Текст книги "Попытка контакта"

Глава 8

Маг жизни была права: у Мешкова и Семакова, а равно у капитана Риммера и лейтенанта Малаха день, начиная с утра, должен был получиться очень занятым. Таким он и заделался.

Первые двое во взаимодействии с лейтенантом Острено обеспечивали техническую поддержку со стороны землян, как то: сам артиллерийский корабль, постройку и установку мишеней на якоря, а также выделение четырёх матросов на транспортировку гранатомёта. Вторые двое указывали, как уложить гранаты в ящик, а Малах, со своей стороны, принимал у Тифора амулет, обеспечивающий «Гладкую воду». Ещё с час лейтенант потратил на первую лекцию земным комендорам. В результате шлюп отдал швартовы лишь после полудня.

Вопреки ожиданиям, погрузка и установка гранатомёта не вызвала ажиотажа. Что-то вроде очень малокалиберного орудия с очень сомнительными характеристиками – вот каково было мнение всего экипажа. Острено, будучи адъютантом адмирала, исполнял обязанности наблюдателя, то есть вообще ни во что не вмешивался. Командир корабля лейтенант Азарьев получил все нужные инструкции. Также ему представили двух непонятных иностранцев в одежде незнакомого кроя. Один из них был лейтенантом-артиллеристом, судя по имени – турком или татарином. По любым соображениям такому делать на борту корабля Русского императорского флота было совершенно нечего, но приказ шёл от самого Нахимова. Второй оказался капитаном дальнего плавания. Этот хотя бы по имени был германцем; правда, его акцент совершенно не походил на германский. По этой причине Азарьев подумал, что, наверное, Риммер Карлович родом из Баварии, потому что всем известно: баварцев даже природные жители Гамбурга не понимают. Он поделился (шёпотом, конечно) этой догадкой с лейтенантом Семаковым, получив в ответ неопределённое хмыкание.

Пока шлюп, подгоняемый несильным бризом, отваливал и шёл к точке, где были установлены щиты для стрельб, матросы под присмотром немца принайтовили то, что тот назвал диковинным словом «гранатомёт», к палубным рымам на носу. Стаксель убрали, чтобы он не мешал стрельбе. Все российские офицеры отметили, что, судя по тому, насколько легко нижние чины тягали это «орудие», вес его был крошечным по сравнению даже с восьмифунтовкой. Одновременно немец наставлял матросов, организуя цепочку для передачи гранат из ящика.

– Они тяжёлые, братцы, так что двумя руками передавайте, чтоб не уронить. Берегите силы; гранат, может, штук пятьдесят перекидать придётся. Готовность по команде!

Артиллерист раздавал последние инструкции комендорам Максимушкину и Патрушеву.

– По первому щиту открою огонь я сам, ваша задача пристально следить за моими действиями и запоминать. Первые две-три гранаты уйдут на пристрелку, причём прицел лучше смещать по горизонту, чтобы столбы от разрывов не мешали. И напоминаю: только попадание в воду с правильной установкой дистанции даст взрыв. В воздухе ничего не получится. Так что для точности устанавливайте дистанцию поменьше и цельтесь для начала с недолётом. А уж потом постепенно поднимать прицел.

Ветер стал крепче. На волнах появились барашки.

– На лаге! – Азарьеву не было причин надрывать глотку: небольшие размеры кораблика позволяли командовать и без этого.

– Семь, ваше благородие!

Малах глянул на щиты и решился.

– Риммер Карлович, давай «Гладкую воду».

Серебряная пластина амулета почти целиком скрывалась в ладони иностранного капитана. Её увидели только Семаков и Мешков, да и то лишь потому, что к действиям всех иномирцев они приглядывались особо тщательно. Зато эффект от применения заметили все, кто был на борту.

Круг гладкой воды был огромен: сажен сорок, не меньше. Зеркальная гладь в нём вопиющим образом не сочеталась с порывистым ветром, а заодно противоречила опыту моряков российского флота. Но удивляться было некогда. Малах отдал команду:

– Подача гранат – товсь! Заряжай!

