Текст книги "Заика… Рыбка в аквариуме"

– Не бойся, я с тобой! Дурашка, как я тебя оставлю одного?! Сейчас найдём врача, она тебя посмотрит, и уйдём отсюда. Мне самому неуютно находиться тут от такого зрелища.

Всё, я спокоен. Батя взял меня за руку, и мы вошли в какую-то решётчатую дверь. Прошли коридорами, полными людей, и очутились в огромном актовом зале, напоминающем кинотеатр. Нас уже ждала мой врач.

– Надежда Ивановна, – представилась нам, протянув свою руку с улыбкой – А тебя как зовут? – обратилась она ко мне.

– А… Ал… Ал… Ал… Ал… Але… – на последнем издохе, напрягая всего себя, пытался сказать. – Лё… Лё… Лёш… Лёша, – еле хватило воздуха на остаток последнего слова. Она остановила меня жестом, взяла нежно за плечи и уже серьёзно, как врач пациенту, строго сказала:

– Сейчас ты будешь идти от одной стенки к другой стенке зала и будешь говорить свои имя, отчество и фамилию – ты меня понял? И пока ты чётко не скажешь, ты не остановишься, ясно?

Я кивнул головой и медленно пошёл, пытаясь сказать, что мне задали. Пять залов. Пять залов я прошёл. Она остановила меня, видя, что у меня ничего не получается, только шею могу повредить, закидывая голову.

– С завтрашнего дня мы начнём с тобой заниматься. Ты готов?

Конечно, я был готов, раз батя меня привёз сюда. К чему готов только? Лишь бы больно не было, а так… Мы вышли из помещения и парка на улицу и пошли по деревне искать приют в виде съёмного жилья. Батя мне объяснил, что мы приехали в краевую психбольницу, где меня будут лечить гипнозом и током…

– Не пугайся, так надо. Надежда Ивановна – очень хороший специалист и должна тебе помочь. Только всё нужно делать, как тебе говорят… понятно, мой красавчик?

Эх, батя-батя, как жаль, что тебя уже нет со мной, как же мне тебя не хватает!

Отец нашёл хату, в которую мы заселились как квартиранты, а хозяйка, бабулька добрая, сразу нас приняла на постой. Теперь мы целый месяц будем лицезреть бабульку и её козу, что дает молоко, и я буду каждый день наслаждаться тёплым вкусным козьим молоком из-под вымени Цесарки.

Расположились, и назавтра к определённому времени подошли к кабинету, который был указан нам Надеждой Ивановной. Надежда Ивановна, умудрённая опытом работы в таких заведениях, была очень сильным психологом, видела наперёд и понимала, что привело человека в то состояние, в котором он находится. Очень обаятельная, лет пятидесяти, подтянутая – к ней влекло и манило, на неё хотелось смотреть и ею восхищаться; она обладала внутренней силой, от неё веяло душевным теплом, и её властный, уверенный голос приводил в восторг. Как всегда, она встретила нас с улыбкой и в белом халате, доброжелательно провела меня в достаточно уютный кабинет. Это была чистая комната в белых тонах и с дощатым, выкрашенным коричневым полом, с большим окном без занавески, с обратной стороны с решёткой, лакированным старым столом и красивым большим диваном, на который предложила мне прилечь. Спокойная и тихая атмосфера располагала к уюту, душевному теплу, даже, можно сказать, сон – и тот был бы в руку и был бы сладок. Её тихий, размеренный, с небольшими паузами голос обволакивал моё маленькое сознание – мне становилось так хорошо, как никогда ранее, я терял над собой контроль, и меня стало уносить в какую-то приятную бездну неведомых доселе ощущений. Я прилёг на диван, и он мне тоже показался таким уютным, как никакой другой, – да что ж такое? «Мне всё нравится, и мне абсолютно хорошо и спокойно!» – восхищался я своему состоянию. Голова приятно кружилась, необыкновенное состояние, которое я никогда не испытывал, – в нём хотелось находиться всё больше и больше, не сопротивляться, но менять что-либо я не хотел, да уже, видимо и не мог, наверное, – я уже начинал попадать в гипнотические сети и вязнуть в необыкновенных ощущениях. Начался сеанс.

