Текст книги "Цeлитель"

Эта неожиданная горькая исповедь произвела на меня гнетущее впечатление. Но теперь я знал, почему Йен в нашем городе. Она бежала, бежала от своего прошлого.

– Я заслужила право быть независимой. Я заслужила право говорить то, что говорю. Пусть тебя не шокирует моё постоянное «я», просто так удобней. Да и потом, я – это я и никого больше. Так вот, если я прошла путь искушений и соблазнов и не съехала, значит, то же самое по плечу любому.

Она невидяще глядела на картину, висящую напротив, думала о чем-то мне совсем непонятном и – была непостижимой, была прекрасной, была… счастливой.

– Сейчас я думаю, что всё оно так и должно было сложиться. Случилось то, что должно было случиться. И каждый получит по заслугам его. Если бы не всё произошедшее, я жила бы как все. Знаешь, ко мне в кабинет приходят люди. У каждого какие-то проблемы и все они надеются на меня, как на последнюю инстанцию. И я не могу обмануть их надежд. Радостно видеть потом, как их лица светлеют, омолаживаются, в глазах появляется блеск. Это и есть счастье. Поверь мне, я – счастливый человек. И не надо смотреть на меня с жалостью.

– Извините, – смутился я немного, – но это не жалость, а сочувствие. Вы ошиблись. Конечно, вы счастливы, независимы и свободны.

Можно жить и в порабощенной стране и при этом быть свободным человеком. Главное, чтобы сам человек в душе чувствовал себя свободным. И напротив, если человек находится под гнётом разных запретов и ограничений, он и, находясь на свободе, более похож на раба.

8

…Это было утро воспоминаний и неожиданных открытий в этих воспоминаниях, на какое-то время преданных забвению под гнётом обстоятельств, неотложных дел и нехватки времени.

Впрочем, сейчас всё это для меня не имело значения. Я знал, в городе Йен нет. В её кабинет беспрестанно звонят пациенты, требуя своего целителя. А целитель исчез, ничего никому не сказав. Значит, все разговоры о счастье оказывать людям помощь, равно как и всё остальное, оказались фарсом, ловушкой для легковерных, вроде меня.

Я усомнился в ней, в её словах о любви ко всему сущему.

Она говорила, что лечит Любовью.

Она говорила, что Любовь – двигатель всего… Она говорила…

Я уже ничему не верил.

И это было ошибкой.

Их ещё будет много – ошибок, по отношению к Целителю.

«Человек – только фасад храма, заключающего в себе всю мудрость и всё добро мира; то, что мы обыкновенно называем человеком, то есть существо, которое ест, пьёт, сеет хлеб, считает деньги, это совсем не человек. Человек – это дух, органом которого является физическое тело, и, говоря об уважении к человеку, мы уважаем не тело, а его дух, потому что, если бы он целиком проявился в действиях человека, нам пришлось бы только стать перед ним на колени».

Р. Эмерсон

ВСТУПЛЕНИЕ 3

Битва шла столетиями, не прекращаясь ни на минуту.

Тьма жаждала безграничной власти, ибо физическая тьма на одной половине планеты одну половину суток её не устраивала.

И тогда она стала рисовать картины, выдавая их за свет, и многие поверили, потому что от настоящих они ничем не отличались.

А когда поверили, нужда в них отпала, и они стали тем, чем назначено быть им от века – Тьмой.

Вот так и идет битва: на одной стороне планете – Света с Тьмой, на другой – Тьмы со Светом.

Глупость людей необратима, доверчивость – беспредельна, иначе не объяснишь их привычку вновь и вновь сталкиваться с одним и тем же обманом, но непременно принимать его за Истину.

Тьма в совершенстве владеет оружием, которое мы сами старательно вкладываем ей в арсенал и имя ему – неверие.

А полное несоответствие слов и дел людских выливается либо в слепоту, либо в двусмыслие.

То и другое замешано на пороке и является естественной реакцией на ложь, которой охвачено всё и вся.

Тьма жаждет.

Постыдные людские дела основательно подорвали веру в самого человека, заставили усомниться в его предназначении и породили моральный хаос, который и является прямым путем на ту сторону.

