Текст книги "Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]"

Выйдя в коридор, он увидел Никиту. Рядом с ним стояла веснушчатая девушка.

– Феня, домработница Богачевых, – представил ее Никита. – Катаемся с ней на трамваях, вдруг она узнает кого-нибудь из налетчиков? Представляешь, глупая девчонка, сразу же уехала в деревню, как будто мы там ее не найдем!

– Нашли, – прошептала Феня. – На мою погибель.

– Ладно, барышня, – рассмеялся Никита. – Нам с вами о погибели говорить рано. Мы еще с вами поживем и общими силами негодяю Пантелееву нос утрем!

– В случае чего – на рожон не при, – предупредил Коля. – Сам знаешь – Пантелеев не новичок, чуть что, – и будешь с дыркой. С девчонкой поаккуратнее. Сдается мне, от нее больше крику будет, чем толку.

– Хорошо, – улыбнулся Никита. – На скорую встречу с Пантелеевым я как-то не надеюсь. Как твои занятия?

– Читаю Соловьева, – сказал Коля. – Уже второй том. Честно признаться, даже подумать не мог, что русская история сплошь заполнена уголовниками.

– Эк куда тебя метнуло, – Никита весело толкнул Колю в плечо. – Осади, не с того боку подходишь. Хотя, если, скажем, взять Грозного или Годунова, то в чем-то ты и прав. Ладно, вечерком зайду, поспорим.

Никита схватил Феню за руку и потащил вниз по лестнице. Она хихикала и упиралась. Коля проводил их взглядом и пошел обедать. В столовой, пока официантка отрывала талоны и ходила за борщом и кашей со свиным жиром, Коля сидел и думал, что Никите давно уже пора поступать в университет и серьезно учиться. «Скажу ему об этом твердо», – решил Коля. Если бы он только знал, что ни вечером, ни на следующий день он уже ничего не скажет Никите. А в разговоре с Бушмакиным горько заметит: «Надо было мне с этой Феней ехать. У меня в наружном наблюдении опыт, и реакция хорошая. А Никита в этом всегда был слабоват…» – «Да, – ответит Бушмакин, – мы допустили ошибку…»

А Никита, между тем, решил проехать с Феней по 14-му маршруту. Они сели в трамвай. Народу было немного. Трамвай свернул с Забалканского на Сенную площадь и загромыхал по Садовой. Никита стоял на задней площадке моторного вагона и внимательно наблюдал за Феней. Она о чем-то оживленно болтала с кондукторшей. «Вот негодница, – подумал Никита. – Нашла время…» Он уже хотел было одернуть Феню, но в этот момент в трамвай вошел… Пантелеев. Бандит был в длинной шинели, с портфелем в руках. Никита замер. Теперь он молил судьбу, чтобы Феня продолжала разговаривать с кондукторшей и не увидела Пантелеева. «Надо же, – радовался Никита. – Вышли за случайной удачей, за любым паршивым сообщником, любому дерьму были бы до смерти рады, а тут „сам“ пожаловал! Козырной туз собственной персоной. Все, голубчик, отгулял…» Никита начал осторожно продвигаться по вагону. «Сейчас подойду к Фене, спокойно, с улыбочкой, велю ей идти домой. На следующей он не выйдет – из-за одной короткой остановки не стал бы садиться. Значит, как только она испарится, – еду с ним, выхожу следом и в укромном месте – мало ли, может, стрелять придется, – беру его…» Никита подошел к Фене и уже было открыл рот, как вдруг Феня увидела Пантелеева и отчаянно завопила:

– Ратуйте, православные! Это он! Он! Узнала я его!

– Дура, – вслух выругался Никита и бросился к Пантелееву.

– Держи его! – вопила Феня. – Хватай!

Пантелеев пятился к площадке вагоновожатого. Пассажиры пропускали его, мертвея при одном взгляде на маузер.

Вагоновожатый оглянулся и резво перевел руку динамо-машины – трамвай рванулся вперед. «Хоть этот понял, – с теплотой подумал Никита. – На быстром ходу Пантелеев не спрыгнет…»

– Стой! – Никита обнажил кольт.

Пассажиры шарахнулись в стороны.

«Нельзя, нельзя стрелять, – лихорадочно соображал Никита. – Женщины его перекрывают, задену наверняка».

– Стой! – снова крикнул он. – Бросай оружие!

Пантелеев криво усмехнулся, наклонился к вагоновожатому, что-то сказал – из-за грохота Никита не услышал, что именно, но понял, что бандит приказывает сбавить скорость.