– Закрой глаза! – полушёпотом начала она, проводя своей рукой над моим лицом. – Твоё тело полностью расслаблено. Твои руки и ноги расслабляются, ты перестаёшь их чувствовать и шевелить ими. Голова, лоб, губы, язык неподвижны. Ты чувствуешь прилив тепла во всём теле, тебе хочется спать… спать… спать… Тебе приятно и хорошо… тебя ничто не беспокоит… ты слышишь только мой голос… делаешь и воспринимаешь только то, что я говорю тебе…

Я подчинялся ей полностью. Мне хотелось ей подчиняться – её голос убаюкивал и топил меня в сладкой неге, я действительно стал засыпать и сквозь последние дымки сознания слышал:

– Ты будешь говорить… спокойно… уверенно… чётко… Твоё заикание будет проходить так же, как и пришло… Ты абсолютно здоровый человек… Твоя речь будет литься, как ручей, – спокойно и уверенно… Ты спишь.

И я улетал куда-то далеко и уже не слышал, что она говорила мне, – я засыпал. Оказывается, мой сеанс проходил сорок пять минут, а по моим ощущениям как один миг – настолько быстро и красочно.

– Ты просыпаешься… открываешь глаза… твоё тело приходит в сознание… тебе хорошо и спокойно.

Боже мой, ну как? Как понимать? Я же спал, и по её мановению открыл глаза – это был мой восторг!

– Алёшенька, поднимайся, посиди три минуточки, и я тебя провожу в процедурный кабинет.

Перед началом сеанса было оговорено, что после гипноза я должен молчать три часа, ни единого звука не произносить, даже забыть о том, что я могу говорить.

Придя в себя, я шёл за ней по коридору в процедурный кабинет, где меня должны были лечить током. Само слово «ток» меня уже пугало, и я очень недоверчиво и с испугом следовал за ней первый раз лечиться током. Зайдя в медицинскую процедурную, я обомлел, увидев резиновые очки, от которых отходили провода к какому-то серьёзному аппарату с кнопочками и стрелочками, стоящему на тумбе.

– Не пугайся, ещё никто не умирал от этой процедуры! – видя волнение и мои испуганные глазёнки, по-доброму улыбаясь, она опередила мои мысли. – Сейчас ты ляжешь на кушетку, тебе наденут резиновые очки, только не бойся… больно не будет, а будет идти лёгкое покалывание в области глаз и висков. Тебе подадут ток, и сколько ты сможешь терпеть покалывание, качнёшь головой, что достаточно.

Сила тока менялась с помощью регулятора на аппарате, которым управляла медсестра. Тридцать минут я был в очках и ощущал покалывание, иногда перебарщивали с током – ну а что, приходилось терпеть. На этом мои процедуры заканчивались, батя меня ждал за дверьми уже с удочками и накопанными червями, и мы с ним направлялись на пруд, благо в деревне прудов тьма тьмущая, один на другом, где купались и плавали гуси с утками, бродили в поисках вкусной травы коровы, звеня своими колокольчиками, и рыба клевала неплохо. До вечера мы каждый день рыбачили, конечно, чётко следя за моим молчанием, иногда глубоким вечером ходили в кино, в местный большой клуб, где собиралось полдеревни, заполняя все места. Так продолжалось целый месяц, изо дня в день, одно и то же: гипноз, ток, рыбалка. Я, конечно, не знаю, какой была сумма, отданная моей семьёй за лечение, но знал, что они серьёзно экономили на себе ради меня.

Нужно отдать должное: когда я возвратился домой после месячного турне, все заметили сдвиг в лучшую сторону – в первый раз за все лечения бабушек, икон, восков и других спасений было замечено, что я стал более спокоен и – о, чудо! – даже некоторые слова стал произносить без закидывания головы и пытаться выговаривать без заикания. Иногда получалось проронить пару коротких слов чётко, что даже у меня вызывало восторг и непонимание того, как я смог. Значит, всё не зря! Битва и работа за речь и полноценность должна продолжаться – все увидели успех, в том числе и я.

