Текст книги "Последний бой. Кто освободил Прагу?"

6. РОА. Восточный фронт – Прага

Еще до непосредственного участия Первой дивизии РОА в боях на фронтовой линии командование Русской Освободительной армии и КОНР искало любые возможные способы спасения своей с таким трудом наконец созданной армии. Сергей Кузьмич Буняченко, которого это касалось в тот момент более чем всех остальных, активно интересовался общей ситуацией на фронтах, а то, что он узнавал, явно не поднимало ему настроения. Со дня на день ожидалось начало нового советского наступления, прямо в том направлении, где как раз находилась его Первая дивизия. В то, что германская армия удержит фронтовую линию, не верил уже никто, даже сами немцы. Для Первой дивизии РОА это означало одно – она неизбежно попадет в руки Советов, в глазах которых весь личный состав являлся предателями Родины, изменниками и врагами народа первой степени, со всеми вытекающими из этого последствиями. По различным, часто взаимопротиворечащим источникам, одним из планов Власова было собрать воедино все силы РОА на чешской территории (как одно из возможных мест указывается город Хеб, по-немецки Эгер, где тогда находилась большая часть военно-воздушных сил КОНР), а оттуда начать переговоры с Западом, другим – возможно, направиться в район стыка границ Чехии, Австрии и Германии, то есть туда, где находилась (скорее должна была бы находиться) дорога в пресловутую «Альпийскую крепость», то есть оба возможных пути изначально вели на территорию Протектората Богемия и Моравия, который тогда к тому же и являлся единственной все еще действительно тыловой зоной рейха. Именно стремлением к выполнению какого-то подобного плана любой ценой, наверное, можно объяснить поведение генерала Буняченко после боя на плацдарме «Эрленхоф».

По окончании неудачной атаки на советские позиции участвовавшие в ней силы Первой дивизии РОА начали отход с передовой линии. Именно в этом месте в различных публикациях встречаются красочные описания того, как «предатели-власовцы побежали с поля боя, побросав все и оголив вверенный им участок фронта, в страхе попасть в плен Красной Армии, в очередной раз предавая, только теперь уже немцев»… или что-то подобное в различных вариациях на тему. Но это неправда, и кому как не самим немцам это знать. Два власовских пехотных полка и все остальные силы отходили с передовой организованно и в полном соответствии с заранее установленным на этот случай планом, да и бежать-то им было не от кого – контратаки с советской стороны не последовало, так что солдат РОА никто, собственно, и не преследовал. А свои действия, уже не согласованные с германским командованием, Сергей Кузьмич Буняченко начал предпринимать лишь несколько позднее. На передовой, точнее недалеко за ней, должна была остаться для прикрытия артиллерия РОА и несколько вспомогательных частей общей численностью в размере одного неполного полка, а большая часть дивизии отходила обратно в тыл. Тем не менее через связного офицера, майора Швеннингера, генерал Буняченко попросил у командования немецкой 9-й армии две вещи: первое – разрешение на отход с занимаемых позиций всех своих сил, включая артиллерию и части прикрытия, второе – в сложившейся общей ситуации и взглядом к специфике личного состава дивизии, официальный приказ (именно приказ, не разрешение!) к выдвижению части в полном составе в южном направлении. Как я уже говорил ранее, немцы, видимо, как никто другой понимали всю опасность положения 600-й пехотной дивизии, и разрешение на отход своих войск, как и официальный приказ к передвижению на юг, в направлении сосредоточения основной массы войск группы армий «Центр», Буняченко от германского командования п о л у ч и л, соответственно, со всеми необходимыми сопроводительными документами для обеспечения всех своих частей с немецких складов по пути следования[37]37
  Опять же неправдивыми являются и достаточно часто встречающиеся описания того, как власовцы, самовольно покинув линию фронта, сразу же начали, вопреки германским приказам, перемещение на юг, в тыл, грабя и опустошая по пути немецкие склады оружия, провианта и экипировки. Ничего подобного не происходило аж до начала мая, так как практически на всем пути следования на территорию современной Чехии командованию дивизии все еще удавалось получать легальные разрешения к получению довольствия с немецких военных складов. Подобный беспредел начался уже только в процессе приближения к Праге, когда дивизия полностью вышла не только из-под немецкого подчинения, но и не выполняла уже даже и решения командующего РОА генерала Власова, фактически уже встав на сторону чешских повстанцев.