Одновременно последовали реплики от русских офицеров:

– Семь кабельтовых до первого щита.

– На такой дистанции да без волнения – и мои бы с первого залпа накрыли.

– Пожалуй что так, Михаил Григорьевич.

Пять серых тупоносых гранат легли в лоток. Все глаза устремились на Малаха, который стоял, чуть согнувшись, у казенной части орудия и приглядывался. Самыми внимательными были комендоры. Но даже они заметили первый выстрел только по движению затвора, который с негромким металлическим стуком сдвинулся, дал следующей гранате уйти в ствол и скользнул обратно, досылая снаряд.

Звук дошёл с опозданием. Столб воды от чудовищного взрыва гранаты поднялся явно выше мачты шлюпа. Зрители даже не успели ругнуться, как грохнули ещё два взрыва.

Уже после того, как третий столб опал, а обломки щита, крутясь, попадали в воду, князь Мешков машинально отметил в памяти: «Первый недолётом двадцать сажен, второй – десять, третьим накрытие. Ни одного перелёта. Очень мощные взрывы: и на линейный корабль хватило бы одного для критического повреждения корпуса».

Вслух же было сказано:

– Отменно стреляли, Малах Надирович.

– Цель была лёгкая, Михаил Григорьевич, – проявил скромность артиллерист из иного мира. – Максимушкин, к гранатомёту! Делай так, чтобы мушка и прорезь совместились вровень… Готов? Приглядывайся пока, минута у тебя есть. Вон второй щит. Один палец – на спуск, второй – на ползунок… И не торопись с выстрелами. Щит в ответ стрелять не будет.

Комендор про себя отметил, что ворочать ствол совсем не трудно, а целиться по мушке и прорези – дело наипростейшее. Из осторожности первый выстрел он дал с большим недолётом. А вот второй был позорно смазан: взрыва вообще не случилось. Об этой возможности чужестранный артиллерист и предупреждал. Третий – снова недолёт, хотя и ближе. От четвёртого разрыва щит аж подскочил, но не развалился. С пятого выстрела мишень разнесло в мелкие щепочки.

– Для начинающего неплохо, – послышался голос из-за плеча.

Максимушкин решил, что всё-таки этот Малах не взаправдашний немец, поскольку не изругал за напрасную трату гранат, а, наоборот, похвалил за меткость.

Семаков мысленно отметил, что по виду взрывы на море немного слабее виденных на суше. Куда более впечатлённым оказался лейтенант Острено – возможно, как раз потому, что не был артиллеристом, хотя опыт Синопского сражения он имел. Правда, его предупредили, что будут испытываться новые бомбы, но ничего не сказали о том, насколько они мощные. Ещё больший моральный удар нанесла скорострельность. Даже принимая во внимание, что иностранец явно обладал немалым опытом в обращении с этим орудием, вся стрельба от первого выстрела до поражения мишени заняла с полминуты – и это на три гранаты! А у неопытного Максимушкина – от силы полторы минуты на пять выстрелов.

Пока присутствующие оценивали и прикидывали, к гранатомёту подошёл Патрушев. Он получил точно такие же указания и положил руки на спуск и управление.

То ли второй комендор переволновался, то ли у него просто не хватало артиллерийских способностей, но щит был разбит лишь восьмой гранатой. Из пристрелочных четыре ушли перелётом. Местные офицеры увидели заминку с подачей гранат по цепочке, но промолчали. К большому удивлению всех, а в первую очередь нижних чинов, немец не ругался, а лишь сухо заметил:

– Владимир Николаевич, в бою рекомендую ставить первым наводчиком Максимушкина, а вторым – Патрушева. Также рекомендую учения для отработки подачи гранат. Имейте в виду, в бою их придётся подавать из трюма, а не из ящика на палубе.

– А это почему? – не выдержал Семаков.

– Если ответным огнём разобьют ящик, гранаты по всей палубе собирать придётся.

– К тому же они взорваться могут, – поддержал Острено.