Неизбежность, вот что ставит нас в тупик, заставляет бесполезно метаться в поисках выхода, расшибая тела о глухие стены.

Но даже, если выход откроется, то приведет лишь к неизвестности, а неизвестность – это и есть Тьма, только увеличенная во сто крат.

Вывести из неё может только искренняя Вера в Свет.

Или, хотя бы, искреннее желание Веры…

…Тьма жаждет.

Её гонцы рассеяны повсюду и активно работают, поддерживая иррациональный уровень катастроф, предлагая собственные рецепты спасения, которые напичканы всем: наркотиками, алкоголем, развлечениями.

Отсутствует и напрочь отрицается в них только приход человека к Свету и даже разговоры о нём старательно и умело пресекаются всеми.

Идолы, другая нечисть, которая имеется в активе представлений иных народностей, ни у кого не вызывает нареканий. Напротив, все твердят, что их культуру надо беречь и развивать. Но стоит только заговорить о Боге и Душе, и ты сразу оказываешься под ударом. И, прежде всего, бьют свои же.

Одни, потому что считают тебя недостойным рассуждать о столь высоком. Другие, потому что считают подобные рассуждения собственной монополией.

Забитые, замученные, задёрганные недоверием и непониманием, мы начинаем говорить о том, за что не бьют и не издеваются – общедоступном.

И сразу становимся «хорошими», не выбивающимися из общего человеческого стада. Нас начинают поощрять: нет никаких тёмных сил – выдумки.

И не надо тратить на их разоблачение силы и жизни, всё гораздо проще: живите спокойнее, наслаждайтесь без оглядки…

Они-то ведают, что самый страшный обман, придуманный тёмными силами в том и состоит, что их, якобы, не существует.

Так людей превращают в стадо.

И это традиционно. И, как выясняется, очень легко и просто.

Даже мифологично.

Как разговоры о скором конце света.

Смешные, на первый взгляд, разговоры.

Ведь Земля существует много веков и лишь изредка (по космическим меркам) подвергалась экзекуциям со стороны Высших Сил.

Конец света возможен только в наших душах (потому за них и идёт такая война) и означает только одно – приход во Тьму. Но если душа придёт во тьму, тогда и вся земля окажется в ней. В твоём представлении.

В системе перевернутой логики любые катастрофические последствия преподносятся как доказательство действий тщательно законспирированного врага.

А он – в нас самих.

И не надо быть футурологом, чтобы вообразить картину ближайшего будущего.

Если наше сознание не переменится.

Если мы не повернёмся душой к Свету.

Если не проникнемся Добром к себе же подобным.

Если не станем менее агрессивными к Матери-Природе…

И вовсе не хочется думать о том, что Божьим провидением одни люди всё-таки определены ко злу и ко греху.

Хочется думать, что все мы только для добра и спасения…

Но постыдные людские дела убеждают нас каждодневно, что это не так.

Изначально наш выбор может увести куда угодно, потому что нас никто не вынуждает, никто не ориентирует.

Мы, находящиеся по обе стороны Бытия, сами определяем себя – к Свету, или Тьме.

Тьма жаждет.

Битвы идут.

С кем ты, человек?

Глава 3. С кем ты, человек?

Мне снится твой Город, он чист и хорош,

Какой-то он вечно погожий.

За Городом этим колышется рожь

И люди с блаженными схожи.

Хоть этим меня не проймёшь, не пронзишь,

Иной мне предписан обычай,

Я принял твой Город не просто, но лишь

За то, что твой дом там – привычен.

А.П.

1

До приезда Йен в наш город, практической магией занималась лишь одна женщина, тихо и незаметно лечила от запоев заклинаниями, искала украденное, помогала наладить бизнес, и всё это – при помощи «космических сил» …

Получалось неплохо, никто не обижался.

Но затем, на въезд в наш горняцкий городок всяких магов, гадателей, чародеев, экстрасенсов словно сняли запрет.

Газеты запестрели объявлениями: «Лечу», «Избавлю», «Приворожу» и прочее.

Йен была бесстрашна. Могла ночью – по звонку – сорваться и ехать в другой конец города, на зов страждущего.

К тому времени её постоянная клиентура уже чётко обозначилась: добрая слава делала дело.

