Текст книги "Тело Милосовича"

ГЛАВА XI
ПРИЕМ В ПОСОЛЬСТВЕ

Через проход напротив мирно похрапывал Сергей Бабурин. Отгоняя остатки сна, Александр Филатов тряхнул головой и выглянул в иллюминатор. Самолет уже подлетал к Белграду. Внизу раскинулись реки Сава и Дунай, в месте слияния которых и располагался город. Стали видны красные черепичные крыши на окраинах, высотки в новых районах. «Какой сон тяжелый, – подумал Филатов. – К чему бы он? Вроде и не ел ничего в самолете».

Ему хотелось думать, что это обычный кошмар, из тех, за которыми ничего не следует. Виденная во сне квартира совсем не походила на его собственную, да и располагалась она совсем в другом месте. Свою квартиру он в жизни никому не сдавал и не собирался этого делать. У него просто не было такой необходимости. И уж конечно он никогда не сдал бы ее гастарбайтерам. Она и ему самому была нужна – он жил попеременно то в загородном доме, то в квартире.

В белградском аэропорту «Никола Тесла» их встретил микроавтобус из российского посольства. Опытный водитель быстро домчал их до столицы. Думскую делегацию разместили в гостинице «Москва» в центре города, журналистов – в гостинице «Интерконтиненталь».

Белградская гостиница «Москва» – это не московская гостиница «Белград» на Смоленской-Сенной площади, состоящая из двух стройных высоток. Белградская «Москва» намного скромнее и представляет собой всего лишь шестиэтажное здание постройки начала прошлого века с островерхой зеленой крышей и такими же островерхими зелеными башенками по краям.

Едва Филатов успел принять душ и побриться, как из российского посольства за ними прислали машину. Посол устраивал прием в честь прибытия думской делегации и по поводу скорбной даты. Филатову не очень хотелось на него ехать. Он рассчитывал погулять по городу, пообедать в одном из местных ресторанчиков, среди которых знал парочку очень неплохих, и поискать по магазинам дополнения для своей модели железной дороги. Из всех командировок он привозил для нее что-нибудь интересное: то новый вагон, то здание станции, то рельсы с развязками.

Но уклониться от приглашения было нельзя. Нехорошо, если остальные члены делегации будут рассказывать в Думе, что он проигнорировал такое важное мероприятие. Филатов вздохнул, сбросил гостиничный халат и принялся одеваться. У гостиницы их ждал все тот же микроавтобус, который привез из аэропорта, но водитель теперь был уже другой.

В посольском зале приемов вместе с ними собралось человек двадцать. Кроме посла с супругой и ключевых сотрудников, были представители Соцпартии, взявшей на себя организацию похорон, и несколько человек, которых никому не представили. Они походили то ли на бывших военных, то ли на работников органов – у них были цепкие взгляды, и они без конца фиксировали все передвижения вокруг себя, словно камеры слежения.

За столом Филатов оказался довольно далеко от посла, но зато близко к зампреду Социалистической партии Сербии, грузному лысоватому мужчине лет шестидесяти с мясистым лицом. Партию до самого дня своей смерти формально возглавлял Слободан, а фактически руководил ею зампред.

Зампред молчал, вяло ковырялся вилкой в своей тарелке и механично поднимал вместе со всеми рюмку. Было видно, что мыслями он находится далеко отсюда.

На другом конце стола, ближе к послу, гости обсуждали развал Югославии и то, как ему противостоял Слободан. Жалели, что Россия не вмешалась и не остановила этот процесс.

– России было не до того, – заметил Филатов, – у нее была Чечня. И еще Ельцин.

– Да, Ельцин, – повторил кто-то, и все скривились, словно отведав кислого яблока.

– Для того и Чечню затеяли, чтобы Россию отвлечь, – отозвался Бабурин.

Филатов сделал протестующий жест:

– Не думаю.

– А что тут думать? Так оно и есть, – настаивал Бабурин.

– Слишком уж масштабный отвлекающий маневр, – сказал Филатов.

– У них все масштабно, – заметил Бабурин. – По мелочам эти ребята не работают.

Филатов не стал продолжать спор. Тема виделась ему бесконечной, одной из тех, которые можно обсуждать с вечера до утра, а в итоге каждый останется при своем мнении.

Разговор тем временем мало-помалу приобретал патетическую направленность.

– Давайте выпьем за Сербию! – предложил посол. – За то, чтобы она пережила трудные времена и опять стала центром притяжения всех народов на Балканах.

Выпили за Сербию. Потом по предложению Зюганова и Бабурина пили за Россию, за дружбу России и Сербии, за славянское братство, за победу общего дела.

Филатов поморщился. Он не понимал, какое общее дело может быть у России и Сербии, между которыми расположено столько стран и границ. Прямо советский сабантуй какой-то начался. Того и гляди, начнут пить за мир во всем мире и сыр во всем сыре. Ему вспомнилось, как в далеком уже детстве один из одноклассников, посмотрев на лозунг «Миру – мир», который в то время развешивали повсеместно, задумчиво продолжил его:

– Сыру – сыр.

– При чем тут сыр? – не понял Филатов.

– Ну если мир мы встречаем миром, то сыр должны встречать сыром, – пояснил тот. – Рифма та же и вообще красиво.

Получалось бессмысленно, но смешно. Филатов улыб нулся своим воспоминаниям.

Общие цели у России с Сербией могли бы быть, если бы в девяносто девятом ее приняли в союз России и Белоруссии. Но Ельцин тогда заблокировал это решение, хотя Дума поддержала почти единогласно. Решение было опасным – Сербии могла понадобиться военная помощь в преддверии конфликта с НАТО. Но это, по мнению Филатова, было лишь отговоркой. Можно было обойтись влиянием России в Совете Безопасности ООН и в других политических структурах. Ельцин и сам потом это понял, отдав приказ миротворческому батальону занять летное поле аэропорта в Приштине. Да что толку? Было уже поздно. Россия проиграла Балканы по всем статьям.

Неожиданно зампред Соцпартии первым нарушил молчание.

– Вы приехали как делегация Думы? – спросил он у Филатова.

– Нет. Каждый из нас представляет свою партию.

На лице собеседника отразилось разочарование.

– Но это практически одно и то же, – поспешил утешить его Филатов.

– Не совсем, – горько вздохнул зампред. – Даже российский парламент не прислал делегации. И от других стран нет ни делегаций, ни руководителей. Наши власти не разрешили нам провести государственные похороны. А ведь Слободан их заслуживал.

– Я разделяю ваши чувства, – сказал Филатов.

Он вспомнил похороны Тито. Он был тогда, кажется, школьником, но хорошо помнил, что на похороны руководителя Югославии прилетело множество глав государств со всего мира. От Советского Союза полетел министр иностранных дел Громыко. Это Филатова тогда удивило.

– Мы же с Югославией вроде не в очень хороших отношениях, – спросил он у отца. – Почему туда отправилась наша делегация?

– Потому что умер глава государства, так положено, – ответил отец.

Теперь тоже умер глава государства, пусть и бывший. Случилось это при загадочных обстоятельствах в тюрьме другого государства. Вину его доказать не смогли, обвинения рассыпались. Но никто из глав других государств на похороны не спешил. Странно все это.

Объявили перерыв, гости потянулись на перекур. Все разбились на группки, которыми сидели за столом, и продолжали прерванное общение. Филатов охотно поговорил бы сейчас с послом, но в приватном порядке, с глазу на глаз. Как назло, возле того стояли Зюганов и Бабурин и уходить не собирались. Филатов был более чем уверен, что разговор они затеяли бесполезный, просто в очередной раз повторяли общеизвестные вещи. По лицу посла он видел, что тому в тягость слушать подвыпивших гостей, но чувство такта не давало ему уклониться от беседы.

Филатов движением глаз показал послу, что желает с ним переговорить. Тот не заметил или же сделал вид, что не заметил. Филатов удивился. В прежние его приезды в Белград посол всегда охотно шел на контакты. Он знал посла еще по учебе в МГИМО. Правда, тот был на несколько курсов старше. Он уже заканчивал институт, когда Филатов только поступил на первый курс.

Филатов огляделся. Зампред Соцпартии стоял в стороне вместе со своим помощником. Вид у обоих был мрачный. Похоже, они действительно глубоко переживали кончину своего лидера.