– Нет, в этом смысле боеприпас совершенно безопасен. Самое худшее, что может случиться с гранатой – она упадёт в море. Чугун плохо плавает.

На эти слова ухмыльнулись даже матросы.

Риммер снял действие «Гладкой воды». Шлюп сразу стало ощутимо потряхивать на волне.

– Одна небольшая просьба, господа, – вдруг обратился иностранный артиллерист. – Не покажете ли вы хотя бы один выстрел из ваших орудий?

Адъютант Нахимова нахмурился, отчего его усы чуть приподнялись.

– Не смею приказывать, но запас ядер не так велик. Вот если только холостым…

– Пусть и холостым. Мне бы увидеть, как заряжают, и с пояснениями.

Лейтенант Азарьев не колебался.

– Максимушкин, один холостой выстрел из четырёхфунтовки.

Комендор принялся действовать и объяснять:

– Вот энто, ваше благородие, порох в картузе. – Комендор сноровисто подхватил бумажный пакет с порохом и затолкал его в дуло чугунного орудия. Туда же пошёл пыж – комок пакли. Железный прут Максимушкин сунул в отверстие на стволе. – Чтоб картуз проткнуть, значит. – Из фляги комендор подсыпал в то же отверстие небольшую порцию пороха. – Порох тут другой, потоньше, – последовало объяснение.

Этот тонкий порох полыхнул ярким пламенем, грянул выстрел, а орудие, подпрыгнув, рванулось назад.

– Спасибо, я понял.

Свою реплику подал капитан Риммер:

– Господа, обязан похвалить обученность ваших матросов в обращении с парусами.

Все российские моряки, как один, постарались скрыть удивление, а ответил командир шлюпа:

– Благодарствуйте на добром слове, Риммер Карлович.

Про себя Азарьев отметил, что, по всей видимости, подчинённые немца не столь умелы.

– Через который час мы будем у места стоянки? – поинтересовался иноземный артиллерист.

Разумеется, русские офицеры ничем не показали, что их коробит такое скверное знакомство собеседника с морской терминологией и русским языком вообще. Это прискорбное словоизъявление было объяснено классическим: «Иностранец, что с него возьмёшь».

– Не более получасу осталось, Малах Надирович.

– Господа, считаю весьма нужным дать вам пояснение по нашему гранатомёту. Все вы должны понимать как его возможности, так и ограничения.

Совершенно неожиданным для всех оказался вопрос Острено:

– Малах Надирович, а сколь долго вы будете нас просвещать?

– Думаю, в час уложусь.

– В таком случае принуждён покорнейше отклонить предложение. Адмирал приказал доложить ему результаты немедленно по прибытии.

Семаков и Мешков поняли, что в случае надобности их вызовут, и предпочли промолчать.

В разговор вмешался Максимушкин, но сделал это в строгом соответствии с уставом:

– Ваше благородие, разрешите обратиться к господину лейтенанту.

– Разрешаю, братец.

– Ваше благородие, а что ж за порох такой в энтом гранатомёте, что дыма никакого?

Вопрос предвиделся, поэтому и ответ был подготовлен заранее:

– Порох особенный, Максимушкин, бездымный и беззвучный, а в самой гранате, хотя тоже бездымный, но с большим звуком – небось слышал?

– Да как же не слышать, все слышали, а вот кабы в воздухе так же вдаряло, вот орудие было бы!

– Твоя правда, братец, но наши мастера ещё до такого не додумались.

Пока мужчины занимались смертоносными игрушками, маг жизни вела свою партию. С утра за ней прислали экипаж, и вскоре двери дома Мешковых гостеприимно распахнулись перед многоуважаемой госпожой.

Для того чтобы прочитать мысли горничной, не надо было иметь ранг магистра магии разума. Вполне хватило бы обыкновенного житейского опыта.

– Барыня с утра хорошо себя чувствуют, ели в охотку и ещё просили, но я же, как вы велели…

– Я так и думала. Фрося, ведите.