– Быстрее, товарищ! – крикнул Никита. – Иначе он уйдет!

Пантелеев поднял маузер к виску вагоновожатого. Тот растерянно посмотрел на Никиту и сбавил скорость. Пантелеев ударил вожатого рукояткой пистолета по голове и резко крутнул ручку динамо-машины. Трамвай дернулся и встал. Пассажиры с криком попадали. Никита с трудом удержался на ногах, бросился вперед и спрыгнул с подножки следом за Пантелеевым. Тот выстрелил. Пуля с визгом прошла над головой Никиты. Где-то зазвенело разбитое стекло. «В окно попал, гад – догадался Никита. – Не убил бы кого…»

Пантелеев уходил проходными дворами Госбанка. Он мчался, делая длинные скачки, словно взбесившаяся лошадь, которая из последних сил пытается уйти от стаи волков. Никита не отставал. Он не отвечал на выстрелы Пантелеева, понимая, что стрельба на улицах города опасна, а главное – бандита во что бы то ни стало нужно взять живым.

Пантелеев свернул за угол дома. Никита в горячке не сообразил, что теперь нужно проявлять максимум осторожности, и вылетел за угол, не останавливаясь. И тут же получил две пули в живот – Пантелеев стрелял в упор. Никита попытался поднять кольт и выстрелить, но не смог, не хватило сил. Уже гаснущими глазами успел он увидеть, как наперерез Пантелееву бросился человек в форме охраны Госбанка. Никита узнал его: это был сосед Коли – Бирюков.

– Осторожнее! – крикнул Никита, но Бирюков не услышал. Пантелеев трижды нажал на спусковой крючок. Трижды выплеснулось из вороненого ствола короткое пламя, и, сделав несколько заплетающихся шагов, Бирюков упал. Пантелеев подобрал его наган, нагнулся к Никите. Тот был мертв.

…Вечером к Кондратьевым зашел Ганушкин, остановился на пороге:

– Добрый был мужик… Когда похороны?

– Завтра, – с трудом сказала Маша и зарыдала.

Коля попытался ее успокоить, но не смог. С тоской посмотрел на Ганушкина:

– Слышь, Ваня, мне на работу надо. Ты посмотри здесь.

– Не сомневайся, – с готовностью отозвался Ганушкин. – Мы с Таей посидим, ты иди.

Коля шагнул к дверям, и вдруг Маша бросилась к нему, повисла на шее:

– Не пущу! – срываясь на визг, закричала она. – Тебя тоже убьют, Коля! Я не хочу, не хочу, чтобы тебя… несли… Музыки этой… страшной… не хочу!

Коля молча оторвал ее руки от своих плеч, кивнул Ганушкину и ушел.

…Бушмакин сидел за столом, опустив голову на большие, узловатые, серые от намертво въевшейся металлической пыли руки. Увидев Колю, сказал:

– Жалко Никиту… Молодой совсем… Голова светлая.

– Разрешите доложить суть дела. – Коля отвернулся.

Бушмакин недоуменно взглянул на него и понял: Коля сдерживается из последних сил, чтобы не разрыдаться.

– Дамочка установлена, – докладывал Коля. – Мы с Колычевым продумали подходы к ней. Я должен представиться ей спекулянтом-лотошником. Для этого нужен товар. Я говорил с пятой бригадой. Они считают, что нужен шелк с цветами. Самый большой дефицит.

– Достанем, – кивнул Бушмакин, помолчал и добавил: – Похороны завтра.

«Похороны, – про себя повторил Коля. – Вчера разговаривали с ним на лестнице… Он был живой, здоровый, улыбался и шутил. Об истории обещал поспорить. А теперь – похороны… И Бирюков… На вид совсем не храбрец, а на тебе. Не задумываясь, пошел на такого волка. Скольких еще положат эти сволочи.

Но все равно, рано или поздно мы вырвем ядовитое жало профессиональной преступности – пусть ценой собственной жизни, но мы его вырвем».

– Я не приду, – хмуро сказал Коля. – Я должен работать, батя.

* * *

Маша вернулась с кладбища заплаканная, опустошенная. Села на продавленный диван – три дня назад его притащил Бирюков «в подарок», как он выразился; «а то больно смотреть, как вы свои молодые кости по жесткому паркету разбрасываете», – шутливо добавил он.

– Ты думаешь, я снова буду плакать, – мертвым голосом сказала Маша. – Нет, извини, Коля. Когда гробы опускали в землю, я приказала себе: «Все кончено, Мария. Это не для тебя».

