Текст книги "НеСТРАШНЫЙ лес. Пролёт Фантазии"

– Соглашайтесь! – подтолкнул его голос монохромной девушки.

– Я подумаю, – вяло отозвался Ивиц и побрёл от библиотеки прочь.

ххх

Остаток вечера и ночь он провёл на местном постоялом дворе, где оказался единственным гостем.

В голове Ивица блуждали безрадостные мысли.

Доверять безоговорочно карте он не мог. Соглашаться на монохромную девушку-проводника отчаянно не хотелось.

К тому же…

«Там будут монстры».

Слова намертво засели в памяти, не давали покоя. О монстрах говорила не только Оракул, старые легенды об источнике все как одна твердили, что его стережёт чудище, зверь, нелюдь.

В самом деле! Почему бы источник с живой водой, дарующий исцеление и облегчение, не стеречь кому-нибудь? Если он вообще существует, этот источник.

Ивиц не мог себе позволить сомневаться.

Свой дом, а вернее место, последний раз бывшее его домом, Ивиц покинул тихо, прихватив с собой только самое необходимое. Не раз и не два его посещала мысль нанять себе в попутчики дюжего вояку, который умеет махать острыми предметами гораздо лучше, чем думать. Останавливала стеснённость в средствах. И нежелание доверять кому-то тайну своего похода. Она раскрылась бы рано или поздно, так или иначе. Но, пожалуй, если уж и нанимать кого-нибудь, то в Тильце. Местные знают хотя бы ближнюю Вытопь. Кого-нибудь покрепче да половчее. Если всё-таки нанимать.

Ивиц не рискнул бы никому признаться, но ему было комфортно и даже уютно оставаться один на один со своим маленьким горем. Тихонько жалеть себя и гнаться – безуспешно и бессмысленно – за мифическим спасением.

Ночью, когда Ивиц пытался уснуть, пришла боль. Она перекатывалась в голове раскалённым добела железным шаром и ударяла в виски. Ивиц ронял злые слёзы и беспомощно грыз уголок подушки.

Боль унялась только с рассветом. Неохотно отступила, признавая право на последний шанс. И Ивиц решил, что ни за что его не упустит.

ххх

Она ждала внизу, подперев плечом деревянную опору навеса.

– Мне, наверное, не хватит монет оплатить ваши услуги проводника, – честно сказал он.

Девушка смотрела, не моргая. Ивиц вздохнул.

– Ивиц. Хотя вы, наверное, знаете.

– Аспида, – представилась девушка и протянула спутнику пальцы холодные и гладкие, как чешуя змеи.

ххх

Это был очень странный лес. Живой и подвижный. Ивицу чудилось, что он слышит дыхание, ощущает, как вздымается и опадает под ногами жирная земля, словно грудь великана во сне.

Они нырнули в холодный полумрак ещё сонных деревьев, и лес сомкнулся за их спинами. Густо пахла цветущая акация, путая ленивые мысли, окутывая разум сладким дурманом.

Едва приметная вначале тропинка, которой следовали путники, скоро и вовсе сошла на нет. Тем не менее, Аспида шла вперёд, уверенно выбирая дорогу. И тогда Ивиц порадовался, что девушка отправилась с ним. Вглядываясь на ходу в бесполезную карту, жалел, что сунулся в библиотеку. Наверное, стоило спросить проводника сразу.

К полудню, когда белое око солнца заглянуло в Вытопь сквозь пелену облаков, Ивиц и Аспида набрели на странный камень. Он уходил глубоко в землю и имел черты чудного зверя, силящегося выбраться на поверхность. Аспида мимоходом глянула на камень, обойдя его по большой дуге. Ивиц, не раздумывая, повторил её манёвр.

Через пару десятков шагов они наткнулись ещё на один камень. Он выглядел даже древнее, чем предыдущий, и сплошь порос мхом. Однако и под зелёными наплывами можно было угадать чьи-то диковинные черты.