Мне её бесстрашие совсем не нравилось. Я пытался предупреждать, остерегал. Она с улыбкой отвечала цитатой.

«Не приключится праведнику никакого зла, нечестивые же будут преисполнены зол». Ты своими страхами только нагнетаешь обстановку, закладывая в свои слова определенную программу. Если говорить, что такое может произойти, такое обязательно произойдет.

– Вы просто не знаете нашего славного горняцкого города.

– Город как город. Наш гораздо больше и страшней. Мудрость разумного – знание пути своего, – добавила со значением. – Успокойся, я знаю свой путь, знаю, где и когда он может оборваться.

Бедная Йен! Ничего ты не знала! А может быть ты знала заранее ВСЁ? И сознательно шла на это?

– Что такое?

– Всё когда-нибудь обрывается, – отвечала она. – Ничего бесконечного на земле не бывает. И хорошо. Все должно обновляться и рождаться заново.

– А Свет?

– Свет – основа всего сущего, он вечен. Он – единственная постоянная категория.

– Хорошо, я понял, но всё равно попрошу вас быть чуть осмотрительней.

2

…Тот день был не самым удачным – срывался номер газеты из-за недопоставленных обязательных материалов. Работники редакции сбились с ног, подыскивая равноценную замену.

Редактор, то есть я, брызгал слюной, грозился всех уволить, и даже топал ногами.

Кипение. Нервы. Страсти.

Словом, обычная работа газетчика в режиме выхода газеты.

… Всё сделали вовремя.

Все вздохнули с облегчением, позволили себе расслабиться, посидеть в тишине, попить чаю.

Кто не работал в печатном издании, тот никогда не поймет истинную цену этим минутам отдохновения; тот не постигнет затихающую бурю в глазах выпускающего редактора, корректора, корреспондентов, верстальщиков.

Напряжение снято, все смеются, веселятся после очередной одержанной победы.

Никто не вспоминает о том, что уже завтра начнется новый номер и всё повторится сначала.

Это и есть вечный праздник газетчика.

Это и есть настоящий праздник творчества.

Это – незабываемые мгновения, когда желание работать вменено не обязанностью, а потребностью души.

Я помню, такие приливы одолевают меня всякий раз после поездок в родное село Трудовое, Целиноградской, а теперь Акмолинской области. То ли родина заряжает энергией, то ли желание как-то помочь землякам диктует, но обычно мои труды после поездок домой отличаются хорошим качеством.

И получается буквально всё, за что бы ни взялся.

Поездки на Родину – вещь загадочная, почти мистическая, ибо она таит в себе целую дюжину ответов на вопросы, но не отвечает на один: почему? Почему иногда мы бросаем всё (пусть ненадолго) и, сломя голову, летим туда, где находится место нашего рождения.

Зачем? И чем тебе это поможет, ведь всё осталось в прошлой жизни.

Дома, который построил отец, уже нет, он разрушен и место пустует.

У нашего села теперь есть хозяин, оно приватизировано.

Приватизированы поля, которым мой дорогой отец отдал всю жизнь; приватизировано озеро, в котором я ловил своих первых окуньков; даже тополь, который я посадил перед уходом в армию, и тот приватизирован.

А раньше это принадлежало всем.

Время, время! Ты диктуешь свои законы, но порой они вне человеческой морали.

Когда все разошлись по домам, бесшумной тенью возникла Йен.

Я не стал расспрашивать, налил чаю и стал ждать.

Я видел её уставшей после потока посетителей; видел и беззаботной, когда не было никого.

Но такой Йен мне видеть ещё не приходилось: она была опустошена.

Ей не хотелось чаю. Она просто грела руки о чашку, слегка покачивая головой в такт мелодии, льющейся из музыкального центра.

– Что-нибудь произошло? – спросил я, как можно тише.

Она не ответила.

Тогда я вышел из своего редакторского кресла и сел напротив.

– Извини, – прошептала она, чуть погодя, – я тебя слышала. Я просто вспоминала Боровое. Я всегда его вспоминаю, когда мне тревожно. А сегодня именно так…

Она устремила глаза поверх меня и мечтающе продолжила.