[Закрыть]. Другое дело, что сам отход всех сил Первой дивизии Русской Освободительной армии с занимаемых позиций и тех, что еще должны были стоять на своих местах в полной боевой готовности, фактически начался еще до получения данного приказа от немцев, по личному распоряжению командира дивизии, что сам Буняченко потом объяснял своей уверенностью в здравом разуме командования немецких вооруженных сил. Как видно, в этом он как раз не ошибался. Соседние по фронту немецкие части власовцы, при своем отходе, также вовремя поставили в известность обо всем происходящем, чтобы те могли перестроить свою оборону в зависимости от ситуации. В это время русская дивизия все еще действительно являлась и 600-й пехотной дивизией Вермахта.

У генерала Буняченко и его Первой дивизии РОА уже, как говорится, «горела земля под ногами» – он понимал, что перемещение такого объема войск и даже сама переорганизация и составление их в походный порядок после прошедшего боя требует немалого времени, а его у русских в немецкой военной униформе как раз и не было, поэтому использовать старались каждый имеющийся в их распоряжении день и час. Все работали быстро и слаженно, приказы выполнялись четко – подгонять солдат не надо было, ситуация всем была ясна.

В соответствии с приказом штаба 9-й германской армии из группы армий «Висла» 600-я пехотная дивизия отправлялась в южном направлении на город Коттбус, чем, таким образом, переходила в подчинение группы армий «Центр» фельдмаршала Фердинанда Шернера. Утром четырнадцатого апреля 1945 года, в присутствии немецких связных офицеров, по дивизии был выдан приказ к походу в указанном направлении. Сразу же после объявления данного приказа личному составу генерал Буняченко вызвал к себе майора Швеннингера и попросил его еще раз подтвердить по своим каналам связи данный приказ германского командования. Это было сделано. Командира Первой дивизии РОА между тем больше всего интересовало, что должно последовать, когда его части по плану достигнут Коттбуса – маршрут движения проходил хоть и в желаемом южном направлении, но все еще прямо вдоль так небезопасной для власовцев линии фронта и в непосредственной ее близости, начнись вдруг советское генеральное наступление, и все они сразу же неминуемо оказались бы в смертельной ловушке, даже без возможности развернуться в боевые порядки, хотя и теоретическое наличие такой возможности вряд ли что-либо изменило бы. Четкого ответа на эти вопросы Швеннингер русскому генералу дать был не в состоянии – командование 9-й армии не могло выдать ему инструкции, касающиеся действий дивизии после ее перехода под официальную юрисдикцию другой группы армий и, соответственно, другого штаба подчинения. Единственное, что он сообщил Буняченко, это свою личную твердую уверенность в дальнейшем продвижении на юг, так как при его дискуссиях в штабе группы армий «Висла», по его словам, немецкое командование выразило полное понимание специфики ситуации русской дивизии Вермахта.

Тем не менее в середине апреля 1945 года в штабе группы армий «Центр» еще царила несколько иная атмосфера, чем у ее северных соседей на Берлинском направлении. Здесь какие-либо пораженческие настроения и разговоры были строго запрещены лично командующим фельдмаршалом Фердинандом Шернером, общение все еще происходило в духе непоколебимой веры в «Endsiege» – окончательную победу Третьего рейха, и, соответственно, достижению данной высшей цели были подчинены и все проводимые здесь действия. Так что фельдмаршалу Шернеру с самого начала были не очень интересны различные душевные переживания личного состава так неожиданно «свалившейся на него прямо с неба» целой пехотной дивизии, он рассматривал ее исключительно как боевую единицу германских вооруженных сил, которая, по его твердому убеждению, должна была бы также и быть немедленно использована по своему прямому назначению, то есть на линии фронта, где Вермахту катастрофически не хватало сил.

Единственной серьезной ошибкой «простодушного» немецкого фельдмаршала было, видимо, то, что он как-то забыл спросить на все это разрешения у их превосходительств генералов Андрея Андреевича Власова и Сергея Кузьмича Буняченко, в планы которых как раз подобные мероприятия не очень вписывались.

