Текст книги "Поколение улыбающихся людей"

я делал небольшие паузы между каждой попыткой.

– на… – я начинал нервничать, а девочка, сидящая рядом, издала смешок. меня это сильно задело.

остановился. так сильно я никогда не заикался. и нужно же, перед всем классом. «просто прочитай. ничего сложного, ты же умеешь». вдохнул. выдохнул. посмотрел на классного руководителя.

– не торопись, – её голос был мягким и успокаивающим, но это не помогало, – вдохни полной грудью и медленно прочитай.

я собрался. ребята переглядывались и улыбались, но я не обращал на них внимания. сейчас:

– на… на… на… на…

затем меня оглушило. жесточайший гогот с треском в моих ушах усиливался и становился невыносимым. посмотрите – заика. как смешно. слезы начали течь по моим щекам, но попытки не прекращались.

– на… на…

под не стихающий всеобщий смех я вытер рукавом сопли и слезы.

– на… на…

– тихо всем! – повысила голос учитель. – это некрасиво!

смех усиливался.

я выбежал из кабинета, рыдая от беспомощности, забежал в туалет и продолжал рыдать, не сдерживаясь. в тот момент мне было жаль себя.

слова. почему слова? это просто звуки. «все могут, ты же тоже можешь». на отражение в зеркале я не смел смотреть.

казалось, что уже никогда не смогу нормально говорить и обречен быть всеобщим посмешищем. ко мне так никто и не подошел. ни классный руководитель, ни один из одноклассников. урок спокойно продолжался.

в четвертом классе нужно было сдавать норматив на скорость чтения. читали, конечно, вслух. как сейчас помню, прочитать нужно было не меньше 120 слов. я знал о предстоящей сдаче, но не готовился.

снова моя очередь. я встал со своей последней парты на втором ряду и прошел на последнюю парту первого ряда, где сидела классный руководитель с открытой книгой.

– прочитать нужно от сюда, – она показала карандашом начала абзаца, – минимум до сюда, – указала она на другое место с чертой от карандаша в её руке. – это на три. на пять, – она перенесла карандаш, – до сюда. готов?

– да, – спокойно ответил я и начал читать.

больше 140 слов. пятерка.

«проще простого», – подумал я и вернулся на свое место.

Никита был на год старше. наши родители знали друг друга еще до нашего рождения и общаются до сих пор. они все вместе работали. а за год до моего рождения, в середине девяностых, им выдали квартиры на одном этаже. я любил проводить у него время. их квартира была больше, борщ был вкуснее (хоть это и был борщ моей мамы, который она приносила, ведь дома я есть совсем не мог), а еще у него раньше появился компьютер. мы поочередно играли. чаще он, а мне нравилось смотреть на монитор и представлять фантастически красивый мир. это было настоящей магией. когда компьютер надоедал, мы строили штаб: брали стулья, натягивали между ними одеяла, придавливали их сверху книгами и забирались внутрь. играли в машинки, представляли, что взрослые нас не видят, играли в шпионов. когда мне было девять, они переехали. с тех пор в моей жизни стало на одного друга меньше. сейчас мы видимся крайне редко, только когда наши родители встречаются, и мы оказываемся рядом. это случается от силы пару раз в год. я не могу назвать его другом сейчас, да и он меня тоже. но оба знаем, что если что-то случится, то любой из нас бросит все и приедет. это не дружба – уважение.

в пятом классе мы с Димой сменили школу. перешли учиться в гимназию, до которой нужно было добираться через полгорода.

с еще двумя одноклассниками после уроков собирались и пили пиво недалеко от школы. один из них, который был выше, шире в плечах и выглядел старше, ходил в ларек и покупал на всех. тогда же я узнал, что курить надо в затяг, а не «как лох». мое знакомство с пивом и «настоящим курением» вызывало неподдельную гордость за свое «взрослое» поведение.