– Знаешь, там над Голубым заливом озера Большое Чебачье, это недалеко от самого Борового, высятся скалы Буйлюктау. С его вершин такие виды! Озеро в кайме лесистых гор, величавая Кокше-Синюха и то самое произведение природы, которое называют Одинокий Рыцарь. В самом деле, посмотришь и, кажется, что богатырь, не успев даже снять шлем, почил в вечном сне на изумрудном одеяле леса. Сейфуллин писал, что это был дозорный, охранявший гору от врагов. Он вздремнул совсем ненадолго, пропустил врагов и в наказание превратился в каменного исполина.

Её глаза наполнились слезами, она всхлипнула.

Такой Йен я ещё не видел.

– Послушайте, – я попытался хоть что-то из нее выудить, осторожно подбирая слова, – вы мне сегодня не очень нравитесь. Более того, вы меня тревожите. Вас кто-нибудь обидел?

– Я сама себе иногда кажусь Одиноким Рыцарем, – не слыша меня, продолжила Йен. – Стоит хоть в пол глаза вздремнуть и – окаменеешь.

– Да вы меня слышите?! – вскричал я пораженно. – Что произошло?

– Пока ничего, – безразлично ответила она. – Но вот-вот произойдет.

3

Предчувствие – одно из свойств человеческой натуры, которое трудно поддается систематизации или описанию. Просто включается какой-то рычажок, и ты заглядываешь в будущее – краешком глаза, на одно мгновение. И тебя начинает что-то тревожить, заставляя подальше держаться от чего-либо, кого-либо.

А бывает неосознанное, инстинктивное, срабатывает чувство самосохранения, которое тоже можно отнести к разряду предчувствий…

Случается и так: происходит тревожное, трагическое, необратимое, а ты – ни сном, ни духом не ведаешь. Так было, когда умер мой отец: я ничего не предчувствовал; не дал он о себе знать, наверное, как всегда, не хотел меня беспокоить.

Предчувствие животных – вещь особая, запредельная. Верный пес покойного дяди Паши выл по ночам, видя смерть своего хозяина ещё тогда, когда он её и сам не задумывал.

Возможно, он выл не о дядьке, а о себе, ведь последний свой вздох он испустил на могиле, не отходя от неё и не подпуская к ней никого…

Почему такие мысли полезли в голову?

Йен меня тревожит не по-детски.

Чего-то не договаривает.

Вообще, она после приезда стала другой, порой даже трудно узнавать. Кажется рассеянной в мелочах, неуверенной в себе. Ведь с её Даром, мысли других можно разгадывать как сканворды, а скользкие ситуации обходить задолго до их реального воплощения.

Мне вспомнилось её появление в редакции после отсутствия.

Она вошла, как входила обычно – тихо и незаметно. Встала у двери, ожидая, когда я оторвусь от бумаг. Вошла так, будто мы расстались вчера, и не было отчуждения почти в месяц.

Я вычитывал репортаж с открытия очередной торговой точки, поэтому настроенье было не самое лучшее: новый торговый центр, чёрт возьми! Когда же мы начнем открывать новые фабрики и заводы?

– Валера, зайди чуть попозже, – пробубнил я, лениво протягивая руку за чашкой. – Сегодня у нас хрен знает, что творится, а шеф ещё захотел… – и поднял голову.

Она радостно, но немного настороженно улыбалась.

Я встал, меня качнуло, и протянул к ней обе руки.

– Боже мой, глазам своим не верю! Это вы?

Напряжение с её глаз спало, она шагнула навстречу.

– Я просто не знала, как меня встретят.

– Что за вздор? Я скучал за вами! – вырвалось у меня. – Когда приехали?

– Позавчера.

– Еще позавчера? – сказал я разочарованно. – Слушайте, вы так неожиданно исчезли…

Она коротко поведала о причинах.

– Позвонили ночью, сказали, маме очень плохо. Пришлось бросить всё и мчаться спасать её. Спасла. Но понадобилось время. Потом встретилась с родными, друзьями, побыла с детьми.

– Могли бы хоть позвонить, или эсэмэс сбросить, – пробурчал я недовольно. – Ваши клиенты меня уже достали. Реклама идёт, вас потеряли.