Хотя в штабе группы армий «Висла» никто не мог давать распоряжения относительно дальнейших передвижений 600-й пехотной дивизии по территории, подконтрольной группе армий «Центр», сообщить южным соседям о передислокации данной части в их направлении были обязаны, что и сделали немедленно после отдачи приказа к выходу русской дивизии на марш. Штаб фельдмаршала Шернера отреагировал настолько молниеносно, что это удивило даже самого немецкого связного офицера при РОА майора Гельмута Швеннингера: примерно в 21.30 тринадцатого марта 1945 года решение о передвижении власовской дивизии на юг было принято и выданы соответствующие распоряжения в штабе 9-й армии группы армий «Висла», в 8.00 утра четырнадцатого апреля генерал Буняченко выдал своим частям приказ к походу в направлении на Коттбус, а уже в 14.00 того же четырнадцатого апреля, когда даже еще не все части Первой дивизии РОА выдвинулись с места расположения, мотоциклист-курьер уже привез в штаб Буняченко пакет, содержанием которого был приказ для 600-й пехотной дивизии Вермахта от командования группы армий «Центр» к немедленному занятию этой частью новых позиций, располагавшихся прямо за фронтом 275-й пехотной дивизии Вермахта, входящей также в группу армий фельдмаршала Шернера, а последняя держала фронт еще даже ближе, к точке отправления власовцев у плацдарма «Эрленхоф», чем изначально обозначенная цель похода – район города Коттбус.

Буняченко был разозлен и шокирован. Во-первых, никто в штабе Шернера явно не утруждался привилегированным общением с ним в качестве «союзника», к которому он уже успел привыкнуть в штабе 9-й армии, а просто выдали стандартный приказ на уровне обычного подчинения внутри немецкой армии (что вообще-то для статуса 600-й пехотной дивизии было вполне нормально), полностью игнорируя при этом главнокомандующего РОА генерала А. А. Власова, которому, в свою очередь, подчинялась Первая дивизия РОА, и все приказы в адрес которой со стороны немцев он должен был вроде как подтверждать (или, теоретически, и отменять…). Во-вторых, его дивизию снова ставили на линию фронта, от которой он как раз пытался максимально удалиться, и совсем еще недавно это начинание даже выглядело достаточно успешно. Со стороны немцев командир дивизии РОА посчитал это предательством, так как до этого был уверен, что обе стороны достигли взаимопонимания в вопросе о судьбе власовских частей, выход которых в данный момент и в данном составе на фронт вел бы к краху целой идеи построения Русской Освободительной армии.

Первой реакцией генерала Буняченко на полученный новый приказ было то, что он через майора Швеннингера сообщил немецкому командованию о своем решении сначала выполнить до конца предыдущее распоряжение к движению на Коттбус, которое было формально одобрено и главнокомандующим РОА, чем несколько привел в замешательство штаб как 275-й пехотной дивизии, через которую получил сообщение о своем новом расположении, так и непосредственно выдавший приказ вышестоящий штаб Пятого немецкого армейского корпуса, которому 275-я дивизия подчинялась – никто там, судя по всему, не имел ни малейшего представления о том, что 600-я пехотная дивизия Вермахта является одновременно еще и частью некой Русской Освободительной армии и выполняет также приказы ее командования. Одновременно Буняченко связался и с Власовым, сообщив ему о сложившейся ситуации. Как тактику для начала оба, видимо, выбрали решение попробовать тянуть время, хотя бы пока немецкие штабы будут разбираться со сложной структурой подчинения РОА в отношении Вермахта, и наоборот.