я и раньше пробовал алкоголь, но не в таких количествах. наши походы «под мост» происходили не реже раза в неделю в течение пары месяцев. с тех пор я пристрастился к сигаретам. ужаснейшая и наитупейшая привычка, от которой у меня до сих пор нет сил избавиться.

с Димой мы много времени проводили вместе: с первого класса ходили в один клуб по спортивно-бальным танцам, ходили в одну музыкальную школу, где он играл на фортепьяно, а я на скрипке. вместе участвовали в театральных сценках. в одной из них я был барон Апельсин, а он – принц Лимон. даже в театре я играл вторую скрипку. в оркестре – третью. в шестом классе Дима перешел в другую школу, но мы с ним продолжали общаться, хоть и намного меньше: в стенах музыкальной школы и на тренировках, но уже намного реже встречались просто так. дружба угасала. в восьмом классе она оборвалась. так я потерял последнего друга.

в гимназии учителем музыки была двоюродная сестра моей мамы. позже она стала завучем. с тех пор проблем в жизни стало меньше. она постоянно прикрывала меня то за прогулы, то за плохие оценки, которые я всеми разными способами исправлял в дневнике. было несколько способов. в начале года я аккуратно вырывал страницы, убирал все торчащие обрывки бумаги, заполнял как бы по-новой, скрупулезно обводил по вырванным листам хорошие отметки и подписи учителей. когда листов оставалось мало, то двойку можно было исправить на тройку, тройку на пятерку. но это были радикальные меры, требующие непомерных усилий во лжи с моей стороны, что я действительно смог получить пять. я не был глупым, но был очень ленивым. лучшее, чему я научился в школе – врать, причем хорошо. говорят, чтобы хорошо врать, необходимо иметь хорошую память, ведь нужно помнить кому и что соврал, но если ты врешь всем, то зачем запоминать? – никто не знает правды, а значит ложь – правда. моя ложь относительно дел в школе никогда не прекращалась, потому что на все вопросы как? зачем? и т.п. ответ никогда не поступал. «так надо» – отвечали учителя, или (мой любимый): «не задавай глупых вопросов, ты что, сам не понимаешь? тогда и объяснять нет смысла».

я всегда был замкнутым ребенком, погруженный в самого себя, не желающий хоть сколько-нибудь участвовать в общественной жизни. всегда сидел на последней парте. всех рассаживали по росту, а я был высоким. в десятом вырос до 185 см, и на этом попытки тянуться выше к солнцу прекратились. видимо, оно заебало не только меня, но и организм.

домашние задания практически каждый день оставались невыполненными. даже списывать было лень. я всегда старался придерживаться простого правила: лучше получить честно два, чем списать и получить четыре. внутренняя гордость не позволяла всегда быть готовым к занятиям. я искренне хотел получать плохие оценки, чтобы у других не создавалось ложного мнения обо мне. быть честным аутсайдером лучше, чем лживым отличником.

к моим словам никто никогда не прислушивался. ни родители, ни учителя. все считали необходимым отчитать подростка, чтобы упиваться своим внутренним превосходством. за это всем огромная благодарность. с тех пор я мало кого слушаю. никто не мог меня заставить хоть что-то делать, если я не хотел. вечные упреки со стороны учителей создавали обо мне ужасное впечатление как об ученике. неинициативный, невнимательный, рассеянный в их глазах. честный в своих.

из всей школьной литературы я полностью и по своей воле прочитал лишь «Отцы и дети» Тургенева и «На дне» Горького. оба произведения мне понравились. все остальное – ужасно. кто придумал мучить детей литературой, от которой хочется залезть в петлю? хотите умереть со скуки? – прочтите Льва Толстого.

я предпочитал самому выбирать книги: Фицджеральд, По, Сэлинджер, Кизи, множество иных авторов, которых уже и не вспомню. но почти все были американцами двадцатого столетия. как вы поняли, по литературе у меня три. почти два.