– Что кончено и что не для тебя? – сухо спросил Коля.

– Я изломанная интеллигентка в шляпе и очках. Я хотя бывшая, но все же дворянка. Принцесса на горошине, если угодно! Я не могу сидеть и ждать, пока мне сообщат, что ты убит или… принесут тебя сюда и положат на стол!

– У нас нет стола, – улыбнулся Коля.

– Перестань шутить! – крикнула Маша. – Хватит!

– Что ты предлагаешь?

– Или меняешь работу или… жену!

Коля посмотрел на нее долгим взглядом.

– Ты помнишь? «Ты, невеста, обещаешь мужу твоему вечную любовь, верность и послушание во всем». Или забыла?

– Мы не венчались, не передергивай!

– А в душе ты этих слов не произнесла? – с укором спросил Коля.

Маша отвернулась и заплакала.

– Ты знаешь… как со мной разговаривать, – сквозь слезы прошептала она.

– Потому что я люблю тебя, – просто сказал Коля.

Он переоделся на специальной квартире уголовного розыска: нужно было избежать нежелательных встреч со знакомыми по дому и по работе – только абсолютная секретность обеспечивала успех операции.

Когда Коля выходил из ворот дома, в котором была спецквартира, дворник ткнул его черенком метлы:

– Вали отсюда, коробейник чертов! От вас одни скандалы с милицией.

– Ладно, дядя, не разоряйся, – сдерживая радость, сказал Коля. – Ухожу.

Дамочка жила на Саперном, в огромном доме с двором-колодцем, прикрытым мутным квадратиком неба. По плану Коля должен был появиться во дворе открыто, с расчетом на естественное любопытство «объекта», а уж потом, после первого поверхностного контакта, заинтересовать «объект» дефицитным шелком с цветами. Этот шелк еле выпросили работники пятой бригады у какого-то сочувствующего нэпмана…

Коля миновал подворотню, остановился и обвел взглядом черные глазницы окон. Пусто… «Ничего, сейчас я вас растрясу», – подумал он и хрипло закричал:

– А вот товар нележалый! На любой глаз, на всякое желание! Продаю за деньги советские, меняю на консерву мериканскую! Налетай, подешевело!

Этот странный текст два дня сочинял для Коли весь отдел. Сотрудники пятой бригады выслушали и подтвердили, что для петроградского разносчика средней руки текст этот безукоризнен.

И в самом деле – захлопали окна, а через минуту Колю уже окружила галдящая толпа. Расхватывали пакетики с солью, перцем, сахарином, содой. Коля едва успевал считать деньги. Не прошло и пяти минут – расклад опустел, разобрали все подчистую.

А нужной женщины не было…

Коля смял деньги, с трудом запихнул их в карман. Начал завязывать мешок.

– Чего-то у тебя к деньгам привычки нет, – послышалось густое контральто.

Коля поднял голову. Она! Глазки прищурены, руки уперлись в бедра, покачивается.

– Проходите, дамочка, нету больше ничего, – неприветливо бросил Коля и, закинул мешок за спину, повернулся, чтобы уйти. Расчет оказался верным – Коля с первого же взгляда правильно определил сущность этой бабы: жадна, любопытна, нагла.

– Не спеши, соколик, – пропела она ласково. – В мешке-то чего?

– Не про вашу честь, дамочка, – презрительно взглянул на нее Коля. – Вам, небось, нужны спички, соль или то, чем травят моль? – он улыбнулся.

– Хам, – сощурилась она. – Барахольщик. Деревня.

«А про деньги она верно заметила… – подумал Коля. – Надо будет это учесть. Остроглазая, стерва».

– Ну, глядите, – со значением сказал Коля и вытащил из мешка уголок цветного шелка.

Глаза женщины вспыхнули, как у кошки в темноте.

– Почем? – Она схватила край отреза, стала мять, изучать.

– Первеющий сорт, – гнул свое Коля. – Из царских запасов, между прочим.

– К тебе как попало? – Она подозрительно посмотрела.

– Имею связь во дворце, – сказал Коля. – Так что?

– Дам втрое против магазинной цены.

– Себе возьмите, – хмыкнул Коля. – Деньги нынче – бумага для сортира. И вообще, хотите обсудить – идемте куда-нибудь, не место здесь.

– И то, – кивнула она. – Вали за мной.

Поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру. Коридор был уставлен сломанными стульями, дырявыми матрацами и ящиками. На стене висели два велосипеда.

