Текст книги "НеСТРАШНЫЙ лес. Пролёт Фантазии"

Я на коленях подполз к факелу, сунул левую руку в карман.

Новый удар сотряс сторожку, с треском и скрипом вылетела входная дверь, подались брёвна, и дом стал заваливаться. Чучело влезло в комнату, заполнив собой сразу весь её объём. Гигантская башка медленно тянулась ко мне, изо рта сыпались опилки, пока крутые бока протискивались сквозь дверной проём, раздвигая брус.

Тогда я в отчаянии ударил куском кремня по кресалу. Тонкий сноп жёлтых искр брызнул на промасленную ткань факела, и она загорелась.

Медведь не остановился. Я отшвырнул камень и схватил факел, ткнув сначала в застывшую мохнатую морду с жуткими, алыми отражениями в маленьких глазках, а затем – в законопаченную мхом стену.

Тут постройка не выдержала, низкий потолок начал оседать, привалив зверя-мертвеца, с чердака посыпалась какая-то пересохшая солома. Я поджёг и её, и она сразу занялась, давая клубы густого жёлтого дыма.

Медведь попятился, и дом осел ещё больше, просто разваливаясь на части. Я бросился к окну и буквально выпал на сухую осеннюю траву.

Он вывалился наружу в дыму. Шерсть на лапах горела, в пасти, на просыпавшихся опилках, плясало пламя. Я рванулся к нему, полоснув мечом мохнатый бок, и ткнул в сухую, полную опилок рану пылающую головню факела.

Он горел быстро, очень быстро. Передние лапы, подожжённые ещё в доме, и так уже почти перегорели. Он упал на спину и принялся кататься по земле, пытаясь загасить огонь, но только сильнее запылало брюхо.

Я стоял и смотрел на этот погребальный костёр, навсегда упокоивший огромное, сильное животное. Собирался дождь, и я надеялся избежать лесного пожара.

Первые капли упали передо мной, потом на мой разгорячённый лоб. Рука разжалась, изогнутый, потускневший, мой меч упал на ржавые листья. Я со стоном присел и поднял его. Он весил как целый мир.

Темнело, и я нигде не увидел Шивера. Впрочем, он уже не слишком заботил меня, мне нужно было вытаскивать Хенн. Липа оставалась на опушке, и у меня был маленький шанс добраться до неё. На то, что вернётся конь Хенн, надежды было и того меньше.

Но как только я сделал шаг к дороге, худая высокая тень отделилась от ствола ближней осины.

Усталость и злость одновременно сдавили мне горло, как проклятая верёвка.

– Шивер, – сказал я. – Уйди прочь.

– Ты гонялся за мной только для того, чтобы прогнать подальше? – Колдун положил руку на рукоять клинка, который носил у пояса, и двинулся ко мне. Я отступил на шаг, одновременно чувствуя спиной жар пламени и лицом – прохладный ветер наступающей ночи. Рыжие отсветы и синие тени делали черты его лица зыбкими и неуловимыми.

Дальше я отступать не стал.

– Там умирает Хенн. Помоги мне или дай мне пройти.

– О, её так зовут? Дурочка, думала, что я не заметил её там, на поляне. Это её кабан постарался?

– Надеюсь, Данце снесёт тебе голову, – ответил я. – А теперь уйди.

– Извини, парень, – сказал Шивер. – Я немного приврал, когда сказал про Данце.

Я закусил губу.

– Так чего ты бежал, как от огня?

– Вообще-то мне сюда и нужно было, – сказал он. – Здесь вечно бродят охотники, а, как ты знаешь, куски животных мне очень подходят. А чучельница – вообще удача.

– Заткнись, – попросил я.

– Ну почему? Вполне справедливо, – сказал Шивер радостно. – Ей, значит, можно убивать кабана, а кабану её – нет?

– Это сделал не кабан, – ответил я, чувствуя, как мой голос дрожит от негодования. – Это сделал ты.

– Вас становилось как-то слишком много.

– А зачем ты соврал мне? Про Данце?

– Чтобы ты погнался за мной, – сказал Шивер. – Тракт – место проезжее. Нужно было заманить тебя сюда.

– Зачем?

Некромант улыбнулся.

– Ты понимаешь, что магия долга – сильная вещь. А сердце должника, парень, – очень сильный ингредиент. Сердце человека, на котором лежит бремя долга, добытое в уплату другого долга – ещё более сильный. К примеру, долговая верёвка, что у тебя на шее, не могла быть сделана без его применения.