любимыми предметами были история и обществознание. наша классная руководитель с пятого по девятый класс вела эти предметы с любовью и, главное, уважением к ученикам. она прививала любовь к этим предметам, а потому мы никогда её уроки не прогуливали, даже если они стояли последними в субботу. все её уважали. Валентина Николаевна до сих пор остается примером идеального учителя. но даже по этим предметам в аттестате четверки. потому что не учил. интересовался, читал, но не учил. она всегда была ко мне благосклонна и прощала небольшие недочеты. мы всегда ладили.

лет с четырнадцати по всему лицу начали появляться прыщи, причем довольно сильные. затем это перешло на грудь и спину, что доставляло дикий дискомфорт во время переодевания перед физкультурой. я стеснялся своей внешности настолько, что предпочитал сильно не отсвечивать. даже не знаю, что повлияло на мою замкнутость больше – прыщи, учителя или компьютер.

популярностью у девчонок я никогда не пользовался потому что понимал, что мне точно ничего не светит. да и кому нужен прыщавый с перхотью на голове, когда были накачанные красавцы. в старших классах все выезжали на выходные бухать, снимали где-нибудь дом, напивались до беспамятства, а затем обсуждали несколько дней в школе. меня среди приглашенных никогда не было. для них это было лучшим развлечением. все хотели лишь напиться и поебаться. я примерно представлял, кто уже ебался, а кто нет. мне тоже хотелось, но с моими данными явно ничего не светило. даже когда пошел в тренажерный зал и тело приобрело приятные очертания, я все равно не мог ходить в открытой одежде и сильно стеснялся. с того времени я ненавижу майки, шорты и все, что хоть как-то оголяет тело. даже сейчас, когда мое тело избавилось от этой проблемы, комплексы остались. футболки я начал носить лишь два года назад.

в девятом классе к нам пришла новая учитель английского. не помню её имя. ей было около двадцати семи. высокая, стройная, с красивыми бедрами и грудью, которую было видно, когда она надевала блузку и не застегивала верхние пуговицы. все пацаны её хотели и говорили о том, как выебут после выпускного. может кто-то так и сделал, хотя сильно сомневаюсь. но разговоров было много. приходя домой, я представлял её и дрочил.

правда такова, что мне ни разу не делали комплименты в то время. а как можно быть уверенным в себе, когда отражение в зеркале и отсутствие заинтересованности твоей личностью говорят сами за себя? я просто продолжал дрочить.

на физкультуру перестал ходить в десятом классе. даже чуть не отчислили, но, благодаря маминой сестре, мне поставили три. в одиннадцатом у нас уже был новый учитель. впервые я пришел на урок спустя несколько месяцев, она спросила: «ты кто?», я представился. мы с ней мило поговорили, она согласилась поставить 4 при условии моего присутствия. самая легкая четверка за все одиннадцать лет страданий.

в последний год учебы у нас был день самоуправления. но вернемся в десятый. это важно.

с десятого класса нас распределили на два – «С» (социально-гуманитарный) и «Э» (экономический).

в «Э» пошли почти все отличники, которые стояли затем на вручении дипломов среди первых, гордо задрав головы, чтобы удобно было отлизывать своим родителям и директору. они говорили про нас: «С – сосут». мы были выше и не обращали внимания. просто похуй. но всё-таки между нами не было такого уж сильного разлада. их новая классная руководитель была до пизды гордая лучшими показателями в школе. настраивала их против нас, за что потом была отправлена всеми обоими классами дружно нахуй. прямым текстом. отличий в программе почти не было. в «С» на уроках обществознания нас делили по пол класса, чтобы лучше усваивать материал, чуть больше английского, чуть меньше математики. выбор был очевиден.

наша новая классная руководитель вела физику. как к ученику она относилась ко мне плохо. как к человеку – хорошо. я сразу просил её ставить мне 2 в начале урока, чтобы не сидеть на нервах, она соглашалась. думаю, поэтому мы с ней никогда и не ссорились. я был честен с ней. возможно именно за это и стал классным руководителем в день самоуправления.

