Текст книги "Застеколье. Стихи"

Алексей Васильевич Покотилов
Застеколье
Стихи

* * *

© Покотилов А.В., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

«Пурге и ливню застекольно…»

 
Пурге и ливню застекольно,
В тепле застенном и сухом
Нет места, с них и так довольно,
Что их бесчинства терпит дом,
А в нём и я порой встревожен —
Ко мне ли гости без звонка
Из застеколья корчат рожи,
Скребутся, трут о дверь бока.
Пурга и ливень, чередуясь,
Галдят, распотрошив рассвет,
Про жизнь какую-то другую
Уже какой десяток лет.
Я жду условленного стука
Настойчивого кулачка,
Чтоб этим звуком проаукать
Мой дом запечного сверчка;
Чтоб этим звуком заселиться
Решилась женская страна
В дух яблок, теста и корицы,
В дух самодельного вина…
Сомкнутся сутки хороводом,
И станет править кутерьма,
Заставив думать над исходом
Сверчка, сходящего с ума.
 

«Прощай, умытая Европа…»

 
Прощай, умытая Европа —
Аккаунт, живший в соцсетях,
Ещё до нового Потопа
Найдут твой парфюмерный прах
Потомки дальних поколений
Из-за Уральского хребта,
Перетирая на коленях
Цивилизацию Христа.
Тысячелетия раздора,
За ускользающий престол,
То параноика, то вора,
С высоко поднятым крестом —
Выпестовала и хранила,
Священный выдумав грааль,
Меч приравняв к паникадилу,
Порок сработав под хрусталь.
Прощай, предавшая Европа
Свои великие умы,
Уже белеют волчьи тропы —
Предтеча ядерной зимы.
К последней радости Иуды,
Колокола не прозвенят —
Не снизойдёт огонь как чудо,
Пасхальных пощадив ягнят.
 

«Опасаюсь тебя, человечество…»

 
Опасаюсь тебя, человечество.
Припадаю к тебе, Россия.
Мировая душа так мечется —
В кровь губу себе прикусила.
Отторгаю тебя, всемирное.
Хлопочу о тебе, родное.
Спесь гламурная, слизь эфирная,
Уже тянутся к аналою.
Презираю тебя, безличное.
Приникаю к тебе, сердечность.
Поспеши, голосами птичьими
Вечность радоваться предтечно!
Ужасаюсь тебе, человечество.
Проникаюсь тобой, Россия.
Мировая душа излечится,
Красотой заместив Мессию.
 

«Терзался воздух солнцепёком…»

 
Терзался воздух солнцепёком,
Морочил шаткими тенями,
В песке беспамятно далёком
Скользили ёлочки за нами.
Качалось небо, мы спешили
Навстречу зелени пригорка,
Зной нарастал всё шире, шире,
От вдоха становилось горько…
Мы добежали и упали,
Вдыхая жажду жаркой влаги.
Мы у надежды не в опале —
Здесь разовьются наши флаги;
Здесь будет наше государство,
А там у ельника – граница;
Разлуки долгие мытарства
Теперь забудут наши лица,
Загримируются загаром
Морщинки долгих огорчений —
Всё предоставлено,
всё даром,
Без платы и ограничений.
Хрипит прибой в протяжном зове,
До моря добежать – минута,
Разлёгся август на Азове,
Минуту с веком перепутав.
Ты на себе захочешь видеть
Вместо одежды только тени,
Вкушающая тёплых мидий,
В песок вогнавшая колени.
Правдива радостная ложь,
Что жизнь – отложенный платёж.
 

«Заповедные места…»

 
Заповедные места,
Потаённые тропинки,
Над водой, из-под листа,
Виснут гроздьями икринки.
На босых твоих ступнях
Распластался цветом леса
Трав запечатлённый крах,
Меткой влюбчивого беса,
Сделав здесь тебя своей,
Спешно слепленной из листьев…
Лес – нетрезвый чародей,
Лес – пропивший меру мистик.
Города всегда не спят,
Города съедают сутки.
Тащим из лесу опят,
В лес – поплывшие рассудки.
 