– Хорошие машины, – с уважением покосился на велосипеды Коля. – Продайте!

– Не мои, – буркнула она. – Я сюда вселённая, понял? Как трудящаяся, одинокая женщина, стоящая на платформе советской власти, понял?

– А кто здесь до революции жил? – спросил Коля.

– Адвокат один, – равнодушно сказала она, но Коля заметил, как она с трудом, проглотила комок, и острый ее кадык двинулся сначала вверх, а потом вниз.

«Врешь, – с удовлетворением подумал Коля. – Этот „какой-то“ адвокат тебе не чужой». И вдруг Коля решился на очень рискованный шаг. Тихо и очень равнодушно он спросил:

– Муж ваш?

Она дико посмотрела на него, и Коля понял, что в следующую секунду она вцепится ему в лицо.

– Тихо, – Коля улыбнулся. – Нервничаете вы, не привыкли еще. Вот я и угадал. Хорошо, что я, а не легавый, ясно вам?

– Ясно. – Она глубоко вздохнула. – Спасибо тебе, учту. А почему же ты деньги мнешь и комом в карман кладешь? Словно вчера за лоток взялся?

– Ну, не вчера, – сказал Коля, – а с месяц будет. Нет еще привычки.

– А раньше чем занимался? – Она смотрела на него, не отводя взгляда.

«А вот этот случай мы не предусмотрели, – молнией пронеслось в голове у Коли. – Нужно что-то придумать. С ходу…»

– Соображаешь, чего наврать? – насмешливо спросила она.

– Соображаю, могу ли тебя обвести.

– Блатяк? – продолжала она. – Куликаешь?

– Был, – кивнул Коля. – По-свойски куликаю, само собой…

– Чего бросил? Завязал?

– Мусора в Москве на хвост сели, пришлось уходить, на время решил заначиться, другим заняться…

Она задумалась:

– С кем в Москве работал?

– С Берендеем Кутьковым, если слыхала о таком.

– Их всех взяли? – она хорошо разыграла недоумение.

– Не всех… – Коля тяжело посмотрел на нее. – А ты почем знаешь нашу жизнь? Или твой аблакат «Иваном» был?

– Почти угадал, – кивнула она. – Однако что это мы на пороге стоим? Хорошо еще, что квартира пустая, все соседи на службе. Ты проходи в комнату, не стесняйся…

Когда вошли, она тщательно закрыла дверной замок.

– Так спокойнее…

Коля огляделся. Вокруг торчали бесконечные полочки, а на них – статуэтки, чашки, хрустальные вазочки.

– Летошний год взяли мы с Кутьковым одну такую хазу… – сказал Коля. – Тоже всего было полно.

– Ну и что? – она поставила на стол бутылку с мутным самогоном и тарелку с солеными огурцами.

– Побили все на куски, – равнодушно сообщил Коля. – Берендей – он такой.

– Выпей и закуси, – она пододвинула ему тарелку и бутылку. – Сколько здесь? – Дамочка начала снова мять и щупать материал.

– Двадцать аршин… Чего-то мне неспокойно. Ровно бы, за стенкой кто-то есть.

– Никого нет, – ответила она быстро, и Коля понял, что врет.

«И карточку пантелеевскую надо на место вернуть… А как? – думал Коля. – Она ведь не выходит из комнаты. И не выйдет. А если в соседней кто-то есть, да еще в стене дырка, – мне фотку не положить, голову потеряю. Как же быть?»

Он опрокинул рюмку, захрустел огурцом.

– Консервы возьмешь? Сахарин? Муку? – спросила она.

– Этого у нас у самих в отвал. Нам бы… – Коля поискал глазами и снял со стены старинную, изукрашенную перламутром гитару с роскошным голубым бантом.

– Мальчик играет? – улыбнулся он. – Если бы девочка, бант розовым должен быть…

– Все-то ты знаешь, – посмотрела она недобро. – Не подавился бы – от излишка знаний.

– Мы не подавимся, мы – Берендея Кутькова выученики, – гордо сказал Коля и ударил по струнам:

 
Перебиты, поломаны крылья.
Тяжкой думою душу свело.
Кокаином – серебряной пылью
Все дороги мои замело…
 

Коля отложил гитару:

– Поняла, на что шелк сменяю?

– Тебе зачем? Сам нюхаешь или кому сбываешь? – спросила она.

– Коммерческая тайна. Я же не интересуюсь, откуда у вас, сочувствующей советской власти женщины, марафет? А?