в тот день у каждого были свои обязанности. кто-то директор, кто-то вел уроки у младших классов. кто-то вытащил колонки, принес их в холл, включил на полную громкость, не выключал даже во время начала занятий, сидел в каморке, не посещая уроки. классный руководитель не ходит на уроки. я отпустил всех одноклассников, кто отпрашивался. я же имел на это право. на меня накричали, сказали, что сейчас вызовут родителей и отведут к директору. я ответил, что с директором мы учились с пятого по девятый и вряд ли она меня накажет.

– я сейчас весь ваш день самоуправления отменю, если такое продолжится! – орала, брызжа слюной, со вздутыми на лице венами какая-то злая тетка. не помню кто это вообще была. – я за такое тебя отчислю!

– не отчислите, – я был спокоен и абсолютно не боялся. чего боятся за два месяца до выпуска? – хотите отменить? не получится, вы сами нас сделали главными.

после этого вернулся в каморку. последствий не было. уважения к школьным сотрудникам не было уже давно.

моей учебой родители не особо интересовались, а постепенное снижение оценок огорчало их, но никаких мер никогда не принимали. в старшей школе я сказал, что оценки из аттестата ни на что не влияют, важен лишь бал по ЕГЭ. что было правдой, так что последние два года с оценками не донимали вовсе. школу я закончил худшим из выпуска.

в 12 я поехал в свой первый скаутский лагерь. маму одолело чудное желание воспитать во мне натуралиста, следопыта-любителя, добытчика огня, кострового повара и труженика палаточного лагеря. все загрузились на паром, отбывающий на остров Рикорда в 32 километрах от Владивостока. штормило так, что я чуть не начал свое любимое занятие не сходя на берег. блевать хотелось пиздец.

подходя к острову я увидел деревянные домики по левому борту с красной крышей. они казались достаточно милыми. людей на берегу почти не было, и я не придал этому значение. Расстояние до острова сокращалось, а домики удалялись, что взращивало тревогу в молодом сердце будущего скаута.

через пять часов приколов на ржавом судне мы сошли на берег. ни домиков, ни цивилизации. военные палатки, рассчитанные на пятнадцать человек каждая. две мужских, одна женская. мелкие палатки для начальства гарнизона унижения человеческого достоинства. одна была обустроена под ларек. самая элитная – для руководителя лагеря Олега.

нам показали места для сна. мое было второе справа от входа. обычные деревянные поддоны, на которых был картон. сверху мы стелили спальные мешки и охуевали от предоставленной нам возможности спать под крышей.

предыдущие «туристы» погрузились на этот же паром и съебались с превеликим удовольствием и слезами счастья.

нас позвали на сбор. кто был посвящен в скауты – по форме. нашивки, галстуки, зажимы. цацки, недоступные новобранцам. я был в форме хаки.

подняли флаг, равнение, зазвучал гимн. я не отводил взгляд, но не пел.

– приветствую всех, кто прибыл в третью смену, – поприветствовал Олег. он был под два метра ростом, крепкий, с темными густыми короткими волосами. все скауты – без щетины и бороды. – отдельно приветствую знакомые лица. рад видеть вас снова.

и кто вообще сюда вернется? – подумал я после отбытия, но в тот момент был воодушевлен столь несуразной торжественностью.

– три правила лагеря, – продолжал Олег. – первое: обращаться по старшинству, у каждого будет начальник отряда. – ну все, точно пиздец, попал в армию. а говорили, что призыв с восемнадцати. – второе: каждый отряд сам решает все свои бытовые вопросы, кроме еды. готовка будет распределена между всеми по очереди. два человека в день от каждого отряда будут готовить еду на весь лагерь. третье: хотите курить? – курите, мне все равно, но делать это там, – он указал пальцем на камни в двухстах метрах от лагеря возле моря, – будете курить в лагере – последует наказание. – вот это уже прикольно, подумал я. – разойтись по отрядам, – скомандовал Олег, и мы прошли к Егору, который был у нас главным.