– Мы с тобой однажды уже говорили об этом, – мягко перебила Йен. – Никто, никому, ничего не должен. Помнишь?

– Я-то помню, но это – ваша клиентура, и ваша добрая слава. Я думаю, этим никому не следует пренебрегать.

– Мне пора, – сказала Йен. – Дорабатывай, а вечером я жду тебя в кафе, там и поговорим.

– В каком кафе?

– «Патио», это недалеко и вполне прилично.

– Договорились.

Она ушла, оставив запах сирени, а я еще долго сидел ошарашенный, не зная, что думать обо всем этом, и как оценивать.

Йен не давала о себе знать целый месяц.

Я смутно подозревал, что за ней тянется какая-то жгучая тайна, помимо натянутых, проще говоря, никаких, отношений с «бывшей половиной».

Но даже во снах, навеянных триллерами, я не мог вообразить, что это за тайна.

Я видел её фотографии трёхлетней давности: круглолицая, полная, довольная жизнью женщина, в которой не было ничего общего с Йен.

Не верилось, что это она, настолько разительными были перемены во внешности, произошедшие с тех пор, как она сделалась Целителем.

Внутренние перемены, пересмотр духовных позиций влекут за собой и перемены внешние. Сейчас живу светло и радостно, с восторгом встречаю каждый новый день. Я живу среди людей и для людей, и они ко мне тянутся. Я живу волею Творца и по Его законам. Поэтому меня трудно узнать, – тогда я жила иначе. Я действительно переменилась: внутренние перемены отразились на внешности.

_________________________

… В квартире пахло ладаном и смирной. Но полутьму эти запахи не делали менее гнетущей, она ощущалась почти физически и была озаряема лишь несколькими свечами.

– Ну, здравствуй, целительница, – услышала Йен голос из-за чёрной шторы, перегораживающей залу пополам.

– Я – целитель, – смертельно побледнев, ответила она высокой черноволосой женщине, вышедшей из-за шторы.

Чувствовался негатив.

Разило злом.

Хотелось бежать.

Но Йен точно знала: не побежит, не отступит, не отречётся.

Пахнуло ветерком. Качнулось пламя свечей и блеклый, рваный свет выхватил лицо из темноты.

– Эдгара Сауловна, – мгновенно узнала Йен.

День назад.

– Хочу к вам на приём, – плохо слышалось в трубке. – У меня проблемы.

– Одну минуту, – ответила Йен, – я посмотрю по записям. В пять вечера вас устроит?

– Благодарю, устроит.

Она была в длинном цветном платке и черных очках. Назвалась Эдгарой Сауловной.

– С недавних пор, – жаловалась она, – я чувствую недомогание. Душа болит. Но, к сожалению, я не знаю что такое душа, где она находится, а потому не могу объяснить врачам причин. Я растратила кучу денег, но взамен не получила ничего. Говорят, целительская практика достигла поразительных результатов. Мне вас порекомендовал доктор Кашецкий.

– Да, я знаю Валентина Антоновича, мне его имени вполне достаточно. Расскажите о ваших недомоганиях.

– Я – замужняя женщина, – сказала пациентка. – Но только так называется… Мой муж – музыкант, никчемный саксофонист, который давно уже не мужик. Поэтому я долгое время связана небрачными узами с одним из руководителей одного из предприятий города. Всё было в порядке, всё нас устраивало. Но меня словно сглазили, боюсь, что так и произошло.

Она всхлипнула и продолжила.

– Я в бессилии, я не знаю, как дальше жить и что делать. Вы должны мне помочь, я умоляю вас, мне очень плохо. Вас некоторые называют настоящей волшебницей, а я – состоятельная женщина и смогу вас отблагодарить достойно.

Следующим днем в назначенное время она не пришла, но вечером позвонила на сотовый телефон.

– Я немедленно высылаю за вами машину! – кричала почти истерически. – Если вы не приедете, я не знаю, что со мной произойдет, но это будет на вашей совести. Вчера мне стало немного легче, но сегодня – должно быть – наступил криз. Приезжайте!

– Успокойтесь, – ответила Йен озадаченно, – я приеду.