– Язва ты, – усмехнулась она. – Черт с тобой, дам. Понравился ты мне. Люблю огромных мужчин.

Она томно потянулась. Коля испуганно вскочил, схватил мешок:

– Давай к делу, дамочка. Некогда мне.

– А я тебе разве не дело предлагаю? – Она придвинулась к нему.

Коля оцепенел. Он понимал, что в данной ситуации ему не миновать объятий адвокатши. Если ее оттолкнуть – развалится, лопнет, как мыльный пузырь, с таким трудом и риском налаженный контакт, а вместе с контактом провалится, не начавшись, операция по ликвидации Пантелеева. «Вот и решай… – лихорадочно соображал Коля. – Что делать и чем пожертвовать – чистотой взаимоотношений с Машей или поимкой Пантелеева…»

– Что-то ты темнишь, – сказала она. – Почему не хочешь? Не нравлюсь?

Коля подошел к прикроватной тумбочке, на которой стояли фотографии в рамочках, и незаметно уронил на столешницу фотографию Пантелеева.

– Нравишься, – повернулся он. – Не на того только нарвалась. Я, мать, не кобель, поняла? Сначала хахалей своих прогони, а потом видно будет! – И Коля яростно швырнул ей в лицо карточку Пантелеева.

Она послушно подобрала ее с пола и почти с нежностью посмотрела на Колю.

– Ревнивый, – сказала она грудным голосом. – Я о таком всю жизнь грезила. Муж у меня, видишь ли, дубина был. Совсем бесчувственный, не горячий совсем. А ты, я вижу… – она скрипнула зубами.

Коля схватил мешок, пулей вылетел в коридор.

– Марафет забыл, – зашипела она ему вслед.

Коля вернулся, схватил пробирку с белым порошком и наткнулся на ее колючий, вопрошающий взгляд.

– Я ждать буду. – Она жарко дохнула ему в лицо, но Коля вдруг поймал себя на том, что не верит ей. «Слова любовные, а глаза холодные, – подумал он. – Здесь что-то не чисто».

– Ровно через три дня жду, – сказала она. – Не забудь.

…Коля не ошибся. Едва закрылась за ним дверь, как из соседней комнаты вышел Пантелеев, задумчиво взглянул на адвокатшу:

– Рисковая ты, Раиса.

– Я подумала: если он из легашей – тебе надо самому посмотреть. Ты ведь бывший… – она усмехнулась.

– Не шути этим. Леня этого не любит, – сказал Пантелеев тихо, и она осела под его взглядом, словно вдруг напоролась на безразличные глаза гадюки.

– Я его пока не понял, – продолжал Пантелеев. – Да это и не важно – рисковать мне нельзя. В следующий раз придет – пусть за ним наши протопают. Легавый – в канал его. А не легавый… все равно в канал. На всякий случай. Береженого и бог бережет. Я, Раечка, год назад наплевал бы на этот, как бы сказать, юридический казус. Год назад, но не сегодня. Они, суки, растут на глазах, понимаешь? Оперативное мастерство у них растет. Кое в чем они теперь и сыскную полицию переплюнут. Делай, как сказал.

Через час Коля уже докладывал на оперативном совещании о результатах своего визита.

– Сделаем засаду, и как только появится, – возьмем, – потер руки Вася. – Чувствую я, что отгулял наш бывший сослуживец, трясця его матери!

– Не юродствуй, – оборвал Васю Бушмакин. – Оперативно неграмотное предложение.

– Почему? – обиделся Вася.

– Вы, Василий Дмитриевич, мерите аршином трехгодичной давности, – заметил Колычев. – Тогда юнкеров так ловили, мальчишек. А теперь мы имеем дело с профессионалом по двум линиям: и уголовной и нашей. Это никак нельзя сбрасывать со счетов!

– Коля должен выявить круг своей дамочки, – сказал Гриша. – Выйти на Пантелеева. Обставить его. Тогда – все. Рви яблочко, оно созрело.

– Верно, – кивнула Маруська. – Но как быть, если Пантелеев действует? А это значит – убивает! Вот сводка. Двадцать четвертого Пантелеев ограбил артельщика телеграфа и убил. Двадцать шестого – совершил налет на квартиру врача Левина. Всех убил! Ты, Григорий, не лекцию в академии читаешь, ты на работе, между прочим! Нет у нас времени на все эти опер премудрости. Действовать нужно просто и быстро. В чем-то Василий прав, я так считаю!