«Но недолго музыка играла в высоковольтных проводах». Через месяц ходьбы в школу снова пришли те же проблемы – закидывание головы и вообще полный заход в себя. Я старался как мог, но, видя, как тараторят и быстро переговаривают друг друга мои одноклассники, хотел так же подражать им – ну и, соответственно, загонял себя в угол ещё больше, постоянно закидывая голову, чтобы быстро что-нибудь сказать. Увы, это вызывало смех, хохот, у кого-то сочувствие, глядя намой гримасы. Да, откровенно говоря, если бы я увидел такого же, как я сам, при всём моём желании не показывать эмоции начал улыбаться и отворачиваться, чтобы не засмеяться вовсе. Моя карикатура на речь у взрослых людей вызывала неоднозначное поведение, а тут дети – при их непонимании и детской злобе! Меня посадили на заднюю парту – ты как бы есть, но тебя и нет; только когда задавали учить домой стих наизусть и учителю хотелось узнать, учил ли я его или нет, меня отправляли на первую парту на время написания стиха. Мне давали ручку и листок – «пиши стих», – а ребят с первой парты пересаживали на мою на время, пока я напишу, чтобы, видимо, никто мне не подсказывал… Ух ты, как же больно это всё вспоминать, так и бегает слеза в поисках выхода! Родителям очень хотелось меня отвлечь и разнообразить мою кислую жизнь. Решение было найдено спонтанно, так как я неплохо гонял мяч. «Не записать ли его в секцию футбола? – как-то предложил батя. – А вдруг чего-нибудь да получится из пацана, может, рядом маленький Пеле ходит, а мы-то тут и не знаем об этом! Надо бы попробовать его в качестве футболиста, тем более там молчать нужно – гоняй себе, пасы отдавай, получай. В общем, всё незамысловато – и от школы отвлечется, и от мыслей о заикании».

И вот я уже иду на первую тренировку за руку с батей. Столько восторга – как на демонстрацию иду: кеды, форма. Две недели ходил – нравилось, терпел, когда обзывали, пока не подрался. Причина, как всегда, была одна. Интересные эти ребята – футболисты, – и взаимоотношения у них между собой прямо особенные. Хотя и сам играю в футбол, но есть необидная поговорка: «Было у отца три сына – двое умных, а третий футболист». Унизить и оскорбить – их стихия, так и получилось: не выдержав оскорблений и обид, я пошёл в атаку и покончил с секцией футбола навсегда. Был ещё один грешок со стороны моего родителя: хотел меня он было повезти в Москву на просмотр в футбольный клуб «Спартак», да, как потом признавался, если бы меня взяли, то мне нужно было бы учиться и тренироваться в специализированной футбольной школе при команде, т. е. одного оставить меня в Москве. На это он, по его утверждению, пойти не смог – где Армавир, а где Москва! Он боялся, что я там просто погибну и меня заклюют. Идея была отложена «на потом», а следом – навсегда. Ну и слава богу – что ни делается, то к лучшему.

Потом был крытый зимний, городской бассейн, куда меня привела мама, – а что?! Вода действует успокаивающе, и физическое развитие получаешь приличное – авось, что и путное получится с меня. Да только вода в том бассейне была холоднющая – в основном моя тренировка проходила в тёплом душе (я и сейчас сплю летом под одеялом, тепло – это моё), и в итоге после двух недельных хождений в бассейн меня исключили из секции. А тому предшествовал случай. Когда мама сидела во время моей последней тренировки в зоне ожидания, она перестала видеть мою голову над водой и вообще, поискав глазами в помещении бассейна, не увидела – исчез! Мама забила тревогу, и меня стали искать кругом, вплоть до того, что ныряли под воду. У тренера аж губы посинели, как передавала потом мама. Я представляю, что у неё синело при той ситуации, пока не зашли в душ возле раздевалки, а там я, красавчик, стою под тёплой струйкой! Замёрз я и, ни у кого не спросившись, пошёл греться. Не пловец я, не пловец! Все решили так и от греха подальше предложили заняться чем-нибудь другим. Помню, как мама ругалась на меня и обнимала, сильно-сильно прижимая к себе. Да уж, эти детки!