Дальше камни стали попадаться всё чаще и чаще. Все они напоминали зверей или чудищ. Аспида старалась держаться от камней подальше. Ивицу показалось, что на некоторые из них она смотрит с жалостью, на иные – с отвращением, но даже предположить не мог, с чем это связано.

Вскоре они сделали короткую остановку. Ивиц перекусил прихваченным с собой вяленым мясом и хлебом. Аспида куда-то исчезла. Девушки не было с полчаса, и он решил, что та отправилась разведать дорогу.

Когда Аспида вернулась, они продолжили путь.

Ближе к вечеру из стремительно темнеющих недр леса выполз туман. Он повис меж деревьев рваными клочьями, протянул щупальца к уставшим путникам. Ивиц теперь хуже различал идущую впереди девушку и опасался потерять её из виду. Саму Аспиду темнота и туман, похоже, ничуть не смущали – она продолжала идти вперёд ровным твёрдым шагом.

Ивиц безумно устал за день пешего перехода. Глаза слипались, висков коснулась уже привычная боль. Дневной свет почти иссяк. В сумке Ивица лежало огниво, и смутная мысль о том, чтобы сделать передышку и организовать себе что-то вроде факела, мелькнула в голове, но тут же пропала. Не было сил остановить механический ритм шага.

Боль наступала, пульсировала в голове. Но усталость оказалась сильнее. Глаза закрывались сами собой. Ивиц моргнул, затем ещё раз – уже медленнее. Он шёл наугад, как слепец, беспомощно вытянув вперёд руку.

Аспиды не было. Ивиц знал, что потерял её, упустил из виду и теперь бредёт совершенно один в темноте, возможно, в лапы к притаившемуся чудовищу. Пару раз казалось, что он видит тёмную прямую спину девушки впереди. Но приближаясь, различал, что спина эта удлиняется, уходит вверх, распускаясь могучей кроной.

Веки набухли и отяжелели. Холодные щупальца тумана забирались за шиворот. Куртка пропиталась влагой, сковывала движения и тянула к земле.

Наконец Ивиц заметил Аспиду. Она стояла посреди небольшой поляны и смотрела вверх – все три головы её были запрокинуты к хмурому небу.

Дрожа в промокшей одежде, он ступил на поляну. С каждым шагом тёмный силуэт всё меньше напоминал девушку. Кроме того, Ивиц никак не мог вспомнить, в самом ли деле у неё было три головы. Он подошёл вплотную к тёмной фигуре, и на миг прояснившееся ночное небо пролило свет звёзд на змеиные головы, устремлённые ввысь. На два обломка крыльев, которые силились и не могли поднять тяжёлую драконью тушу.

Ивиц попятился, споткнулся о лапы чудовища.

Кажется, он кричал.

Деревья на краю поляны расступились, из зарослей вышла Аспида. Взгляд её долго блуждал по неподвижному каменному монстру, шаткой фигуре Ивица.

Девушка вздохнула.

– Ну что же… Думаю, остановимся прямо здесь, – это были единственные слова, произнесённые ею за весь день.

Чтобы согреться, они развели небольшой костёр у подножья идола. Вернее, развела Аспида. Ивиц уже был мало на что способен. Вяло прожевав кусок чёрствого хлеба, вытряхнул из сумки короткое шерстяное одеяло и, завернувшись в него, мгновенно уснул.

Его одолевали странные сны. Ивицу чудилось, будто Аспида стоит, прижавшись к трёхглавому змею, маленькие руки девушки гладят шершавый камень. Аспида шепчет что-то на непонятном наречии и глядит вместе с монстром в небо. И слёзы, горячие горькие слёзы текут из четырёх пар глаз, оставляя блестящие дорожки на камне и белых щеках.

