Текст книги "Музыка дождя на твоем окне"

***

На следующее утро отец попросил зайти Артема в свой кабинет. Еще на подходе Артем почувствовал что-то неладное.

И, когда он увидел довольно улыбающееся лицо первого заместителя отца, по совместительству его внучатого племянника, Антоши, настроение Артема опустилось ниже некуда.

Этот молодой парень, которому и двадцати пяти не было, долгое время учился в Европе – Артем не помнил точно, в каком именно учебном заведении по направлению «журналистская деятельность». Выпустившись, и уехав из Лейпцига, Антоша приехал в Петербург. Отец Артема пригласил его поработать в своем издательстве на должности внештатного журналиста.

И стоит сказать, свою работу он выполнял талантливо и достойно, чего не скажешь про Артема…

Антоша был небольшого роста, с гладковыбритым лицом; у него был большой непропорциональный нос, которым он как бы бороздил окружающий воздух при ходьбе. Руки и ноги тонкие, обтянутые шелковым темно-синим костюмом.

В тот момент, когда зашел Артем, они (отец и Антоша) сидели вдвоем и о чем-то негромко разговаривали. Отец кивал, соглашаясь с тем, что говорил Антоша.

Старик так нежно, так по-отечески улыбался, как никогда не улыбался Артему. Артем даже специально в этот момент попытался вспомнить, был ли хоть один раз, когда вот так вот нежно, так по-доброму отец улыбался Артему, или маме… и не мог вспомнить.

– А вот и главный редактор подоспел, – сказал отец, повернув голову к своему сыну.

– Здравствуй, Артем, – сказал Антоша.

Артем молча кивнул и сел на большое кресло в большом дубовом кабинете отца.

– Перехожу сразу к делу, – сказал отец. – Традиционно у нас в журнале я пишу большую статью перед Новым годом, в которой подвожу итоги прошедшего года. Пора уже начинать писать ее, и вчера, при размышлении о ней, я понял, что хочу передать эту почетную обязанность.

– С чего бы это? – сказал Артем.

Отец пожал плечами.

– Банальная усталость… Поэтому, я решил, что Антон будет руководить написанием новогодней статьи. Тебе, Артем, я поручаю в полной мере помогать Антону.

– Думаю, он и сам справится, – усмехнулся Артем, почувствовав в этот момент себя уязвленным.

– И, все-таки, я попрошу тебя оказывать ему полное содействие… о чем бы он ни попросил, – сказал отец.

Артем чувствовал злость, но конечно же не показывал ее. Это не та игра, где можно было показывать свои эмоции. Так его только быстрее съедят и выплюнут.

– Хорошо, – сказал Артем, и повернулся к Антоше, – уже подобрал основную тему?

Антоша бросил неуверенный взгляд на своего престарелого наставника.

– Антоша, – сказал отец. – Выйди, пожалуйста, и подожди у двери.

Антоша, как самый послушный ребёнок в этом детском саду, вскочил со своего кресла и засеменил к выходу. Тяжелая дверь сначала открылась, потом закрылась за мальчиком-отличником.

– Значит, вот как, – сказал Артем. – Решил ударить меня по рукам? Не понимаю только, за что. За то, что я не выполнил твою злосчастную норму по статьям?.. Могу тебе сказать, что ее не выполняет никто, ни редакторы, ни журналисты, и я просто рисую показатели.

– Нет, дело не в этом, – сказал отец.

– А тогда в чем?

– Да ни в чем, Артем. Мне просто так захотелось. Я посмотрел на его работу. Мне она понравилась. Мне нравится, как он работает. Читал его последнюю статью про…

Артем нетерпеливо поднял ладонь.

– Да понял я тебя. Все. Можешь не продолжать.

– В общем, этот молодой человек мне очень нравится как журналист.

– Слишком серьезные слова, отец, – сказал Артем. – То есть, ты хочешь, чтобы я ему помогал… А что дальше? Оставишь ему издательство?

Отец промолчал, что еще более насторожило Артема. Послышался трескучий громовый раскат. Ветер ударил в обзорное окно отцовского кабинета. Отсюда был в полный рост виден Казанский собор. Темный и прекрасный монолит.