«Холодной водочки возьму…»

 
Холодной водочки возьму,
Возьму селёдушки и сальца,
И погружусь в теплынь и тьму,
Сжимая строки в жёстких пальцах.
Впущу в себя огонь и снег —
Материй разность состояний,
Забуду всё, забуду всех,
Как стебель первородно-ранний.
Почтив компанию чертей
И лики ангелов за ними,
По разделившей их черте
Пройду, услышав своё имя.
Так что, я водочки возьму,
Возьму селёдушки и сальца —
Дух не равняется уму,
Когда строку сжимают пальцы.
Теперь я сам себе уют,
Не предан и учениками.
Ученики тех предают,
Кто ради них сдвигает камень.
А я – свободен, я – один,
Но не могу быть одиноким
Среди придуманных картин
Перекодированных в строки.
Лучше я водочки возьму,
Возьму селёдушки и сальца,
Позволив сердцу своему
Сжимать строку до хруста в пальцах.
 

«Остановись, замри, послушай…»

 
Остановись, замри, послушай —
Поёт, рокочет и звенит
Так, что вот-вот заложит уши,
Слепящий солнечный зенит.
Остановись, плечом расторгни
Союз упрёков с драмой поз.
Наши ступни – почти что корни
Страны журчания стрекоз.
Остановись, это не сцена,
Здесь нет дыхания чужих.
Ты – женщина и тем бесценна
Твоя отринутость от лжи.
Остановись, взгляни отсюда —
Ты часть всего, и вся во всём,
А я – особенное блюдо
На вздорном празднике твоём.
Остановись, до парохода
Не доберёшься, здесь – не брод;
Не угрожай своим уходом —
Не пристаёт здесь пароход.
 

«Почти невидим и свободен…»

 
Почти невидим и свободен,
Пока без жертвенных даров,
Я низко кланяюсь природе
За то, что крови дарит кров
В своей работе неуёмной,
В подкожной путаясь стране,
Пока сижу у мойр в Приёмной
На неприёмной стороне.
Почти свободен и невидим,
В осколках лунного клыка,
Надеюсь на ночной корриде,
Избегнуть участи быка.
Часы из суток выжимаю
И пью по каплям до минут,
Подобно в прошлом шалопаю,
В любви нашедшему приют.
Не обнаружен, не услышан,
Листву читая по слогам,
Я ветерком скользну по крыше,
По шторе и к твоим ногам
В своей немыслимой свободе,
С печатью лунной на виске —
Так полнолуние и водит
Меня на длинном поводке.
 

«Ангел спикировал – кто-то спасён…»

 
Ангел спикировал – кто-то спасён,
Непонимающий, как это вышло.
Поговорим за столом обо всём,
С тоста начнём – бестолково и пышно.
Ангел спикировал – это про нас,
Непонимающих, как это сталось.
Наше молчание – это сейчас
Так вздорожавшая малая малость.
Ангел спикировал – знать бы за что
И почему так для нас это важно.
Тост, как обычно совсем не про то,
Что прожитое – не груз, не поклажа.
Ангел спикировал – произошло,
И возвестил этот росчерк небесный,
Что без добра загибается зло,
Как океану не в силах быть пресным.
Ангел спикировал – наши тела
Вверчены в летний распаренный воздух.
С тоста начнём, весть от неба светла,
Чуть припозднилась,
            но всё же – не поздно!
 

«Во мне живёт звериный рык…»

 
Во мне живёт звериный рык
В призывах шерстяного тона,
Кровь поднимая под кадык
В когтях извечного закона.
В тебе живёт иная тайна,
Хранительница очага.
И эта тайна не случайно
Всё заключает в берега.
 
 
Во мне живёт звериный зов
Причины вихревой и дикой,
Всегда незыблемых основ
Господства ярости и крика.
В тебе живёт иная сила,
Хранительница колдовства.
Ты в муках радостно носила
И носишь чудо рождества.
 
 
Во мне живёт звериный криз —
Невоплощённая свобода
От разлетающихся брызг
Из-под подошвы сумасброда.
В тебе живёт частичка страха,
Хранительница всех мужчин.
Ты любишь о себе поахать
В недолгом поиске причин.
 
 
Нет, Величайший программист,
Не дописал последний лист —
Такого в нас наворотил,
Что лучше б возвратил всё в ил
И сделал заново замес
С другими нами или без.
 