Мрачного вида субъект проводил ее на третий этаж и молча открыл дверь.

– Итак, что у вас такого произошло, дорогая Эдгара Сауловна, из-за чего мне пришлось расстроить все свои планы?

– Многое произошло, – насмешливо отреагировала визави, – но многое ещё произойдет. Разве вы не догадываетесь? Никакая я не Эдгара Сауловна. Я – Соломия! Вспомни меня…

Теперь Йен поняла причины всех своих опасений последнего времени.

Она подсознательно чувствовала неладное, а теперь точно знала, что попала в ловушку. И Бог знает, чем все это закончится. Излишняя доверчивость, повышенный синдром «скорой помощи» сыграли с ней на этот раз злую шутку.

Но она – целитель. Она примчалась на помощь женщине, которой плохо.

Про Соломию Рестрибу, приехавшую в Экибастуз из Украины, ходила недобрая слава. Её имя связывали с чёрной магией и даже сатанизмом.

Но в кругах, приближенных ко всякого рода «тайнам запредельного мира», ее называли «постаревшая нимфетка». Она обладала длинными, стройными ногами, потому носила только очень коротенькие юбочки, ослепительно-белый парик и предпочитала исключительно молодых людей, иногда неприлично молодых. Но на знакомства подобного рода ей не всегда везло. Уже на следующий день любой молодой (очень молодой) человек мчался от неё, сломя голову. В своем истинном облике, который вырисовывался с наступлением утра, Соломия была ужасна: длинный крючковатый нос, морщинистая обвислая кожа и отвратительный запах всего тела…

Йен знала про неё много, но не могла знать всего.

– Соломия, – вымолвила Йен, – коварная и непредсказуемая, опасная и подлая… Она же носит имя Порочной Девы, её же называют Эльзой Боудин! У неё же столько имён, что никакому паспортному столу за день не оформить. Соломия Рестриба! Истинное творение босховских фантазий! Постаревшая нимфетка и нимфоманка… И так далее и тому подобное. Настоящего вашего имени не знает никто, потому что у вас его нет. Только не очень заноситесь, Соломию я знала, она – не вы.

– Для меня твои грязные оскорбления, – вдруг лучезарно улыбнулась Рестриба, – ровным счетом ничего не значат. Три года назад в Польше, помнишь? Ты тогда была из числа начинающих магов, такая круглолицая пампушка. Что я тебе сказала на хуторе Лебяжьем?

– Это, когда ваша старая подруга, эта украинская ведьма и дремучая дрянь по имени… даже затрудняюсь вспомнить… Ангелиночка, что ли? Пыталась нам всё подпортить и рассорить с местным населением? Всё время везде совала свой облезлый нос и дурно пахнущие руки!

– Именно. Она мне никакая не подруга и уже давно. Но в одном ты права, это – дрянь. Её уже попёрли от всего и отовсюду. Итак, что я тебе сказала?

– Да будет Хаос, – ответила Йен.

– Из которого мы синтезируем порядок, – закончила Соломия. – Успокойся, это я. Просто я способна к изменению внешности. Баксы творят чудеса, – сказала она проникновенно, после чего стало ясно, что она очень любит баксы. – Каких-нибудь пару тысяч и новое лицо – налицо. Неплохой каламбур, да?

– Правда, внешность легко изменить, – печально согласилась Йен. – Но ни за какие деньги вам не удастся приобрести ни любви, ни верности, ни чести.

Соломия засмеялась и довольно искренне. Её всегда забавляли эти игры, и она умела в них играть. Она специализировалась на вербовке нового «пушечного мяса» для Лиги Магов, за которой, в свою очередь, стоял мощный международный анклав «Обратная сторона Земли».

Играла хорошо, чувствуя за собой силу.

– Меня всегда поражала наивная вера, – сказала она. – Если учесть, что современная особь верит только в деньги и ей не нужны красивые сказки о душе и Боге, ей нужны стройные тела и шикарные столы, мощные машины и красивые особняки. С такими даже работать не надо, им надо лишь пообещать всё это. Одному из сотни – дать, а остальные будут стараться только за порошок и пойло. Я люблю современный мир, он так же прост и примитивен, как в средние века.