Артем обвел взглядом дубовые панели застывшего в ожидании кабинета…

Сколько неприятных вещей пришлось выслушать здесь Артёму. По его левую руку стоял книжный шкаф, жутко старомодный.

С возрастом, вдруг подумал Артем, почти неминуемо это стремление к старине. Как к чему-то более весомому, тяжеловесному во времени.

– Ты ушел в вчера рано вечером, еще даже шести не было, – со стариковским брюзжанием сказал отец. – Хотя ты должен был проверить редактуру выпуска.

– Я знаю.

– И что ты хочешь сказать в свое оправдание?

Артем усмехнулся.

– А я что-то должен говорить в свое оправдание? – сказал он. – Что я вообще должен говорить? Ты и сам знаешь, как мне все надоело… Ты знаешь, как тяжело бывает усидеть на месте.

– Это твоя работа, сын мой, – ох уж опять эти библейские выражения (Артем закатил глаза). – Твоя должность очень ответственна, и… Сам знаешь, что по-другому ты никак в этом мире не заработаешь.

Артем только отмахнулся.

– У нас самое лучшее издание по всему Питеру, – сказал он. – Зачем мне думать о заработке?

– Ты только и думаешь о развлечениях. Не понимаешь, что хорошая жизнь может однажды закончиться. А как ты будешь искать смысл жизни, если ты такой бестолковый?

– Давай пожалуйста без этого, отец. И так уже тошнит.

Отец подошел к нему поближе, заглянул в глаза. Склеры у него были совсем желтые, очень больные. Отцовские руки тряслись, но это только раздражало Артема. Ему поскорее хотелось отвертеться от этих нравоучений и уйти.

– Как ты будешь зарабатывать на жизнь, если… Это же все мое. Издательство. Ты здесь всего лишь редактор. Хоть и мой сын.

– Найду, как заработать, – Артему вдруг стало страшно – разговор принимал очень неприятный оборот.

– Творчеством своим?

Отцовские глаза посмеивались. Морщинистые губы растянулись в ухмылке. Артем решил промолчать, чтобы не продолжать разговор, но, кажется, его отцу этого было мало, отец еще не закончил свою язвительную речь.

– Творчество. Творчество! Что за ерунда. Надо было еще в самом детстве вбить тебе в голову, что все это бред сивой кобылы… Творчество! Ты же знаешь, что все эти так называемые талантливые люди всегда умирают в нищете и одиночестве? Они же не могут без одиночества. Отталкивают всех, кто смеет к ним приблизиться. Родные разбегаются. А откуда еще брать поддержку? Правильно, что я не позволил тебе тогда связаться с этим безбожником. Как его? – Артем смолчал – вопрос отца риторический. – Да разве вспомнишь сейчас. Знаю только, что помер он, оставив миллионные долги. И зачем, тогда, скажи, все это нужно? Зачем, тогда, нужен этот талант, если все так заканчивается? Наш талант – талант журналиста, редактора, вот настоящий талант!

– Красиво складывать словечки, да чтобы ФСБ маски-шоу не устроило, – сказал Артем. – Грамотно подлизать кому нужно, хвалебную статейку написать… Да уж. Большой талант нужен. Тут не поспоришь.

– Не увиливай, – морщинистое лицо отца приобрело грозное выражение; он встал, прошелся по кабинету.

Отец становится старым, подумал Артем, становится щуплым, хриплым… Иногда кажется, что кожа настолько истончилась, что просвечивает. Тонкий пергамент.

Но отец все еще силен. Невероятно силен.

А как долог был его путь!

Всю жизнь он шел к этому успеху. И теперь достиг его.

Что ж.

Наверное, он прав.

Он достиг всего возможного для себя. Построил, наконец, собственную империю стеклянных слов.

Что у него сейчас в мыслях, интересно? Наверное, что-то обо мне: «как я могу ему передать свою блестящую империю? что будет, когда я уйду? сможет ли он продолжить мое дело?» – отец задумчиво покачал головой в звенящем молчании.

– Мне не нравится, как ты стал работать, – Артем очнулся от отцовского голоса, который вдруг показался ему слишком трескучим.