Княгиня и вправду выглядела совершенно здоровой. И сразу же по приветствии попыталась взять на себя инициатив у:

– Мариэла Захаровна, я хотела извиниться, что вчера даже не успела вас поблагодарить…

– Татьяна Сергеевна, извиняться не за что. Вы и вправду были серьёзно больны. Сейчас я вас осмотрю. Фрося, выйдите.

Скоростью выполнения приказа прислуга ясно дала понять немке о глубочайшем к ней доверии.

Осмотр вряд ли занял и две минуты.

– Как я и предполагала, воспалительное состояние снято… – Магистр чуть-чуть покривила душой. Конструкты, поставленные на совесть, ещё действовали, хотя нужды в них уже не было. – Теперь вам можно вставать. В полдень рекомендую поесть, как обычно. Вы ведь уже позавтракали, не так ли?

– Ну да, но Фрося говорит, вы не велели давать много. А я такая голодная…

– Так и должно быть, – улыбка.

– Мариэла Захаровна, я сейчас оденусь, а вы, коль не в труд, подождите. Я непременно должна с вами поговорить.

– Так я как раз и хотела кое-что вам сказать по лечению.

На самом деле разговор предполагался и на другие темы.

Отдать справедливость княгине, она оделась необыкновенно быстро, с помощью горничной, понятно. Весь процесс занял от силы полчаса. Под чай с домашним печеньем началась беседа.

С самого начала иностранка твёрдо объяснила пациентке все особенности состояния её здоровья, сказав в заключение:

– Я думаю, Татьяна Сергеевна, что отсутствие у вас детей как раз и объясняется хроническим воспалением… по женской части. Но теперь, когда я его сняла, вы, с большой вероятностью, забеременеете, и тогда настоятельно рекомендую переехать в безопасное место. Если то, что я слышала от князя, верно, то война совсем близко. Как… – на короткое мгновение Мариэла Захаровна запнулась, – ваш лечащий врач настаиваю: беременным здесь не место.

Княгиня учтиво поблагодарила, заверила, что последует разумному совету, и перехватила нить беседы:

– Мариэла Захаровна, так вы и вправду учились в университете?

В ответе, как показалось Татьяне Сергеевне, прозвучала снисходительность.

– Если бы только в университете. Для начала там учатся четыре года, это даёт ранг бакалавра. Потом ещё трёхлетний курс и лечебная практика, после них экзамены, тогда можно получить лиценциата. У меня на это ушло всего шесть лет; для моей специальности довольно быстро. А потом ещё магистерские спецкурсы, и обширная практика, и защита диссертации – это ещё шесть лет. Магистр имеет право лечить, но лишь с разрешения наставницы и под её присмотром. Ну, разве только в исключительных случаях самостоятельно… Я уж пять лет, как магистр. Думаю, ещё годика три-четыре – тогда стану доктором.

Татьяна Сергеевна не была сильна в устном счёте. Вот почему она, не подумав, брякнула:

– Сколько ж вам лет, Мариэла Захаровна? – И тут же прикусила язычок.

Но эта удивительная женщина не обиделась, а улыбнулась:

– Судите по внешности? Она результат моего легкомыслия. Знали бы вы, как мне влетело за это!

– Простите великодушно, не поняла: от кого и за что влетело?

– Омолодила я себя. За это от наставницы и попало.

Княгиня всё ещё не понимала и попыталась уточнить:

– Вы сами себя омолодили?

– Ну да.

– И успешно, насколько вижу?

– Конечно.

Понимания не прибавилось, что и выразилось в реплике:

– Вы же никому вреда не причинили, даже себе самой. Так в чём тут грех?

– В том, что замахнулась я на действие не по своему рангу. Омоложением может заниматься только тот, у которого ранг доктора. Ну, или повыше.

Любопытство подстёгивало задавать всё новые вопросы, но голова у бедной пациентки уже шла кругом, поэтому она спросила нечто наипростейшее:

– А выше доктора кто?

– Кандидат в академики. Ещё старше в ранге – академик. Моя наставница как раз такая и есть. Выше уж никого нет.