Ощущение, похожее на удар грома – только полностью безмолвное – припечатало меня, обездвижило, зажало рот невидимой ладонью. Значит, Беллатристе отправила меня к Шиверу, как ягнёнка на заклание. Сердце должника, отданное в уплату долга… Вот почему она не могла взять этот долг своими руками: убей она меня или Шивера, она разрушила бы эту ужасную магию.

Получалось, что либо я уплачу свой долг, убив Шивера, либо он свой, убив меня. Беллатристе оставалась не в накладе – видимо, свою полезность у неё на службе я исчерпал.

Но вырезать сердце у Шивера я не собирался, да я и не знал про эту магию.

Значит, Беллатристе ставила не на меня.

Тварь.

– Молись, Шивер, – сказал я. – Кажется, у меня тоже есть шанс расплатиться.

– Если я начну молиться, – сказал он, – у тебя кровь пойдёт из ушей от тех имён, которые я назову.

Я поднял меч.

Шивер вытащил оружие. Простая чаша гарды из тёмного металла казалась очень глубокой – какая-то дыра в реальности, многомильная труба, из которой торчал игольно тонкий клинок, на конце, казалось, истаивающий в туман. Я не стал присматриваться.

Он атаковал, клинок со свистом рассёк воздух. Наваждение бездны спало, хотя тонкий шлейф тумана прочертил сумрак вслед за кончиком лезвия. Я парировал удар.

И следующий, и ещё один, и ещё. Его скорость меня пугала.

Я сражался с ним с таким ожесточением, что треугольники выщербленного металла кружили в воздухе, как стальная метель. Я не жалел меча. Мышцы горели, скользящие выпады Шивера пробивали пространство влево, вправо, вверх, вниз от моего тела, но целых полминуты я отбивал его удары, не позволяя лезвию коснуться меня.

Усталость, отвращение, страх и ярость слились в одно невыносимое ощущение. Искры летали в полумраке, скрипуче кричала проснувшаяся сова.

Но у меня почти не было сил. С ужасом я понял, что движения мои замедляются, и несколько секунд спустя он достал меня в первый раз. Я прикрылся левой рукой, и обжигающий удар рассёк мне запястье. Хлынула кровь, сразу и много.

Я отступил и пропустил укол в плечо. Мне показалось, что у меня кружится голова, но тут же я понял, что вижу какое-то движение в лесу.

Я отбил следующий удар – просто повезло – и краем глаза снова заметил тень позади него. Ни быструю ни медленную человеческую тень, приближавшуюся к нам.

Он ударил мимо моего клинка, и жгучая боль полоснула шею, с короткой вспышкой искр распалась угодившая под магический клинок долговая верёвка, кровь хлынула из раны, левая рука вдруг стала совсем горячей и неповоротливой, и я упал на колено.

Его меч взвился, норовя перебить мне горло, но тут какая-то сила рванула Шивера назад, так, что он перекатился через лопатки.

Тёмная тень, в плаще цвета сумерек, встала между мной и колдуном, в левой руке тени был зажат меч. Его лезвие метило Шиверу в шею.

Человек был высок и широкоплеч. В отсветах огня я не разглядел лица – только стальной клин маски с крестовидной прорезью. Это был охотник за головами.

– Данце? – изумлённо спросил Шивер. – Ты?..

– А что тебя удивляет? – без особого интереса спросил наёмник.

– Ты же сказал, что врёшь, – просипел я, поднимаясь на ноги. Голова кружилась, кровь текла из ран в четыре ручья.

На меня никто не обращал внимания.

– Ты сжёг весь урожай в Кимангару, шантажировал старосту Донжа, превратил стадо коз в каких-то тварей, зарубил охотника за наградой в Гелиголле, и вдобавок затеял массовую драку в Блоерде. И всё это с конца лета. Я молчу о том, что было до того. Ты в розыске с самого ледохода. Тебе странно, что я пришёл за тобой?

– А ведь логично… – сказал Шивер, поднимаясь на ноги. – Я так понимаю, меня ты не отпустишь?

– Конечно, нет. Я получил задаток.

– Тогда начали?

– Эй, – сказал я. – А как же я?

– А тебе-то что? Долга на тебе больше нет, скажи мне спасибо.

– Я бы сказал, но твой кабан ранил Хенн.