– Ну а что ты прикажешь мне делать? Ты же и сам понимаешь, что… Ты тут играешься с сотрудниками, статьями, депутатами, рекламодателями. Тебе интересно. А мне что остается? Работа с текстами…

– Но тебе же это нравится.

– Нравилось. В этом вся и проблема. Нравилось. Нравилось. Когда-то. Но не сегодня. И не вчера. И не позавчера. И не на прошлой неделе. И не в прошлом месяце. И я тебе об этом постоянно говорю. Ты соглашаешься, говоришь, что нужно найти мне новое направление. Но время идет, и ничего не меняется. Я работаю. Понимаешь, я не против работать, я как можно более трудолюбиво отношусь к своим обязанностям… Но я выгорел. Я выгорел, и я уже не чувствую себя человеком… Я устал. Я не могу. Я каждый день правлю эти чертовы статьи… Если первый год было хоть сколько-то интересно. Задерживаться, отдавать всего себя этой работе. Но ничего не поменялось с того времени. Я все силы трачу на это. Вот статья. Я ее редактирую. И еще одна. И снова, и снова. Неужели. Неужели мне придется всю жизнь этим заниматься? И я больше ничего другого не увижу?

Он вспомнил, какие у него были большие планы на будущее, когда он был подростком. Когда познал первые радости минимального признания – признания небольшой аудитории. Маленькие мальчишки и девчонки его же возраста. Крохотный литературный конкурс…

Хлопали ему.

Или, может, это все была лишь сладкая ложь? Как теперь понять? Просто никто никого не хотел обижать… Каждый хлопал другому, подбадривал…

Отец вдруг остановился. Повернулся к Артему, к своему сыну. Морщинистые руки отца лежали на его плечах, и он больше всего был похож на древнеегипетскую мумию, захороненную под громадными каменными переплетениями узких проходов пирамид.

– Ты мне нужен, – сказал отец как можно более мягким голосом. – Мне нужна твоя… Поддержка.

Артем вскочил с кресла.

– Ты опять меня не понимаешь. Или понимаешь, но делать ничего не хочешь. Хорошо тебе держать меня на коротком поводке, – короткое молчание. – А я хочу уйти.

Отец рассмеялся.

– Ты и сам понимаешь, насколько это глупо. Ты не выживешь. На своих вшивых историйках много не заработаешь.

Артем и сам все это прекрасно понимал. Отец перекроет кислород, если его сынок перестанет быть хорошим мальчиком. И тогда тут будет только один путь, вниз, на дно. На самое грязное дно. Но это жгучее понимание собственной зависимости, собственной ничтожности еще сильнее распаляло Артема.

– Не думай, что это навсегда, – сказал он своему отцу. – Я могу идти? А то уже не терпится идти помогать твоему помощнику.

– Да, – сказал отец. – Только прошу тебя, не закапывай себя окончательно.

– Что это значит?

– Ты сам все знаешь. Нужно повышать показатели.

– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Показатели нереальные. Никто их не может выполнить.

– Ты мой сын. Ты должен их выполнять. Иначе мне придется в тебе разочароваться.

Артем встал и поправил пиджак.

– Я думаю, это уже давно произошло, – сказал он. – Знаешь, что я всегда хотел спросить тебя? Неужели, ты никогда к нам ничего не чувствовал? Мы для тебя были семьей, а ты все время возился с издательством… Ты по нам никогда не скучал.

– Скучал, конечно. Не понимаю только, почему ты постоянно сводишь все к одной теме?

– Если бы скучал… если бы на самом деле ты относился к нам с теплотой, то проводил бы с нами больше времени. Не уезжал бы постоянно на свою охоту. Почаще оставался с нами.

– Охота – это тоже была часть работы, – сказал отец. – Если бы не эта охота, то я и не стал бы таким, какой я есть сейчас… Дело не в том, что я не хотел проводить с вами время. Но я не мог… И ты не смеешь меня в этом попрекать. Потому что я делал все для семьи. И в том, что я проводил с вами мало времени, нет моей вины.

– Ты всегда мог выбрать что попроще. Чтобы на нас оставалось больше времени. А то, ведь, я тебя и не знаю, как человека-то. Кто ты? Тот человек, под маской моего отца, он хоть немного скучает по матери?