на его плече были какие-то нашивки, да и хрен с ними. с его смуглого лица почти никогда не сходила улыбка, но она не доставляла никакого дискомфорта. ему было восемнадцать.

– короче, давайте так, – начал Егор, когда мы собрались в нашей палатке. – мы на две недели семья, есть проблемы – решаем вместе, окей? накосячили, идем первым делом ко мне и пытаемся все замять, чтобы никого не спалили. ясно?

– ясно, – отозвались двенадцать подопечных главного второго отряда.

– до вечера свободное время, так что походите посмотрите что тут вообще есть. ужин в 8 на самом верху, так что не опаздываем.

– а кто готовит? – отозвался Саша, который стал позже моим приятелем по бедствиям.

– сегодня готовят за вас. завтра есть желающие?

желающих не было.

– тогда вы двое, – он указал на девчонок лет пятнадцати, стоящих в стороне.

– ладно, – нехотя сказала одна из них.

– шоколадно, – элегантно и утонченно сострил Егор. – свободны.

– а где тебя искать?

– вас, все-таки соблюдаем субординацию.

я же говорил, жопа полная.

– надо будет, найдете.

и ушел.

я начал разбирать вещи из своего походного рюкзака, который был больше меня. вещей было не так уж и много: трусы и носки на четыре дня, несколько футболок, запасная обувь, мыло, зубная щетка с мылом и спальный мешок.

– а где умываться? – спросил я у всех.

– в море.

– а серьезно?

– серьезно.

– класс, всегда мечтал.

после чего я решил не позориться и подождать пока кто-то пойдет умываться.

вечером весь отряд пошел на самый верх лагеря, где размещалась кухня под синим китайским тентом, натянутым между деревьями. я взял свой походный котелок, куда мне навалили кучу. хрен знает что это было, какое-то месиво. но, не смотря на вид, это было действительно вкусно. я сел за стол к своим и ел с удовольствием. последний прием пищи был утром.

– а где мыть посуду?

– а ты только вопросы умеешь задавать?

– где мыть посуду? – повторил я.

– в море.

я решил поступить так же, как с умыванием.

– как тебя зовут?

– Саша, а тебя?

представился я и молча доедал месиво.

мыть посуду действительно надо было в море. я оставил её возле своего места, чтобы высохла и пошел на общий сбор.

после каждого пробуждения поднимался триколор, звучал гимн, затем флаг скаутов, реющий ниже под гимн. перед отбоем флаги снимались в обратной последовательности.

первая ночь прошла ужасно. хотелось зажать кота и уснуть на своем диване. каждую ночь я считал дни до возвращения.

тринадцать.

через пять дней я немного привык к творящемуся безумию. подъем рано утром, построение, умывание в море. про душ можно было забыть. бесполезные занятия вроде вязания узлов или сбор и разбор автомата на скорость. единственным утешением были дискотеки, проходившие раз в три-четыре дня. да и те были достаточно унылыми. я никогда не танцевал.

в лагере был какой-то мужик из военного центра подготовки, с которым приехало четверо подопечных. им было по 14-15 лет и они были самыми адекватными во всем лагере. мы нормально общались и всегда ели вместе.

утром шестого дня после построения все желающие могли пойти сдавать нормативы военному. не знаю зачем, но я пошел. делать все равно было нечего.

нас было десять человек.

– первое – бег на скорость, – объявил он низким и грузным голосом. – мои – первые.

четверка выстроилась в колонну по одному. вояка ушел на двести метров от нас и давал отмашку рукой. все сдали норматив. мне пришлось бегать три раза, чтобы уложиться. с последней попытки я все-таки сдал.

затем он обосновался возле походного стола, разложив на нем разные предметы: коробок спичек, часы, ручки и карандаши, пара камней и иной хлам. нам давалась минута, чтобы запомнить их расположение, затем все отворачивались, а он менял их местами или переворачивал. нужно было сказать, что изменилось. нихера я не запомнил.