Недолго думая, меня отдали в творческий кружок дельтапланеристов, техника – точная и тонкая наука, но небо не покорилось мне: «рождённый ползать летать не может» – это про меня, всё чётко, не моё. Походил неделю, не понял зачем – интерес быстро пропал. Мне бы бегать иль прыгать, а там сиди себе сиднем, когда шило в одном месте! Так и двигалось неторопливо моё время, в пробах и ошибках, в стремлении изменить и измениться… ну когда-то же должен выглянуть тот нужный лучик света из темноты мрака, когда-то же и палка стреляет! Я жил в надеждах и ожиданиях, конечно, не понимая, какая палка стрельнёт и кто зажжёт этот луч в моих устах.

А тем временем рано утром я собирался в школу, как всегда, впритык по времени, только сел за парту – и звонок на урок. Ещё не зная, как вот этот самый день перевернёт мою всю последующую судьбу и с этого дня начнётся мой прогресс во всём, исключительно, всецело, – в этот день мне исполнилось ровно десять лет.

Середина сентября ассоциируется всегда с буйством цветов, красок природы, новых, холодных запахов по утрам, с переходом на новое мироощущение, всё радует как-то по-новому, и радует вдвойне, когда у тебя сегодня день рождения. Предчувствие праздника ранним утром, до дрожи волнительно торжественное настроение, заранее приглашённые гости в лице одноклассников по открыткам-пригласительным на вечер, где мама приготовит вкусную рыбу с овощами – ммм, какая вкуснятина! – и испечёт вкусный наполеон, в котором будут торчать десять свечечек, и такой долгожданный момент тушения их с одного раза, с одного выдоха – вот он, наивысший пик детской радости, детского непомерного счастья, когда зашкаливают эмоции и так искренне горят глаза! И именно так и было: подарки, шарики, поздравления и, конечно, вкуснейший наполеон со свечами. Следующей программой праздника был поход на пустырь, который находился недалеко от нашего дома, где росла зелёная травка и стояли футбольные ворота, кем-то по-быстрому сбитые из палок и подручного скарба. Я там – на этой, так сказать, спортивной площадке – много времени проводил с ребятами, играя в футбол. Вообще, у нас детство было прекрасное, другое: мы никогда не стояли на месте, постоянные игры в «казаки-разбойники», в «красное-белое», лапта, всегда подвижность и веселье – домой нас загнать или пойти покушать была целая проблема. У нас не было компьютеров, телефонов – их не существовало. Единственный стационарный телефон был у соседей, там никогда не закрывалась дверь – то вызвать скорую или милицию, всё, один телефон на километр плотной местности! Какое время лучше? Наверное, то, в котором ты родился, в котором прошло твоё детство, – и память возвращает нас в те лучшие, беззаботные годы, полные чудесных воспоминаний и красочных моментов детства. Вот и этот пустырёк сидит у меня в голове, как яркая картина. Сейчас его уже нет, его заняли новые дома и его жители – всему своё время!

– Лёха, давай пас!

– Го-о-о-ол!