«Ночные ветра…»

 
Ночные ветра
Суетливы и слепы,
Под вечер зачаты,
Сплетаются в спрут
И только с утра,
В невесомые склепы,
Себя запечатав,
До ночи замрут.
Влюбись в меня, власть
Полусумрака влаги
Густых перекрестий
Белёсых дорог,
Хочу я попасть
В твой блуждающий лагерь,
Усвоив без лести
Парящий урок.
Уже – имена,
А вчера ещё – люди,
Кочуют без крика
На кромках ветров.
Имён белизна,
Как орнамент на блюде,
Останется в бликах
Следами голов.
Смывает вдали
Чужестранные тени,
Макушкой засвета,
Кристальный изгиб:
Над телом Земли
Шум спешит к перемене —
Вползает планета
Под солнечный нимб.
Исчезнуть ничто
Не решится, не сможет
По собственной воле,
По воле чужой,
Покуда холстом
Муравьиных дорожек —
Вздыхать будет поле
Да ветер блажной.
 

«Странноватая эпоха…»

 
Странноватая эпоха —
Рвань заплаток от кутюр;
Два притопа, три прихлопа —
Лиц картофельный фритюр,
Толкотня ночных тусовок,
С болтовнёй про красоту
Кандалов цветных кроссовок
И расплывшемся тату.
Где искать тебя, шальная?
Как узнать тебя в дыму?
Твоя жизнь давно двойная,
То ты там, а то в дому
Теплокожая вотрёшься
В кожу замерших картин.
Что душа твоя матрёшка
Знаю только я один.
Возвратишься, я закрою
Ставни, двери на замки,
Не внемля мольбам и вою,
Раздавлю себе виски
И пройдусь огнём по срубу,
Очищающим огнём —
Провались в него, голуба,
В нём призыв и радость в нём.
Постою на пепелище,
Растворяя в стоне дрожь,
Теперь ты меня поищешь,
Прикоснись, когда найдёшь.
 

«Нет в душе ни мира, ни аккордов…»

 
Нет в душе ни мира, ни аккордов
Лунно-колыбельных песнопений —
Только размалёванные орды,
Да за ними вянущие тени.
Нет в душе от духа и намёка,
Как надолго он меня оставил —
Только крови кающейся клёкот,
Да сердечный грохот ритма правил.
Слушаю,
        прислушиваюсь,
                       слышу,
Словно в яме сдвинутого люка —
Будто кто-то есть
                 и будто дышит
Узником, устав от перестука.
Затихающие отголоски
Пересчитываю в списке бдений,
Рассечённых светом на полоски
Лунно-колыбельных песнопений.
Душит наполняющийся воздух
Запахом сирени и фиалки…
Поздно жить, но и не верить поздно
Приоткрывшимся глазам весталки.
 

«Шаги втираются в капель…»

 
Шаги втираются в капель
В сыром бессильном феврале —
Жду ускользающую цель
В прицельном градусном ноле.
В надежде на повторы лжи,
Вот-вот вина себе налью.
Капель, шагами докажи —
Я выбрал снова жизнь свою!
Но ты, капель, всё тарахтишь,
Времён промокший метроном,
Потоком жалким с грязных крыш,
Дробясь на капли за окном.
Ты не туда меня ведёшь,
Созвучий ласковая лесть,
Внушая радужную ложь
О том, что будущее есть.
А ты назад меня веди,
Созвучий путаный призыв,
Зажми дыхание в груди,
Терзай мне сердце на разрыв —
Верни к наивным вечерам,
Бокалам, тостам, болтовне,
В постельный душный тарарам
С русалкой, купаной в вине!
Нет, не туда меня зовёшь,
Созвучий льстивая змея.
Пусть это – радужная ложь,
Но это – жизнь и ложь моя!
 

«Ожог нечаянных знакомств…»

 
Ожог нечаянных знакомств
Сулит нечаянный звонок —
Сглотнуть ли от предчувствий ком,
Чтоб вычесть каждый позвонок,
Ладонями сползая в шёлк
Розовощёких ягодиц,
Под вдох, похожий на смешок,
Начав игры взаимной блиц?
Или звонок не прерывать,
Чтобы не гладить позвонки,
Не проверять на скрип кровать,
Спиной не тешить ноготки,
Не мять постельное бельё
В неновой жадной новизне,
Не мучить тихое жильё —
Оставить будущность извне?
Поёт воинствующий зверь,
Перебивая тоном тон —
Удача, что звонок не в дверь,
Не то впустить был обречён.
А так, не пойман, не прижат
В прихожей, далее – везде.
Мой телефон – мой верный брат,
Мой внешний мир в твоей узде!
 