– Конечно, скучаю, – сказал отец слишком быстро, слишком нетерпеливо, слишком сухо, слишком холодно, чтобы это было правдой…

Но Артем, объятый искренним чувством стыда и возмущения, не мог остановиться:

– Но и это не так важно, – сказал он. – Для меня все стало окончательно понятно, когда ты приехал в больницу только после смерти матери. Ты даже не был рядом в этот момент, когда она умирала. Ты оставил нас. Бросил.

– Ты просто глупый озлобленный мальчишка, – сказал отец, не показывая ни единой эмоции. – Который так ничего и не понял… Но я тебе не буду в сотый раз объяснять…

– Ладно, я пойду, – сказал Артем. – А то, наверное, мальчик заждался.

На выходе Артема будто бы обдало холодом. Воспоминание о матери сжало его сердце.

Человек вспоминает, вспоминает, вечно вспоминает, и нет этому конца. Потому что весь разум зациклен на этом. Слишком болезненные воспоминания, которые…

Невероятным усилием Артем отстранился от этих мыслей и переключился на стоящего возле стены напротив молодого человека. Антоша. На самом деле, неплохой парень, если отбросить все эти пересуды по поводу работы.

Он просто хорошо исполняет свои должностные обязанности. Талантлив. Что и говорить. Конечно, Артем время от времени читал его статьи, некоторые из которых пробивались даже на первую полосу!

Что-то там про великую красоту, спесивую молодость, которая так и хочет показать себя во всей красе, во всеоружии, все эти блестки, блистательность, стрелки на глазах, стрелочки, такие острые, что можно порезаться, и каждое слово – как мраморная искра, вылетающая из-под резца скульптора-профессионала.

Именно что профессионала, хотя и такого молодого. Молодость и профессионализм – это очень редкое сочетание, практические невозможное. Ему было всего-то 23, а уже профессионал. Обычно в таком возрасте, если человек правда что-то может, то это – талант, ну или гениальность, которые в более позднем возрасте должны оформиться в профессионализм, который может как разжечь гениальность, так и наоборот все разрушить…

Но Артем чувствовал неприязнь к этому молодому профессионалу.

– Ну что, – сказал Артем. – Какая тема будет в этом году?

– Я хотел с вами посоветоваться.

Артем пошел в свой кабинет, и Антоша быстро засеменил за ним.

– А что со мной советоваться? – сказал Артем. – Я – это всего лишь тень редактора. Настоящий редактор – это ты. Я думаю, совсем скоро ты станешь самым главным в этом издательстве. Хочешь этого?

Антоша замешкался. Они шли сквозь людской поток, и Антоша еле поспевал за Артемом. Артем думал, как бы сбросить его с хвоста, но Антоша так и не отставал.

– Нет, – сказал Антоша, наконец.

– А что так?

– Я думал, что это ты станешь главным, после того, как…

– А может и я, – сказал Артем. – Ты бы хотел этого?

– Да, конечно.

– Мне кажется, ты меня обманываешь. Не поверю, что ты не хочешь возглавить эту махину.

Они зашли в офис Артема. Здесь было слишком душно. Артем подошел к большому окну и открыл его. Мокрый ветер ударил ему в лицо. Артем полной грудью вдохнул эту студеную сырость и едва не закашлялся.

– Я просто хочу расти как профессионал, и благодарен вашему отцу, что он мне предоставляет для этого все возможности.

– Да что ты говоришь! Неужели, ты думаешь, что я поверю во всю эту чушь? – скривился Артем.

Антоша растерянно пожал плечами.

– Но это чистая правда, – сказал он.

– Если честно, меня это не интересует, – сказал Артем. – Мне плевать, как ты работаешь. Просто не мешай мне жить. И не мешайся под ногами. Пусть мой отец к тебе и хорошо относится. Это не значит, что и я буду к тебе хорошо относиться. Здесь не такое место, где каждый получает по заслугам. А то мой отец давно бы уже горел в аду… Так что то, что ты хорошо пишешь, еще не значит, что я буду относиться к тебе с уважением, – он подошёл ближе и снизил громкость голоса на полтона. – Хочешь, я превращу твою жизнь здесь в ад? Я мог бы это устроить. Очень быстро. Так, что ты сам уволишься…

Антоша застыл, и с трудом протолкнул ком в горле вниз по пищеводу.