– Это её кабан. Пусть она с ним и разбирается.

Я замолчал, не зная, что ещё сказать. Перетянул кровоточащую руку бывшей долговой верёвкой, затягивая узел зубами. Ещё раз крикнула где-то сова.

Данце шагнул к некроманту, как-то легкомысленно помахивая мечом. Шивер поднял свой.

Я не успел сделать и шагу, как Данце атаковал длинным выпадом, стремительней броска змеи, и Шивер почти отбил его своим лезвием. Мечи скрестились.

Дикий, короткий скрежет на секунду перекрыл скрипящий крик совы, клинок Данце с шипением скользнул вверх и вошёл Шиверу в глазницу. Данце рванул меч на себя, правой рукой нанеся сокрушительный встречный удар Шиверу в грудь.

Колдун упал, разбрызгивая кровь, и установилась тишина. Сова умолкла, и стих в верховьях крон беспокойный ветер.

– Ну и всё, – сказал буднично Данце, вытирая меч о штаны Шивера.

– Давай отсюда выбираться, – сказал я, глядя на тело. Сердце второго должника перестало биться, но из моих рук Беллатристе его не получит, подумал я.

– Одну минутку.

Я понял, что он собирается делать – он всё-таки охотился за головами, – и отвёл глаза.

– Я пойду. Там девушка раненая.

– Да, я видел её, когда шёл сюда.

– Как она? – спросил я, нервничая.

– Да я не глянул, – ответил Данце, присев возле трупа.

– Помоги мне с ней, пожалуйста.

– Я, – сказал наёмник, не поднимая головы, – могу помочь кому-то только умереть. Тебя устроит?

Я отвернулся от него и ушёл. Дождь становился всё сильнее.

Я шагал, и тяжёлые капли тычками били в лицо. Долговая верёвка обычным жгутом перетягивала мне руку.

Путь назад занял на удивление мало времени. Я вышел на прогалину почти одновременно с тем, как с другой стороны поляны показался всадник.

Конь под ним был чёрен и растворялся в темноте. Я удивился, что кто-то смог приехать верхом с той стороны. Впрочем, когда я разглядел белое пятно на месте лица, моё удивление прошло. Это была Беллатристе Ранд, которая, наверное, почувствовала потерю своей верёвки. А у таких, как она, свои дороги.

Я подошёл к дубу. Пока меня не было, Хенн сползла по стволу, изогнулась, уткнувшись головой в корень. Повязка и остатки штанин в равной степени пропитались кровью и казались чёрными в темноте.

Беллатристе молча подъехала с другой стороны.

Я присел, взял голову девушки в руки. Кожа её была холодной. Я никак не мог найти пульс на её шее, и, склонившись к ней, искал признаки жизни.

Она всё-таки дышала. Но очень слабо и редко.

– Что здесь произошло? – подала свой голос Беллатристе. – Как я вижу, ты не стал играть честно. Впрочем, Шивер, видно, тоже. Где он?

– Сдох, – ответил я.

– Закономерно, – согласилась колдунья.

Я судорожно вдохнул. И поднял лицо.

– Помоги ей, Беллатристе. Пожалуйста. – Я чувствовал себя безмерно уставшим и безо всякой верёвки. Начался настоящий дождь, синие лесные сумерки сгустились, нездоровый ответ пожара, который я видел на стволах, тускнел, темноту меж стволов затягивало белёсой дымной мглой. – Ты же можешь.

– Тогда она будет должна мне, Джером, – сказала Беллатристе, повернув ко мне маску. Она казалась призраком, и меня озноб продрал при взгляде на неё.

– Она будет должна мне. Больше, чем был должен мне ты.

– Она будет жить.

– Ида, – позвала Беллатристе. – Ты хочешь, чтобы я тебя спасла? Если да, ты окажешь мне ответную услугу?

– Джером… – тихо и бессильно позвала меня Хенн. – Джером, милый, ты тут? Здесь призраки…

Моё сердце сжалось, волна прошла по нервам, и я почувствовал на мокром о дождя лице слёзы.

– Ради меня, Беллатристе. Я буду должен тебе, – сказал я. – И я согласен оказать тебе услугу.

Небеса молчали, роняя холодный дождь. На какое-то время замолчало всё и вся. Огонь за моей спиной ещё сопротивлялся воде.

Я почувствовал шаги – это подошёл Данце.

– Так вот что с Шивером, – сказала Беллатристе, ничуть не удивившись. – А за мою голову у тебя нет задатка?