Пятнадцатого апреля в девять утра майор Гельмут Швеннингер через посыльного был приглашен в штаб русской 600-й пехотной дивизии, где проходило совещание всего командного состава части. Как ему стало ясно с самого начала, все необходимые решения были уже приняты в его отсутствие. Настроение всех присутствующих, по мнению немецкого майора, было приподнятым, включая и самого командира дивизии генерала Буняченко. Последний сразу же предложил Швеннингеру бокал вина, под одобрение присутствующих, поблагодарил связного офицера Вермахта за содействие и хорошую работу в дивизии с момента ее отхода из Мюнсингена и до настоящего времени, потом обрисовал в общих чертах свое видение ситуации на фронтовой линии Одер – Ниса и единственный возможный вариант ее дальнейшего развития, не обещающий ничего хорошего как самим немцам, так и находящейся в этом районе Первой дивизии РОА под его командованием. Закончил Буняченко свою короткую речь тем, что в дальнейшем приказы он будет принимать только от КОНР и генерала Андрея Андреевича Власова лично, а в сложившейся ситуации, если даже такой приказ не поступит от последнего в самое ближайшее время, он, как командир дивизии, готов ради спасения своих людей отдать приказ к передвижению части дальше на юг, в Протекторат Богемия и Моравия, под свою личную ответственность, при полной поддержке всего своего штаба и командиров. Далее следовала просьба донести все это до сведения германского командования и якобы шутливая фраза Буняченко, описываемая, наверное, в большинстве публикаций о РОА – Сообщите командующему генералу, что целая дивизия комфортабельно размещена в данной местности. Нам здесь хорошо, лес нас прикрывает от наблюдения с воздуха, наша противотанковая оборона, самоходные установки и танки находятся на позициях, которые позволят нам отразить любое нападение, например танковую атаку противника…[38]38
  Это перевод того, что слышал, по его же словам, немец Гельмут Швеннингер, так что как точно выглядела или звучала русская фраза, и вообще на каком языке ее все-таки произнес сам Буняченко, я не знаю, тем не менее общий смысл, думаю, ничуть не потерян.


[Закрыть] После этого начальник штаба Николаев вышел из помещения вместе со Швеннингером и попытался шутками несколько смягчить ситуацию, даже предложил немецкому связному офицеру на всякий случай не ездить лично в штаб, а сообщить все по радио, так как, с точки зрения немцев, происходящее в дивизии было уже не что иное, как открытый мятеж.

Швеннингер все-таки решил сам ехать в штаб Пятого корпуса, чтобы попробовать объяснить командованию сложившуюся ситуацию, и тут Буняченко снова сильно повезло – в этот самый момент как раз и началось ожидаемое советское наступление, так что все внимание немецкого командования было приковано к передовой, а непонятные проблемы какой-то дивизии в тылу ни у кого не было времени и желания решать, а тем более в них разбираться. А в связи с тем, что связной майор попытался хотя бы получить разрешение на дальнейшее продвижение власовской дивизии на юг, все необходимые документы ему завизировали практически не глядя, с чем он и вернулся обратно в расположение части. Надо заметить, что и сам майор Швеннингер, хотя и всячески старался отговаривать командование дивизии РОА от невыполнения приказов командования Вермахта (больше он ничего фактически делать и не мог), был сторонником скорейшего отвода теперь уже мятежной дивизии на чешскую территорию, так как антинемецкие настроения среди ее военнослужащих (главным образом у рядового состава) постоянно нарастали, и было непредсказуемо, как могут развиваться события далее, если до зубов вооруженные власовцы в обстановке всеобщего смятения совсем недалеко за приближающейся линией фронта окончательно выйдут из-под контроля на территориях с немецким населением. Вполне вероятно, что подобные мысли имели место и в штабе Шернера при выдаче неспокойной дивизии разрешения на поход в Чехию.

Пятнадцатого апреля 1945 года 600-я пехотная дивизия Вермахта (русская) фактически уже прекратила свое существование в этой роли, хотя формально в немецких документах ею и оставалась. Теперь это уже была только Первая дивизия Русской Освободительной армии, как раз вступающая на путь своего короткого самостоятельного существования продолжительностью в неполный месяц.

То, что началось потом, можно назвать игрой Первой дивизии РОА «в кошки-мышки» с немецким командованием – серия выданных немецкими штабами приказов, и соответствующая серия их невыполнения генералом Буняченко под самыми различными предлогами, вплоть до абсолютно глупых и неправдоподобных объяснений своих поступков. Последний, видимо, придерживался правила, что лучше ответить хоть что-то, чем вообще молчать. Тем не менее цель оправдывала средства – время шло, а дивизия продвигалась все дальше на юг, практически игнорируя различные требования фельдмаршала Шернера и его штабов.