Артем рассмеялся. Очень громко. Потом похлопал Антошу по плечу.

– Да ладно, я же шучу… Чего ты так напрягся?

***

В Петербург как-то неожиданно пришел Хеллоуин. Ну, как сказать, пришел. Прокрался – более подходящее слово. Суровый и холодный антураж города послужил рамкой для тех немногих любителей нарядиться в смешные и страшные костюмы, пройти от одного кафе в другое, или из одного бара в другой, пропустить по стаканчику глинтвейна, или чего-то более крепкого…

По пути на парковку Артему встречались эти разукрашенные полу-счастливые люди, которые разговаривали друг с другом… Им всегда было, о чем поговорить. И не так важно, что это; может быть, они говорили о насущных делах, вроде завала на работе или насморке у детей, о холодной сырой погоде, о ветре, прошивающем насквозь, о неудобных туфлях… И Артем шел, пробираясь сквозь толпу, мешанину из равнодушных прохожих с серыми лицами и слабо веселящейся в основном молодежи, шел как бы в пику им. Задумался о матери. Вспоминал, вспоминал, и все никак не мог вспомнить то, что могло бы заставить его улыбнуться.

– Сладость или гадость! – прозвучал резкий возглас в глубинах толпы и почти сразу растаял в общем гуле.

Артем поморщился. Большей банальности не придумаешь. Или это традиция? Как отличить банальность от традиции?

Мокрые улицы несли на себе запах псины. Вообще, Артем испытывал раздражение от этого праздника, тем более, иностранного. Да и вообще от любого праздника. Он давно не ощущал себя живым. Если даже напивался или накуривался, то все равно чувствовал себя просто живым трупом. Он был как бы зажат этими гнетущими обстоятельствами, взят в окружение…

Вроде бы, кто мешает плюнуть на все, и делать то, что тебе хочется. Или, наоборот, отказаться от своих желаний, и посвятить себя целиком тому, что отец называет словом «долг». Посвятить себя этому хищническому созданию, этому франкенштейну человеческого бытия!

Долг. Столько раз уже оно вылетало из отцовского рта. Когда повторяется много раз, то теряет смысл. Кажется, раньше Артем понимал, ради чего работает в издательстве. Раньше долг имел какой-то смысл, какое-то выражение. В голове складывалась картинка. Для чего я работаю.

Но сейчас…

Сейчас ничего уже не было. Одна чертова пустота, пропасть. Смысла нет ни в чем. Разве можно рассмотреть жизнь в щелочку работы? Творческая сила взята в оборот. Отец всегда требовал этого. Поначалу просто обтесать талант, сделать из него эрзац таланта настоящего. А потом и вовсе заткнуть талант за пояс, превратившись в обычного редактора. Главного, конечно. Но какая разница…

Каменные истуканы обступили проспект. Сколько людей, и сколько бессмысленных жизней суетятся вокруг черной дыры, которая рано или поздно всех засосет!

Тёмные мысли преследовали Артема.

– А что, если уйти от отца, то… Артем сам себе усмехнулся. И что дальше? Ну уйдет с теплого местечка в редакции. Оттуда, где жизнь идёт своим чередом, и ни о чем не надо задумываться, кроме, разве что, этой черной дыры внутри души. А уйдет он… И что? Куда уходить? Сидеть и писать? А что, если ничего не получится? Что тогда?

Если я уйду, то отец перекроет мне кислород. Превратит мое существование в ад. Лишит меня всего.

Артем, погруженный в свои мысли, столкнулся вдруг плечо в плечо с некой девушкой.

Артем хотел просто пройти мимо, но в последнее мгновение поднял глаза и увидел ту самую девушку, с которой перебросился парой фраз вчерашним вечером. Сегодня на ней были надеты светло-голубые джинсы, черная кожаная куртка. На лице светилась белая маска. Она была похожа на мима из немого французского фильма.

– Извините, – сказал Артем, собираясь пройти мимо.

– Опять вы! – сказала девушка и засмеялась. – А вы почему не в гриме?

– Я? – этот вопрос на несколько мгновений ввел Артема в ступор.