– Нет.

Я стоял, не оборачиваясь. Мне хватало одной равнодушной маски перед глазами, и я не хотел видеть другую.

– Жаль, что ты мне ничего не должен, – сказала колдунья. – Впрочем, ты не мог бы принести мне сердце того парня, раз уж захватил себе голову?

– Я бросил тело в огонь, – ответил наёмник.

Колдунья промолчала, и я снова подал голос.

– Помоги ей, Беллатристе. Время уходит.

– О, – сказала она. – Это будет очень немалая услуга, Джером. Куда большая, чем в тот раз.

– Спаси её, – сказал я.

Она жестом показала на верёвку.

– Сначала спаси.

– У тебя нет выбора, Джером. Надевай, иначе я не поверю тебе.

– Вижу, у вас тут дела, – сказал Данце. – До встречи.

Я слышал, как он ушёл, его тихие шаги сразу потонули в шуме дождя. Я так и не взглянул на него.

Я развязал мокрую от крови верёвку и надел на шею. Беллатристе склонилась ко мне, и её маленькие руки затянули новый узел на месте разреза.

– За тобой долг, Джером.

– За мной долг, Беллатристе Ранд.

Проклятая петля снова, как сотню раз до того, сжала мне шею, практически её не касаясь.

Какое-то время я смотрел, как Беллатристе, спешившись, возилась возле Хенн. Долг, который лишь умножился после всех моих усилий, давил на горло. Дождь падал прямыми струями, последние отблески пожара таяли в темноте, и совсем скоро тёмная ночь окутала и меня, и охотницу, и колдунью.

Белая Инн

Андрей Зимний

1

Больше всего на свете маленькая Инн любила зимнюю рябину и Яра.

Яр подцепил заалевшую подкову щипцами, окунул в воду. К потолку взметнулся пар, в кузнице стало жарко-жарко.

Яр-жар, она его так и звала.

– Выйди на воздух, Беляночка, подыши, – сказал он, не глядя на Инн.

А вот он её звал так – Беляночкой. То ли за светлые-светлые волосы, то ли за то, что нашёл в снегу. Инн каждый раз млела, хоть и старалась не подавать виду. Его голос, низкий, раскатистый, всегда напоминал ей отдалённый гром.

Инн мотнула головой. Не из упрямства, а просто потому, что ей нравилось, когда жарко. С того самого зимнего дня, когда Яр вынес её из леса.

Инн не смогла бы рассказать, что случилось. Помнила только холод, и как ветер воет в ветвях ёлок. А потом – Яр несёт её к деревне, завёрнутую в его тулуп. От рубахи на плечах кузнеца, казавшихся необъятными, шёл пар. Инн тогда ещё удивилась, как кто-то может быть настолько тёплым в такую стужу.

– Ну, раз не уходишь, давай помогай, – усмехнулся Яр и поманил к себе. – Полей-ка.

Инн подбежала, зачерпнула полный ковш воды, успевшей нагреться, плеснула на руки Яру. Он потёр лицо, затылок. Инн подала полотенце.

– Постирать пора. Давай я постираю? – робко предложила она.

Не сказать, чтобы Инн росла прилежной хозяюшкой. Родители её давно сгинули, и, сколько себя помнила, девочка жила в доме тётки.

Там её работой нагружали так, что если не лениться, то к вечеру пупок развяжется. Инн крутилась-крутилась перед тёткой, а стоило той отвернуться, как девочка сбегала в кузницу.

Но для Яра она бы постирала. Для Яра она бы что угодно… Инн кашлянула, чтобы не дать этому признанию вылезти из горла.

– Да полно, и дома тебе забот хватает. Сам справлюсь, не привыкать.

– Вот жена была бы, не пришлось бы привыкать, – вкрадчиво сказала Инн. Она, конечно, знала, что бабам первым про свадьбу заговаривать негоже, но с Яром-то! Он поймёт, он плохого не подумает. А Инн уже почти взрослая. – Почему у тебя жены нет?

– Есть у меня уже одна девочка, за которой глаз да глаз, – засмеялся Яр, опустил тяжёлую ладонь ей на макушку и растрепал волосы, с таким тщанием заплетённые в косы. – Куда мне ещё?

Инн быстро пригладила волосы. Она старалась выглядеть перед Яром красивой и взрослой, а не потешной малышнёй.