– Позвольте, я скажу. – Коля встал. – Отношения с этой бабой у меня без пяти минут… самые горячие… Ты, Маруська, не волнуйся, я подлость Маше не сделаю, это я просто для сведения вам сказал, чтобы вы знали, как мне сладко.

– Если дело требует, – ухмыльнулся Вася.

– Я свою жену люблю и на это не пойду! – взорвался Коля. – Стыдно тебе шутить этим, Василий!

– А я чего? Я ничего, – стушевался Вася.

– Тебя никто не заставляет. Это… ну, в общем, ясно, – покраснел Бушмакин. – Используй ситуацию, вот и весь сказ. Понял? Свободны все.

– У меня два слова. – Колычев внимательно посмотрел на Колю. – Я, Коля, сижу и анализирую ваш рассказ – он очень красочен и подробен, словно я сам там побывал. Я эту… потаскушку хорошо знаю, я вам докладывал, помните. Так вот: у вас не возникло ощущения, что она… ну, скажем, неискренна? Не договаривает чего-то?

– Возникло, – кивнул Коля. – Именно так, как вы говорите. Я ушел с уверенностью, что она мне не очень поверила.

– Вы договорились встретиться через три дня? Идите к ней завтра же!

– Какие у вас основания? – спросил Бушмакин.

– Если Коля прав – через три дня она будет готова. К чему? Не знаю. Но уверен, что Колю ждет не слишком приятный сюрприз. Нужно ее опередить.

– Предлог? – спросил Коля.

– Случайно вам достались бриллиантовые серьги. Их нужно немедленно реализовать.

– Ничего себе, – вздохнул Бушмакин. – Бриллиантовые… Да мы шелк едва достали!

– Коля познакомился со мной в тот момент, – сказал Колычев, – когда бандиты хотели отобрать у моей жены бриллиантовые серьги. Помните, Коля?

Коля кивнул, уже догадываясь, куда клонит Колычев, и не ошибся. Колычев положил на стол черную, обтянутую кожей коробочку.

– Вот, товарищ начальник, – улыбнулся он. – Это то, что нужно.

Бушмакин открыл коробку. На черном бархате сверкнули крупные камни.

– Не-е-е… – Бушмакин закрыл коробку и пододвинул ее к Колычеву. – Мы не можем это принять.

– Неужели жизнь человека дешевле этой мишуры? – тихо спросил Колычев.

– А… Елизавета Меркурьевна? Жена ваша? – уже сдаваясь, спросил Бушмакин.

– Елизавета Меркурьевна произнесла по этому поводу те самые слова, которые я только что вам процитировал, – витиевато сказал Колычев.

Коля пришел домой и без сил повалился на диван. Маша вытащила у него из-за пояса кольт, положила на подоконник. В дверь заглянул Ганушкин, вслед за ним – Тая.

– Вот какое дело, – сказал Ганушкин виновато. – Я, конечно, понимаю, но жизнь – она свое берет. Ты, Маша, сказала уже?

– Нет, – Маша отрицательно покачала головой. – Ему не до меня…

– Что такое? – безразлично спросил Коля.

– Да исполком комнату Бирюкова решил вам отдать, – выпалила Тая. – Вот радость-то!

– А Егор Кузьмич намекнул мне, что у них с Таей ожидается прибавление семейства, – улыбнулась Маша.

– Ну и берите эту комнату! – почему-то обрадовался Коля. – Нам она все равно ни к чему.

– А если у вас дети будут? – неуверенно сказал Ганушкин.

– У нас? – грустно произнесла Маша. – Вы, как говорила одна моя знакомая дама, с меня смеетесь!

– Ни к чему нам дети, – буркнул Коля. – Пока ни к чему, – поправился он. – Вот построим новое общество – тогда.

– Бабы – они при любом обществе хотят рожать, – саркастически заметила Тая.

– Будет, будет тебе, – оборвал ее Ганушкин. – Лучше скажи спасибо Николаю и Маше и айда – им отдохнуть надо.

– Покой нам только снится, – вздохнула Маша.

Ганушкины ушли. Маша села рядом с Колей на диван:

– Когда мы последний раз виделись, горе мое?

– Позавчера, кажется, – виновато сказал Коля. – Или нет?

– Господи, – Маша погладила его по голове. – Я все время задаю себе вопрос: зачем мне такой муж, как ты? Есть будешь? – Она открыла деревянный, некрашеный шкафчик, поставила на стол хлеб, картошку и лук. Коля подошел к столу, отломил кусок хлеба.

– Ты на меня обиделась? Когда я о детях сказал?