на тот день занятий не было и меня нашел Егор.

– идем, надо поработать. – он махнул рукой, и я пошел за ним.

пройдя кухню, на которой трудились очередные повара из каждого лагеря, мы прошли по тропинке через небольшую чащу и вышли на благоустроенный участок, где стоял Олег и еще несколько ребят из других отрядов.

– вы двое, – указал он на самых крупных, – колите эти дрова. вы двое, – сгружаете их в телегу и возите к бане.

она стояла метрах в ста от нас, видимо для приближенных к руководителю. бесплатная рабочая сила выполняла свой труд с рвением и самоотдачей, вопреки Марксу.

– я заебался, – сказал Саша. – почему они ходят в баню, а мы нет?

– потому что мы не они. – ответил я и покатил телегу с дровами к бане.

нас оставили одних, Олег с шестерками ушли.

– да ну? я то думал надо платить.

– иди и предложи ему сотку, вдруг пустят.

– ага, делать мне нехуй, я лучше пойду чипсов куплю.

– лучше сникерс.

– нет, чипсы все равно лучше.

– сука! блять! – закричал один из лесорубов.

– че такое? – закричали все.

– да ничего, – ответил он, – руку потянул.

– блять, не пугай, бери и коли, – сказал я.

– хочешь, коли сам, я пока посижу.

– мне сказали таскать, я таскаю. катать – катаю.

– к телкам в школе будешь катать, возьми и поколи за меня, я не могу пока. а если через десять минут не закончим, пиздец будет всем.

и верно, Олег говорил, что отвечать будут все.

– давай так, я колю пять, пять Саня.

– а я то че? ты первый начал.

– иначе тебе тоже пиздец.

– ладно, ты первый.

только мы закончили с облагораживающим и отупляющим трудом, как пришел Олег, удостоверился, что сегодня сможет хорошенько попариться и освободил нас до конца дня. после ужина я купил в барыжной палатке пачку сигарет и фанту, которые мы выпили вместе с Сашей за сигаретой перед отбоем.

на восьмой день была эстафета по всему острову. нас разделили на множество групп по пять человек и подсказки, где искать следующее место. в моей группе был Егор, Саша и двое «служивых». рассказывать особо нечего, бегали, искали, заебались. в конце дня нам объявили о выходном завтра, так что можно были пинать хуи до самого отбоя. на дискотеку я не пошел.

на следующее утро меня определили в повара. готовить тогда еще не умел, но выбора не было. я прибыл на место дислокации и получил задание чистить картошку. работы особо не было, так что было немного жаль, что не попал сюда раньше. не смотря на выходной, я все равно не жалел, что попал на кухню. лежать целый день и смотреть на брезентовую палатку было бы невыносимо, а других занятий там не было.

– у тебя от картошки ничего не остается, чисти аккуратнее, – сказала главная повариха, руководившая процессом.

– я никогда раньше её не чистил.

– вот и учись. зачем ты сюда приехал?

– сам не знаю, – ответил я и продолжил старательно чистить картошку, срезая половину вместе с кожурой.

затем мы сидели напротив огромного котла, висящего над костром и ели молочную колбасу, которую нам выдали за работу. мы нанизывали её на палки и засовывали прямо в огонь, поджаривая до корочки. так и просидели до самого обеда, пуская слюни на готовящееся очередное месиво.

пообедав, нам дали три часа отдохнуть. только я собрался пойти покурить, как меня позвала девчонка из моего отряда. у нее были темное каре и пирсинг на верхней губе. отвратительное зрелище.

– не хочешь вечером с нами посидеть у костра? мы будем возле берега, ниже вашей палатки.

– я сегодня на кухне, не получится.

– это будет после ужина.

– тогда приду, – ответил я и ушел курить.

на нее мне было все равно. лишь бы снова не пялиться на брезент над головой.