Шестнадцатого апреля 1945 года Первая дивизия РОА переместилась к населенному пункту Сенфтенберг (Senftenberg), поступает приказ от группы армий «Центр» к передислокации в район Хойерсверда (Hoyerswerda).

Семнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА прибывает в Хойерсверду, поступает приказ к походу на фронтовую линию и занятие позиций в районе населенного пункта Козел (Kosel), 6 километров к северо-западу от городка Ниска (Nieska).

Восемнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА вместо похода на Козел направляется в район Каменц (Kamenz), штаб располагается в населенном пункте Штелпхен (Stölpchen). Приказ группы армий «Центр»: двигаться в направлении населенного пункта Радеберг у Дрездена (Radeberg bei Dresden), к погрузке и последующей железнодорожной перевозке на территорию Протектората Богемия и Моравия.

Девятнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА приходит в Радеберг. Штаб дивизии в населенном пункте Уллерсдорф (Ullersdorf), 3 км юго-западнее Радеберга. Командир дивизии Буняченко немцам не верит, думая, что погрузка войск в железнодорожные вагоны фактически лишит его свободы передвижения и принятия решений. От погрузки на железнодорожный транспорт власовцы отказываются, по официальной версии для немецкого командования – место погрузки находится под угрозой атаки со стороны советских войск. Бои в это время идут в районе Баутцена (Bautzen).

Двадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА движется далее в южном направлении, штаб пока остается в Уллерсдорфе.

Двадцать первого апреля 1945 года – передовые части дивизии приходят в Бад Шандау (Bad Schandau), туда же перемещается и штаб.

Двадцать второго апреля 1945 года – сбор всех частей Первой дивизии РОА в Бад Шандау. День отдыха.

Двадцать третьего апреля 1945 года – в дивизию прибывает связной офицер из штаба фельдмаршала Шернера майор Нойнер с приказом всем силам дивизии РОА переместиться и собраться в районе Гайда (Haida); генерал Буняченко вызван на следующий день к 17.00 в Гайду на инструктаж лично фельдмаршалом Шернерем.

Двадцать четвертого апреля 1945 года – Первая дивизия РОА прибывает в лесистый район горы Высокий Снежник (Hoher Schneeberg) к северо-западу от города Тетшен-Боденбах (Tetschen-Bodenbach)[39]39
  Данная территория сегодня находится уже внутри Чешской Республики, название горы – Дечинский Снежник (723 м н.м.), а города – Дечин. До мая 1945 года это еще было частью Германии с немецким населением, которое в 1945–1946 годах было полностью насильно изгнано на основании так назаваемых «декретов Бенеша».


[Закрыть]. Штабные офицеры группы армий «Центр», связной майор Гельмут Швеннингер и лично фельдмаршал Фердинанд Шернер напрасно дожидались в Гайде в назначенный час командира власовской дивизии генерала Буняченко – на приказ немецкого фельдмаршала он не явился. Вместо себя послал командира разведбатальона с информацией о том, что Буняченко, мол, попал в автомобильную аварию и приехать не сможет. Хотя потом командир дивизии РОА демонстративно ходил пару дней перед немцами весь в бинтах и рассказывал страшные истории об автоаварии, никто ему, конечно, не поверил, но и наказывать вроде как было не за что…

Двадцать пятого и двадцать шестого апреля 1945 года – два дня отдыха личного состава на удобных позициях в лесах под горой Высокий Снежник, контроль техники и вооружения. 26.04 после обеда Шернер по радио сообщает о том, что на следующий день в десять утра лично прилетит на своем самолете в расположение дивизии.

Двадцать седьмого апреля 1945 года – ровно в десять ноль-ноль утра в расположении дивизии приземляется «Физелер-Шторх»[40]40
  Fieseler-Storch – небольшой немецкий самолет-разведчик, моноплан очень удачной конструкции, к его характерным чертам можно отнести возможность разворота в воздухе практически на одном месте, а также возможность старта и посадки на любой хотя бы мало-мальски пригодной для этого местности.