У помощника зазвонил телефон, он поднес трубку к уху, несколько секунд слушал с озабоченным выражением лица, а потом начал отдавать отрывистые распоряжения. То, что это были именно распоряжения, Филатов понял по жестам его правой руки. После каждой фразы тот рубил воздух перед собой, как бы усиливая сказанное, хотя его слова звучали и так достаточно энергично. При желании Филатов мог бы понять, о чем тот говорит, если бы стоял ближе. Он неплохо освоил сербский язык в свои прежние приезды в Белград.

Помощник закончил разговор и что-то сказал своему боссу. Тот кивнул. Помощник быстрыми шагами удалился. Филатов решил, что настал удобный момент для приватной беседы, и подошел к зампреду с целью получить как можно больше информации из первых уст.

– Жаль, что все так получилось, – сказал Филатов, приблизившись. – Я вам сочувствую.

Зампред глубоко затянулся сигаретой и посмотрел себе под ноги, высоко подняв плечи. Ни дать ни взять большая нахохлившаяся птица.

– А от чего все-таки он умер? – спросил Филатов. Зампред поднял голову:

– Официально – от сердечного приступа.

– А неофициально?

– Кто же его знает? Он в последнее время плохо выглядел.

Филатов кивнул. Он тоже отмечал, как сдал Слободан в трибунале.

– Вы с ним часто разговаривали? – спросил Филатов.

– Очень редко. Они даже в звонках его ограничивали.

– Он жаловался на здоровье?

– Мне – никогда. Мы говорили только о партийных делах.

Филатова вдруг осенило.

– Послушайте! – предложил он. – А ведь мы можем установить точную причину смерти Слободана.

Зампред уставился на него немного диковатым взглядом.

– Мы? – переспросил он. – И каким же образом?

– Ну, пусть вы, – поправил себя Филатов. – Это не имеет значения. Можно провести повторное вскрытие. Ведь похороны только завтра в двенадцать. У нас впереди целая ночь. А квалифицированный патологоанатом делает вскрытие за один час или даже быстрее.

Зампред от неожиданности поперхнулся дымом и закашлялся.

– Нет, это исключено. – Он отрицательно затряс головой.

Филатову показалось, что в его реакции содержится больше эмоций, чем подобало бы исходя из ситуации.

– Но почему? – удивился он. – В прессе были сообщения, что сербские врачи проведут повторное вскрытие. Разве вы не хотите знать правду?

– Семья не позволяет проводить вскрытие.

– Семья? – удивился Филатов. – Семья в России, а тело в Сербии. А вы – партия, которую он возглавлял, и вы тоже имеете право голоса в этом вопросе.

– Нет-нет! – опять горячо и испуганно запротестовал его собеседник. – Надо уважать волю семьи! Мы не можем ее нарушить.

– Да при чем здесь воля семьи?! – почти вспылил Филатов. – Когда причина смерти вызывает подозрения, воля семьи в расчет не принимается, и вскрытие производится в обязательном порядке. Ну! Чего вы боитесь?

Некоторое время зампред не знал, что ответить, и собирался с мыслями.

– У кого вызывает сомнения? – нашелся он наконец.

– У меня, у вас, у любого человека с непромытыми пропагандой мозгами, – терпеливо, словно малому ребенку, стал разъяснять ему Филатов.

– У меня – не вызывает, – заявил зампред.

Филатов уставился на него во все глаза. Ведь тот же сам сейчас говорил ему прямо противоположное!

– И это говорите вы? – произнес он, пораженный его словами. – Его заместитель по партии?

– Да, – ответил тот. – Для меня достаточно мнения Лио Бакерии.

– Какого мнения? – Разговор шел уже почти на повышенных тонах. – Он же ничего не видел! Ему просто показали кино! Я говорил с ним по телефону. Вы что, верите всему, что увидите в кино? В Кинг-Конга, например?

– Это было не кино, – почти убежденно ответил зампред, но при этом отвел взгляд в сторону, – а запротоколированная видеозапись. Почему я должен ей не доверять?

Филатов некоторое время не находил, что на это возразить. Он и представить не мог, что при подобных обстоятельствах смерти человека, не последнего человека в этом мире, между прочим, его близкие и соратники будут так упорно отказываться от проведения повторного вскрытия. От пустяковой в общем-то процедуры. И главное – никто же не мешает! В чем дело? У Филатова это не укладывалось в голове.

Он решил сделать последнюю попытку:

– А что, если на самом деле он умер не от сердечного приступа?

– А от чего еще?

– Ну, допустим, его отравили? Вы что же, так это и оставите, простите им?

– Зачем бы им было его травить? – спросил зампред, глядя поверх головы Филатова с таким видом, словно бы он сам не стоял тут рядом, а уже мчался в удаляющемся автомобиле и его мало интересовало то, что осталось позади.

– Как зачем? Ведь им не удалось ничего доказать. Милосовича надо было выпускать, а это был бы скандал. Это доказывало бы, пусть и косвенно, что вся затеянная против Югославии кампания была лживой, а война – неправедной. Им легче было его отравить, чем выпустить.

На самом деле Филатов вовсе не был так уж уверен, что Милосовича отравили. Просто хотелось убедить зампреда провести повторное вскрытие. Но тот упорствовал.

– Отравили – не отравили, – уныло сказал он, – какая теперь разница? Он умер, и его не вернуть. Ничего из того, что было раньше, не вернуть. От Югославии осталась одна Сербия. Видимо, таково веление времени. Нужно с этим смириться и ждать светлой полосы для нашего народа.

«Да он прямо фаталист какой-то, – подумал Филатов. – Ему бы мистику преподавать в школе для астрологов, а не Социалистической партией руководить».

Опять появился помощник зампреда. Тот извинился и отошел от Филатова. Оба начали о чем-то совещаться. Угловым зрением Филатов видел, как помощник несколько раз посмотрел в его сторону. Чуть более пристально, чем было надо, словно запоминая получше, как Филатов выглядит. Хотя что тут было запоминать? Филатов был личностью известной, и от его фотографий прямо-таки ломился Интернет. Не составляло труда найти и распечатать любую.

Остаток ужина Филатов высидел с трудом. Его деятельная натура требовала что-нибудь предпринять. Но что? Он прокручивал в уме всевозможные варианты, прикидывая, что он мог бы сделать прямо сейчас. Найти других боссов соцпартии и уговорить их провести повторное вскрытие? Или поискать дочь Слободана Марию с той же целью? Нет, это вряд ли. Он знал, что Мария живет где-то в Черногории. Пока он ее разыщет, пока она доберется до Белграда, уже и утро наступит. А ведь еще надо найти патологоанатома. Да и препирательство с соцпартией займет какое-то время. Если, конечно, тут рулит только она, а не еще какие-то силы. Нет, этот вариант не годится.

Боссы же соцпартии вряд ли согласятся пойти против воли своего главного начальника и против воли семьи. Для этого нужна сильная мотивация, а ее сейчас нет. Была бы – и без него сделали бы повторное вскрытие.

Оставалось одно – самому найти частного патологоанатома и договориться с теми, кто сейчас стережет тело. Патологоанатома можно найти в больнице Святого Саввы, а со сторожами в Музее революции, где сейчас находится тело, он договорится.

Филатов тряхнул головой. Черт возьми, какая только чушь не полезет в голову, когда очень хочется докопаться до истины, а никаких возможностей для этого нет! Нельзя ему влезать в такую авантюру. Так и в тюрьме недолго оказаться. Он здесь всего лишь гость, иностранец, и никаких прав у него нет. Но как же чертовски хочется понять, что произошло на самом деле! Ведь чего проще – проведи вскрытие, и будешь знать.

Нет, вскрытие в музее провести, пожалуй, не получится, это не морг, там нет никаких условий. А хоть бы и получилось, оно не будет иметь никакой силы, потому что незаконное. От этой мысли надо отказаться раз и навсегда.

Он пожалел, что не прилетел сюда на день или даже на два раньше. Тогда у него было бы время что-нибудь предпринять.

ГЛАВА XII
КАФЕ «РУССКИЙ ЦАРЬ»

После приема возвращаться вместе со всеми в гостиницу Филатов не стал, а попросил, чтобы его высадили в центре. – Хочется прогуляться, – объяснил он коллегам.

– Могу составить вам компанию, – предложил Бабурин.

– Мне тут еще кое-куда нужно зайти. – В этот момент компания Филатову, человеку общительному и в общем-то заводному, была явно не нужна.

Мысль о том, чтобы провести самостоятельное вскрытие, продолжала вертеться в голове, хоть он и гнал ее прочь. Устойчивости идеи способствовало еще и то, что всякий раз в чужой стране он чувствовал себя не скованно, как полагалось бы, а, наоборот, более свободно. Он бегло говорил на нескольких европейских языках, имел в кармане дипломатический паспорт и не был стеснен в средствах. Все его титулы, на которые следовало оглядываться и соизмерять с ними свои действия дома, как бы оставались там, а здесь, где его не узнавали на улицах, он мог позволить себе гораздо больше, чем в Москве.

На самом деле все было не совсем так, и это чувство являлось иллюзией, не более того. Но Филатову нравилось думать именно так. Это была игра со своим воображением. Главное состояло в том, чтобы не следовать ему всерьез и не совершать реальных поступков, о которых пришлось бы потом пожалеть.

Он намеревался поискать магазин игрушечных железных дорог, который заприметил еще в прошлый свой приезд. Тогда Белград бомбили самолеты НАТО и магазинчик был закрыт. Сейчас же он должен был работать, если, конечно, хозяин не поменял бизнес. Но если тогда, в более трудные времена, бизнес существовал, то должен был уцелеть и теперь, решил он.

Филатов не очень хорошо помнил, на какой стороне улицы магазин находился, и вертел головой туда-сюда. В центре Белград сильно напоминает улицу Арбат, в той ее части, где дома повыше. По-своему, конечно, абсолютного сходства нет, но общее ощущение остается тем же. Филатов дошел до конца не очень длинной пешеходной улицы, но магазин не нашел. То ли тот действительно закрылся, то ли это было на другой улице.

Филатов повернул за угол. Поначалу ему казалось, что уж здесь-то магазин отыщется. Эта улица в точности совпадала с той, которую он помнил. Но его и здесь не оказалось.

Филатов свернул еще раз, уже не питая особой надежды на успех. Теперь он продолжал поиски только затем, чтобы отвлечься от мыслей о завтрашних похоронах.

Когда ему надоело блуждать наобум, он решил справиться у прохожих. Он задавал вопросы по-русски, который почти все понимали, а получал ответы по-сербски и тоже мог понять их смысл.

К его разочарованию, никто даже не слышал о подобном магазинчике. Видимо, тот закрылся уже очень давно. Или же это было не здесь. Филатов замерз в своем легком пальто и не прочь был бы где-нибудь согреться. Его взгляд упал на вывеску кафе «Русский царь». Здесь он раньше не бывал и даже не знал о существовании такого заведения. «Ну уж здесь-то мне будут рады», – подумал он, представляя, как сейчас войдет и заговорит с официантом по-русски. Потом подумал и решил себя не выдавать. Уместнее будет заговорить на английском или французском. Оба языка он знал в совершенстве.

«Пожалуй, – подумал он, – французский будет уместнее. Сербы еще не забыли бомбардировки, которые в их сознании тесно увязывались с НАТО и США».

Войдя внутрь, он пробежался взглядом по портретам русских царей на стенах, сдал пальто в гардероб, нашел свободный столик и устроился за ним. Подошедший официант прекрасно понял его французский и принес глинтвейн и кофе.

Филатов огляделся. За соседним столиком сидели два серба. Обоим было хорошо за тридцать, и выглядели они как бывшие военнослужащие. Поначалу, завидев Филатова, они стали разговаривать вполголоса, но затем, услышав его французский, перестали таиться. Одного из них, как он понял, звали Душан, другого – Радован.

– Все-таки странно, – задумчиво сказал Душан, вертя в пальцах свою рюмку с остатками коньяка.

– Что тебе странно? – поинтересовался Радован.

– Все! – ответил Душан и закурил. – Почему он умер, почему вскрытия не было.

– Он умер потому, что его все предали, – с некоторым пафосом ответил Радован.

– Неправда! – Душан нетрезво хлопнул ладонью по столу. – Я не предавал!

Бутылка на их столе была уже почти пустой.

– Я не про тебя говорю, – ответил Радован. – Я тоже не предавал. Но что от нас с тобой зависит, если предали наверху?

– Теперь уже ничего не зависит, – согласился Душан и тяжело вздохнул. – Но когда Слобо был жив – зависело. И когда мы с тобой воевали – тоже.

– Когда он был при власти, – поправил его Радован. – А как только его отстранили, все и закончилось.

Радован тоже закурил и выпустил дым в потолок. Филатов слушал, стараясь на них не смотреть.

– Ты ходил в Музей революции? – спросил Душан.

– Нет, – ответил Радован. – Я попрощаюсь с ним завтра. А ты?

– Я тоже.

Они помолчали.

– Почему все-таки они не провели вскрытие? – опять задался вопросом Душан. – Ведь собирались же.

– Не велели! – отрывисто бросил Радован.

– Кто?

– Сам знаешь.

– И народ молчит, – вздохнул Душан.

– Не молчит. Мы же с тобой не молчим, – возразил Радован.

– А молодежь смотрит отборочный конкурс на Евровидение, ей плевать на похороны Слобо, – сказал Душан.

– Молодежь ничего не понимает. Ей промыли мозги пропагандой, – возразил Радован.

– Эх, имел бы я доступ к телу, сам бы провел вскрытие, – вздохнул Душан.

– Ты что, врач? – заинтересовался Радован.

– Фельдшер. Был когда-то.

– Да кто бы тебя пустил, – усомнился Радован.

– В том-то и дело, – согласился Душан. – Но если заплатить – пустили бы. Теперь за деньги можно все.

– У тебя и денег столько нет.

– Но если бы были…

– А ты разве умеешь? – спросил Радован.

– Бывал в морге, когда учился.

– А сам делал?

– Приходилось пару раз, – ответил Душан.

Оба мрачно замолчали.

«Вот оно! – понял Филатов. – Сейчас – или никогда!» Он встал и сделал шаг к соседям, еще плохо понимая, что будет делать дальше. Как-то надо было их убедить, не выдавая себя. Дать денег. При себе у него было немного, но можно снять в банкомате. Правда, нужно будет проследить, чтобы они сделали работу, а не скрылись с деньгами. Ох, зря он все это затевает! Риск-то какой! Международный скандал обеспечен, если они попадутся. Или не зря?

Видимо, вся гамма чувств отразилась у Филатова на лице, потому что соседи с удивлением на него уставились. Душан умолк на полуслове.

В эту секунду у Филатова в кармане зазвонил телефон. Звонок вернул его к реальности. Он достал трубку. На дисплее высветился незнакомый местный номер. «Кто бы это мог быть?» – подумал Филатов. Он не стал отвечать и сбросил звонок. Опять сел на свое место и залпом допил глинтвейн. Телефон запиликал снова. Номер на дисплее был тем же. «Настырный», – подумал Филатов и опять не стал отвечать.

Телефон тем временем умолк, и Филатов обрадовался: «Может, угомонился уже?» Но тут же возникли сомнения. А вдруг это звонит зампред Соцпартии? Вдруг он все обдумал, согласился с доводами Филатова и уже готов провести повторное вскрытие? «Да, но номер-то мой у него откуда? – усомнился Филатов. – И зачем я ему на вскрытии?»

Услужливое воображение тут же подсказало ответы. Номер могли дать коллеги по Думе, а на вскрытии он нужен как свидетель, представитель другого государства для придания комиссии международного статуса.

Филатов не знал, бывают ли на вскрытиях свидетели, но мысль показалась ему правдоподобной. Вполне возможно, что и бывают. И он тоже мог бы поприсутствовать для порядка. Конечно, процедура не из приятных, но он не был слишком впечатлительным и не боялся подобных зрелищ. Надо – так надо.

Когда телефон зазвонил в третий раз, он уже не удивился. Он был готов к этому звонку. Более того, если бы его не последовало, он перезвонил бы сам и спросил, кто и зачем до него добивался.

– Добрый вечер! – сказал в трубке незнакомый голос по-русски. Филатов тут же понял, что ошибся – это не был зампред Соцпартии и даже не его помощник. Но может, кто-то из их людей?

– Добрый, – осторожно ответил он. – Слушаю вас.

– Я хотел бы с вами встретиться и обсудить один вопрос, – сказал незнакомец.

– А кто вы? – спросил Филатов, воспрянувший духом на словах «один вопрос».

– Меня зовут Милош, я заместитель министра внутренних дел Сербии.

«Ох, ничего себе! – едва не вырвалось у Филатова. – Чем же это я заслужил внимание такого высокого чиновника? Вроде бы ничего еще не нарушил. А ведь чуть было не собрался».

– А чему обязан? – сдержанно осведомился он.

В трубке послышался короткий смешок.