Видение сменилось новым. Из тьмы ночного леса на Ивица смотрели два огромных огненных глаза. Он не мог понять, кому принадлежат глаза. Казалось, они плывут сами по себе в туманном мареве меж деревьев. Горячие, прожигающие душу насквозь. Глаза чего-то ждали от Ивица. Возможно, какого-то ответа, но он не мог сообразить, каков был вопрос и только сдавленно шептал сквозь сон:

– Я хочу жить…. Я всего лишь хочу жить!

ххх

Рано утром они продолжили путь.

Голодный Ивиц с аппетитом съел свой нехитрый завтрак, гадая, надолго ли хватит запасов. Аспида терпеливо ждала. Она сидела по другую сторону остывших за ночь углей и смотрела в небо. Совсем как каменный идол за её спиной.

К удивлению Ивица, Аспида не ела ничего. Вернее, он не видел, не мог припомнить, чтобы девушка ела. Дорожная сумка её была маленькой и совсем тощей.

Когда Ивиц вежливо предложил Аспиде кусок вяленого мяса с хлебом, девушка взглянула на угощение с брезгливостью и покачала головой.

Второй день странного путешествия мало чем отличался от первого.

Лес вокруг понемногу менялся. Земля становилась более зыбкой, влажной. Местами встречались небольшие разливы, словно поблизости была вышедшая из берегов река. В разливах жизнерадостно пели лягушки, воздух пах болотом.

За день они сделали всего одну остановку, и Ивиц обратил внимание, что Аспида по-прежнему ничего не ест.

К вечеру путники вышли на довольно большую поляну, на краю которой и было решено заночевать.

Аспида вновь развела костёр.

Ивиц жевал засохший хлеб и думал. О странном путешествии, бесполезной карте, жутковатом городке Тильце и лесе, в котором не поют птицы.

ххх

Ему опять снились глаза. Огромные, горящие. Как две гигантские огненные плошки, плывущие над лесом. Глаза пытливо смотрели на Ивица, ловили взгляд и медленно жгли нутро. Ивиц корчился от боли и липкого холодного страха. Страх, как слизняк, заползал в открытый в немом крике рот, проваливался в желудок и там лениво ползал, оставляя за собой склизкий след.

Ивиц вздрогнул и проснулся. С полминуты лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Пытаясь понять, что же его разбудило. Вокруг стояла тишина. Лес замер, застыл на вдохе, навострил чуткие уши и смотрел, смотрел во все глаза. Потому что перед ним собиралась развернуться короткая, но очень кровавая трагедия. Ивиц почувствовал затылком, влажной кожей, чьё-то пристальное внимание. Навязчивое, продиктованное многолетним голодом, обречённостью истощённого безумца, всё ещё способного на последний смертельный рывок.

Ивиц уставился в темноту.

Милостивый Творец! Какая нелепая, чудовищная смерть – стать ужином для обезумевшего монстра. Уж лучше тихо истлеть, выгореть изнутри от неизлечимой болезни, чем так…

Нужно было что-то делать. Всего в нескольких шагах от Ивица, по другую сторону потухшего костра спала девушка. Хрупкая и ещё более беспомощная, чем он сам.

Вскочить, разбудить и… бежать? Нет, на дерево. Или лучше развести огонь? Звери боятся огня…

Но скованное страхом тело не слушалось. Ивиц лежал, намертво прикипев к своей куцей подстилке, боясь шевельнуться или издать звук.

В гремящей, неистовой тишине замершего леса ему чудилось, как вязкая слюна капает с клыков на прошлогоднюю листву. Как часто и ритмично бьётся сердце невидимого монстра, и живот сводит голодной судорогой в предвкушении долгожданной трапезы.

Ивиц зажмурился с тихим всхлипом, признавая себя поверженным без малейшего сопротивления. Съеденным заживо. И только отчаянно молил Творца: пусть монстр примется сперва не за него… Ещё несколько, всего пару мгновений никчёмной жизни перед агонией.