«В пыльном спазме жгучей боли…»

 
В пыльном спазме жгучей боли
Ты больной, больной заразный —
Ветер, дыбящийся в поле,
Превратившись в веник грязный,
Поднимаешься до смерча
Жирной гусеницей серой —
Сам собой теперь очерчен
Правотой своей и верой.
Начинал ты ветерочком
Лугового перепляса
И зачат был непорочно —
Пыли пух, да птичья клякса.
Что тебя так оскорбило —
Лес шумнул за перекрёстком
Или речка, бросив илом,
Прогнала, назвав подростком?
Подними меня повыше —
Стану я твоим наследством.
Про тебя потом напишут:
«Смерч пронёсся без последствий».
Приземлимся на лужайке,
Ты вернёшься в тело ветра,
В тело посвиста-жужжайки —
В нём воинственность запретна.
Погожу до непогоды,
Погожу, когда заверчен
Буду в пыльные уроды
Новой болью – новым смерчем.
 

«Не спеши собирать свои вещи…»

 
Не спеши собирать свои вещи —
Не спеши от поступка сгореть.
Снов не вещих, а может быть вещих,
Постарайся не слушаться впредь.
Там, за рамками стеклопакета,
Не дождёшься меня в солнцепёк,
Где ты солнцем внезапно раздета,
Где пищит прикаспийский зуёк,
Где горбы пересохших баркасов
Нам – подарок в уюте песка,
Где ландшафтом ожившего Марса
Нас дурачат седые века.
Не спеши собирать свои вещи —
Не спеши от решений сгореть.
Городские кирпичные клещи
Зажимают вечернюю медь,
По ночам из тебя выжимая
Горловое молчание слёз.
Потерпи, скоро призраки мая
Нас затянут на крылья колёс
Для прыжка в прошлогодние бредни —
На развалины выцветших лет.
Убери чемодан из передней,
Разорви невозвратный билет.
 

«Боюсь тебя кому-то показать…»

 
Боюсь тебя кому-то показать
Без опасения утраты.
Ты – годы, льющиеся вспять
На незакатные закаты.
Ты понимаешь это и молчишь —
Мы понимаем это оба.
Мой первобытный страх – малыш,
Которого отдаст утроба
Удушливым объятьям голосов,
Лишив укромного уюта.
Не выдать нас – дверь на засов:
Минута – ночь и жизнь – минута.
 

«Хочу прижиться в ворохах…»

 
Хочу прижиться в ворохах
Твоих случайных разговоров,
Не как назойливый монах,
Из кельи изгнанный с позором
В полночный двор монастыря,
А как хранитель каждой точки.
Увидишь, я совсем не зря
В твоей останусь оболочке
И приживусь, и растворюсь,
И буду светотенью суток —
Я загоню пустую грусть
В непродолжительность минуток.
Кто часть кого из нас двоих,
Нельзя понять, да и не важно.
Я – твой услужливый калиф
В твоём романе небумажном.
Не умолкай – перебирай,
Тобой очерченные дали.
Ты – горизонта дальний край,
А дали мне тебя отдали;
Ты – воплощённый разговор
Дождей,
       ветров,
            растений,
                   света.
Всем языкам наперекор —
Тебе неведом гул запрета.
Всё слушаю тебя и жду,
Когда я буду обнаружен.
Но ты лишь в спешке, на ходу,
Затягиваешь шарф потуже.
 

«Дотанцовывают листья…»

 
Дотанцовывают листья,
С ветерком на полупальцах,
Танец кажущихся истин —
То ли румбу, то ли сальсу.
Запах сырости от хруста
Ноги за собой всё тянет
И зовёт, но в сердце пусто,
Как в разорванном кармане.
Глупость мудрости устала
Наполняться словесами —
Жизнь, как птичка, отсвистала
Молодыми голосами.
Что же сердце так болтливо
Подбивает подбородок?
От осеннего наплыва
Даже ум притворно кроток.
Подбери подол повыше,
Не тревожь веселья листьев —
Пусть танцуют, пусть подышат,
Танцем кажущихся истин.
Глупость мудрости устала
Наполняться словесами —
Жизнь, как птичка, отсвистала
Молодыми голосами.
 

«Туман – не воздух и вода…»

 
Туман – не воздух и вода,
Туман – мятущаяся стая
Осведомлённых душ, когда
Необходимо им истаять,
Освободив для новых душ
Пространство встречи приговора,
Где прожитое – это чушь
Из недомыслия и вздора.
Меня касается туман
Своей белёсой тонкой кожей,
И я как будто кем-то зван,
Но путь на зов мне не проложен.
Я слеп в душистой пелене,
Пока чужой в душевной трате,
А значит не позволят мне
Знать о своей последней дате.
Туман – обычный конденсат,
Зависший над началом утра.
Туман глотает всё подряд
И я проглочен им попутно.
 