– Да что вы все я да я, – сказала она. – Других слов, что ли, не знаете?

– Знаю, – сказал Артем. – Но, мне кажется, что мы не настолько близко знакомы, чтобы так разговаривать.

– Как?

Артем нахмурился.

– Так.

– Да ладно вам, – сказала она, еще шире улыбнувшись. – Сегодня же праздник. Не все же время быть такой букой…

Артем усмехнулся. Он кивнул и промолчал. Девушка скорчила рожицу. Совсем дурная, подумал Артем. И зачем я с ней разговариваю?

Но вместо того, чтобы закончить разговор и дойти, наконец, до парковки, он…

– Как вас зовут? – сказал Артем.

– Лиза.

– А меня Артем. Очень приятно.

– Мне тоже, – сказала она. – Ну что, Артем. Не хотите немного прогуляться по набережной?

– Мне кажется, мы этим и занимаемся…

– И точно! – сказала она и рассмеялась.

Так чисто, так звонко…

Тихий блеск Невы выступил из-за поворота. Здесь было не так много народа, потому Артём с Лизой вышли за границы исторического центра. Артем подумал, всего на секунду подумал, что Лиза сильно напоминала ему мать…

Все с этого и начинается. Сначала ловишь себя на мысли, что этот человек смутно тебе кого-то напоминает. Не понимаешь кого. Но потом, со временем, приходит это понимание. Мать. Родную, потерявшуюся во времени мать. И точно. Он смотрел на ее тонкие запястья, которые совсем не хотели оставаться в укрытии рукавов кожаной куртки, смотрел на ее большие голубые глаза, окруженные белой краской лица, и на темные волосы, придушенные шарфом. И все в ней напоминало Артему о матери.

Он попытался избавиться от этого чувства, но, чем больше он прилагал к этому усилий, тем сильнее на поверхность оно вырывалось.

– Кем вы работаете? – сказала она.

– Главным редактором, – Артем на секунду остановился, но потом решил продолжить, – «Вечернего Петербурга».

– А, – сказала она. – Слышала про вас.

– Не читали?

– А стоит?

Артем пожал плечами.

– Думаю, что нет.

– А вы кем? – сказал Артем.

– У меня магазин цветов на Первой Советской. Люблю цветочки. Всегда любила. Всю жизнь, с самого раннего детства, я мечтала открыть цветочный магазин. И, знаете, все шло против меня. Столько раз я пыталась начать это дело. И не упомнишь.

– Но, в конечном итоге, у вас все получилось?

Девушка засмеялась.

– Конечно, получилось, – сказала она. – С чего бы это должно было не получиться? Если человек чего-то сильно хочет, нет ни одной силы, которая может его остановить…

– Цветочки, значит… Большой магазин?

Девушка пожала плечами.

– Нет, – сказала она. – Нисколько. Маленький такой магазинчик…

– Как-нибудь надо зайти.

– Конечно, зайдите. Составлю вашей девушке хороший букет. Какой захотите.

Артем усмехнулся.

– Давно я никому не дарил цветы.

– А вот это вы зря, – сказала она. – Внимание для девушки так же важно, как дышать. Это для вас, такая мелочь, цветы, а для нее – самый лучший повод улыбаться весь день…

– И вы никогда не хотели заниматься чем-то другим. Не цветами?

Лиза коротко пожала плечами. Это совсем не жеманное, совсем не искусственное движение тронуло сердце Артема.

– Нет, – сказала она. – Это же моя мечта… Мечта на всю жизнь…

Порыв ветра ударил в лицо, и Лиза на секунду зажмурилась, вокруг глаз проступили белые дорожки морщинок.

– А раньше, ведь, и у меня была мечта, – сказал Артем.

– Конечно… Она у всех была. Просто кто-то слишком устал, чтобы помнить о ней.

– Да нет, все не то, – сказал Артем. – Я же хотел стать писателем. Знаешь, что это такое? Миллионные продажи, толпы фанатов…

– Как это банально.

Артем усмехнулся.

– И точно, банально, – сказал он. – Зато это банальность доставляла бы мне удовольствие. А отец, что он? Всегда посмеивался над моими попытками написать что-то художественное.

– Ну, а вы что?