[Закрыть] Фердинанда Шернера. Дивизионный оркестр играет, рота почетного караула, весь штаб и офицерский состав построены по стойке «смирно» перед приземлившимся самолетом, из которого вместо фельдмаршала появляется начальник штаба группы армий «Центр» генерал-лейтенант Олдвиг фон Натцмер. В разговоре с ним Буняченко сообщает, что согласился бы с фронтовым применением дивизии в районе города Брно (Южная Моравия, более трехсот километров от места дислокации части на тот момент). Фон Натцмер соглашается, но с условием, что поход дивизии по чешской территории будет проходить прямо за линией обороны группы армий (то есть Чешская Липа, Турнов и далее), как объяснение такого решения, было сообщено, что там расположены склады, с которых бы по пути было можно проводить обеспечение дивизии.

Двадцать восьмого апреля 1945 года – Первая дивизия РОА походом перемещается в Теплитц-Шенау (Teplitz-Schönau)[41]41
  То же самое, что и в примечании 3, чешское название города Теплице-Шанов или просто Теплице.


[Закрыть]. Буняченко о предложении фон Натцмера: «Идти за хлеб? – Нет!»

Двадцать девятого апреля 1945 года – Первая дивизия продолжает поход на юг, штаб дивизии перемещается в населенный пункт Козоеды. Это уже в глубине населенной чехами территории Протектората Богемия и Моравия, около сотни километров на юго-запад от места предыдущего расположения и к западу от Праги. На то время достаточно серьезный марш-бросок за один день, даже только для штаба, который был полностью моторизован. Остальные части дивизии приближаются в маршевом порядке.

В тот же день в расположении 600-й дивизии появляется лично сам Фердинанд Шернер, в бодром настроении, с коробкой сигар и бутылкой коньяка в руках, и почти что в дружеском тоне пытается выяснить у генерала Буняченко, чего же он вообще хочет… Последний продолжает «гнуть ту же линию» о готовности дивизии к выходу на фронт в районе города Брно. Немецкий фельдмаршал разрешает дивизии РОА двигаться в указанном Буняченко направлении, обходя Прагу с юга, потом, распрощавшись со всеми, покидает русский штаб [42]42
  Опять же, лично мне снова абсолютно непонятно, как и почему немцы и их наивысшие представители продолжали «проглатывать» от командования РОА заведомую ложь или по крайней мере делать вид, что это делают. Ведь сам собой напрашивается логический вопрос: если дивизия, по словам ее командира, готова сражаться на Восточном фронте у Брно, то почему, скажем, не севернее, у Чешской Липы? Там что, меньше стреляют? Или сталинские законы, в случае попадания в плен, на Втором Украинском фронте помягче? К тому же, и Шернер это точно знал, в это время моравская столица Брно уже была 3 дня как в руках советской армии. Скорее всего немецкий фельдмаршал, исключительно из чувства разума и логики, которых у него хватало, решил просто сознательно отпустить Буняченко и его дивизию с богом, как он наверняка думал, в американский плен, так как в сложившейся уже тогда ситуации какие-либо попытки разоружить власовцев кончились бы простым и никуда не ведущим кровопролитием и создали бы больше проблем, чем их решений для самих же немцев.


[Закрыть].

Тридцатого апреля 1945 года – дивизия РОА продолжает сосредотачиваться в районе населенного пункта Козоеды. Вечером в часть приехал теперь уже формально главнокомандующий Вооруженными силами КОНР генерал Андрей Андреевич Власов, который целиком поддержал все старания Буняченко отвести свою дивизию как можно дальше от линии фронта. Также Власов сообщил, что навстречу Первой дивизии РОА, с юго-запада, также по чешской территории движется и Вторая, хотя и с минимумом вооружения. План на соединение всех частей Русской Освободительной армии тогда еще, видимо, оставался в силе.