перед ужином была та же самая муть: чистка картошки, недовольство поварихи и молочная колбаса. затем сам ужин.

я не горел желанием идти в кружок кострового пения, но некий ажиотаж присутствовал.

– здарова, – поприветствовал меня Макс, вояка из первого отряда с которым мы вместе бегали на эстафете. в руке он держал гитару. сам высокий, накачанный для своих пятнадцати, девчонкам такие нравились. весь вечер те две мадемуазель не сводили с него глаз. зачем меня позвали, я так и не понял.

пели Цоя. «Звезда по имени солнце» играла за вечер раз пять. на песне «Восьмиклассница» две прилипалы засмеялись.

– че такое? – спросил я.

– да мы сами в восьмом классе.

очень смешно. песня закончилась, все отправились спать.

на двенадцатый день было посвящение в скауты. выбирали шесть человек. мне очень хотелось оказаться в их числе, иначе нахер я тут страдал.

по просьбе Главного по пушечному мясу в нашем лагере, я стал последним. всем выдали клятвы, текст которой я еле запомнил и забыл уже на следующий день. никто ничего не делал, все были в ожидании возвращения домой и отдыхали от «отдыха».

в 11:40 вечера, мы стояли в лесу возле костра под скаутским флагом в руках Егора. присутствовало все руководство.

ровно в полночь мы произнесли клятву, нам повязали галстуки и поздравили со вступлением в ряды скаутов. лучше бы посвятили в вампиры.

в тот же вечер была последняя дискотека, на которую мы зашли с сигаретами, потому что последствий быть не могло.

– вы че, курите? – спросила более симпатичная подруга из двух прилипал.

– да, – ответил я, – а че?

– уйдите, воняет пиздец.

– реально, пойдем, – сказал Саша, – мало ли, родителям настучат.

– еще пару минут.

мы немного постояли, посмотрели на беснующихся под «Малинки» Жанны Фриске и вышли на улицу. Саша отправился спать, а я пошел к морю. сидя на берегу, я с нетерпением ждал возвращения домой. в какой-то момент я прокручивал в голове все прошедшее здесь и думал, что никогда больше не поеду в подобные места. хотя небольшая грусть присутствовала.

через год я снова поехал в скаутский лагерь. в этот раз не на блевотном катере. мы отправились под Находку в 150 км от дома. лес и больше ничего.

тот же Олег, Егор и Миша, кличка у которого была Медведь. ей он полностью соответствовал. там я был с приятелем, с которым вместе ходили на танцы. на первом построении он оказался в первом отряде, я снова у Егора, на этот раз в третьем. вояки с прошлого года тоже в первом.

в этот раз у каждого отряда было отрядное место, где присутствовать могли только свои, остальные должны были спрашивать разрешения перед входом. находиться на отрядном месте чужого отряда одному было запрещено.

жили в палатках по три человека. я постелил свой спальный мешок и прилег. в спину впивался камень и пришлось поднимать палатку, чтобы убрать его.

– В этом году у всех вас будет уникальная возможность получить нашивку «Три пера», – начал после утреннего построения на второй день Олег. – таких в Приморском крае всего семь.

я увидел одну на плече у Егора.

– испытание длится три дня, – продолжал Олег, – день ничего не есть, день не разговаривать, день находиться на соседнем острове в изоляции. если вас увидят – выбываете.

проще некуда, подумал я и записался. через три дня подошла моя очередь. первое – не есть. это было легко. пить можно было только воду и чай без сахара.

на обратном пути после утренней пробежки до пляжа в двух километрах от нас по лесной дороге, живот урчал и требовал яств, но пришлось договориться с ним потерпеть.

мы срывали цветущие клеверы на подходе к лагерю и кто-то их ел.

– попробуй, – протянул мне Андрей, приятель по танцам, распустившееся растение.

– у меня «Три пера», мне нельзя.

– да никто не увидит.

– это не честно.

