Текст книги "Император Африки. Книга 2. Команданте Мамба"

Два огромных потока схлестнулись в жестоком бою. Под ногами моих воинов была обычная пыльная земля выжженной солнцем африканской саванны, а атакующим приходилось перемещаться по трупам своих погибших товарищей, затаптывая ещё живых раненых.

Несмотря на огромные потери, противников всё равно было ещё очень много, а я метался вдоль строя, все более замыкавшегося в кольцо, не давая атакующим врагам прорваться вовнутрь. То здесь, то там я вставал в строй, когда оттуда выпадал раненый или убитый воин, спасая положение, пока строй не сжимался обратно, компенсируя потери, тогда я опять отступал назад.

Лезвие моего копья стало красным, а бунчук свисал вниз кровавой сосулькой, с которой стекала свежая кровь, и его цвет превратился из бело-чёрного в красно-багровый. Пик битвы нарастал. А весы победы колебались, не зная, на какую сторону склонить горькую чашу поражения. И в этот момент… меня предали! Мой лучший и самый старый сотник, командовавший «крокодилами», Наобум внезапно обернул своё копьё на меня, его поддержали и некоторые его воины, и хорошо, что не все.

Мгновенно отреагировав, я отбил брошенное в меня копьё. Наобум выхватил свой меч и вместе с десятком своих воинов бросился на меня с явным намерением убить.

Меня спасли … "бабуины"! Несмотря на абсолютное разгильдяйство, они были преданы мне, и по-своему даже любили меня. Сплотившись под неожиданной атакой, они не дали прорваться вовнутрь строя атакующим воинам противника, пока я бился с Наобумом и его воинами.

Наобум успел ударить мечом, удар которого я принял на щит. Оттолкнув его, я резко ударил копьём, но мой бывший сотник не был слабым воином. Отпрыгнув, он увернулся от копья и снова ударил меня мечом. В тесном пространстве было неудобно орудовать копьём и снова отбив щитом очередной удар, я его бросил, выхватив висевший на правом боку меч.

Дальше пошёл обмен ударами, как от сотника, так и от его воинов. Зарубив одного и проткнув мечом другого, я оказался незащищенным перед очередным ударом меча, но, извернувшись, смог в последний момент подставить под него свой щит. Меч сотника, скользнув по щиту и, следуя за силой инерции, вонзился в землю. Я занёс каскару над головой, готовясь к решающему удару. Сотник мгновенно поняв, что сейчас произойдёт, с истинно кошачьей грацией вывернулся и, оставив свой меч торчать в земле, отпрыгнул, вытащив откуда-то странный кинжал с длинным изогнутым лезвием.

В этот момент древний рог нагрелся и обжёг своим жаром мою кожу на груди. Я дёрнулся от боли, отшатнувшись назад. В ту же секунду Наобум, коротко размахнувшись, метнул кинжал в меня. Сверкая и кружась, короткий клинок полетел вверх, и моя рука, с нелепо выставленным мечом, оказалась на траектории его полёта и встретила кинжал лезвием меча. Раздался серебристый чистый звон, и оба клинка упали в пыль. Кинжал – целым, а моя каскара оказалась разрубленная напополам.

Первым очнулся я. Подхватив лежащее у моих ног копьё, я с силой размахнулся и вонзил его в сотника, проткнув насквозь так, что бунчук копья высунулся у него из спины, затем рывком отбросил противника в сторону, оставив в его агонизирующем теле кровавое копьё. Дальше события понеслись ярким калейдоскопом, быстро сменяя друг друга.

Винчестер из-за спины доставать было некогда, и меня выручил револьвер. Шесть выстрелов в упор прозвучали один за другим, и нас слегка заволокло пороховым дымом. Ещё двоих застрелил Луиш. Выжившие двое из числа нападавших изменников бросились бежать, вырвавшись из круга, но тут же погибли на копьях воинов верховного вождя.

Разрядив револьвер, я сунул его обратно за пояс, и достал из-за спины одиннадцатиразрядный винчестер. Прицелившись в людей, пытавших прорвать нашу оборону, я стал стрелять, непрерывно дёргая за скобу Генри, чтобы перезарядить винтовку.