– Но жену же любят. Ты меня любишь?

– Ещё спрашиваешь, Беляночка, ещё спрашиваешь.

У Инн в груди забухало так, что чудо, как ещё рёбра не треснули. И ведь говорил он так ласково, что точно не врал! Вот тут-то она и поняла наконец, что и вправду может спросить у Яра то, о чём уже много месяцев думала. У Инн на глазах выступили слёзы, она прижалась к нему, обняла так крепко, как только смогла.

– Я тебя тоже люблю! Женись на мне!

И почувствовала, как вздрагивает его тело. Инн даже испугалась, что такое. Подняла глаза, а он смеётся!

Отсмеявшись, Яр отстранил её от себя, удерживая за плечи, встал на одно колено и заглянул прямо в глаза.

– Мала ты ещё, Белянка, о замужестве думать. Нос не дорос, – будто в подтверждение он обидно щёлкнул её по носу, а потом сказал серьёзно: – А когда дорастёт, сама поймёшь, что ни к чему тебе за старика выходить. Будет у тебя ещё женихов столько, что метлой отгонять придётся.

Инн как будто умерла: стояла и ни рук, ни ног не чувствовала. Она так долго хотела Яру признаться, так тяжело ей дались эти слова, а он посмеялся. Она набрала воздуха в грудь, чтобы сказать, что не нужны ей те женихи, что хоть и маленькая, а любит его сильнее любой взрослой, что никакой он не старик, раз седых волос нет. Хотела сказать, но из груди вырвались лишь рыдания.

Инн сбросила руки Яра со своих плеч и побежала прочь из кузницы. Как ей мечталось, чтобы Яр побежал следом, чтобы утешил и сказал, что пошутил так по-дурацки… Она даже оглянулась, но никого на широкой деревенской улице не было.

2

Высоко взмывают качели – простая досочка на двух пеньковых верёвках – и летят обратно вниз. Только сидит на них уже не потешная малышка, а ладная девушка. Вместо пары белёсых косичек, тощих, точно мышиные хвостики, – русая коса толщиной с запястье. И когда его Беляночка успела так вырасти?

Яр всё думал, что станет Инн взрослой и тут же его забудет, а она знай прибегала, сидела, как и раньше, в жаркой кузнице. Он даже её качели детские не снял – рука не поднялась. Когда ещё их привязал? А Инн по-прежнему просит Яра раскачать её посильнее, так, чтобы надулся парусом подол с синей вышивкой, чтобы опасно заскрипела ветка старого дуба.

– А ты слышал, что к нам княжич приезжает охотиться в волшебном лесу? Вот охмурю его, выйду замуж и уеду, если качать сильнее не будешь!

Инн, как маленькая, скорчила рожицу, когда пролетала мимо Яра. Он усмехнулся, покачал головой. А ведь может его Беляночка. Даже и княжич таких красавиц не видел. Что ей стоит лишний раз улыбнуться? Другие и без улыбки повлюблялись, только сама Инн на них не смотрела.

Яр толкнул качели так сильно, что девушка звонко вскрикнула.

– Как бы лес сам за ним не поохотился.

В деревне каждый знал, что из лесной чащи можно взять лишь то, что та сама предложит. Вот здесь морошку собирай, тут сухостой руби, а решишь похозяйничать – духи быстро наглеца отвадят. Хорошо, если живым уйдёшь. Яру тогда, считай, повезло…

Инн вдруг резко остановила качели, помолчала, а потом спросила:

– Он никогда ничего тебе не говорит? Наш лес.

Яр насторожился, взглянул в лицо Беляночки – нет, не дразнит его. Серьёзная, задумчивая, будто прямо сейчас далёкий шёпот слышит.

– И давно он с тобой… разговаривает?

– Давно…

С самим Яром лес говорил только однажды, но так, что он на всю жизнь запомнил. Это случилось той самой зимой, когда он нашёл маленькую Инн. Собирал хворост и вдруг заметил что-то тёмное на снегу. Только шагнул в ту сторону, как еловые лапы опустились ниже, будто хотели спрятать находку от чужого взгляда. Знал ведь Яр, что нельзя лесу перечить, но чутьё повело, заставило пробиться через колючую завесу. Глянул, а в сугробе ребёнок клубочком свернулся, на ресницах иней, пар изо рта едва-едва поднимается. Яр признал соседскую девочку, обернул своим тулупом, поднял на руки и понёс домой. Вот тогда с ним лес и заговорил.