Татьяна Сергеевна за малым не лопнула от переполнявших её вопросов. Пытаясь справиться с потоком информации, она решила сделать паузу и отхлебнула из чашки. И вдруг повернула беседу в совершенно другом направлении:

– Мариэла Захаровна, скажите, что я могу для вас сделать? Сказано было таким молящим голосом, что маг жизни невольно улыбнулась.

– Татьяна Сергеевна, да мне ничего не надо. Вот разве что… при случае расскажите о том, что получили мои услуги. И что вы остались мной довольны. Но сразу предупреждаю: есть такие больные, которым я наотрез откажу в услугах, и не по причине дурного характера. Это связано… с особенностями организма, и предвидеть такое не в моих силах.

– Ну, уж историю сию другим дамам расскажу, будьте уверены. Но это и не услуга. Тогда… тогда хотите – я подыщу вам квартиру? Или даже дом?

Мариэла сразу же подумала о доме, окружённом большим садом – такие она здесь видела. С оградой на расстоянии не менее двадцати пяти ярдов от дома. А ведь это защита от негации.

– Пожалуй, вы правы, Татьяна Сергеевна. Но сейчас у меня и моих товарищей на это просто нет денег.

– Уж за то, чтоб поискать да порасспрашивать, точно денег не возьму. А там и заработаете – с вашими-то умениями.

– Не очень всё это просто. Неужели вы думаете, что я беспрепятственно получу разрешение на врачебную практику?

Сказано было не особо гладко, но вполне понятно. Княгиня устремила взгляд за окно. Потом глянула в глаза собеседницы и твёрдо заявила:

– Я подумаю, Мариэла Захаровна. Тут есть о чём подумать. Да, вот ещё: я могла бы дать совет вам в части одежды. Ваш плащ, он, знаете ли, не вполне здесь моден…

* * *

Пока длилась эта беседа, лейтенант Острено успел добраться до своего начальника. Доклад был выдержан в самых восторженных тонах. Выводы были столь же оптимистичны:

– Павел Степанович, я бы настоятельно рекомендовал купить и установить на линейных кораблях такие орудия. С дистанции хотя бы и семь кабельтовых – а то и больше, потому как препятствий к этому нет, – они же искрошат в щепки любого противника! И потом, расход боеприпасов велик, конечно, но если я правильно понял, можно купить хоть пятьсот пудов. При цене двадцать пять копеек за гранату выйдет двести рублей золотом. Ей-же-ей, расход не столь велик! Да ещё хороший интендант всенепременно сумеет выторговать скидку.

– Уж могу сказать, куда пойдёт эта скидка, да-с! – В голосе адмирала звучало глубокое сомнение в интендантах вообще, а равно в их добрых намерениях. – А знаете что, Феофан Христофорович? Хорошо бы мне лично поговорить и с этим иностранным артиллеристом, и с лейтенантом князем Мешковым, ведь он тоже по этой части не последний. И лейтенанта Семакова тоже пригласите. – Это было уже почти приказом.

– Когда вам будет угодно их принять?

Нахимов прикрыл глаза.

– Пополудни у меня визит в госпиталь навестить болящих… Тогда здесь же, в шесть часов пополудни.

– Не сомневайтесь, Павел Степанович, устрою.

И в назначенное время в кабинет адмирала явились лейтенант Малах и капитан Риммер.

После представлений Малах официально пригласил Нахимова в «наше здешнее жилище». Принципиальное согласие было получено.

В своём докладе иноземный артиллерист делал всё, что было в его возможностях, для уменьшения оптимизма, обращаясь не столько к российским лейтенантам, сколько к самому Нахимову.

– …Отсюда следует, что поражающая способность гранатомёта в отношении этих больших кораблей…

– Кораблей линии, или линейных кораблей, Малах Надирович.

– Да, спасибо… Сомнительна. Проверить, конечно, стоило бы, но как это сделать?

Русский адмирал не страдал недостатком сообразительности.

– Тогда, выходит, нет смысла ставить этакое орудие на линейные корабли.

Сидевшие за столом помрачнели. Озвученный адмиралом вывод давал очень мало оснований для оптимизма.