На краю сознания Ивица настиг едва различимый шёпот. Словно невидимый наблюдатель с любопытством разглядывал сцену предстоящего действия откуда-то издалека. Из темноты ветвей ли, из мрака ли пыльных книжных полок:

«Коли ты не зверь… Коли ты не зверь!»

Сзади зашелестело, смачно чавкнула под гигантской лапой раскисшая земля – поддразниваемый людским страхом зверь вышел из укрытия.

И тут вдруг над Ивицом поднялась тьма. Развернула слежавшиеся крылья и бесшумно оттолкнулась от земли.

Лес смотрел, затаив дыхание.

За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.

Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.

Потрясённые деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.

И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на своей подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма.

ххх

Когда он открыл глаза, было утро. Деревья тихо перешёптывались кронами. Вокруг поляны их как будто стало больше, словно любопытные подтянулись послушать рассказ свидетелей ночного происшествия.

Иллюстрация Адама Шермана

С трудом разогнув затёкшие ноги, Ивиц поднялся, потоптался. Одеревенелые мышцы слушались неохотно. Его неудержимо тянуло посмотреть туда, на другой край поляны. На место сражения двух монстров и останки ночного пиршества. Вместо этого он посмотрел вниз.

По другую сторону остывшего костра на спине, отвернув к лесу голову, лежала Аспида. Ивицу была видна тёмная волна волос, маленькое ухо и белая бескровная щека. Грудь девушки мерно вздымалась и опадала – Аспида спала спокойным тихим сном, которого не коснулось ночная драма.

Ивиц почувствовал облегчение, приправленное отголосками стыда. Как мог он ночью желать смерти Аспиды вперёд своей? Смерти беззащитной спящей девушки?

Липкая паутина отвращения к себе уже давно обернула сердце Ивица. Появилась она вместе со знанием о неизлечимой болезни, которое навалилось невыносимым бременем, изменило почти до неузнаваемости. Ивица тяготило не столько осознание неминуемой и, вероятно, очень скорой смерти, но понимание того, что он уже не вполне жив. Что он ходит – живой мертвец – среди людей. Бродит, бродит выеденная оболочка, распространяя чуть слышный запах тлена и смерти. С виду – человек. А внутри гниль и труха. Но хоть Ивица выворачивало от отвращения к себе, он ничего не мог поделать с единственным глупым желанием. Желанием жить. Во что бы то ни стало. Любой ценой.

Ивиц постоял, глядя на спящую девушку. Наверное, её нужно было разбудить. Вчера они продолжили путь ещё затемно.

Перешагнув влажные останки костра, Ивиц нагнулся, заглянул в спокойное лицо Аспиды.

И застыл.

Белый подбородок и губы уродовало пятно тёмной запёкшейся крови.

Аспида открыла глаза, повернула голову. И из девичьих глаз на Ивица глянула сытая смерть.

ххх

Он бежал, не разбирая дороги, не понимая, куда ему бежать и зачем. Метался, меняя направление.

Назад, в Тильц! Нет, там все…. все! Там такие как ОНА!

Вперёд, к источнику! В глубь, к сердцу Вытопи! В лапы других голодных чудищ…

Лес мешал. Лес ловил, пытался остановить. Деревья вытягивали цепкие ветви, хватали за одежду, царапали лицо, руки, заступали стволами путь. Корни выворачивались из земли, путались под ногами.

Ивиц спотыкался, падал, опять поднимался и бежал, бежал. Куда-нибудь, уже не важно, куда. Только подальше от страшной поляны, прочь от смерти.

Лес хитрил, вёл по кругу. Деревья перегораживали дорогу, открывая рядом тропку, заманчиво удобный лаз. И Ивиц бежал, шёл, брёл по услужливо подсказанному пути.

Наконец деревья расступились, и обессилевший беглец вывалился обратно на поляну. Рухнул в пропитавшиеся кровью листья и зашёлся криком.

– Нет! Оставь меня! Не тронь!

Аспида сидела на том же месте возле остатков костра и стирала ветошью кровавый след с лица.