Кто-то каркнул прямо за спиной: «Кузнец!» Яр оглянулся, а позади ель близко-близко стоит, ветви развела, будто вот-вот схватит и задушит. А потом со всех сторон его начали кликать разными голосами. То уханьем совы – посреди дня-то! – то хрустом снежного наста. Яр прижал девочку крепче к груди и вдруг отчётливо так услышал: «Оставь её нам. Оставь, оставь, оставь». Но разве какой человек, даже с самым маленьким трусливым сердцем, оставит ребёнка в лесу замерзать? Вот и Яр не оставил.

Как выбрался из леса – не помнил, только засел в груди стылый ужас. И знание, что никогда, даже в разгар дня, когда духи не так сильны и позволяют людям ходить по своим владениям, нельзя ему ступать в волшебный лес, иначе там и сгинет.

А теперь лес этот с его Беляночкой говорит. Не забыл, значит… И чего она тогда, дурочка, польстилась на соседскую рябину? Рассказывала потом, как забралась на чужой двор, как пёс сорвался с цепи, как погнал её до самого леса. Заплутала Инн и уснула в заметённом снегом гнёздышке из торчащих наружу еловых корней.

Весной Яр у своего дома посадил молодую рябинку, чтобы девочка больше к соседям не лазала.

– Да не то чтобы и говорит лес со мной, – прервала его воспоминания Инн, – а так, картинки показывает, или посылает ветер петь песни за окном. Я как-то раз спросила у тётки, а та ничего не слышала. Вот подумала, может ты…

– Нет, – Яр мотнул головой.

Не по душе ему было, что лес тянет лапы в деревню, лучше бы и не слышать от Беляночки таких рассказов. Но всё равно спросил:

– Что же ему от тебя нужно?

– Не знаю. То зовёт, а то какие-то истории рассказывает, навроде сказок. К утру забываются все, кроме одной. В ней девочка ведёт по лесу медведя. Приходят они к раскидистой рябинке, которая стоит одна аккурат посередине широкой поляны. Девочка прямо из медвежьей пасти достает рябиновые ягодки по штуке и знай себе смеётся. Когда набирает полную горсть, подбрасывает вверх, а перед ней и не медведь уже, а кто – не помню…

– Чудна́я история… Ты его, Беляночка, не слушай. Не к добру это, когда с тобой духи говорят.

Сказал вроде бы правдиво, а будто соврал. Но уж больно стало боязно, что лес его девочку заберёт. В первый раз Яр её отвоевал по случайности, так теперь духи пробуют хитростью и лаской приманить. А если им удастся, что тогда Яр будет делать? Бедовая его голова… Всё равно ведь при себе не удержит, да и нечего юной красавице водиться с тем, кто ей в отцы годится, но и лесу нельзя Белянку отдавать.

– Я только тётушку да тебя слушаю, – улыбнулась Инн.

– Вот и умница.

Яр снова толкнул качели, будто было в них волшебство сильнее, чем во всём волшебном лесу – пока Инн на них качается, остаётся его Беляночкой.

3

День, в который приехал княжич Миросвет, выдался погожим, самое оно, чтобы косить траву да ворошить сено. Но деревенские побросали все дела, оделись понаряднее и с самого утра собрались на околице, чтобы встретить гостя чин по чину.

Инн поначалу идти отказалась, но тётушка очень уж распереживалась: как же это, княжича да не уважить! Чтобы её не расстраивать, Инн надела синий сарафан, самый лучший, который прежде ни разу не доставала из короба, и пошла.

Будь воля Инн, она бы осталась да поработала. Сейчас детские дни, полные обиды на тётушку и попыток сбежать от домашних дел, вспоминались со стыдом. Только став постарше, Инн поняла, как непросто приходилось тётушке и до чего доброе у неё сердце. Она ведь осталась вдовицей с кучей малых сыновей, ни один из которых не мог поднять плуг, но осиротевшую племянницу взять в семью не отказалась. Теперь, когда двоюродные братья Инн превратились в крепких парней, тётушке не приходилось рвать жилы, чтобы всех прокормить. Но помочь ей всё равно хотелось.

Воспоминания прервались, когда Инн встала в ряд с остальными деревенскими, высыпавшими встретить княжича. Со всех сторон слышались пересуды: какой он, этот Миросвет?

Княжич не заставил долго ждать. Вереница ладных лошадок с всадниками подлетела к околице, Миросвет спешился, преломил хлеб, поблагодарил за встречу. Он оказался светловолосым и улыбчивым, но главным было то, как княжич себя нёс. Переодень такого в простую рубаху, дай в руки серп – всё одно с простым парнем не спутаешь. Так величаво наклонял голову, так поводил плечами, что Инн аж залюбовалась.

Она так бы и рассматривала княжича, если б не увидела собак. Оказывается, на охоту Миросвет взял псов, да таких, что и медведя испугать могут. Серые, высокие, они молча кружили вокруг подоспевшего псаря, тянули носами воздух, повернув злые морды к лесу.

– Тётушка, дозволь уйти, – попросила Инн не своим голосом.

– Иди, иди, голубка.

Все в деревне знали, что Инн любит рябиновые ягоды. И все знали, что она до смерти боится собак.

В ночь после приезда Миросвета Инн видела странные сны. А наутро ей показалось, что сорочка на спине пропитана чем-то холодным и липким. Потрогала – нет, сухая.

Проснулась она ещё до света, и, чтобы смыть дурной сон, решила пойти на пруд да искупаться. Но вода оказалась холодновата, и Инн просто приподняла подол, села на мостки и стала болтать ногами в пруду, омывая их до колен.

Запели петухи, над лесом раскраснелась полоска зари, и на её фоне взвился вверх дымок из кузни. Вот бы Яр сейчас был не там, у мехов, а здесь, рядышком с Инн…

Что-то хрустнуло в кустах, отзываясь на её мысли. Она вскочила, оправила подол. Неужто кто из неудавшихся ухажёров вздумал подглядывать? Инн аж кровь бросилась в лицо, захотелось убежать от стыда. Но она набралась смелости:

– А ну, выходи!

Никто перед ней не показался, и в голове мелькнуло: «Может, зверьё просто?» Только вот не бывает у зверья такого чистого бархатного голоса, какой послышался вдруг из-под шатра ивовых веток:

– Правду говорят, что у вас тут чудеса на каждом шагу.

Инн испугалась бы, наверное, не так сильно, если б за кустами оказался медведь или волк. Зверья бояться стоит меньше, чем незнакомца из свиты княжича, который подглядывает за девушкой на пруду.

– Не дрожи так, не обижу, – снова заговорили ивовые ветки. – Если покажусь, не будешь бояться?

– Я и так не боюсь! – соврала Инн, и голос её прыгнул вверх, как зайчишка.

– То-то я вижу, как у тебя от смелости щёки зарделись.

– Дразнишься? – робко улыбнулась Инн.

– Дразнюсь, – послышался шутливый ответ. – И показываться я передумал. Не увидишь, пока имя своё не назовёшь.

– Инн! – тут же крикнула она.

– Прости, красавица, обманул я тебя. Всё равно не покажусь. Больно мне нравится тебя подзадоривать.

– Как знаешь, – ответила Инн, хотя любопытство так и распирало. – Пора мне. А ты не подглядывай больше, нехорошо это.

– Никак удержаться не мог, уж больно белые у тебя ножки.

Ивовые ветви дрогнули – вот-вот кто-то из-за них появится, но тут же снова бессильно повисли. Будто тронул их незнакомец, да тут же передумал, отпустил.

– Ещё свидимся, красавица Инн.

Она развернулась и побежала прочь. «Белые у тебя ножки», – крутились стыдные слова в голове. Даже мысли у Инн не возникло, чтобы дать круг, спрятаться рядом с ивами да посмотреть, кто из-за них выйдет.

Следующие дни она не вылезала со двора. Подруги зовут вечером песни петь – не идёт, у костра посидеть – не идёт. А ну как тот, с пруда, будет среди деревенских смотреть на Инн, дружкам пересказывать всё да потешаться? Лишь когда тётушка попросила добежать до кузницы, отнести Яру молока в благодарность за то, что плуг починил, Инн ушла из дома.

А когда вернулась, не поверила глазам. Во дворе на карауле стояли дружинники княжича, у калитки – воз, укрытый рогожей. Зашла в дом, а там все лавки завалены тканями, лентами, шубами, за столом сидит сам Миросвет, а тётушка его чаем с медком потчует. Инн положила ему поясной поклон и глянула на тётушку, что та скажет делать: баранок с маком принести или с глаз долой убраться.

– Присаживайся, голубка – сказала тётушка.