– Нет. – Маша отвела глаза. – Я понимаю…

– Обиделась, – кивнул Коля. – Ты вот что пойми: меня могут убить в любую секунду. Я знаю, что слабая женщина сказала бы: «Умрешь ты, останется твой сын, твое продолжение». А ты что скажешь?

– «Женщина для мужчины – цель. Мужчина для женщины – средство», – процитировала Маша. – Так утверждал, один философ.

– Какое средство? – не понял Коля.

– Простое. – Маша улыбнулась. – Мы не можем пока еще рожать детей сами по себе… Я цель для тебя или… средство?

– Цель, Маша, и ты это знаешь. Я люблю детей, но я бы не хотел, чтобы наш ребенок остался сиротой. Мы молоды, подождем, ладно?

– Не уговаривай. – Она взъерошила ему волосы. – Я люблю тебя, Коля, тебя, а не отца своего будущего ребенка. Если бы меня сейчас слышали другие женщины, они бы сказали, что я – выродок!

Коля сжал ей руки:

– Я знаю, почему ты так говоришь. Ты обманываешь себя, и меня пытаешься обмануть – мы ведь оба больше всего на свете хотим, чтобы у нас был сын! Но ты поняла меня, и этого я никогда не забуду!

– Ешь, – Маша уткнулась в тарелку. – Поймал своего бандюгу?

– Пока еще нет. Да, у нас объявление висит – поход в кунсткамеру. Руководитель – товарищ Кондратьева М.И. Это не ты ли?

– Надо держать марку, – скромно улыбнулась Маша.

– Наши и так называют тебя «сокол наш, Марь Иванна». А ты разве сокол?

– Соколиха, – сказала Маша. – Последние несколько дней от тебя, мил друг, пахнет духами «Жасмин»… Его употребляют уличные женщины, дорогой…

– А ты откуда знаешь? – густо покраснел Коля.

– Внеси предложение установить в уголовном розыске душ. И перед уходом домой всем в обязательном порядке мыться. Особенно всяким безобразникам, вроде тебя.

– Ладно, – примирительно сказал Коля. – А насчет комнаты этой – напиши заявление в исполком: пусть Ганушкиным ее отдадут, им нужнее.

На следующее утро Коля снова переоделся и направился к Раисе.

В эти же минуты Пантелеев встретился на одной из своих конспиративных квартир с Сеней Милым.

– Есть у меня предчувствия, – сказал Пантелеев, – что этот хмырь болотный явится к Рае вот-вот… А уж через два дня – железно. Твоя задача: сесть во вторую комнату, все прослушать и запомнить. А как он от нее уйдет – проводить до укромного места и перо в бок. Только тихо.

– Об што рэчь… – лениво протянул Сеня. – Вы меня знаете, гражданин начальник. Бывший… – ухмыльнулся он.

– Ну! – Пантелеев поднял руку и хотел ударить Сеню, но натолкнулся на изучающий взгляд и раздумал. «Исполнитель нужен, – подумал Пантелеев. – Ударю, – он уйдет. Не самому же в пекло лезть. А за шуточку – придет время, я с ним сполна рассчитаюсь».

Сеня ушел от Леньки почти в тот самый момент, когда Коля покинул спецквартиру УГРО. Именно поэтому случилось так, что они чуть ли не одновременно подошли к дому Раисы, только Коля шел от Надеждинской, а Сеня – от Преображенской.

Коля первым увидел Сеню. Тот шагал вразвалку, не спеша. Коля сразу же узнал и схватился за кольт. И тут же, отпустив рукоятку револьвера, подумал: «Я переодет, он меня не узнает. Пройду за ним, а там видно будет».

Сеня приближался. Вот он поравнялся с Колей и скользнул по нему равнодушным взглядом – мало ли разносчиков шатается по Петрограду? Коля тоже миновал его и уже было вздохнул с облегчением, как вдруг его чуткие, натренированные уши уловили слабое щелканье спускаемого предохранителя. Коля даже успел определить по звуку, что это был браунинг. Он метнулся к стене, и в ту же секунду хлестко ударил выстрел, пропела пуля и донесся Сенин крик:

– Пришью, гад! Срисовал я тебя, падла!