– Никто тебя не тронет, – сказала девушка устало. И, подумав, добавила: – Прости, что ночью так вышло. Я просто… Есть очень хотелось.

Ивица трясло. Он пытался встать, но ноги не слушались, разъезжались на скользкой траве.

– От..пусти… Ска..жи им!

Аспида потрогала подбородок пальцами, машинально облизнула губы, словно сытый зверь. И от простоты и естественности этого жеста нутро Ивица скрутило и вывернуло.

Девушка смотрела на мучения спутника в остатках своей ночной трапезы со странным выражением. Как если бы неподвижная и безразличная морда змеи пыталась отразить жалость, сочувствие, сострадание… Да хоть что-нибудь, в конце концов, отразить!

Наконец она встала, подошла к Ивицу и, ухватив его за ворот грязной куртки, легко вытащила на чистое место, где он безвольно обмяк и затих.

– Я не могу ничего сказать или приказать деревьям, – объяснила она. – Вытопь сама решает, кому и куда идти. И суждено ли дойти. Поэтому, кстати, все карты относительны. Верны и неверны одновременно. На твоей указано только приблизительное направление.

Девушка подобрала свою тощую сумку, отыскала там флягу и смочила водой кусочек чистой ткани. Ивиц лежал неподвижно. Опустошённый и выпотрошенный, как тряпичная куколка, которой вскрыли шов и высыпали начинку. И только слабо дёрнулся, когда Аспида, опустившись рядом на колени, принялась осторожно оттирать ему лицо.

– Наверное, я должна тебе кое-что рассказать…

ххх

…когда мир был совсем молод и Творец его ещё юн и неопытен, заселялись земли диковинными существами. Одни были зубасты, другие – многоглазы, третьи – чешуйчаты, а четвёртые сочетали в себе все эти свойства и ещё множество других. Юному творцу нравилось экспериментировать, и творения его оказывались причудливы и не похожи друг на друга. Молодые чудовища ещё не умели быть злыми и кровожадными, причинять боль и убивать. Монстры ещё не были монстрами. Просто творениями, детьми своего Творца. Они разбредались по миру, населяли самые дальние, спокойные и уютные его уголки. Монстры жили тихо. А Творец продолжал создавать всё новых и новых существ, пока однажды не заглянул в чистое зеркало горного озера. И в ответ оттуда на него смело и лукаво глянул некто. Простой и понятный, давно и хорошо знакомый. И Творец решил воссоздать сам себя. Так явился в мир род людской.

Сперва монстры и люди жили мирно. Хоть и было обидно первенцам Творца, что к людям он питает большую привязанность, они не показали недовольства. Но постепенно людской род разрастался, плодился и множился, вытесняя монстров из привычных мест. Созданные по образу и подобию Творца, люди получили лучшие его качества: любопытство, желание творить, созидать, открывать. Но кроме этого они получили и свободу воли, действия и выбора. И далеко не каждый человек выбрал для себя путь любви и созидания. Строились и рушились города, воздвигались и уничтожались державы. Монстры были изгнаны в самый дальний и неприветливый уголок мира – Вытопь и, недовольные такой участью, попытались потеснить человечество обратно.

Это была не война, но, скорее, бойня. Людской род оказался многочисленнее, изобретательнее и был лучше приспособлен к истреблению не только себе подобных.

Творец не вступился за своих первенцев. Прошло несколько веков, он немного повзрослел и теперь первые создания казались ему вздором и молодой причудой. Они были уродливы и нелепы, и не имели всех тех замечательных качеств, которые Творец вложил в человека…

ххх

– Всё это было очень давно, люди почти забыли. Нас осталось совсем мало. Мы вернулись на развалины нашего единственного города. Кто-то, чей разум затопила ненависть к людям, остался в Вытопи и стал настоящим зверем. ОН отвернулся, и мы не умеем заслужить ЕГО любовь опять. Никогда не заслужим, если не изменимся. Со временем монстры научились менять форму, походить на человека хотя бы немного. Но сущность изменить невозможно. Когда-то мы не были ни плохими, ни хорошими, но в той распре… Монстры стали монстрами.