Прогрохотало одиннадцать выстрелов, и одиннадцать тел, застреленных в упор негров, упало на землю. Рядом раздавались выстрелы моих барабанщиков и Луиша. И нападавшие не выдержали, стали откатываться назад, оставляя за собой трупы убитых и тела раненых, спотыкаясь о них и падая на скользкой от пролившейся крови сухой высокой траве.

Я стал перезаряжать револьвер и успел сделать им вслед ещё шесть выстрелов, прежде чем они отбежали на безопасное расстояние, после чего стал перезаряжать оружие.

К этому времени закончили совершать обходной манёвр и две мои сотни, посланные напасть на лагерь верховного вождя. Крики и шум боя послышались со стороны тыла наших врагов. Тут я дал приказ начать атаку. Мои потрёпанные потерями и предательством сотни пошли вперёд под звуки тамтамов. Один из барабанщиков был убит, и я взял в руки тамтам. В ярости оскалив белые зубы, войдя в боевой раж, что есть силы молотил я своими широкими ладонями по туго натянутой коже тамтама, задавая темп атаки.

Два штандарта развевались над оставшимися двумя сотнями воинов, да и тех, наверно, не было. Каждый второй был ранен, каждый третий и не по одному разу, и только те, кто не мог идти, не участвовали в этой атаке.

А мы шли. Молотя руками по барабану, я что-то хрипел, мешая слова разных языков, а штандарт крокодилов валялся на пыльной земле, под телами, предавших свою сотню, воинов.

Рядом со мной шёл мой верный португалец и, поднося к плечу винтовку, время от времени совершал меткий выстрел, выбивая из рядов противника наиболее мощных воинов.

Не знаю, что всё-таки послужило решающим фактором разгрома противника: наша решимость и стремление к победе, неожиданная гибель вождя и всех его военных советников, атака с тыла, смерть от малейших царапин, нанесённых нашим оружием, а может и всё вместе. Но враг бежал, стремительно рассеиваясь в разные стороны, и был полностью дезориентирован.

Две тысячи, или больше человек, мгновенно перестали существовать как армия и превратились в толпу испуганных негров, прячущих свои жалкие шкуры и сбегающих от нас, рассеиваясь по окрестностям.

Убедившись в своей безоговорочной победе, мы принялись собирать раненых и хоронить убитых.

Через некоторое время меня нашёл Ярый, и, дико вопя и гордясь своим подвигом, сунул мне под нос мёртвую голову Верховного вождя народа банда Уука с выпученными, как у лягушки, глазами.

Меня передёрнуло от такого варварства, но что поделать, "с кем поведёшься, от того и наберёшься". И я пристроил голову, убитого Ярым вождя, себе на копьё, и без того полностью залитое кровью. Теперь у меня появился личный штандарт.

Но это не была единственная голова, украсившая наши копья. На другом копье, ранее принадлежавшем мёртвому верховному вождю Ууку, была голова моего предателя – сотника Наобума, по родовому имени названному Наа.

– Что ж, вот и встретились два одиночества! Оба копья были воткнуты перед небольшой походной палаткой, захваченной в качестве трофея у побеждённых. И теперь обе головы наблюдали друг за другом, глядя глаза в глаза и молчаливо упрекая в проигрыше.

Интересный кинжал, который метнул в меня бывший сотник, я подобрал уже после битвы, рассмотрел и засунул в ножны, найденные на поясе у сотника. Затем убрал его до поры до времени в свой походный мешок, надеясь разобраться позже, что же мне попало такое интересное в руки. Единственное, что я понял, так это то, что древний рог и этот кинжал были несовместимы друг с другом, но почему… неизвестно.

Через три часа наступил вечер, и солнце окрасило саванну в зловеще красный цвет, дополнив мрачный пейзаж поля битвы. Несмотря на позднее время, над полем боя закружили грифы и стервятники, а с наступлением темноты стало отчетливо слышно противное тявканье гиен, ожидавших в нетерпении обильной ночной трапезы. Собрав оставшееся войско, наскоро захоронив убитых, подобрав оружие, трофеи и раненых, я увёл людей в темноту.