С тридцатого апреля и до четвертого мая 1945 года вся Первая дивизия РОА оставалась на том же месте. Надо особо отметить, что на протяжении всего похода власовцев с фронтовых позиций на реке Одер и до прихода в глубину чешской территории, а также все время постоя дивизии в районе Козоед беспрерывно продолжался начавшийся еще после выхода с полигона Мюнсинген постоянный приток в часть самых различных людей, благодаря чему численность ее личного состава к началу мая 1945 года уже приблизилась, по самым скромным подсчетам, к двадцати тысячам человек. Обмундирования, продовольствия и оружия в запасах самой дивизии для такого количества людей, естественно, уже не было. Вместе с увеличением числа прибившихся «новых бойцов» быстро понижалась дисциплина, участились конфликты с немецкими полицейскими органами, чешской жандармерией и просто проходящими через расположение дивизии РОА военнослужащими Вермахта или СС, а также начались попытки реквизирования у последних оружия или несанкционированного получения всяческого материала с немецких складов в окрестностях. Произошло даже несколько инцидентов с применением оружия между немцами и солдатами РОА, с убитыми и ранеными на обеих сторонах. Тем не менее, по свидетельству майора Швеннингера, в Козоедах все части дивизии все еще более или менее находились в руках своих командиров, хотя приток такого количества новых людей и постой среди славянского населения Чехии явно действовал на солдат РОА разлагающим образом, участились пьянки, самовольные отлучки и случаи неповиновения. Следующим важным фактором, влияющим главным образом на моральное состояние личного состава, являлись постоянно учащающиеся контакты власовцев с различными представителями местных «групп сопротивления», которые начали появляться на пути следования и в расположении войск РОА сразу же после входа на территорию Протектората. Подобные отряды, на чешской земле ранее вообще не существовавшие, к началу мая 1945 года начали появляться буквально как грибы после дождя. Толка они бывали самого разного – от откровенно бандитствующих под шумок вооруженных групп или тех, кто просто решил «повоевать» под конец войны, «отомстить за все подряд» немцам (желательно одиноким и невооруженным) или даже просто своим соседям, до отрядов с какими-то действительно реальными, но крайне разнообразными политическими целями. Самыми организованными из них являлись отряды коммунистической, просоветской направленности, составленные и ведомые, как правило, заброшенными именно для этой цели в Протекторат опытными советскими специалистами на подрывную работу за линией фронта; эти имели хорошее вооружение, экипировку и все необходимые средства связи для координации действий как между собой, так и с «Большой землей» за линией фронта. Но такие группы на контакт с власовцами выходили лишь минимально, хотя была даже попытка организовать контакт между командованием Красной Армии и дивизии РОА, но последние ответили резким отказом по политическим мотивам. Слухи о появлении «мятежной русской дивизии» распространялись по широким окрестностям с удивительной скоростью. Чешские «партизаны», или по крайней мере люди, так себя называвшие, часто приводили с собой новых русских «добровольцев» – восточных рабочих, беглых военнопленных и т. д., а также частенько приходили за оружием или даже, наоборот, приносили его сами, иногда указывали места, где находилась брошенная или просто плохо охраняемая военная техника, с которой сами не могли справиться, а дивизии приходилась впрок.

В период с тридцатого апреля по четвертое мая 1945 года произошли загадочные события, которые скорее всего и предопределили как судьбу самой Первой дивизии РОА и Русской Освободительной армии в целом, так, в немалой степени, и восстания в Праге. Но ни в одном источнике или публикации, старой, новой, восточной или западной, невозможно откопать какие-либо более конкретные информации, чем то, что у командования Первой дивизии РОА произошел контакт с (какими-то?!?) якобы официальными представителями чешского движения сопротивления и именно при этом случае впервые появилась мысль о поддержке восстания в Праге силами мятежной русской дивизии Вермахта. И практически везде, при сравнении описаний, происходят явные несостыковки. Данные об этих встречах есть в дневнике Гельмута Швеннингера, об этом пишут чешские исследователи восстания Карел Рихтер и Станислав Кокошка, а также один из самых известных и заслуживающих доверия историков, занимающихся РОА, и принимавший лично сам участие в пражских боях в составе разведбатальона 1-й дивизии Станислав Ауский [43]43
  Станислав Ауский, чех, родившийся на Подкарпатской Руси (тогда еще Австрия, потом Чехословакия, сегодня Украина), соответственно понимавший и говоривший по-русски, в качестве переводчика был зачислен в 1-ю дивизию перед началом событий в Праге, участвовал в боях в Праге, потом в отступлении к американской зоне. По окончании войны закончил военное училище, получил звание лейтенанта, но после прихода к власти в Чехословакии коммунистов был разжалован и выгнан из армии за политические взгляды, несовместимые с социалистическим образом жизни. Эмигрировал в США. Его труды о РОА я лично считаю, наверное, самыми адекватными и непредвзятыми источниками информации для интересующихся этой темой людей.


