая, в соку, можешь взять эту обаяшку себе в жены. Хоть прямо сейчас!

– У меня там, – я снова поднял палец вверх, – есть жена.

– Две жены лучше, чем одна! – не понял он высоты моего отказа и тогда повел к другой хижине, из которой выглядывали уже две половозрелые папуаски.

– Эти могут приготовить любую пищу и справятся с любой твоей прихотью! – пояснил вождь.

– Любую пищу мне не надо, а прихотями я не злоупотребляю, поэтому ими не избалован.

– Уважаю твою скромность.

Пришлось высказать новый козырь.

– Я плохой охотник. Неумелый и неудачливый охотник не имеет право на жену, да и ни одну девушку не отдадут за такого неумеху замуж.

Я и в самом деле был плохой охотник и рыболов, потому что сами туземцы и сама природа развратили меня своими легкодоступными подношениями, и мне не надо было ломать голову о пище насущной, хотя в племени мне ничего не стоило поставить на широкую ногу современное производство бройлерного мяса и искусственное разведение рыбы.

– Это не страшно! – ответил Нь-ян-нуй.

– Еще я незадачливый рыболов, – препирался я, – в мой садок не идёт рыба.

– Ты молодой, у тебя все уловы впереди.

Я снова был непреклонен, сказав:

– Но считается, что это главные недостатки мужчины, которые старики за назидательными беседами внушают остальным.

– Охотник, проявляющий ловкость леопарда в лесу – это хорошо! Но ещё лучше, проявляющий проворство и неутомимость леопарда в постели! В этом я не сомневаюсь.

– Но и там я, сознаюсь, плохой леопард!

– Наши девушки умелые и сноровистые. Любой леопард довольно заурчит, облизываясь, при их виде, и подожмет хвост, уступив их желанию и не устояв под их натиском. Ты станешь ласковым и перестанешь выглядеть таким грустным.

– Леопард боится людей и обходит их стороной.

Вождь важно кивнул.

– Ничего-ничего, зато ты хороший какаду – умеешь сладко вещать, ни один воин не может сравниться с тобой в говорении, и ни одна девушка не откажется от союза с тобой.

– Предложенные девушки мне не нравятся, – скромно заявил я, – поэтому прошу оставить меня в покое.

Нь-ян-нуй не удовлетворился ответом.

– Зачем отказываешься? Они очень даже плодовиты! Каждая принесет тебе много детей.

Надо было срочно придумать оригинальное объяснение.

– Мне надо подумать, – дал окончательный ответ я.

Тут вождь довольный покинул меня. Обещать – не значит сделать, то есть жениться. Он ещё не знал о нашей российской бюрократической проволочке, что “надо подумать” может длиться сколь угодно долго.

Обстановка, когда предлагают самым бесцеремонным образом девушек, пугала меня, хотя понимал, что делается это из добрых дружеских побуждений, даже если не брать во внимание, что туземцы, как дикий народ, не знают других удовольствий, кроме половых.

После этого случая вождь неоднократно ловил меня на улице и ещё не раз обращался ко мне со странной просьбой.

Сначала его интересовало моё физическое состояние на данный момент:

– Я прослышан, что ты всё также по берегу бежать резвок, но на охоте, как хорек со змеей обходишься долго, оторопело кружишь возле нее, не можешь справиться даже с мышкой! Надо, чтобы хорек победил хотя бы мышку.

Я останавливался и прислушивался к его просьбе.

– Ты говорлив так же, как болтлив попугай на дереве! Не тяни, бери в жены одну, две, три, – как заученную молитву твердил он мне, – сколько пожелаешь девушек.

Я с неизменной вежливостью отказывался, и на этот раз преподнес новую отговорку:

– Все женщины ломаки, кривляки и на сладкое падки!

Я еще поскромничал, и не сказал главное, что перевешивало то, что они всё-таки не в последнюю очередь редкие пакостницы, и, далее по длинному списку, мерзавки и смутьянки.

– Как! – вскричал Нь-ян-нуй. – Ты не знаешь, что девушки гладки, мягки и ведутся на ласки? Ты разве не встречал ещё женщины, которая была бы добра, верна и послушна?

– Встречал, но женщины много болтают, слишком шумливы, длинны на язык, а я этого не переношу.

Я прикусил язык, увидев добрый блеск в глазах вождя.

– Есть такая невеста, которая тебе подойдет! – радостно заявил он и поспешно убежал.

На этот раз я лег спать с сильной головной болью; малейший шум был для меня несносен. Я лежал, закрыв глаза. Долго не засыпал: может, час, может, два. Головная боль, апатия, странный гул в висках.

Надсадно кричал какаду. Почему, именно, над моей хижиной? Как он выбрал именно моё дерево и меня в качестве слушателя? При помощи какой логики? Невозможно было ее оправдать другой случайностью чисел и схождением астрологических знаков…

Проклятый какаду! Мрачная птица, с криком по пронзительности не уступавшая неблагозвучию…

Странно. Я вынужден был ворочаться из-за наглости маленького крикуна и ворчуна.

Скоро в деревне все стихло, и я заснул в напряжённом состоянии. Во сне я услышал низкий свист у самого уха и, приподняв голову, увидел вползающего в моё бунгало огромного питона, скользнувшего с ветки дерева. Я потянулся за ружьём. Я многократно стрелял из него, а питон только всё сильнее стягивался кольцами вокруг меня. Я проснулся от удушья весь в поту. Какое ружьё?! У меня нет ружья! Как оказалось, на мне лежала рука, давившая грудь. Рука как рука, теплая и мягкая. Я не осознал сразу ситуацию, повернулся и снова задремал. На этот раз был разбужен шорохом, и опять не придал ему значения. Но шорох был настойчив, тормошащий меня. Во сне я почувствовал еще и сдавливающее прикосновение на шее, и нары сотряснулись, как будто кто-то тяжело приналег на них, качками проверяя на прочность. Находясь ещё между сном и действительностью, я протянул руку.

Я не ошибся. Как только коснулся тела человека, его рука схватила мою. Человек был совершенно голый, мягкотелый, в довершение всего – женщина. Было не так темно от пробивающейся сквозь щели луны, что женское тело я различил не только на ощупь, а лицо ночной визитерши не показалось мне безобразным.

– Ты кто? – спросил я.

Она странным образом смотрела на меня.

– Кто ты? – повторил я вопрос.

Она продолжала упорно молчать.

– Как ты здесь оказалась?

Ее молчание затянулось, а я не встречал более тупой девушки, чем эта. Наконец, я догадался.

– Скажи, “а-а”.

Она попыталась воспроизвести звук, но у неё кроме клекота в горле и мычания ничего не получалось.

– Ты – немая?

Она утвердительно закивала головой.

– И что ты тут делаешь?

Она почесала затылок, раздвинула ноги и показала на свой голый живот.

– Тебя кто прислал?

Она молчала.

– Нь-ян-нуй?

Она согласно кивнула головой.

– Не мешай спать, ступай домой! – прогнал я её.

Я сочувствовал вождю – его мечты сделать меня своим родственником никак не сбывались.

Последующие ночи я провел относительно спокойно, был неплохо адаптирован к шуму какаду, был в меру бдителен. Однако, не обошлось без участия со стороны вождя, пользуясь темнотой ночей, приводить в исполнение те матримониальные планы, которые недавно потерпели фиаско. Не раз за ночь слышались шорохи в дверях и женские голоса, но я уже их заранее просчитывал и игнорировал своими постоянными предупреждениями в форме моих окриков очередной визитерше:

– Не мешай спать, ступай домой!

И всё же я обзавелся женами, обложился ими со всех сторон. Но об этом я расскажу в следующий раз.

_______________

СУДОПРОИЗВОДСТВО: ЧТО СКРОМНИЧАЮТ О СЕБЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

(Продолжение цикла “Записки путешественника”)

Рассказ о том, как я разрешаю иск молодого туземца, покупающего жену

Я, как пытливый исследователь, не потерявший доверие к Миклухо-Маклаю, заметил, что конфликты лучше всего разделить на три категории: малой тяжести, средней и мерзопакостной.

Итак, всплывающие в памяти незабвенный остров Кали-Кали и племя масоку на нем проживающее.

Особенно меня поражало, как туземцы выстраивают отношения среди соплеменников. В основе юриспруденции в племени масоку стоит судопроизводство под названием “сунтука”, и вел ее обычно вождь Нь-ян-нуй (Тот, который поднимает всех с утра) или шаман Ка-ра-и-ба-га (Печень чёрной крысы) – второе лицо в иерархии племени. Понятно, что суды были не по закону, а по справедливости. Но когда появился я, мне с молчаливого согласия вождя принялись оказывать доверие и стали приглашать на любой суд.

Обращаю внимание читателя, что в разрешении конфликтов часто участвовали мои подарки воздушные шары и наборы из иголок, ниток и пуговиц на обычной картонке, называемые в простонародье в племени первые буф-буф (по звуку лопания шариков) и вторые – карассо (от моего слова “хорошо”).

Вот и в тот памятный день я должен был разрешить иск молодого парня Нолулу, который первую жену купил за один набор из иголок, ниток и пуговиц, а за третью уже просили четыре, а у него был только один. Он смотрел жалкими глазами на новую невесту по имени Покула, и, казалось, что-то просчитывал в уме.

Мой лучший друг из туземцев Хуан и его жена Хуана на правах секретарей определяли многочисленным присутствующим их места на лужайке. Затем Хуан объявил о начале суда.

И вот тут Нолулу прорвало, негодованию его не было предела.

– Как же так! – кипятился он. – Ещё вчера невеста стоила один набор из иголок, ниток и пуговиц, а сегодня – четыре. У неё – что, появилось четыре головы, выросло больше рук, стало больше ног?

Я находился в затруднительном положении от сложного дела, которое было в сущности пустячным и с помощью каких-то банальных наборов могло быть в одну минуту улажено.

“Ого, цена невест возросла! Это инфляция! А обрушение моих наборов на рынке ценных товаров приведет к девальвации, и она тоже не в мою пользу!” – подумал я.

Я и не заметил, что в результате “вброса” наборов на туземный рынок они сыграли со мною злую, а можно сказать, добрую шутку.

Мне было жаль парня, у которого для полного счастья не хватало самой малости – трех наборов. Так я обнаружил причастность наборов, этих обычных изделий, к валюте, беспрецедентный случай в истории денежного обращения. Наборы из иголок, ниток и пуговиц стали такой же разновидностью эквивалента, обменной единицей, какой до этого были жемчуг, зубы акулы, клыки кабанов.

Нолулу подошел к матери невесты Лакумбе и стал настойчиво показывать на молодую Покулу, причину его воздыхания, которая не обращала ни на кого внимания.

Но внимательный наблюдатель заметил бы, что равнодушие у неё было показное, потому что время от времени она украдкой посматривала то на Нолулу, то на мать, видимо, сильно интересуясь её разговором с парнем.

Покула представляла собой предмет торга между Нолулу и Лакумбой, и последние были так поглощены в перепалке этим животрепещущим и важным вопросом, что не заметили, как туземцы придвинулись к ним настолько близко, что могли слышать их возбужденное дыхание и до мельчайших подробностей рассмотреть их неуступчивые выражения лиц.

– Нет, и еще говорю много раз нет! – твердила старая туземка. – Молоденькая девушка стоит дорого. За жену у масоку платят оружием, а так как мне, одинокой женщине, копья и стрелы не нужны, то ты должен отвалить мне четыре набора. Таков обычай у масоку, и я не отступлюсь от него.

– У меня только один есть, Лакумба, – отвечал с отчаянием в глазах Нолулу, имевший плачевный вид.

– Тогда приходи в другой раз, когда заработаешь ещё три! – безжалостно отрезала туземка, твердо стоявшая на своем материнском праве и материальном интересе.

– Но, Лакумба, – вскричал Нолулу, – ведь Покула хочет быть моей женой!

Девушка продолжала делать равнодушный вид.

– Правда, Покула? – обратился он.

Она безучастно пожала плечами.

– Вот видишь, Нолулу, – решительно заявила старуха, – Покула тоже ждет, когда ты перестанешь быть лежебокой, слюнтяем и крохобором, и хочет, чтобы ты быстрее взялся за ум. Покула мне дочь, и кто хочет взять её себе в жены, тот должен исполнить то, чего требует обычай масоку.

Присутствующий на суде вождь Нь-ян-нуй до этого сидел молча.

– Лакумба! – осведомился он. – Я понимаю, если бы ты была молодой для мужчин, здоровой и крепкой, но зачем тебе старой женщине наборы из иголок, ниток и пуговиц? Ты уже наполовину слепая!

– Как же, я возьму за них свиней и кур, сделаю пристройку к хижине, приведу в дом молодого мужа, – ответила она.

– Лакумба, много хочешь, надо парню уступить. Подумай о дочке. Не всё меняется на иголки, не всё меряется нитками, не всё держится только на пуговицах. Есть вещи более важные.

– Четыре набора лучше одного! – возразила папуаска.

– Но выдать дочь замуж ещё лучше.

Лакумба аж вся взвилась.

– Вот моё последнее слово, Нолулу, четыре набора, и ни одним меньше!

Нь-ян-нуй повернулся к Нолулу.

– Может откажешься от Покулы?

– Нет, – вздохнул он. – Она в танцах подпрыгивает выше своей головы и выше всех девушек. Её груди взмывают вверх воздушнее и красивее, чем у других.

– Это понятно. Тогда скажи, у тебя уже есть две жены, зачем тебе еще и Покула?

– В поле некому работать. Третья жена будет в самый раз помогать первым двум, – ответил тот.

– В твоей хижине мало места.

– Первое время Покула будет спать на улице у порога.

– Есть выход из положения. Убив одного носорога или дикого буйвола можно сразу жениться на четырех девушках, – подсказал вождь. – Продашь одну и купишь Покулу.

– Носорога можно долго выслеживать, а Покула нужна сейчас! – не согласился Нолулу.

– Ты понимаешь, что тебе придется повременить, пока не обзаведешься остальными наборами.

– Но Покула не хочет ждать.

Девушка всё также равнодушно прислушивалась к разговору.

Вождь оживился.

– А почему бы тебе не взять в жены Лакумбу, она свободная вдова, еще о-го-го! Годится на все случаи жизни для некоторых мужчин, и ее один твой набор вполне устроит. А можно её, старую, взять и за просто так!

Нолулу задумался, затем сказал:

– Она настолько плохая помощница и супружеские обязанности не все несет хорошо, что не стоит и одного набора, не возьму её даже за бесплатно, и пусть уже она мне дает три. Всего будет четыре набора. И Покула будет моей. И Лакумба тоже.

Я поразился – Нолулу даст сто очков вперед любому современному политэконому.

Уже прикидывала в уме Лакумба на интересное предложение, и сказала:

– Хорошо, Нолулу, я согласна на условие быть твоей женой, но только у меня есть два набора, и по рукам. Вот выдам замуж Покулу, принесу тебе еще один.