Пройдя несколько миль, я принял решение остановиться на ночлег. И начал считать. Считать своих убитых товарищей. Теперь, после этой ужасной битвы, каждый мой воин был для меня не дикарём, а товарищем. Да, они были глупые, дикие, жестокие, вероломные. Но они были моими людьми, и я собирался приложить все силы, чтобы сделать хоть какую-то часть их жизни лучше, а, может, и переделать и их самих.

Мой отряд понёс огромные потери. Только убитыми я потерял двести человек, ещё около сотни были тяжелоранеными, ну а почти все остальные были легкоранеными.

Воины мои не роптали, терпеливо ожидая своей очереди на лечение, страдали от ран, но не показывали вида. Стойко принимали свою судьбу, что называется, с открытым забралом. Они верили в меня, к тому же, выпили эликсир "храбрости", как они думали, и это не позволяло им признаться в боли и муках от ран. Я не спал всю ночь, спасая жизни воинов, но пятерых из них так и не смог спасти. Утром, похоронив своих товарищей в саванне, мы двинулись на захват столицы народа банда города Банги.

Глава 6
Декларация намерений и демонстрация возможностей

Продвигались мы медленно, так как были отягощены ранеными, трофеями и собранным оружием, которое здесь было даже ценнее жизни самих негров. Вскоре мне это надоело и, подозвав к себе Ярого, я отправил его с остатками его сотни «гепардов» за рабами или пленниками, впрочем, название не имело никакого значения.

Уяснив полученную задачу, сотник повеселел и, забрав своих людей, отправился ловить нам носильщиков. К концу дня с нами шагало уже около трёхсот рабов из числа воинов разбитой армии. Всех их доставил Ярый со своими гепардами. Теперь раненых и трофеи, кроме оружия, тащили выловленные, словно рыба, пленные. Скорость нашего войска увеличилась. До столицы Банги остался один дневной переход.

Мои воины шли бодро, окрылённые победой и разгромом превосходящих сил. Но я не был настолько оптимистичен. Город Банги был самым крупным городом народности банда и родственных им мелких племён. Его население, по моим подсчётам, было около двадцати пяти тысяч человек.

Этот город находился на берегу большой реки Убанги, что по своим размерам была сопоставима с Окой. И впадала она в ещё более крупную реку Конго. Конго – это не только огромная страна и территория, впоследствии разделённая на два государства, но и огромная река, своими размерами схожая с Волгой, и уступающая разве что Египетскому Нилу, давшая название обоим государствам. Она позволяла переплыть почти весь Африканский континент с запада на восток, преодолевая огромные расстояния. И, самое главное, она впадала в Атлантический океан, что давало огромные возможности для торговли, но там начинались владения бельгийского короля – купца Леопольда Второго.

Не государства Бельгия, а именно короля Леопольда Второго, самого успешного коммерсанта из дворян, и самого жестокого эксплуататора в 19 веке. Железной хваткой он наводил порядок в своей колонии и заставлял нанятых карателей, собранных со всей Африки, отрубать руки ленивым, по его мнению, работникам, покупая эти руки поштучно и ведя учёт своим преступлениям. Его плантации гевеи заполонили территорию Конго, основанная им торговая компания торговала ценными породами дерева: красного, чёрного, лайсвуд, венге и так далее.

Так вот, именно Конго было следующей моей целью, но это не сейчас, не сейчас. Впереди показались многочисленные хижины города Банги. Перед ними стояло не меньше тысячи вооружённых жителей, возглавляемых кем-то из приближённых убитого вождя Уука.

Мои воины, перестроившись в одну линию, застыли в одношереножном строю, выставив свои копья и спрятавшись за щитами. Толпа горожан разразилась дикими, угрожающими криками, тряся над головами своим оружием. Некоторые устрашающе показывали нам не только оружие, но и оголенные части тела.

Ну, этим нас не удивишь, мы и сами могли грозно кричать ничуть не хуже, а их голые задницы никого из нас не привлекли.

Войдя в боевой раж, многочисленная, но не организованная толпа начала осыпать моих воинов стрелами. Их жалкие потуги не принесли нам никакого вреда. Эти оперённые палочки, на близком расстоянии бывшие весьма опасными, сейчас бессильно лежали и торчали в сухой красноватой почве травянистой саванны.