Споры, детское непонимание того, что и проигрывать нужно достойно. Мы бесились и играли под маминым чутким оком – так и не заметили, что за нами наблюдает какой-то дядька, который с удовольствием лицезрел нас и тихо улыбался. А этот дядька просто прогуливался и дышал свежим воздухом, и я ещё не знал, что именно он, этот дядька, станет в моей судьбе путеводителем и толчком в развитии как человека, спортсмена, так и личности. Через которого я буду учиться терпеть, закладывать в себе стержень, который впоследствии не сломить. Приобретать навыки борьбы за себя и самое главное – всегда быть уверенным в себе. Это был мой будущий тренер по лёгкой атлетике, который вёл и тренировал секцию бегунов на нашем маленьком уютном городском стадионе. Наблюдая за нами и видя нашу способность быстро передвигаться, он предложил нам заняться бегом в его секции. Конечно, мы согласились и уже на следующий день все вместе пришли на стадион. Но уже через две недели от той ватаги, которая весело ввалилась на стадион, остался только я один. Мне очень нравилось, да и в группе у нас находились такие же пацаны и девчонки из разных школ города, что доставляло массу нового и интересного. Тренировки проходили по-разному, перемешиваясь с беговыми упражнениями и игровыми, – я стал находить себя в спорте и постепенно отстраняться от друзей по школе. С годами в спорте я приобретал уверенность в себе, открывая качество лидера и сильного спортивного духа, который в дальнейшей жизни мне ой как пригодился: «семь раз упади да восемь раз поднимись». Я выигрывал соревнования за соревнованиями, очень усердно тренировался, на меня уже смотрели мои сверстники, да и остальные, я замечал, смотрят с почтением и восхищением – всё это меня приободряло и несло такую сильную уверенность, что я начал верить в себя и отпускать ситуацию с заиканием на второй план. Я так же заикался, без изменений. Родители сделали ещё одну попытку, и мы во второй раз отправились в краевую психбольницу, на месяц летом. Как первое, так и второе лечение было с таким же результатом: сначала получше, а следом такое же замыкание в себе. Спасал только спорт – я начал жить им и всеми мыслями, тревогами и восторгами был на любимом своём стадионе.

Уже в шестом классе я несколько раз выиграл первенство Краснодарского края в своём возрасте и был включён в состав сборной края на участие во Всероссийских соревнованиях. На самолёте первый раз в жизни с командой летел в Оренбург, на Всероссийские игры, один, без мамы и папы; следом были двухнедельные сборы в Сочи – приходилось рассчитывать только на себя.

Я рано начинал понимать, что и на соревнованиях, и на сборах, да и в коллективе нужно оценивать ситуацию самостоятельно, и все события, которые вертелись вокруг меня, вызывали большую гордость и заставляли думать и вести себя достойным образом в тех или иных ситуациях, что несло во мне и вырабатывало огромную уверенность и огромную цену, которую я никогда ранее не ощущал в себе. Мои успехи в спорте плавно пошли со мной и вне спорта – я становился другим, более ответственным, более свободным в мыслях, в понимании происходящего. Стало потихоньку приходить осознание, что из любой ситуации есть выход: как бы больно ни было, нужно перетерпеть и двигаться вперёд, никогда не сдаваться. Я в это начинал верить и укрепляться в своих детских мыслях.

4

А бывало ещё так. Как-то нужно было мне выехать на соревнования в Краснодар, самостоятельно, меня уже ждали там, и только оставалось доехать из Армавира, купить билет на междугородный автобус. Четыре часа – и я на месте. Мне четырнадцать лет, и я свободно мог перемещаться повсюду, и никто не задавал вопросов: куда? Почему? Время было надёжное (ключевое слово – «было»), и вот стою у кассы за билетом в автовокзале, передо мной три человека и за мной пять. Чувствую: сказать не смогу, горло перетянуло, волнение бешеное, пульсирует в голове – уже представляю, какой будет реакция кассира и людей, которые за мной стоят, и как их головы и глаза вопьются вопрошающе и с интересом на меня, когда я начну говорить, покупая билет. «Нет, этого нельзя допустить!» – говорю себе и в тот же момент прокручиваю про себя, как сейчас подойдёт моя очередь и я положу деньги в лоток, начну говорить: «Краснодар… один билет… ближайший…» и тут же понимаю: без ужасной гримасы и закидывания головы назад с широко открытым ртом у меня не получится и слово произнести, и все вокруг повернутся, словно на ужасное зрелище, которого никогда не видели, и будут смотреть с сочувствием и внутренним сожалением, а очередь моя всё ближе, и уже только один человек впереди меня – что делать? Я уже предвкушаю весь ужас, который будет сейчас происходить со мной, пытаюсь ещё и ещё раз проговорить себе дальнейшие действия: вот подхожу к кассе, отдаю деньги, и… Люди за мной спешат на автобус, я слышу их разговор, что автобус через три минуты отъезжает, они просят кассира быстрее обслуживать… «Ага… наивные, если я открою сейчас рот, то вы точно не успеете на свой автобус, а может, и на следующий рейс ещё не попадете!» – думаю про себя, с сарказмом я. «Нет, нужно что-то другое, – в панике говорит мой мозг, – думай, мысли, как выкрутиться без потерь…» Вы никогда не играли роль глухонемого человека? А мне пришлось. Первый раз трудно, очень трудно психологически, в следующие разы полегче – знаешь уже как. Ничего находчивее я не придумал, но мысль появилась разумная, чтобы скрыть всю агонию моего блеска.

– Куда тебе? – услышал я через окно кассы…

Я положил деньги в лоток. Господи, как же стыдно, я готов был провалиться сквозь пол, благо знакомых нигде не было, а если бы были… Пришлось бы корчиться. Люди ещё даже не знали, сколько стояли бы за мной в ожидании своего билета, пока бы я объяснил, куда держу путь.

Я стал показывать кассиру жестами, чтобы дала мне ручку и листок, – мне нужно было написать, куда мне билет. В следующие разы я уже подготовлен был заранее – у меня заготовка уже была написана, и я смело клал записку с деньгами. Кассир быстро смекнула и, подав листок с ручкой, уже спокойно ждала, когда я напишу и положу в лоток. На моё удивление, всё прошло так естественно и быстро, что никто ничего не понял. Получив билет и войдя в автобус, я успокоился – как камень с плеч упал: с таким пороком не только артистом станешь, но и язык жестов освоишь! Пока заики мучились со своей физической проблемой и пытались её решать, как слепые котята, тыкались кто куда, пытаясь открыть в темноте своих проблем закрытые двери в надежде распахнуть их и увидеть свет исцеления порока, который наложил тяжёлую лапу на их дальнейшую, полноценную и счастливую жизнь, и она реально ломалась и закрывала многим людям путь к осуществлению мечты. Одно дело – когда работа заключается в ударах молотка или вытачивании деталей на станке. Здесь всё понятно, особого выражения мысли и словесности не требуется. Другое дело – когда человек творческий и с яркой мыслью, который желает выплеснуть наружу словами и сочно отправить её публике, да не тут-то было – молчи и наслаждайся другими или через бумагу выражай в виде газет, книг и журналов. Заикающиеся люди, в основном творческие и талантливые в своей основе, априори неплохо поют и неординарно мыслят, но что толку, когда я в классе являлся первой скрипкой на школьном конкурсе в хоре, а сказать-то ничего не мог, – как говорится, «назвал все буквы, а слово прочесть не смог». Путём научно-медицинских исследований профессора и учёные пришли к выводу (не вдаюсь углублённо в исследования, хотя изучал их), что у человека с заиканием и обычного человека по-разному работают полушария мозга, и, дабы исправить речь, требуется в письме писать левой рукой. Мы это тоже проходили – целое лето я учился и писал левой рукой по два часа в день, каждый день, исписал две серьёзных тетради… а воз и ныне там, даже не сдвинулся ни на миллиметр. Разве можно думать и творить как медведь? Ни разу не побывав в его шкуре и не зная его чаяний, повадок и настроения, а только наблюдая со стороны и изучая его действия, думая, что изучил этого товарища! Да никогда не изучишь его полностью, только верхушку айсберга увидишь, только сам этот мишка знает, что ему хорошо, а от чего ему плохо. Так и заика только сам себе может помочь, и каждый, желая скрасить его недуг, пытаясь исследовать в разных направлениях, – бессилен! К сожалению, я начинал понимать, что только сам себя можешь вытащить из болота с трясиной, всё, что можно, всё, чем можно было излечиться, абсолютно все доступные средства уже были испробованы и исследованы мной и моими родителями.

5

А вот и моя долгожданная, безнадёжная первая любовь накрыла и понесла меня на крыльях безмятежных юных лет. Первые попытки выразить себя в стихах, полных эмоций, таинственных чувств, неведомых мне доселе, – ну и что с того, если я не мог подойти к ней предложить и выразить к ней свои чувства? Зато я мечтал, я фантазировал, как подходил к ней и мы разговаривали, при этом я не заикался и видел себя со стороны, как плавно и красиво говорил, видел, как мы улыбаемся друг другу, немного смущаясь, отводя глаза, а назавтра после уроков, взяв её сумку, провожал домой. Но увы, это были только мои фантазии и мечты – на самом деле, наяву всё было иначе и гораздо скромнее, чем в моих мыслях: никаких разговоров, и тем более провожаний домой. Желания и восторг видела только бумага, на которой я марал втайне какие-то любовные послания в виде стихов к ней и прятал их под шкаф, чтоб, не дай бог, никто не увидел и даже не догадался о моём трепетном чувстве. Конечно, я видел и наблюдал картину, что к своим пятнадцати годам мои одноклассники уже вовсю щеголяли и встречались с девчонками, первые поцелуи, жаркие и страстные по своей неопытности и наивности, первое «хочу» и первое «нельзя», да… всё это было, но не со мной, и по-мальчишески меня это ранило и било по моему самолюбию. И от тоски по несбыточному всё больше и больше уходил в спорт, где были почитание и успехи, совершенно другая жизнь, иная, чем школьные будни. Но, как бы то ни было, школьные годы прекрасны, полны надежд и радости, отрочество – особая пора жизни, потому как именно в годы отрочества и юности начинает формироваться личность человека, с какими моральными установками и убеждениями начнёт плыть его маленький корабль по неизгладимой морской буре жизни, и то, что мы взрастим, то и будет расти в нашей душе, то, что вложим в себя, какой фундамент зальём себе, такой дом и начнёт строиться, кто в хатке будет жить духовной, а кто – в особняке душевном. Только не все это понимают… вовремя. Ах, школа-школа; горько понимать, что никогда больше не повторится, десять лет пролетели, как стая журавлей, курлыча, улетая вдаль, к новым берегам и странам, и на переломе мая, к концу моей школы, подсказали информацию, что есть один педагог-логопед, принимает исключительно на дому, занимается только с детьми, но готова меня посмотреть и позаниматься со мной. А почему бы и нет? Судьба даёт, толкает – нужно пробовать, брать. А может быть, это шанс? У юноши в семнадцать уже на лице проявляются изменения в виде «хотюнчиков», а он ещё даже девичью руку никогда не держал в своей руке, и когда её возьмёт? И возьмёт ли – при таком катастрофическом положении? Нужно идти, и пошёл.

Мы встретились с ней. Вера Константиновна – улыбчивый немолодой человек с открытым лицом и добрыми глазами – так нежно и по-домашнему приняла меня.

– Добрый день, давай познакомимся! – Она представилась, теперь моя очередь.

– А…А…А… – Я широко открыл рот, и челюсти судорожно стали в быстром порыве играть навстречу друг другу.

– Андрей? – вопрошала она.

– Нет, – отрицая, замахал головой я.

– Александр?

– Нет.

– Алексей?

– Да, – кивнул в ответ.

Она по-матерински приобняла меня и, проводив в свой кабинет, усадила в уютное кресло и села напротив. Мы разговаривали около часа, я ей доверился и говорил как мог, со всеми своими наборами дефектов. В конце нашего откровенного диалога она мне выдала всё-всё, что видит и над чем очень усердно и не один год, а может, и не два и не три, мне предстоит работать, чтобы убрать недуг, и тихий, спокойный, уверенный, мягкий, неторопливый голос говорил вот о чём:

– Алёша, ты же хочешь излечиться? Конечно хочешь, если бы не хотел, не пришёл сюда, – ответила на свой вопрос. – Давай будем с тобой честны и откровенны, я хочу тебе помочь, и из того, что я сейчас услышала и увидела, я сделала первые выводы, над которыми уже сейчас тебе нужно начинать работать. – Она посмотрела на меня внимательно, наблюдая за реакцией, и продолжила: – У тебя очень скудный и бедный словарный запас, очень ограниченный. Не обижайся, но я говорю как есть, иначе у нас ничего не получится. Твой дефект происходит в самом начале каждого слова, поэтому и продолжения речи нет, слова нет, потому как ты хочешь его сказать и зацикливаешься на этом, выдавливаешь до упора – отсюда происходят спазмы блокировка… всё, тупик, и вот что я ещё заметила: где в самом начале слова две согласные вместе (имею в виду «сг», «пр», «тк» и прочее), то ты вообще это слово не можешь начать. Ты меня слышишь, о чём я тебе говорю?

– Ага. На самом деле я впервые услышал откровение, мне всегда хотелось говорить как все, если это тракторист – значит, тракторист, а тут в начале слова две согласные «тр» – вон оно как…

– Тебе нужны слова, в которых будет много гласных букв, таких как а, ю, я, э… ты понимаешь? Чтобы они тянулись, пелись, то есть нараспев, и подбирать слова, где в начале будут именно тянущиеся буквы, а не глухие… а чтобы иметь в обороте много слов и по смыслу заменять те, которые не получаются, – нужно много читать, прямо берёшь и читаешь всё подряд, желательно художественную литературу. И насыщай себя… если непонятно какое-либо слово по значению – выписывай его и ищи в словаре. Ты должен оперировать огромным запасом слов – в этом будет одна из наших первых побед. На этом давай сегодня завершим. Значит, будем заниматься два месяца с тобой ежедневно, кроме выходных. Но каждый день я тебе буду давать домашние задания, которые требуется выполнять по полтора часа в день. Каждый божий день. Готов?

– Конечно, готов. – Разве у меня был выбор?

В этот же вечер я обратился к бате, чтобы тот подобрал мне книгу, на его взгляд, интересную мне, благо дома находилась неплохая библиотека, которая всю мою жизнь маячила перед глазами в шкафу и ни разу в жизни не была мной тронута. Не было печали – так нужда заставила. В ответ я получил толстенную книгу про партизан и разведчиков «Сильные духом», которая мной была поглощена за неделю, следом вторая, третья, пятая… как ненасытный воду пьёт, я себя насыщал литературой и новыми словами, яркими оборотами речи и впечатляющими словосочетаниями, выписывая интересные пословицы, высказывания и неординарные слова, чтобы их со временем применять; мало знать – надо и применять, мало хотеть – нужно и делать. Но всё это будет гораздо дальше и нескоро усвоено, а пока я пришёл на первое занятие – как прилежный ученик и учитель, мы начали пропевать школьную азбуку по слогам. Мы вообще не разговаривали, мы пели, пели абсолютно всё с ней, даже когда здоровались и прощались короткими фразами в виде песни, и перед каждой песней останавливаясь и набирая воздух в лёгкие, на выдохе плавно и не спеша выдавали песенные фразы. Это выглядело достаточно смешно и необычно.

– Короткую речь слушать хорошо! – говорила она.

А мне стоило выражаться короткими фразами и предложениями. Следом за азбукой шёл старый, потрёпанный песенник с русскими народными песнями. О, как мы с ней громко и не спеша пели во всё горло – даже соседи вглядывались в окно нашего кабинета! Впоследствии этот песенник участвовал во всех наших встречах, пусть на десять минут, но всегда с пользой. Полтора часа пролетели как миг с интересом и надрывом голосовых связок, и, конечно, я получил первое домашнее задание, которое должен был выполнить, как в школе, а заключалось оно в том, чего я даже не мог предположить.