остаток пути мы прошли молча.

по прибытии на отрядное место я сидел под навесом возле костра и пил чай, который мне протянул Егор.

– у тебя получится, это не так сложно как кажется, – сказал он.

– я знаю.

в тот же день у нас было занятие. мы должны были от контрольной точки прикинуть количество шагов, а затем пройти и узнать на сколько близко мы были. то ли нам хотели показать новый способ измерения дистанции «на глаз», то ли просто наебать пиздюков.

«тридцать два» – подумал я и сделал 30 шагов.

– у меня получилось, – сказал я Мише.

– но ты не сказал сколько.

– а должен был? – возразил я, – я же знаю, что посчитал почти правильно.

– это не считается.

– и ладно, все равно я прав.

на второй день мне выпало молчание. и как назло все пытались со мной заговорить, пытаясь вытянуть из менять хоть один звук. еще и куча разных заданий посыпалось от руководства.

мы пытались разжечь костер палками.

– тереть нужно быстрее, – обратился ко мне наставник и пошел дальше.

– я знаю.

блять. как тупо. был почти вечер. за весь день я не проронил ни звука.

Андрей был рядом со мной, посмотрел, но ничего не сказал.

– ну блять, – сказал я, – почему на такой мелочи? – я был очень огорчен.

оставалось всего пара часов до ужина, а затем я мог бы просто лежать в палатке.

– забей, он ничего не слышал, просто три дальше, – сказал он и усерднее начал крутить в ладонях палку.

– это не честно.

после этого я подошел к Егору и сказал, что проговорился.

– для тринадцати ты долго держался, молодец. – он похлопал меня по плечу и был доволен моей честностью.

через три дня из одиннадцати человек нашивку получили двое. Макс-вояка из первого и один парень из второго. остальные спалились на острове или тоже проговорились.

в тот же день ко мне подошел Егор:

– тебя вызывает Олег.

– че такое?

– не знаю, – сказал он и ушел.

– я подошел к месту обитания главных по истязанию молодежи и спросил разрешения войти.

– проходи, – сказал Олег.

рядом с ним уже стоял Андрей.

– для вас обоих задание, – начал он.

– помните, где магазин?

– да, – ответили мы.

– берете свои рюкзаки и идете за хлебом. сорок буханок, двадцать на каждого. за вами пойдет Максим, вожатый второго отряда. на него не рассчитывайте. туда-обратно час. свободны.

– щас я за рюкзаком сгоняю, – сказал Андрей и ушел к себе.

я вывалил все из своего рюкзака и ждал. уже второй день шел сильный ливень. второй отряд затопило, они находились в низине и перебрались выше к остальным. половина из них ела у нас, половина – у первого.

через пять минут, экипированные в дождевики, с рюкзаками за плечами, мы двинулись по главной дороге в сторону трассы, до которой в хорошую погоду идти было минут двадцать. мы решили не торопиться, чтобы не наебнуться.

– почему мы? – спросил я.

– не знаю, я тоже забыл спросить.

– лучше бы я у костра сидел. спасибо, Олег.

– да ладно, зато будет что вспомнить.

– это точно.

мы прошли до трассы, перед которой была небольшая река, превратившаяся в бурный поток с водой нам по пояс.

– и как это переходить? – спросил Андрей.

брода не было. моста тоже. да и какой мост, тут было воды по подошву.

– идем так, – сказал я и пошел по пояс в воде на другую сторону.

Максим все это время шел на далеком расстоянии, что порой его даже не было видно.

мы добрались до магазина и купили хлеб. оба мокрые. дождевик нам не помогал. особенно при переходе реки. накинули рюкзаки, груженые камнями на спины и отправились обратно, Максим ждал у входа и курил.

– будет сигарета? – Спросил я.

– вам нельзя.

– на Рикорда можно было.

– а здесь – нет. идите, я за вами.

– пиздец, – сказал я, когда мы отошли от него.

– похуй, давай скорее вернемся.