Под бой единственного тамтама, шеренга моих воинов, чётко ступая по земле обутыми в грубые сандалии ногами, двинулась неумолимой злой силой на распоясавшихся в безумстве отчаянья горожан.

Но этой силы было мало, горожане были напуганы, но недостаточно, чтобы бежать от нас без боя. Достав свой древний артефакт в виде рога, я приставил его к губам и, набрав в лёгкие побольше воздуха, дунул изо всех сил. Громкий, басовитый, низкого тембра гул вырвался из рога. Горячий воздух завибрировал от низкочастотных колебаний и, ударив в шеренги наступавших на нас горожан Банги, посеял в них неуверенность и заново возбудил мистические страхи.

Их решимость биться до конца получила очередной удар. Ещё дважды я прикладывал рог к губам, издавая всё более и более протяжные звуки, похожие на стенания заключённого в магический круг демона. Наступающие горожане дрогнули и остановились, заколебавшись.

Тут в дело вмешались мистер Оливер Винчестер и месье Базиль Гра. Оставшиеся в живых два моих воина с винтовками и португалец Луиш, по моему знаку, открыли беглый огонь из винтовок. Патронов было мало, но небольшие потери своим огнём нанести они все же смогли.

Почувствовав, что судьба сражения висит на одном волоске, зацепившись за одну из чаш, я решил, что настал мой выход и, надев на голову свой уродским шлем в виде черепа крокодила, шагнул вперёд, растолкав шеренгу моих воинов. Откуда-то прилетел мой попугай и, усевшись на своё привычное место, растопырил крылья и возмущённо заорал, тем самым доказав, что он из породы боевых попугаев, а не каких-то там, прости господи, "неразлучников".

– Хурра, – издал я боевой клич и, вскинув винчестер к плечу, открыл из него огонь. Прогремел выстрел, и выкинутая экстрактором гильза выскочила из патронника и, дымясь, упала на сухую траву. Передёрнув рамку, я загнал следующий патрон в патронник и снова выстрелил.

Продолжая стрелять, я двинулся вперед. Шёл и орал своё "Хурра", а гильзы продолжали выскакивать из патронника и, дымясь, падали на землю за моей спиной, поджигая сухую траву под ногами. Впереди падали люди, цепляясь за других, в последней попытке удержаться на ногах. Их простреленные тела медленно опускались на землю, поливая её кровью и внушая ужас убийством на расстоянии.

Трава за мной начала разгораться, огонь побежал следом, словно прирученная собака. Остановившись, я еще раз приложил к губам рог и выдул из него мрачный рёв чёрного торжества, одновременно вытаскивая из-за пояса револьвер.

Расстояние между мной и онемевшей толпой было уже около ста метров, когда я, выставив револьвер перед собой, произвёл шесть выстрелов подряд. Не успел барабан револьвера разрядиться, как вся толпа, дрогнув, развернулась и бросилась бежать, наскоро оставив всё, что могло помешать унести ноги с места сражения.

Мне оставалось только смотреть на их грязно-розовые пятки, сверкающие на бегу, резко отличающиеся от чёрного цвета кожи остального тела и… тушить загоревшуюся траву.

Я не преследовал их, как не преследовали их и мои воины. В город мы вошли почти спокойно, не убивая, не насилуя и не сжигая дома, а так, как будто этот город – зрелая и сочная груша, давно поджидавшая своих победителей, чтобы наградить их своим сладким соком и нежной мякотью.

Убедившись, что победители не грабят и не убивают, население, попрятавшееся кто куда, выжидающе пялилось на нас сквозь щели стен хижин, с деревьев, из травы и куч мусора, лежащих, как и положено в любом уважающем себя африканском городе, посередине улиц.

Мы не обращали на них никакого внимания, не спеша продвигаясь в центр города, где размещались постройки дворца Верховного вождя, ныне убитого Уука.

Подойдя к небольшой площади, на которой, как это ни странно, не было куч мусора, я обнаружил ожидавших меня бывших приближённых верховного вождя, его слуг и личных рабов.

Все они были растеряны и не знали, что делать после такой резкой смены власти. Бежать было некуда, их бы сразу выдали, как стеклотару победителю. Поэтому они покорно стояли на коленях, ожидая своей участи.