– А что я? Вы о чем?

– Вы просто верили ему, и все? Не хотели сами пробивать себе дорогу? Учиться на ошибках?

– Я много раз пробовал, но что в итоге?.. Никогда ничего не получалось. Все эти рассказы, повести, а что в итоге? Пустота.

– То есть, вы сдались?

– Я не сдался, – Артем поморщился. – Просто понял, что мне пора бы уже заняться чем-то серьезным. Поэтому и пошел работать к отцу. Год проработал на должности редактора, а потом стал главным редактором.

– И как вам эта работа?

– Очень хорошо.

– Правда? – она коротко улыбнулась.

– Почему нет?

Она вдруг громко и звонко рассмеялась.

– Чувствую в ваших словах самую обычную человеческую логику. Знаете, какая бывает в разговорах древних стариков, которым уже нет никакого дела до жизни. Они уже прожили эту жизнь, и ни на что больше не надеются… Хотя, с другой стороны… Логика – конечно, это хорошо. Но, знаете, что я думаю? Может быть… вам и надо прислушаться к мнению своего отца. Но и про себя не забывать я бы тоже не стала… В общем, жизнь – это довольно сложная штука. Но и одновременно довольно простая, разве не так? Порвать с чем-то можно всегда. И сделать это быстро…

Артем сначала многое хотел наговорить ей, но, все же, промолчал, с удивлением думая, что прислушивается к ее словам. Будто в словах этой девушки поигрывала, сверкая светотенями, какая-то едва ощутимая магия… Вдруг он почувствовал себя так легко, и ему захотелось стать многословным, честным, правдивым, как будто и на самом деле разговаривал со своей матерью.

– И, знаешь, что, мы же можем перейти на «ты»? – сказал он. – В конечном итоге, мое счастье, может быть… Я, все-таки, и сам уже давно решил, что надо просто продолжать то, что я больше всего умею. Редактура статей.

– А ты любишь это дело? Уметь – это, мне кажется, недостаточно…

– А почему бы и нет? Почему бы – и не любить. Вон, отец мой, любит управлять журналом. И он это любит. Вот и я полюблю. Со временем. И буду счастлив.

Лиза остановилась. Потом тремя короткими шагами она обогнула его, встала перед ним. Ее горячие ладони прикоснулись к его лицу. Его щеки почувствовали на себе теплую нежность ее рук.

– Что ты делаешь? – сказал он.

– А вот что хочу, то и делаю, – сказала она, рассмеявшись, показав белые-белые резцы. – И ты, вообще, молчи! Занудный человек! Как можно быть настолько занудным! Все раздумываешь о пользе. О какой пользе? Рассуждаешь о счастье! Но как можно рассуждать о счастье? Что это значит: рассуждать о счастье. Нет, мой друг. О счастье невозможно рассуждать. И так, как ты сейчас говоришь, так нельзя. Что тебе от этой пользы? Или ты думаешь, что ты таким образом сможешь обмануть себя. Не знаю лично твоего отца, но он почему-то кажется мне счастливым человеком. Не знаю почему.

– Мой отец… Он-то точно счастлив…

Артем усмехнулся.

Они шли вдоль одинокой набережной; Артем почувствовал в какую-то секунду, что их дыхания как будто бы соединились…

***

После того, как они расстались, Артем решил еще немного прогуляться по набережной. Грубые дождевые тучи заполонили небо. Казалось, что скоро польет дождь. Холодный, уничтожающий.

Но пока он еще не начался, было несколько минут, или несколько десятков минут, которые можно провести в задумчивом ожидании холода. Так и вся жизнь проходит – только и ожидаешь этого холода, который есть самый что ни на есть точный синоним смерти. А смерть может принять любое обличие.

Вот оно, здесь. Воспоминание.

Всплывает с самого дна подсознания…

Родная моя мама. Какой ты была на самом деле? Ведь, все воспоминания о тебе – детские, далекие, болезненные, как порванная мозоль на ступне. Они теперь только такие. И от них несет смертельным холодом. Хочешь избавиться от них, но ничего не получается.