– Вы не волнуйтесь, сущие пустяки. Дело личного характера. Если вы не возражаете, я подожду вас в холле гостиницы.

– Какой гостиницы? – попытался уклониться от встречи Филатов, понимая, что на прежних планах теперь придется поставить крест.

– «Москва», какой же еще? – удивился Милош. – Или вы переселились в другую?

– Нет, не переселился, – ответил Филатов, удивленный его осведомленностью.

– Ну вот и хорошо, – сказал Милош. – Я буду ждать вас в холле. Вы скоро приедете?

– Я? – Филатов огляделся с чувством некоторой растерянности. – Не знаю, сколько понадобится времени, чтобы добраться до гостиницы.

– А вы сейчас где? – спросил Милош.

– В центре, – уклончиво ответил Филатов, все еще надеясь, что Милош передумает и отвяжется от него со своим личным делом.

Но тот и не собирался этого делать.

– Где именно?

– Не знаю. Я не так хорошо ориентируюсь в Белграде.

– Ну что там есть приметного? Вывеска или дом? Какая улица?

Филатов помедлил. Оставалась последняя возможность отвязаться от незваного нового знакомца – нажать отбой. Потом можно сказать, что разрядилась батарейка. Но если тот действительно такой большой полицейский чин, то место его нахождения вычислят в мгновение ока – по сигналам с базовых станций. Несколько полицейских отрядят на его поиски и тут же найдут.

Эх, не надо было отвечать на звонок. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Ничего уже сегодня у него с этими мужиками за соседним столом не получится. Но может, оно и к лучшему? Слишком уж много факторов риска. И риск слишком высок. Да же если бы затея с повторным вскрытием удалась и в результате обнаружилось нечто такое, что скрыли голландские врачи, пришлось бы потом открыть карты и рассказать, как были получены данные. Вот тут-то и возникли бы претензии лично к нему за нарушение закона в чужой стране. Правда, все могло бы снивелироваться разгоревшимся скандалом вокруг смерти Слободана. Но это только в том случае, если бы подозрения о причине смерти подтвердились. А если нет? Ведь не дураки же они там, в Гааге. Если и были какие следы в теле, все уже давно уничтожено и вычищено. Получите – распишитесь. Нет, не стоило ему идти на такой риск при заранее неочевидном результате. Да вот хотя бы той же охране в Музее революции веры нет. Возьмут деньги, пустят их, а потом сами же и вызовут полицию. Мол, я не я, и хата не моя. Такие вещи нужно делать официально, со всеми возможными разрешениями и соблюдением формальностей. Это проблемы сербов, пусть сами с ними и разбираются. Если им не надо, то почему должно быть надо ему, Филатову? Он здесь просто гость, и не более того. Его дело маленькое – проводить в последний путь Слободана, выступить с краткой речью и улететь домой.

Филатов обреченно вздохнул и сказал:

– Вот вижу вывеску «Русский царь».

– Понятно, – сказал Милош, и Филатову показалось, что в голосе у того исчезла какая-то скрытая напряженность.

Похоже, он до последней минуты боялся, что Филатов захочет избежать встречи. «Важное, значит, у него дело, – подумал Филатов, – раз так переживает. Что же это может быть? И главное – зачем оно мне? Зачем мне вообще сдался этот Милош?»

Дома он не стал бы пренебрегать таким знакомством, но в чужой стране все эти связи были ни к чему. Он чувствовал, что вряд ли еще когда в будущем ему доведется побывать в Сербии. Времена изменились, новое руководство страны будет все больше тянуться к Западу и отдаляться от России. Хотя кто знает? Никогда не говори «никогда», как любят повторять англичане.

– Я пришлю за вами машину, – сказал Милош, – чтобы вам не пришлось плутать. Она будет через пять минут. Стойте, пожалуйста, у входа.

Филатов расплатился и пошел к выходу. Сербы за соседним столиком, прислушивавшиеся к его разговору по телефону, тоже засобирались. До них дошло, что никакой он не француз, а русский, причем не простой турист. Они же наболтали тут много лишнего, и лучше будет им уйти.

Машина действительно прибыла через пять минут. Это был черный БМВ седьмой серии с синей мигалкой на крыше. Водитель с цепким взглядом полицейского вышел из кабины, тут же высмотрел Филатова и помахал ему рукой.