«Она заглядывает в бездну…»

 
Она заглядывает в бездну,
Но говорит мне о любви.
Прожить полезно – бесполезно,
Как ни усердствуй – ни живи.
И как с подобным примириться,
Когда неясен мир вокруг,
Когда тебе едва за тридцать,
А женщина шаманит круг.
Она заглядывает в бездну,
Но говорит мне о любви.
Жить невозможно безвозмездно,
Как жизнь любовью ни трави.
Страсть не подвержена расчёту,
Но и расчёт неисчислим:
Сегодня обнимаем чёрта,
А завтра в ангела сопим.
Она заглядывает в бездну,
Но говорит мне о любви.
Мечты готовятся к заезду,
Чтоб от уздечки рот в крови.
Когда-нибудь и я постигну,
За что сердечный метроном
Всю жизнь поддакивает игу
Любви, таящейся не в нём.
 

«Самонадеян я и глуп…»

 
Самонадеян я и глуп —
Не стану для тебя кумиром:
Моих стихов многоголовый труп
Не освятит классическая лира.
Ты это чувствуешь, но лжёшь,
Перечитав зачитанное чтиво,
Надеясь, что я крепко толстокож
И буду верить, слушая учтиво.
Не пьём с тобой за Новый год,
Не селится у дальней стенки ёлка,
Моих книжонок тонкий бутерброд
Заветрился на книжной полке.
Да, ты предчувствуешь предел —
Ты что-то видишь, но не скажешь;
Быть может – это страсти новодел
И в нём есть место нам обоим даже;
Быть может взвизгнет ветерок
От скорости, несущейся навстречу
Поющей пустоте дорог,
Наматывающихся нам на плечи.
Быть может, а быть может нет,
Всё это так со мной и сгинет,
Похожим на чужой завет
Крестов моих ладонных линий.
Вложи свою ладонь в мою —
Сочти живые перекрестья кожи,
Чтоб знать, когда в каком краю,
Мы снова станем на себя похожи.
 

«Не существует вечного ни в чём…»

 
Не существует вечного ни в чём,
Но вечность существует вечно,
Танцующая за твоим плечом
В пути рассыпавшемся Млечном
Мерцаниями, вспышками и тьмой
Сквозь пелену, в дыхании морозном.
Доверься мне, поехали домой —
Что нам в синклите этом звёздном!
Вот только где он, этот близкий дом,
Да из каких тысячелетий?
Стоим над замерзающим прудом,
Плетущим ледяные плети.
Дотерпим,
          доживём до Рождества,
А там крещенствующим – прорубь;
В священных брызгах полушутовства
Невидимый зависнет голубь…
Потом весны температурный треск
Начнёт настройку звона лета,
А вечность припасёт нам пару мест
Там, где сейчас скользит комета
Мерцаниями, вспышками и тьмой
Сквозь пелену, в дыхании морозном.
Доверься мне, поехали домой —
Что нам в синклите этом звёздном!
Жизнь, в полном смысле —
            воплощённый смысл
И выше смысла быть уже не может.
Мы – воплощённая не нами мысль
Из крови и душой под кожей.
Я по ночам ныряю в кровоток
И каждый день ценю,
            как день последний,
Пойдём домой, там стены, потолок…
Там наш мирок – миров наследник.
 

«Эх, закусив бы удила…»

 
Эх, закусив бы удила,
Забросив все свои дела,
Обняться с чёртом вечным летом —
Крутнуться по другим планетам!
Уж точно, будет чертовня
Большим подарком для меня.
Там, на планетах, будут ведьмы,
С загаром инфернально-медным;
Там будет зелья вкус душистый,
Ковёр полян призывно-мшистый,
Беспечность мысли, без оглядки
На дам взлетающие пятки;
Там будут всем аплодисменты
И без оценки кто ты, с кем ты.
А вот Земля, моя обитель —
Бодрящий ароматный сбитень,
Чтит только дурь галлюцинаций
В замесе одуревших наций.
Ну, кто закусит удила,
Забросит все свои дела,
В обнимку с чёртом вечным летом,
Со мной крутнётся по планетам?
 