[Закрыть], об этом сообщают и малочисленные оставшиеся в живых и на свободе бывшие власовцы в своих еще более малочисленных мемуарах – например Сигизмунд Дичбалис и Вячеслав Артемьев. Но никто и нигде не сообщает, когда и кто именно все-таки приехал, о чем говорили, с кем, и кого вообще представляли эти загадочные чехи… Вячеслав Павлович Артемьев (см. «Личности»), бывший подполковник РОА и командир Второго полка Первой дивизии, конкретно пишет следующее, описывая данное действие как события, произошедшие второго мая 1945 года:

«…Уже поздно вечером, в тот же день, из Праги в штаб Первой дивизии приехала делегация в составе нескольких офицеров в форме чехословацкой армии со знаками национальных повстанцев. Они отрекомендовались представителями штаба восстания. Делегация сообщила генералу Буняченко, что в Праге подготовлено восстание, для начала которого им необходима помощь и поддержка. Откладывать восстание было невозможным, так как в этом случае его подготовка будет вскрыта немцами, и восстание будет обречено на провал. Они говорили, что единственная их надежда возлагается на армию Власова и они, безусловно, рассчитывают на помощь «братьев-власовцев».

«– Во имя спасения героических сынов Чехословакии, во имя спасения беззащитных стариков, матерей, жен и детей наших, помогите нам. Чешский народ никогда не забудет вашей помощи в тяжелую минуту его борьбы за свободу», – говорили они генералу Буняченко».

Ну хорошо, со Швеннингером ясно – он приписанный к дивизии Буняченко немецкий офицер, майор Вермахта, его, понятное дело, на такие переговоры не позвали бы; Ауский тогда еще среди власовцев не был, Дичбалис там был, но являлся всего лишь рядовым солдатом, хоть и вроде как связным при штабе, но Артемьев – старший офицер, командир полка в этой самой дивизии, командование которой переговоры вело! Кого мог позвать для решения подобных вопросов генерал Буняченко, как командир дивизии? Как минимум своего начальника штаба и командиров полков! И судя по тому, что Артемьев даже якобы цитирует чехов, он должен был там присутствовать. В своей книге под названием «Первая дивизия» он упоминает десятки различных, важных и не очень, имен и фамилий, географических названий, самых разнообразных дат и цифр, включая, например, описание плохого положения со снабжением лошадей фуражом во время дислокации на полигоне Мюнсинген…, но имена и статус людей, с которыми ведутся переговоры, решающие окончательную судьбу целой Первой дивизии и ее людей, включая его самого, он не знает или не помнит! К тому же контактов этих было несколько, и люди эти явно приезжали в Первую дивизию не один раз, и дискуссии о возможной помощи власовских сил Праге, судя по всем показателям, начались еще 30 апреля, иначе тяжело объяснить тот факт, что дивизия все это время оставалась на одном месте и не шла ни в Брно, ни на встречу Второй дивизии РОА, ни в сторону американских линий. Да и Швеннингер в своих записях подтверждает появление чешских представителей именно тридцатого апреля. Мало того, эти люди действительно приезжали в дивизию многократно, обсуждали детали, привезли власовцам как минимум два десятка подробных карт Праги и ближайших окрестностей, необходимых для ведения комплексных и продуманных боевых действий, а в конце, перед выходом дивизии РОА на помощь восставшим в Праге даже был подписан некий совместный договор между Буняченко со стороны РОА и «чешскими офицерами» со стороны…???… восставших?.. О договоре говорит Артемьев, его текст, перед подписью, даже дали прочитать Швеннингеру, но этот уникальный исторический документ почему-то нигде не сохранился! ни в одном экземпляре, ни у одной стороны, и даже не известно, кто его подписал, вот так… Но документ такой существовал, подписан был, и именно и только после этого Первая дивизия РОА двинулась на помощь Праге.