– Вы слишком упрощенно воспринимаете мир, – ответила Йен. – Видите его только таким, каким хотите видеть. Но однажды, когда Лига, использовав вас до дна, выбросит на помойку, вы придёте к людям. И они, те, которых вы устрашали и предавали, грабили и обманывали, примут вас; обогреют и не дадут пропасть окончательно, потому что многие живут по Заповедям Христа.

– Плевать они хотели на ваши заповеди! – крикнула Соломия.

Молчание висело в комнате несколько минут. Они стояли друг против друга, и, казалось, слушали вой ветра на улице.

Чёрные глаза ведьмы пронзали Йен насквозь.

В какой-то миг она почувствовала, что воля и решимость слабеют.

Молчание становилось опасным, но Соломия сама его нарушила.

– А неплохо я вас околпачила, дорогая целитель, милая моя нежданная конкурентка на целине непаханых душ этого вшивого городка.

– Вы мне не конкурент, – ответила Йен и стала про себя творить молитву.

– Это тебе не поможет, – зловеще пообещала Соломия. – Ты основательно мешаешь нам здесь, учти, что шутить с тобой никто не собирается.

4

В кафе «Патио» посетителей было немного. Играла музыка, не давя на уши, бесшумно скользили красивые официантки в униформе; приятно пахло вкусной едой, напитками и свежим декабрьским вечером.

Я сидел один, курил и пил кофе.

Со времени назначенной встречи прошло уже более часа.

«Ну, что ж, значит, так надо», – подумал я её словами, заплатил за кофе и пошёл к выходу.

Но что-то толкнуло меня ещё на одно действие.

Я достал сотовый телефон.

Ответ последовал не сразу, только после автодозвона.

– Вы где пропали? – спросил я недовольно. – Жду давно. Что за шутки? Неужели нельзя было предупредить?

– Я скоро буду, – ответила Йен. – Только не уходи, прошу тебя. Очень прошу.

– Берите такси, я встречу.

«Странные дела, – подумалось мне, – чтобы она о чем-то просила – это небывалый случай. Значит, что-то случилось».

Уже потом, сидя напротив меня, и выпивая – рюмку за рюмкой, она рассказывала о произошедшем. Говорила быстро, будто боялась не успеть, но говорила не всё, я сразу заметил.

Ясно было главное: столкновение произошло.

«Началось». Что началось, как началось – непонятно.

Но – началось…

Именно так я подумал.

_________________________

– Давай всё-таки присядем, – неожиданно смягчилась Соломия.

В углу зажёгся свет, явив взгляду два кресла и журнальный столик с напитками и фруктами.

«Дешевый трюк. Базарные штучки! Проклятая ведьма!»

– И это тоже, – вдруг ответила Соломия. – С одной поправкой. Слово «дешёвая» необходимо исключить.

– Простите, забыла, где нахожусь…

– Вы начинаете нас беспокоить, любезнейшая госпожа целитель, – вкрадчиво заговорила Соломия, переходя на деловой тон. – Пока вы сшибали копейки в Астане, влача жалкое существование под покровительством уважаемого Макенкули, вы были неопасны, поскольку он вас контролировал. И вот вы появляетесь в этом городе, намеченном нами пять лет назад, да ещё в совершенно другом качестве. Целитель! Вы хоть знаете, кому собираетесь противостоять?

– А почему вы всё время говорите «мы»? – спокойно спросила Йен. – Я больше здесь никого не вижу.

– Ты не ёрничай, а лучше посмотри в угол, – злобно ответила Рестриба. – Кое-что может и увидишь. Посмотри!

Йен продолжала молиться, но головы не повернула, ясно воображая, что можно там увидеть.

– В отношении вас, – продолжала Соломия спокойно, – нам почти всё ясно. Непонятно, как вы смогли одурачить Макенкули. Почему расстались? Ведь между вами царил полный лад и покой.

– Разногласия, – ответила Йен. – Мы по-разному смотрели на исцеление людей. Для него это всего лишь средство наживы, для меня – цель, идеал, стремление повернуть их лицом к Богу, давая понять, что всё в их руках, только живите по Заповедям.