«Бликуют чёрные очки…»

 
Бликуют чёрные очки,
Купальник замер на песке.
Теней прозрачные зрачки
Теснятся робко на виске.
Одежда женщине чужда —
Прикинется бесполой,
Чтоб не ответить сразу «да»,
Но оставаться голой.
Сливаясь в солнечный прищур,
Растёт прибоя мерный шаг,
Разбрызгав берег партитур,
Настраивая звон в ушах.
Очки, купальник и песок,
И женщина над ними.
К ногам закатный льётся сок,
Вот-вот ступни обнимет —
Начнётся чувственный распад,
Переплавляя день в мираж;
Я буду нежен невпопад,
Ты шумно примешь мой кураж.
Очки, последний атрибут
Одежды и защиты,
В песке и обретут приют,
И будут там забыты.
 

«Так сколько нам ещё…»

 
Так сколько нам ещё
Беспечно жить друг в друге —
В дворцах своих трущоб,
Купаясь в зное вьюги?
Дымится разворот —
Чужих колёс отрыжка,
Растягивает рот
От болтовни одышка.
Куда нас тянет даль
От тени придорожной?
На кой нам чёрт педаль
Для скорости безбожной!
Крещение, Навруз, —
Ожившие картины, —
Всегда желанный груз
Для Масленицы блинной.
Обочинная сныть,
Займи собой дорогу —
Мы снова станем жить,
Умнея понемногу.
Сбежать и убежать
В распахнутые чащи,
Без умысла стяжать
Шумящий и звенящий
Пространств зелёный смог.
Шурша, шумя и роя —
Здесь мир особо строг
К поэмам без героя.
 

«Отпусти меня на волю…»

 
Отпусти меня на волю
К табунам, стадам и стаям —
Ветру дружески подвою,
Эху дружески подлаю.
Оторви меня от сердца,
Брось свободе на съеденье —
Стану жалобнее терций,
Стану прячущейся тенью.
Отпусти меня на пристань —
Там кораблик шумный, пёстрый.
Я в толпе исчезну быстро,
А тебе оставлю остров
С белозубой кромкой пены,
С родником судьбы текучей.
Отпусти меня из плена —
Отпусти, себя не мучай;
Не ищи в поступке смысла,
Не ищи и смысла в воле,
Как и сути бескорыстной
Не ищи в сердечной боли.
 

«Не будем ждать хороших новостей…»

 
Не будем ждать хороших новостей,
Не будем жечь предпраздничные нервы —
Не будем приглашать к себе гостей
В наш полумрак четырёхмерный.
Продолжим жить, прослушивая дни,
Приникнув ухом к тающим минутам,
Что каплям, высыхающим сродни
На коже, жарким неуёмным утром.
Желая зеленеющих пустынь,
Желая нескончаемого лета,
Бегущая белёсая полынь
Сверчковые пробросит флажолеты.
Затем тепла зелёные клоки
Испуганно собьются на откосе.
В природе просто – от одной руки
Назначено и приползает осень.
Что ж, будем ждать хороших новостей,
Что ж, будем жечь предпраздничные нервы,
Что ж, пригласим проверенных гостей
В наш полумрак четырёхмерный.
Вернём от них трёхмерность бытию,
Согреем остывающие стены —
Преподнесём обычной жизнь свою
Так, что никто не углядит подмены.
Но только гости ступят за порог,
Мы возвратимся в глубину былого,
Где годы походили на пролог
Бравурной пьесы с новизной неновой.
Нам дышится безоблачней в себе,
В особенно хранимой сердцем мере
Дуэтного созвучия судьбе —
Портрета в затаённом интерьере.
Осколки света, в дымных зеркалах,
Раскроются в линейной перспективе,
На наших исчезающих телах
В совместном ослепительном порыве.
Когда? Знать не дано и даже без намёка
На тайну и заворожённость срока.
 

«Ныряя в зиму с головой…»

 
Ныряя в зиму с головой,
В её белёные просторы,
Я не в ладах с самим с собой
И не откладываю сборы
По следу царственной жары,
За ускользающим туманцем —
Так ожидаемой поры,
С болтливым ветром-голодранцем.
По следу, в пляшущем песке
Следы приглаживая жадно,
Сползаю в зиму налегке,
Где всё со мной не будет ладно.
Жара меня собой полнит,
Жара зовёт в себя до спазмов.
Жара – великий паразит,
Всепоглощающий и праздный.
Мне утомительно в зиме,
В хрустящем воздухе от снега…
Зима ж, закончившись во мне,
Не разгадает суть побега
В жару пустынных женских глаз,
В жару пресыщенных метаний,
Где дольше года длится час,
Где без жары – жара в гортани.