Девушка помолчала, накручивая травинку на палец. Ивиц лежал без движения, и было непонятно, слышит он Аспиду или нет.

– Ты можешь не верить, но… каждый монстр хочет стать человеком. ОН в доброте и справедливости своей оставил нам шанс. И выбор. Где-то в сердце Вытопи Творец создал два источника: воды живой и воды мёртвой. Испивший живой воды станет настоящим человеком, мёртвой – останется монстром навсегда.

Ивиц судорожно сглотнул, разлепил спёкшиеся губы.

– Ты лжёшь! Живая вода дарует жизнь.

Аспида покачала головой.

– Живая вода дарует право быть человеком. Всё остальное неправда. Арахнусу, хранителю нашей истории и библиотеки, пришлось придумать свою легенду. Для людей.

Горло Ивица раздирал горький смех, но вышел только хриплый кашель.

– Каждый монстр хочет стать человеком, говоришь?! Поэтому вы сочиняете небылицы, лишаете умирающих последнего шанса и тащите их в лес на сытный ужин в качестве главного блюда?

Девушка вздохнула:

– Есть… условие. Только двое могут отыскать источники: человек и монстр. И только человек сможет определить, где источник с живой водой, а где – с мёртвой.

– И что же, на таких условиях источники уже кто-нибудь когда-нибудь находил? – в голосе Ивица любопытство мешалось с издёвкой.

Монохромная девушка-монстр опустила голову:

– Почти. Видишь ли, источники имеют ещё одно свойство. Они обнажают истинную природу того, кто к ним приближается. А природа монстров…

Она не договорила.

Ивиц молчал.

«Там будут монстры», – сказала Оракул.

По крайней мере, там будет один монстр.

И, если повезёт, один живой мертвец.

ххх

– Мне кажется, ОН хочет, чтобы мы дошли, – в голосе Аспиды звучала надежда.

Солнце садилось, и в лесу начинало темнеть, но на этот раз идти было легко. Лес открывался, пуская чужаков в самое сердце. Деревья расступались, давая Ивицу и Аспиде дорогу. Дорога эта заботливо огибала разливы, болота и трясины, и просто большие лужи.

Ивиц плёлся за Аспидой, безразлично глядя себе под ноги. В голове от виска до виска перекатывалась боль.

Он шёл, и не знал – зачем? Зачем ходят мертвецы? Что их питает: надежда, страх, чья-то воля? Ивиц был уверен, что свою волю потерял уже давно.

Конечно, он не поверил до конца словам Аспиды. Не мог поверить. Живая вода дарует жизнь. И какое ему дело до того, во что там верят чудовища?

Так и шли они – живой мертвец и монстр – по странной, для них одних проложенной тропе.

Пейзаж вокруг медленно менялся. Деревьев становилось всё меньше. Они поднимались на голых корнях над тёмной хлябью, в которую превратилась вдруг земля. Лес обернулся гигантским болотом. Идти было теперь труднее – путники брели по колено в жидкой грязи, мерзко чавкающей при каждом шаге, или прыгали по кочкам от островка к островку сухой земли.

Вдруг Аспида остановилась, замерла на полушаге. Остановившись тоже, Ивиц осторожно выглянул из-за её спины.

Впереди из тёмной жижи болота вставал, как оазис среди пустыни, остров. Лучи заходящего солнца ложились бронзоватым свечением на блестящую поверхность огромной глыбы. Камень был изжелта бурым, вогнутым в середине, словно пиала. И лишь на дальней, северной его оконечности громоздилась груда скальных обломков. Из этого каменного навала вытекали с разных сторон две тонкие струи, которые внизу смешивались, образовывая во впадине озеро.