Хотя не всегда. Иногда бывало, что проскакивало что-то светлое…

И вот сейчас, проходя по брусчатке моста, мокрой, с налипшим мокрым снегом, Артём подумал о том, что…

А что, если… Артема пронзило вдруг чувство, словно что-то пришло, очень важное. Какое-то важное понимание. Что, если, и правда… не бороться с отцом? Да я и сам все уже, ведь решил! Но никак не могу принять окончательное – на всю жизнь – решение…

Ведь, все равно де я не могу ему в открытую противостоять… И у меня как будто бы нет другого выхода, кроме как принять правила его игры…

Всю ночь в своей большой квартире он думал об этом. И конечно же, вспоминал свое детство. И даже не пытался уснуть.

Он сел напротив панорамного окна, закурил. Перед глазами его проплыли далекие школьные годы. На окне проступали кадры из давно покинутого прошлого. Настоящее серо, а вот прошлое, да, оно приносит боль, но это хотя бы какое-то чувство, отличное от полной бесчувственности.

Школьные ранцы, уроки, звонки (резкий «дзынь-дзынь»), коридоры, пропахшие детским потом, соплями и неловкими матными ругательствами, которые время от времени вырывались из детских ртов…

Мама всегда забирала его из школы, ради себя, конечно же, просто ради того, чтобы был повод выбраться из дома, очередного большого дома, в котором было слишком просторно и от этого почему-то слишком неуютно жить.

Она сама водила машину, но делала это так плохо, что каждую поездку подвергалась опасности в кого-нибудь врезаться…

Артём взял ручку, придвинул к себе толстую стопку бумаги и навис над ней. Мысль оформилась, и он принялся писать, как будто продолжая, уже письменно, свою мысль:

«Она плохо водила машину, и, к тому же, всегда любила разговаривать со мной, когда была за рулем. Говорила без умолку о погоде, о новом маникюре, о чистом небе, о том, как однажды написала статью в модный журнал и эту статью приняли и напечатали на семьдесят четвертой странице, сразу после описания нового кухонного комбайна фирмы Браун… и так далее и тому подобное, до тех пор, пока мы не приезжали к конечному пункту нашего маршрута. Обычно это кофейня, кажется, она называлась кофейней номер пять или как-то так, на Невском проспекте – насыщенный запах кофейного зерна, мягкие кресла, натертые до блеска стекла, толстостенные кружки с какао, и такой длинной трубочкой. Ее глаза были напротив, а я вертел головой по сторонам, смотря на то, как лучи одинокого солнца ложатся на столы, кресла, ее руки, лицо…»

***

На следующее утро он сразу же пошел к отцу.

– Знаешь, что, отец, – сказал Артем. – Я тебя понимаю. Уважаю твою работу. Я тут подумал. А с чего это я всегда с тобой ругаюсь по поводу этой работы? Устал я от этого. Вечно жалуюсь на свою работу. Но на самом деле. Что я еще могу? Что я еще умею? Почему вдруг я решил, что могу быть кем-то большим, чем главный редактор модного журнала «Вечерний Петербург»? Почему я вдруг решил, что если я начну писать книги, то буду хоть кому-то интересен. Почему я вдруг подумал, что кто-то будет читать весь этот мой бред?..

Лицо отца стало как никогда ранее живым. За ту минуту, пока Артем говорил, отец помолодел лет на двадцать.

– Наконец-то ты повзрослел, сын мой, – сказал отец. – Перестал гоняться за миражами. Я очень рад за тебя. Очень рад. Ну что ж, – отец поднялся с кресла, потер руки. – Это стоит того, чтобы открыть бутылку хорошего виски.

Артем пожал плечами.

– Да, пожалуй.

Хотя ему и не хотелось пить. Как-то странно. Словно ком в болезненном горле… Хотя, с чего бы? Все хорошо.

Жизнь, кажется, стала налаживаться…

Артем, наконец, смирился со своей судьбой. Ну или хотя бы начал смиряться. Или хотя бы понял, что судьба его не вышита золотыми нитями. Но, с другой стороны, судьба и не так тяжела, как кажется.

Как казалось.

Жизнь – это просто суета не таких уж и одиноких будней.

И вдруг он снова подумал о Лизе.

Секрет любой женщины – похожесть на первую, обязательно потерянную любовь. А первая любовь, на кого же она похожа?