– Профессор Матиевский, Новосибирская школа космоэнергетики, – чётко определила Рестриба. – Там вы получили звание прогрессора.

– Иван Алексеевич тоже, но не только он. Есть учителя и повыше.

– Кто же? Нароков? Раскин?

– Нет.

– Кто же, чёрт возьми?!

– Иисус Христос.

Соломия раздраженно вскочила с кресла и прошла в дальний – неосвещённый – угол комнаты.

– Посмотри сюда! – крикнула она. – Посмотри, здесь никого нет, не бойся, здесь ты ничего не увидишь. Почему? Потому что ничего нет и твоего Бога тоже!

Йен продолжала молиться, не поворачиваясь.

– Хорошо, – Соломия вернулась на место. – Я не пугать тебя сюда вызвала, а всего лишь предупредить.

– Вы считаете себя правомочной?

– Лига Магов дала мне это право.

– Вы знаете, я больше не вхожу в Лигу, а потому мои действия ей не подотчётны.

– Вы тоже знаете, что из Лиги никто не выходит просто так.

– А я вышла, потому что не согласна с её методами лечения и оздоровления. Я больше не использую чёрную магию, не лечу заклинаниями, магическими пассами, а лишь Любовью и Словом Божьим.

Рестриба изучающе смотрела на Йен.

– Слушай, девонька, ты в своем уме? – спросила серьёзно. – Ты за кого себя принимаешь? За кого вы все себя принимаете? Что за чушь собачья? Вы хоть Библию читать правильно научились? Вы хоть в Заповедях, наконец, разобрались, жалкие ошибки Всемогущего? Может быть, ты и в церковь ходишь?

– Бог един для всех и не нужны ему рукотворные храмы, – ответила Йен, – и богатые жертвоприношения. Между Богом и человеком не должно быть посредников. Он живет в душе каждого из нас, мы часть Его и все мы – Его родные дети.

– Поцитируй, поцитируй ещё что-нибудь! – хохотнула Соломия. – Да я забыла больше, чем ты знаешь. Целители! – выкрикнула она. – Шарлатаны проклятые! Люди уже от одного этого слова шарахаются. А если бы они еще представление имели, чьим именем вы исцеляете…

– Я исцеляю Словом Божьим, – ответила Йен, опять чувствуя, что слабеет. – И только Именем Его.

– Ну да, конечно, тебе деньги не нужны, ты и так богатая! Рекламу тебе дает этот щелкопер…Кстати, между вами что-то происходит?

– Конечно, – ответила Йен. – Вечные споры, непонимание, обиды, недоговоренность. Он совершенно не при чем, так что успокойтесь. Он всего лишь – реклама.

– Да, умеешь ты изящно выражаться, за это тебя и ценит Макенкули… Кстати, все-таки, как ты его одурачила?

– Я его не дурачила, – всё больше слабея, ответила Йен, – Я ему дала денег.

– Вот как! Много?

– Много. Всё что было.

Соломия медленно прошлась по комнате, изучающе вглядываясь в Йен.

– Знаешь, есть ещё один вопрос: как вам удалось спасти Флеркова в Белоруссии, две недели назад? Он ведь был обречён. Нами обречен.

– Секрета никакого нет. Со мной была вещая Клаудиа, а спасли мы его только Божьим Словом.

– Так просто? В самом деле, не врёшь?

– Это было непросто. А врать я давно разучилась.

– Это с тех самых пор, как тебя в Астане подобрал великий Макенкули, вылечив от многих пороков? В их числе была и вечная ложь, насколько я понимаю?

– В прошлой жизни, которая не похожа на нынешнюю.

– Утихомирься, я грубо шутканула, согласна.

Она, казалось, приняла решение и опять перешла на деловой тон.

– Короче, я проверила твои методы лечения, и мне показалось, что ты слишком стараешься, выкладываешься, тратишь много сил. В результате, пропускная способность – мизерная. Её надо увеличить.

– Ничего я не стану увеличивать, – отвечала Йен будто в полусне. – Я наоборот буду улучшать качество исцеления.

«Господи, – молилась она. – Сделай так, чтобы сейчас кто-нибудь позвонил. Сотвори чудо».

Звонок раздался немедленно. Мой звонок.