Едва Ивиц увидел, что источников в самом деле два, к нему пришло понимание. Это было невероятно просто, ведь они отличались, пусть и были на первый взгляд совершенно одинаковыми. И всё же разными. Как жизнь и смерть, красота и уродство.

Ивиц толкнул замершую девушку.

– Смотри, они ведь… – и осёкся.

С Аспидой что-то происходило.

Спина девушки сделалась жёсткой и холодной, лицо вытянулось. Взметнулись руки, превращаясь в крылья.

Миг, и в воздух взвился чёрный аспид. К Ивицу обратились глаза, огромные и горящие. Они, как и прежде во сне, плыли в воздухе. Только теперь Ивиц был уверен, что знает, чего они хотят.

Боль ударила в висок стальным молотом, бросила его на колени. И, возможно, тем самым спасла жизнь. Потому что в тот самый миг аспид ринулся вниз.

Тварь промахнулась совсем чуть-чуть. Когти лязгнули, схватили воздух.

Ивиц барахтался в грязи, пытаясь встать. Нога нащупала пядь твёрдой земли. Оттолкнувшись, Ивиц поднялся, и тут новый удар боли – с замахом, насмерть – вновь швырнул его в болото.

Он оглох и ослеп. Грязная вязкая вода сомкнулась над головой, и Ивиц больше не знал, где верх, а где низ. И не нашлось опоры, чтобы встать.

Это была невиданная, безобразная несправедливость: чудовище и болезнь набросились одновременно.

«Смерть!», – бил набат в голове.

«Смерть!», – били по воздуху чёрные крылья.

Нет, не сейчас, когда он почти у цели!

Ивиц разинул в протестующем крике рот. Два больших пузыря всплыли и лопнули на поверхности. И тут же острые когти взрезали болотную муть, сомкнулись стальной хваткой, дёрнули вверх.

Ивиц забился из последних сил, захлёбываясь тиной пополам с гнилым воздухом.

Болото чавкнуло, неохотно уступая свою жертву.

Извиваясь ужом, Ивиц чувствовал, как удаляется земля, как сильнее сдавливают рёбра смертоносные когти. Он молотил по твёрдым чешуйчатым лапам, но не мог причинить зверю боли.

Где-то внизу, под отчаянно бьющимся в когтях аспида Ивицем, раскинулось гладкое зеркало озера в каменной оправе. Озеро воды живой и мёртвой.

Поток холодного воздуха немного прояснил сознание, и выброшенная наугад рука Ивица вдруг поймала край перепончатого крыла. Он вцепился в жёсткую кожу и потянул изо всех сил.

Хрипло крикнула удивлённая смерть, пытаясь высвободить крыло.

С трудом открыв залепленные грязью глаза, Ивиц различил, как мир наклоняется, медленно поворачивается. Услышал, как мелодично поют где-то совсем рядом два прозрачных ручья.

Они упали в озеро. Нет, в бесконечно глубокий тёмный колодец.

Над головами их сомкнулось не болото, но жизнь и смерть, прекрасное и уродливое, чудовищное и человеческое, обидное и доброе. Они были теперь где-то вовне, за чертой привычного мира.

И со дна колодца на причудливый клубок переплётшихся тел взглянуло пытливое око Творца.

ххх

Она стояла на камне, на берегу озера. Раскинув руки, запрокинув к небу голову – светлокожая румяная девушка с тёмными волосами.

– Коли ты не зверь! – сказала Аспида. И в глазах её светилось счастье столь безбрежное, что могло бы заполнить собой целый мир.

Ивиц прислушался к себе. Боль ушла, исчезла как дурное воспоминание. Но теперь его заполняло какое-то новое, странное ощущение. Хотелось есть.

Он заглянул в озеро, и гладкая поверхность воды отразила диковинного пучеглазого зверя с лягушачьим ртом.

Зверь выглядел озадаченным.

«Там будут монстры», – сказала Оракул.