Инн сделала шаг и остановилась. Как можно ей за один стол с княжичем? Да и зачем?

– Не дрожи так, не обижу, – светло улыбнулся Миросвет.

Инн проделала оставшиеся до стола шаги и опустилась на табурет, чтобы не упасть. Вот тебе и дружинник. Что хоть княжич мог поутру на пруду делать? Но ведь не спросить при тётушке. Инн опустила взгляд и промолчала.

– Ты прости, красавица, что подшутил над тобой, – заговорил княжич, глядя на Инн так ласково, будто гладил. – Полюбилась ты мне, едва увидел, но разве стала бы ты так бойко со мной говорить, зная, кто в кустах прячется? А теперь я для себя решил, что без тебя домой не ворочусь. Мы с тётушкой твоей уже всё порешили: здесь в деревне свадьбу сыграем, привезу с собой к отцу не просто любимую, а законную жену. Станешь ножки мыть не в пруду, а в серебряных тазах.

– Ты прости мою дерзость, княжич, – заговорила Инн, украдкой глянув на Миросвета, – но разве можно без родительского благословения свадьбу играть? Да и что из меня, деревенской девушки, за жена для княжича?

– Не нужно мне ничьё благословение, чтобы разглядеть свою судьбу. И тебе не нужно, только слово своё скажи – будешь не то что княгиня, царица. Моя, ненаглядная.

Так он это говорил, что у Инн в груди растеплелось.

– Не вышло у тебя охоты, да? – спросила она и взглянула прямо в лицо Миросвету. От этого взгляда он словно зажёгся, заискрился, улыбаясь широко и искренне.

– Главное чудо я увидел и изловил. Но княжич я или не княжич, если своё слово держать не буду? Обещался в лесу поохотиться и дичь добыть, значит исполню. А захочешь, так тебе диковинного зверя в подарок на свадьбу добуду.

– Наш лес волшебный, да ты и сам знаешь, – осторожно начала Инн. – Но чудеса в нём бывают и недобрые. Если кто бьёт зверя в лесу, духи сторицей отплатят смертями. И ты можешь ног не унести, и деревня потом страдать будет. Коли говоришь, что хочешь женой меня сделать, так послушай совета – не охоться. Никто не подумает, что ты не держишь слово, зато все увидят, как ты мудр, что есть в тебе смелость переменить собственное решение.

– Не могу отказать своей невесте в первой же её просьбе, – сказал Миросвет и посмотрел на Инн так, будто от одной его воли все из избы разом исчезли, оставив их наедине. – Проводишь до крыльца?

– Провожу.

Миросвет поднялся, и Инн встала из-за стола. Через сени прошли молча, но она так и чувствовала его взгляд. Тёплый, точно наброшенный на плечи пуховый платок. На крыльце Миросвет лишь легонько коснулся пальцами её щеки.

– Я же говорил, что свидимся. Ни за что теперь тебя не отпущу.

– Даже если откажусь за тебя пойти?

– Тогда буду возить в твой дом подарки, пока изба по брёвнышку не рассыпется, а тебе о любви говорить, пока не смилуешься.

Инн распрощалась с Миросветом. Вернулась в избу. Тётушка сияла ярче отполированного серебряного блюда. Но прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, Инн бросилась к ней и разрыдалась.

– Ты что, ты что, голубка? Он тебя обидел?

– Нет. Он хороший. Только тётушка, милая, я Яра люблю!

– Час от часу не легче. Ну, ну, хватит реветь. Ты подумай сама, Яр мужик хороший, да для тебя староват, двадцать зим – разница немалая. Случись так, что помрёт раньше тебя, кто детей кормить будет? Уж поверь, вдовой остаться – доля горькая. А что до любви… И он, конечно, тебя любит, да только как дочку. Не то что Миросвет. Да и правильно ты сказала, что хороший парень. Ещё и княжич. Он ведь мог бы охмурить тебя да и бросить, ан нет, замуж зовёт. Неужто ты думаешь, что с ним не будешь счастлива?

– Я не знаю, тётушка.

– Будешь, конечно, будешь. Ты иди, поспи, голубка, в новый день и мысли приходят новые. – Тётушка помолчала и строго добавила: – И вот что, не ходи теперь в кузницу. Это все наши знают, что Яр мужик порядочный и какая у вас история, а вот кто из княжеской свиты увидит, как ты у него вьёшься, может слух плохой пустить. Поняла меня?