– Павел Степанович, значит, надо будет купить детали того самого быстроходного корабля и собрать его… – Говоря это, лейтенант Семаков быстро писал что-то на листе бумаги. – Вот. Я подумал: на месте командующего вражеской эскадрой хоть бы и в полтора десятка вымпелов – как ловить такой быстроходный кораблик? Абордаж почти отпадает – с его двадцатью узлами он не даст к себе подойти. А вот перестроившись фронтом, можно поймать его во фланговый огонь, причём при ширине строя даже в полторы мили… Извольте глянуть. А особенно в не слишком широкой бухте…

– Так делайте выводы, Владимир Николаевич.

– Делаю. Скорость нужна ещё больше – тридцать узлов.

– Риммер Карлович, что скажете?

– Хм, на «Гладкой воде» мой «Стриж» мог бы такое дать, но при даже небольшой волне – опасно, очень скоро течь появилась бы.

– А если ваши машины да на наш шлюп установить? Возможно такое?

– Конечно, возможно, и даже недорого, но большой скорости не гарантирую. Обводы не способствуют…

Вроде бы сухопутный иноземный лейтенант встрял в дискуссию:

– Надо запросить доктора Шахура. Доктор – это у нас высокий ранг учёного, – пояснил он. – Будучи большим специалистом в области судовых движителей… или двигателей… он совершенно точно может сказать, что нужно для достижения заявленной вами скорости. И насчёт формы корпуса корабля поинтересоваться, и о кристаллах для воды надо справиться, они тоже стоят денег. В пересчёте на ваши – ну, сто рублей.

В тот момент всем показалось, что даже усы на лице Нахимова затвердели. Голос адмирала был под стать им:

– Господа, прошу учесть вот что: сумму в тысячу рублей можно внести в ремонтные расходы эскадры. Но не более-с!

– Павел Степанович, – заговорил князь неожиданно подхалимским голосом, – так ведь при уже построенном боевом корабле дополнительные расходы провести намного легче. И если расходовать по частям…

– Михаил Григорьевич, – отчеканил хозяин кабинета, – осмелюсь напомнить вам, что боевой корабль можно считать построенным, когда он принят в состав флота по всем документам-с. Никто не подпишет вам такую бумагу без ходовых испытаний! И я такое не подпишу-с! И адмирал Корнилов наотрез в том откажет!

– Господа, – примирительно сказал германский капитан, – мне кажется, я могу внести ясность. Всё же цены – это нечто знакомое мне. Материалы для небольшого корабля обойдутся недорого, ну, двадцать золотых они стоят… то есть примерно сто рублей. Пусть даже двести, с запасом. Сборка дороже. Придётся задействовать услуги нашего специалиста Тифора Ахмедовича, обойдётся примерно в пятьсот рублей. Или же обучать ваших подмастерьев.

– Мастеровых, вы хотели сказать.

– Ну да, благодарю… Ещё одна статья расхода – движители. Правда, они не самая значимая часть затрат, двадцать рублей им цена. Далее: кристаллы для воды, вот они и вправду стоят сотню. Хорошо, пусть сто двадцать. Ещё покраска. Тут по ценам вам виднее, господа.

– За двадцать рублей пять маляров вам весь корабль выкрасят, снаружи и изнутри. Считая стоимость самой краски.

В своих словах князь Мешков был вполне уверен: по долгу службы ему пришлось соприкасаться с ремонтными работами.

– Также вижу вот какую статью расходов: боеприпасы для гранатомёта. Мне кажется, что выходить из порта с запасом менее двухсот гранат – неосторожно.

– Пятьдесят целковых, стало быть, – мгновенно подсчитал Семаков.

– Боеприпасы совершенно по другим документам проходят, господа, – спокойно возразил Нахимов, – будьте покойны, за это ручаюсь. Итак, за вами, Малах Надирович, консультация с этим доктором наук. Двадцать наших узлов – минимальная скорость, тут я согласен с Владимир Николаевичем. Лучше, конечно, сорок…