Два выстрела подряд… Пули выбили штукатурку у самой головы. Коля выдернул кольт из-за ремня и, не целясь, от живота, выстрелил три раза… После московских стычек с Кутьковым Коля каждую свободную минуту забегал в служебный тир и стрелял до тех пор, пока в голове не начинало звенеть, а рука переставала чувствовать рубчатые щечки кольта… Он знал свое дело. Сеня схватился за живот и с воем по стене сполз на тротуар. Рядом упал вороненый браунинг. «Убил… – вяло подумал Коля. – Встретились через столько лет, и сразу я его убил. Нельзя было не убить. Улица… Вон сколько прохожих. Он стрелял. Мог ни в чем не повинных людей положить…» Коля подбежал к Сене:

– Где Ленька, говори!

Сеня посмотрел мутнеющими глазами и протянул Коле правую руку. Пальцы были сложены в кукиш. Сеня дернулся и бессильно уронил голову на асфальт…

Послышались трели милицейских свистков, подбежали три милиционера с наганами в руках. Старший бросился к Коле, но, увидев удостоверение и значок УГРО, спросил:

– В чем дело, товарищ начальник? Нужна помощь?

– Оставьте одного человека для охраны, второй пусть вызовет наших, – сказал Коля, – а мы с вами – в этот дом. Возможно, тут Пантелеев.

Старший провернул барабан нагана, проверяя патроны.

– Сделаем, – коротко ответил он. Потом отдал необходимые распоряжения своим товарищам и побежал следом за Колей. На ходу они осмотрели черный ход – никого. Бегом поднялись на пятый этаж, Коля покрутил флажок звонка.

– Кто там? – заспанным голосом спросила Раиса.

– Свои, радость моя, – отозвался Коля.

– Почему не вовремя? – подозрительно осведомилась она из-за дверей.

– Дело есть… – Коля подмигнул милиционеру. – Камушки нашел речные, прозрачные, по случаю, срочно надо назад в речку кинуть, да кого попросить – не знаю, – зачастил Коля. И тут же подумал, что из-за несвоевременного Сениного визита серьги Колычевых больше не нужны и, слава богу, потому что такие серьги охотно купит любой нэпман и заплатит большие деньги, а Колычевым, которые вдвоем живут на не слишком обильный паек Нила Алексеевича, деньги эти совсем не помешают.

– Камушки, – задумчиво, но уже с заметным любопытством протянула Раиса. – Ну зайди, раз так. – Она приоткрыла дверь, милиционер надавил плечом, ворвался в коридор.

– Гады! – завопила Раиса, сверля Колю ненавидящим взглядом. – Прав он был, трижды прав!

Коля схватил Раису за руку, повел в комнату:

– Где Пантелеев? Покажи сама, суд это учтет…

Она посмотрела на него пустыми глазами, сказала внезапно осевшим голосом:

– Дурак ты, легавый, истинный дурак. Леню не знаешь… Да если бы он был здесь – у вас уже по три дырки было, понял?

«Права она, – с горечью подумал Коля. – Снова я напортачил, излишне погорячился…» И вслух спросил:

– Кто из посторонних есть в квартире? Покажи сама, все равно найдем!

– Там… – Раиса мотнула головой в сторону гардероба. Милиционер рванул дверцу и отскочил:

– Выходи!

Зашевелилась одежда, из-под нее выбралась испуганная до смерти девчонка лет 18. Мутные глаза, преждевременно угасшее лицо. Она в ужасе смотрела на Колю, ярко накрашенные губы дрожали.

– Ты кто? – Коля сунул кольт за ремень.

– Муська, – сказала она и заплакала, размазывая слезы по лицу вместе с краской и губной помадой.

– Не реви! – прикрикнул Коля. – Где Пантелеев?

– Не… не знаю-ю… – еще сильнее заревела Муська. – Ничего я не знаю…

– Не знаешь, – повторил Коля и подошел к тумбочке. – А это кто? – он показал фотографию Пантелеева.

– Лё-е-ня… – выдавила Муська. – Не знаю я его фамилии, вон Рая знает.

Коля повернулся к Раисе:

– Советую говорить… дамочка.

– А ты мне не советуй, – медленно начала она, постепенно приближаясь к Коле и повышая голос, продолжала: – Ты кто такой, чтобы мне советы давать? Лягаш, падла, мусор, век свободы тебе не видать, чтоб у тебя рог на лбу вырос! – И, задыхаясь, закончила: – Не-на-ви-жууу!!!

– Уберите, – приказал Коля милиционеру.

…Приехали на Дворцовую. Раису и Муську отправили в ДПЗ – дом предварительного заключения, внутреннюю тюрьму УГРО. Коля доложил Бушмакину о результатах. Все молчали, только Колычев, обычно очень сдержанный, немногословный, изо всех сил ударил кулаком по столу и закричал: