Текст книги "Солнца нет"

Глава 26

Раздражённый я, быстрым шагом вышел из здания, где снимали окончание шоу «Игра». За мной рысью вылетел Меньшиков.

– Давай, поговорим, друг! – крикнул он мне и, догнав, схватил меня за руку.

Я резко отдёрнул его ладонь.

– Пошёл к чёрту. Ты мне не друг!

– Вот значит, какая твоя благодарность за всё, что я для тебя сделал. Выходит, пригрел я змею на груди. Гадюку! – едва не крича, говорил Евгений.

Я шёл вперёд, не оборачиваясь, стараясь не обращать внимания на его вопли, ступал всё ускоряя шаг. Журналюга следовал за мной, не отставая, я стремился не замечать его.

– Ты что? Такой обиженный, да? А не трут ли тебе случайно карман бабки, которые ты так шустро заграбастал? – съязвил Меньшиков.

Как мне захотелось тут же швырнуть контракт в морду, этому подонку, но нет… Я взял себя в руки: так поступать нельзя, потому что я его заработал ценой собственных страданий.

– Эти деньги, сука, цена моих мучений, ты к ним никого отношения не имеешь! – заявил я.

– Ну, ясно. Ты жертва у нас, а другие дерьмо собачье, я тебя понял, – сказал Евгений злобно.

– Отвали от меня, Чума проклятая, – крикнул я, развернувшись. Меньшиков схватил меня за грудки, здоровый гад.

– Сволочь ты Лёня! Морду бы тебе набить скотине, но всё же друг ты мне, – проорал он.

– А ты мне – НЕТ, понял!

– А ну и х…й с тобой! – залепил Меньшиков, грубо отшвырнув меня в сторону.

Я пошёл прочь, а мой пофигист-товарищ крикнув вслед ещё пару ругательств, вернулся на студию.

* * *

Быстро забрав портфель, Меньшиков сел в свою машину и всю дорогу до дома, как чёрт, злился на Леонида, отчего рулевому колесу иногда доставалось. Пока, наконец, оказавшись в родных стенах, он расслабился. Налил вина, включил проигрыватель компакт-дисков, зарядил музыку «ДДТ» с любимой песней «Контрреволюция», и приятная мелодия растворила его злобу. Евгений успокаивался лёжа на диване, потягивая вино, стараясь забыть произошедший инцидент. Он по нескольку раз подряд переслушивал эту песню.

* * *

Заметно опьяневший мужчина пошатывающейся походкой подошёл к барной стойке.

– Мне д-двойной мартини, – заказал он сбившимся голосом и, получив заказ, той же нетвёрдой походкой направился к своему месту. Держа в руке бокал, Меньшиков споткнулся о коварную бутылку из-под водки, неизвестно откуда взявшуюся. Упал. Но выпивку не разлил, ни капли, гордо выставив бокал с мартини над собой. Матерясь, приподнялся и плюхнулся на стул. Евгений в очередной раз осмотрел пристальным взором танцевальную площадку развлекательного центра, где отрывалась молодёжь, в частности, девушки.

«Вот, суки! Кто-то из вас мне, наверно, пузырь подкинул. Замести бы вас всех сейчас, да в морозилку запихнуть, я бы посмотрел, как бы вы там танцевали?!», – коварно проворчал в душе Меньшиков.

За спиной у него, в соседнем зале, загоняли бильярдные шары.

Его мутноватый взгляд пополз по широкой стене, критично оценивая вывешенные репродукции Малевича «Супрематизм», Кандинского «Композиция №20», Миро «Собака, лающая на луну» и так далее.

– Ну и дерьмо, – сделал вывод Евгений. – Каким образом эта гадость умудрилась записаться в мировые шедевры? Смотреть противно, а стоит миллионы, – его мысли в слух перенеслись в другое русло. И хотя, он не хотел, чтобы они посещали его, тяжёлые думы всё равно бесцеремонно взломали душу. Дело в том, что Меньшиков после ссоры с Алексеем, едва не поседевшим, чувствовал неукротимое присутствие вины. Он сам до конца не желал верить в это, но рассвирепевшая совесть вынудила пофигиста признать очевидное.

«И чего он на меня взъелся? Ну, ладно, немного не рассчитал затею, перегнул малость палку, подумаешь? Да он мне должен быть благодарен, а не руки распускать! Конечно, натерпелся, возможно, чуть нервный срыв не схлопотал, зато книгу издаст, а-то ходил бы себе как дурак, деньги клянчил… На самом деле, я не виноват. Я НЕ ВИНОВАТ», – успокоил сам себя пьяный журналист, БАХ! Опрокинулся его стол. Под ногами валялся упавший цыган. Меньшиков невозмутимо закурил сигарету, смотря на разлившуюся выпивку и пытавшегося подняться незнакомца.

– С мягкой посадкой тебя, куришь? – предложил сигарету Меньшиков.

Роев, не обращая внимания на слова сидящего пьяного мужика, приподнимался, не отрывая глаз от подошедших обидчиков. Евгений тоже обратил внимание на подоспевших бритоголовых бугаёв с разноцветными футболками: белой и чёрной.

– Ребята, я милостыню не подаю, – ляпнул репортёр.

Один из близнецов тупо отреагировал:

– Чего?

– Чего-чего, – промямлил Меньшиков и добавил на свою голову. – Знаете, что парни, если ваши головы соединить, то получится классная жопа!

Осмыслив сказанное, верзила в чёрной футболке, тюкнул кулаком по голове острослова, тот сполз со стула.

– Ну что жмурик, теперь с тобой разберёмся? Пойдём, подышим? – позвал кусок мускулов в белой майке. И не дожидаясь ответа, они схватили Роева за шиворот и потащили к выходу. Все зрители мысленно жалели невезучего цыгана, которого выволокли на улицу, сразу принявшись лупить.

Меньшиков очнулся оттого, что кто-то ему отвешивал пощёчины, он недовольно простонал, приоткрыл глаз, перед ним возникла мутная картина с хмурой физиономией охранника, говоривший: «Чего разлёгся, обезьяна?» Рядом с ним сердито ворчала официантка. Евгений не обращая на них внимания, поднялся с пола. Он отошёл в сторону и взявшись за ноющий затылок, высказал про себя: «Вот уроды!»

Закурил.

«Выпивки нет. По башке дали ни за что, а теперь, наверное, парня долбят. Да-а, не повезло бедняге, пересчитают эти гоблины ему все косточки… – подумал подвыпивший репортёр. – Ну и ладно. Сам, наверное, виноват, а я ещё должен немного выпить…» – решил Евгений и шатающейся походкой подошёл к барной стойке.

– Командир… Мне два шампанских. И не надо открывать, – попросил он.

– По-моему Вам хватит, – заметил бармен.

Меньшиков многозначительно посмотрел на него.

– Не-е-е, мне не хватит. Я ещё только начинаю!

Бармен дал ему две увесистые зелёные бутылки из холодильника.

Тем временем Роеву приходилось весьма тяжело. Два бугая мутузили его в кровь, он безуспешно пытался дать им сдачи, нанося ответные удары. Его попадания, если таковые были, близнецам не доставляли боли. А когда цыган свалился наземь, они принялись бить его ногами. Денис зажался в калач, пытаясь прикрыться от сыпавшихся ударов.

– Получай, нерусь поганая… – хищно сказал верзила в светлой футболке, хотел добавить матершины, но свалился без сознания.

Второй близнец непонимающе обернулся, удивлённо заметил пьяного мужика из бара, который тут же огрел его второй бутылкой шампанского со словами: «Получи фашист гранату!»

По лысой голове здоровяка ручьями разлилось шампанское, шипя и пенясь. Однако вертухай устоял на ногах, свирепо глядя на опешившего журналиста.

– Ма-ма! – пробормотал Меньшиков. – Кто-нибудь… дайте мне ещё шампанского!

Бугай в ответ, шагнул ему навстречу, после чего, закатив глаза, с разворотом упал. Меньшиков облегчённо вздохнул: «Повезло вам гады, что вырубились во время, а-то покалечил бы я вас!»

Евгений приблизился к валяющемуся цыгану и помог подняться с асфальта.

– Чем же ты не угодил этим двум бегемотам, аж мне досталось?

– Играл в бильярд… – сплюнул кровью Денис. – И случайно перепутал шар с блестящей лысиной одного. – Он пнул лежачего. – Вот они меня и отправили в лузу.

Меньшиков невозмутимо спросил:

– Куда же охрана смотрела?

– Она смотрела, как бы из меня отбивную сделать. Вот она охрана, – указал Роев на близнецов. – Только на выходном.

– Меня Женёк зовут, – Меньшиков протянул руку. – Теперь ты знаешь, кому свечки за здоровье ставить. – Цыган пожал руку.

– А я Денис, вот есть повод выпить за знакомство.

– Придётся тебе потратиться, я мало не пью.

– А мне для хорошего человека – не жалко, только место выберем поспокойнее.

– Пошли, – сказал Евгений, закурив, и хлопнул по плечу нового знакомого.

Ночь. Светят фонари. Стрекочут сверчки. Луна провожает уходящих мужчин.

Глава 27

В одной из многих неприглядных, обшарпанных, отталкивающих камер, сидел человек. Без эмоций. С пустыми, ничего не выражающими потухшими глазами. Сидел на облезлой табуретке, отсутствующим взглядом смотря в никуда.

Можно было подумать, что он о чём-то глубоко размышляет, но арестант ни о чём не думал, потому как его уже мало что беспокоило… Некий охранник, войдя в тускло освещённую комнату, оставил на полу нехитрый обед, потом ушёл. Заключённый не двинулся с места, не взял еду, не принялся есть, он вообще не обратил внимания на перемену, ему было всё равно, кокаин с некоторых пор стал смыслом его жизни. Белый порошок – единственное, что его оживляло. В этом человеке сложно стало узнавать некогда холённого крепкого мужчину, так изменился за последнее время бывший наркоторговец и теперешний наркоман Семёныч. Сильно похудевший барыга прочно подсел на белое «лекарство», которым его усердно пичкали здесь.

Но, вчера почему-то никто не пришёл, никто не дал желанную дозу кайфа.

Следующим днём, Семёныч сильно ощущая наркотический «голод», испытывал горькую БОЛЬ: ужасное состояние, когда хочется лезть на стену и выть от невыносимой ломки, сотрясающей организм. Теперь, он ловил каждое движение за дверью с надеждою, не идёт ли кто-нибудь к нему со спасительной дозой.

Заключённому было плохо, очень плохо, сейчас он на своей шкуре испытывал то, что чувствовали его недавние клиенты, многие из которых не доживали до двадцати. Наступил час, когда порог боли вновь перешёл все границы, когда Семёныч начал метаться по камере, кусая себе руки и отчаянно воя, бился головой об стену. В этот момент распахнулась дверь, гостеприимно впуская хозяина подземелья. Роев шагнул внутрь с накрытым подносом, весь в ссадинах и синяках. Не успел он слово сказать, а наркоман кинулся к нему, словно ручная собачонка в ноги, умоляя дать ему хоть немного наркотика.

Цыган достал из чёрных джинсов маленький пакетик с белой массой внутри и потряс им.

– А что мне за это будет? – поинтересовался он.

– Всё что хотите, я всё сделаю, только дайте мне кокаину! – униженно поклянчил барыга.

– Неужели всё?

– ДА.

– Даже полы, языком, вылизывать будешь?

– БУДУ!

– Не стоит. У меня для тебя есть получше мысль, – сказал хозяин подземелья и откинул белую, узорчатую ткань с подноса.

Семёныч увидел на листе три вещи: тяжёлый молоток, железные клещи и кухонный тупой нож.

– Попробуй, пока обойтись без наркоты, заглуши боль.

Арестант вопросительно взглянул на Роева.

– Ты же говорил, что на всё пойдёшь. Докажи. Докажешь, получишь то, что желаешь, – Денис снова показал заветный пакетик. – Бери! Или я сейчас ухожу.

Цена понятна, но и плата будет за неё нешуточная, но наркоману было уже всё равно, как заставить ломку замолчать. Он остервенело схватил молоток, положил ладонь на тахту и, ненавистно посмотрев на мучителя, что было мочи саданул себе по пальцам левой руки. Крича и задыхаясь от приступа боли, барыга прижимал отбитую руку к груди.

– А ещё? – самодовольно попросил цыган.

Тот, превозмогая слившуюся воедино с ломкой режущую боль, закрыл глаза и, проклиная день, связавший его с наркоторговлей, замахнулся молотком – попал по большому пальцу ноги, отчего стал кататься по грязному полу, обливаясь слезами.

– Молодец, – проговорил Роев и, кинув пакетик сверху на крючащегося беднягу, не торопясь ушёл, прихватив инструменты.

Семёныч, забыв обо всём на свете, лихорадочно распаковал подачку, он получил своё счастье.

Глава 28

Молодая явно влюблённая пара, чтобы было видно по нехитрым признакам, сопутствующим этому чувству, приблизилась к речной заводи, утонувшей в летней зелени. Мужчина, нежно улыбаясь, помог спутнице ступить на покачивающуюся у берега лодку. Прекрасная китаянка в белоснежном сарафане, восторженно вскрикнув, сделала первые шаги, едва не потеряв равновесия, затем присела на заднюю скамью. Меньшиков сел на соседнюю, и взяв вёсла, начал грести от суши. Сегодня был особенный день: лилось яркое солнце, заботливо оглаживая всех людей теплом, к тому же Евгений был трезв, его взор был ясен, он неотрывно, загадочно, словно ребёнок, любовался своей женщиной с необъяснимой улыбкой. А она, как весна, смущаясь, немного краснела, что добавляло ей какого-то редчайшего шарма, того, без чего уже не мог обойтись ветреный журналист. Вскоре они оказались посреди Суры, Евгений взял руку девушки и подобно старинному принцу поцеловал её, потом откуда-то из низины на дне лодки достал букетик из полевых цветов, поднеся его красавице. Донгмэй с восторгом приняла букет и вдохнула аромат коктейля скромных цветов, нечаянно поблагодарив ухажёра на китайском.

– Это пустяк, моя принцесса. Я хочу сделать для тебя больше, – серьёзным тоном проговорил Меньшиков в ответ на её языке.

Её глаза удивлённо раскрылись.

– Откуда такие познания? – поинтересовалась Донгмэй.

– Первый урок китайского для меня не прошёл даром. – Он закурил.

– Мне приятно.

Кавалер опустил руку в воду, после чего игриво осыпал серебряными брызгами лицо своей дамы: «А теперь тебе приятно, Мэй?» Она вначале сжалась, затем ответила тем же: «Ах, так!»

Перестрелку водой закончила китаянка тогда, когда Евгений начал читать ей стих.

 
Я вас люблю, – хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
 

А где-то совсем рядом, за столиком уютного летнего кафе, представительный мужчина в деловом светлом костюме, неспешно пил виноградный сок, с интересом посматривая на округу: на искрящиеся волны Суры и покачивающуюся лодку. Его уединение нарушил подсевший на соседний стул мент, отвратительной наружности, чьи рыжие лохмы с поросячьей щетиной на толстом лице, делали его похожим на натурального хряка. Роев неприязненно осмотрел явившегося субъекта:

– По-моему не помню, чтобы я разрешал тебе садиться. К тому же, ты не представился, мудак! – спокойно проговорил он.

Маленькие глазки мента на лоб полезли.

– Кто, мудак? Я?

– Ну, не я же… – отозвался Денис непринуждённо, отпив сок. – Ведь ты же не представился, а значит, я пока ещё не знаю, кто со мной говорит.

Рыжий опешил, не понимая что ответить.

– Ну так, чего тебе надо, мудак? – вновь поинтересовался цыган. Мента аж взорвало…

– Ты вообще как разговариваешь с капитаном милиции? – покраснел Свинин.

Денис невозмутимо смотрел сквозь него вдаль.

– Вот, теперь всё ясно, ты не мудак, а капитан, что в принципе ничего не меняет.

Свинин вытаращил на собеседника глаза.

– Что ты несёшь? Какая тебя муха укусила?

– Рыжая, которой всё мало.

– За базаром следим, Деня. И не перегибай палку, – похолодел в лице мент пригрозив, его ноздри раздувались.

Евгений продолжал читать стихотворение:

 
Без вас мне скучно, – я зеваю;
При вас мне грустно, – я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
 

Свинин закурил.

– Я тут слышал, что премию выдают?…

– Выдают. Только не так много, как некоторые хотят, – пояснил мужчина в светлом костюме.

– За хорошую работу и платить надо хорошо. Или тебя что-то не устраивает?

– Если бы меня что-то не устраивало, ты бы тут не сидел.

– Это воспринимать как угрозу? Или предупреждение?

– Расслабься, капитан, неужели у тебя так с юмором плохо? – усмехнулся Роев.

Евгений на секунду остановился, улыбнулся и сказал:

 
Вы улыбнетесь, – мне отрада;
Вы отвернетесь, – мне тоска;
За день мучения – награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленьи, молча, нежно
 

Цыган вынул из внутреннего кармана пиджака туго набитый долларами конверт и придвинул напротив сидящему милиционеру.

– Заработал – получи. – Он пристально с ухмылкой наблюдал за реакцией Свинина. Тот лениво посмотрел по сторонам, конверт не взял, спокойно ответив:

– Ты меня за дурака считаешь? Убери. Конверт положи в оговорённое место.

– Сколько тебя знаю, не гаснет твоя предусмотрительность.

– Служба такая. Ладно, мне пора, хочу тебя предупредить, чтобы в следующий раз больше зелени положил раза в два.

– Не понял? – переспросил Роев.

– Сейчас поймёшь, – ехидно усмехнулся тот. – Замутил ты, Деня, дела тёмные, а мне их покрывать приходится. И вдруг кто-то, кроме меня об этих твоих делах случайно узнает?

Денис внимательно смотрел на собеседника.

– Вот чтоб никто лишний о них не узнал, ты должен мне платить, – закончил вымогатель.

Донгмэй нравилось, как Евгений читал ей стихотворение. Он, первый мужчина, сделавший для неё такой подарок.

 
Любуюсь вами, как дитя!…
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье.
Вы собираетеся в даль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
 

Господин в светлом костюме обратил внимание на открытую грудь с глубоким вырезом соседствующей блондинки.

– По-моему, я тебе и так неплохо плачу, капитан.

– Это у тебя не детей, не плетей, а у меня семья!

– Жадный ты человек, Свинин. Жадность до добра не доведёт…

– Ты меня пугаешь, что ли? Или спорить со мной собрался? – спросил мент.

Роев отмахнулся.

– Ну что ты, Вася, что ты?… Спорю я друг, только с равными мне людьми, а ты всего лишь мент продажный! Поэтому нечего мне с тобой спорить, не расстраивайся, как скажешь, начальник, так и будет.

– Деня не забывай, я очень нужный человек, – сказал напоследок мент и ушёл.

Рядом с лодкой медленно проплыл речной трамвайчик, пассажиры по-разному оценили декламацию стиха Меньшиковым даме в белом: одни сочли это романтичным, а другие посмеялись.

 
И фортепьяно вечерком?…
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!…
Я сам обманываться рад!
 

– Спасибо, ты меня удивил, – Евгений получил поцелуй в награду. – Кто автор? – поинтересовалась китаянка.

– Александр Сергеевич, кто его не знает… – ответил Меньшиков и снова закурил.

Они причалили к берегу. Он помог девушке перебраться на сушу.

– Моя принцесса, у меня для тебя есть ещё сюрприз.

– Какой?

– На то он и сюрприз. Потерпи. Пойдём. – Они поднялись на набережную и Меньшиков громко по-соловьиному свистнул. Вверх взмыла стая сизых голубей. И в следующий момент из-за растительности выехала белая карета, запряжённая двойкой вороных коней.

Экипаж остановился. Евгений отворил дверцу, подсадил даму, после чего присоединился к ней со словами: «Всё возможно, если в сердце живёт любовь…»

Глава 29

Меньшиков и Донгмэй, целуясь, вошли в мастерскую. Прогулка в карете прошла великолепно, девушка была в восторге, а настоящий мужчина в свою очередь преследует именно эту цель.

– Может, перекусим? – предложил довольный хозяин.

– Не забывай, зачем мы здесь, – напомнила китаянка.

– Да, надо работать. Иначе наша картина никогда не будет закончена. Но, работа не волк, в лес не убежит, так что я не откажусь от фруктов. – Вскоре, он принёс связку бананов и пару красных яблок.

Меньшиков снова расставил несколько горящих свечей, до того как опустились металлические жалюзи снаружи, пододвинул холст, приготовил краски с кистями. Мэй скинула свой белый сарафан: он водопадом упал на пол. Евгений прикурил от свечи, вновь поражаясь тому, как скульптор Господь потрудился над этим телом. Красавица сняла нижнее бельё и удобно устроилась на широком диване среди мягких подушек. Меньшиков, не вынимая изо рта сигареты, принялся наносить маски на холст.

– Ты так много куришь… – покачала головой натурщица.

– Да? Не заметил, – сказал художник, непринуждённо откинув окурок в большую кучу бычков, покоящуюся в рядом стоящем ведре.

– Мне так нравится твоё искусство, дорогой, – улыбнулась девушка.

– Неужели только это?

– Закончишь портрет, я тебе покажу, что мне нравится.

– Будет интересно узнать. Даже не терпится. Предлагаю, отложить наше занятие и перейти прямиком к твоему предложению.

– Потерпи. Искусство для тебя должно стоять на первом месте.

– Я бы рад, но не хочу оказаться на месте Александра Иванова.

– Кто это?

– Великий художник. И хотя для него искусство стояло на первом месте, но кончил он плохо.

– Что же с ним такое случилось? – полюбопытствовала Донгмэй.

– Жизнь, иногда бывает очень жестока. Свою самую главную картину он писал целых двадцать лет. И вот, когда первостепенное полотно его судьбы было окончено, он вскоре умер. А на следующее утро, на его имя пришёл конверт от императора Александра второго, где говорилось, что он покупает «Явление Христа народу»; но было поздно, Иванов скончался в нищете.

– Печально, – промолвила китаянка. – Но с тобой этого не произойдёт.

Часики на запястье позирующей красавицы неслышно тикали.

Евгений закончил наносить завершающие штрихи.

– Можешь посмотреть, – пригласил Меньшиков.

Донгмэй приблизилась к своему изображению. Любовалась: резной беседкой, заливаемой утром в цветущем абрикосовом саду, в которой сидела она, и белые лепестки, словно снег, по вине тёплого, юркого ветра, мягко опускались на землю, иногда касаясь её.

Взамен, она отблагодарила художника нежным поцелуем в щёку, произнеся: «Спасибо».

– Тебе спасибо. Ты моё Солнце.

Скрипач пробежался по нотам, в мобильнике звучала мелодия из фильма о Шерлоке Холмсе. Меньшиков знал, кто звонит.

– Здравствуй, Таня.

– Привет, Женечка. Я по поводу нашего последнего разговора. Помнишь, ты интересовался одним местом? Нас скоро повезут туда, если можешь, подъезжай, – тревожно проговорила путана.

Журналист отключил телефон.

– Послушай, детка, ты меня, пожалуйста, извини. – Он её поцеловал за ушком. – Но мне надо срочно отлучиться. Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Донгмэй не стала задавать лишних вопросов и, проводив своего мужчину до двери, осталась дома. А Меньшиков сев в машину, поспешил на знакомую точку. На улице вечерело. Стараясь ехать быстро, он надеялся, что ему повезёт успеть во время, увидеть таинственного клиента. Евгений, следя за дорогой, мысленно рассуждал, почему выбирают именно с этой точки проституток? И всё сходилось к одному: им не хочется рисковать, постоянство – залог покоя. Наконец, он оказался на месте сборища ночных бабочек у придорожного фонаря, прописанного на проспекте Победы. Меньшиков припарковал свой жёлтый «Мерседес» напротив девятой школы, там, откуда было удобно обозревать. В его салоне тихо пел Джо Дассен. Евгений стал наблюдать, девушки были в сборе, а заказчик явно опаздывал. Сумерки сгустились еще сильнее. Чума выцепил взглядом курящую одноклассницу в броском кожаном красном сарафане, рассказывающую что-то коллегам.

«Интересно, о чём они там говорят?» – подумал закуривший наблюдатель.

Тут к проституткам подошла полная сутенёрша, показавшаяся из старенькой «Ауди», она наставительно стала что-то говорить, а спустя несколько минут, некая тёмная иномарка подъехала к ним. Из салона вышел высокий мужчина, коротко переговорил с содержательницей, отдал деньги, потом Меньшиков с удивлением смотрел, как девушки друг другу завязывают глаза чёрными повязками. Покупатель прошёл на водительское место, а проституткам помогли сесть в автомобиль. Как только все устроились, иномарка тронулась. Стоило ей немного отъехать, Меньшиков завёл мотор, двинувшись следом.

Держа «Тойоту» в поле зрения, журналист с удовольствием слушал приятную музыку французского исполнителя в прокуренном салоне. Они уже катались по вечернему городу с полчаса, Евгений недоумевающе заметил, что колесит кругами.

«Какого хрена? Неужели меня засекли?» – подумал он, увидев впереди загоревшийся красный свет в районе монумента «Глобус». Остановился. Зато «Тойота», не дожидаясь зелёного, попёрла вперёд к проспекту Строителей.

Меньшиков напрягся в изумлении, провожая взглядом скрывающийся автомобиль: как быть?

Рванулся за ним, наплевав на правила. Ему повезло, машин на дороге было мало, так что в какую сторону направилась «Тойота», он видел, но в частном секторе найти её не смог, поэтому очень разозлился на себя и, ругаясь в душе матерными выражениями, принялся рыскать в надежде по разным тёмным улочкам. Они проплывали перед ним одна за другой, ввергая в неудачу, заставляя верить в безысходность, но Евгений не давал отчаянию перерасти в уверенность. Поиск – итог всегда двойственен: либо повезёт, либо нет. А Евгению не везло. Нервно куря одну за одной сигарету, не сдаваясь, преследуя свою цель, Меньшиков видел разных людей: обычных прохожих, сидящих на лавочке девушек лузгающих семечки, алкоголика, которого чуть было не придавил, так как тот разлёгся у края проезжей части. Улица менялась, постепенно, от маленьких неухоженных домиков к роскошным хоромам. «Тойоты» не было, он упустил её.

Улицы с особняками были похожи на новогоднюю гирлянду, а соседствующие с ними простецкие дома тонули во мраке.

Тьма вокруг, разрезаемая лучами фар, по бокам спящие деревянные дома под раскидистыми ветвями клёнов, берёз и лип, впереди стена света, а в неприметном тупике спряталась «Тойота», которую случайно заметил отчаявшийся Меньшиков. Первым его желанием было приблизиться к машине, он даже притормозил на мгновенье, но, поняв, что может совершить глупость, проехал. Остановился. Что делать? Осторожно вышел из машины, всматриваясь в темноту. Крадучись, пошёл вперёд к тупику. Но, явившийся ангел с угольными крыльями заставил его окаменеть. На этот раз он был совсем близко, настолько близко, что Меньшиков забыл обо всём. Евгений хотел произнести слово, но оно застряло пробкой в горле, он, словно рыба глотал воздух, а ангел, спокойно выводил очередную огненную букву указательным пальцем: «Е». Посланник небес закончил и пристально посмотрел в глаза Меньшикову, через мгновение, обернувшись чёрной кошкой, которая перебежала дорогу. Евгений обессилено в судорогах примкнул к дощатому забору. Лишь спустя несколько минут, он пришёл в себя повторяя эту букву, потихоньку передвигаясь вдоль забора, Меньшиков обжёг руку, там росла крапива. Не обращая внимания на жжение, журналист под светящим фонарём опасливо посмотрел за угол. Машина стояла на том же месте, и непонятно было, есть там в ней кто-нибудь или нет? Теперь это уже не имело значения; крепкий удар рукояткой ножа по затылку поставил точку в расследовании незадачливого детектива.

Роев молча оглядел валяющегося лицом вниз субъекта. Неприязненно перевернул ногой безвольное тело. Удивлённо узнал небритую физиономию. Задался вопросом, почему его знакомый следил за ним? Что ему было нужно? А самое важное, что теперь с ним делать? На карте стояла безопасность жизнедеятельности в первую очередь лично его, а следом далеко идущие планы о всеобщей справедливости. А на другой чаше весов была всего лишь жизнь заурядного человека, которому он откровенно говорил: «Что такие отважные люди, как ты, встречаются редко».

«Нельзя так халатно ставить под угрозу дело своей жизни. Собственные убеждения гораздо важнее, чем существования какого-то смельчака, сующего нос не в свои дела. Никогда не оставляй назавтра то, что можно сделать сегодня…» – после таких раздумий цыган пнул Меньшикова, тот перевернулся на живот. Роев, взяв лежащего за волосы, задрал голову, чтобы удобнее было перерезать горло.