В центре площади располагалось шарообразное здание дворца, состоящего из двух этажей.

Равнодушно пройдя мимо коленопреклонённых людей, я вошёл внутрь здания, приоткрыв большую, покрытую узорами, деревянную дверь. Воинов, которые должны были бы охранять эту дверь, не было.

Скрипнув, дверь отворилась, впустив меня в обиталище комфорта и древнего, узаконенного порока. Что-то, прожужжав, промелькнуло мимо меня и ударило в косяк двери, краем глаза я уловил тусклый блеск лезвия кривого кинжала.

– Вот же, любители кривых клинков, – промелькнула в голове непрошенная мысль. Уловив, что застоялый воздух снова шевельнулся, я нагнул голову, и в косяке тут же появился рог из другого кинжала.

– О, да они парные?! И да, я теперь рогоносец – похвастался я сам перед собой.

Тут я заметил кидавшего. Он оказался дамой. Судя по её длинным чёрным волосам, в её крови текла не только негритянская кровь, но ещё и арабская.

– Ух, какая женщина!

Свистнул третий кинжал, и я еле успел подставить под него свой звериный шлем. Кинжал вонзился, и в месте удара по шлему расползлись змеистые трещины.

– А не пошла бы ты на…, дорогая моя.

Я скинул испорченный женщиной шлем и, сделав два огромных прыжка, оказался возле неё.

– Ах, какая женщина! И обрушил на её руку с очередным кинжалом удар своей чёрной лапы.

Вскрикнув, женщина выронила кинжал, но она, по-прежнему, пыталась меня убить. Этого я не мог допустить и, хотя в душе я был джентльмен, но не до такой же степени, извините. Извинившись сам перед собой, я ударил кулаком в голову злой женщины.

От удара она потеряла сознание.

– Да… мне б такую, – мимоходом подумал я, и крикнув своих воинов, сам пошёл дальше рассматривать дворец.

Да, хижина была большая. На второй этаж, пол которого был сделан из тонких брёвен, вела широкая, по местным меркам, лестница. И если внизу располагались комнаты слуг, приёмный зал и прочие небольшие помещения, то наверху царило царство комфорта и разврата, было много всяких интересных вещей, вроде жертвенного алтаря с ароматными свечами, горящими перед ним, которые распространяли вокруг удушливый аромат благовоний.

В общем, выразил я своё мнение громким чихом, дворец категорически мне не понравился, включая его обитателей.

Где это видно, чтобы благородных героев сразу тыкать кинжалами? Это там, в Европах, считается нормальным тыкать кинжалами своих царей и монархов, а у нас тут… в горячо любимой мною Африке, это, извините – моветон. У нас тут всё по-простому, по-чёрному. Так, иногда ядами балуемся, как итальянские князья, но это мелочи.

Вытащив из дворца всё ценное барахло, включая золото, драгоценные камни, а также множество редких уникальных поделок, которые, на мой взгляд, имели особенную культурную и историческую ценность, я, по своей давней традиции, спалил дворец.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – шептал я, глядя в восторге, как полыхает старое сооружение. Да и зачем оно, пусть горит со старыми клопами и лобковыми вшами (фу… извините меня за грубость, жёстко конечно, но как есть!).

– Мы будем жить теперь по-новому! Аллилуйя!

Ну, теперь вернёмся к нашим баранам, то бишь, к неграм. Город я захватил. Власть взял. Золото, бриллианты и прочее – взял. Женщин тоже, вон их куча стоит, жмутся друг к дружке. Принцессы, блин… немытые.

Но что-то не совсем радостно. Как-то больше к белым тянет, наверно ностальгия. Вот бывало, возьмёшь в свои руки… эх, да что там вспоминать, только душу травить. И я очень смачно, со злостью сплюнул, и велел своим воинам, любовавшимся догорающим костром, созвать сюда жителей города, пока не сбежали.

Дальше всё происходило, как в драматических фильмах, и напоминало известный сюжет из мультфильма про Маугли. Смеркалось, мои воины, громко переговариваясь между собой, ринулись в город, выгоняя из хижин обессилевших от страха жителей.

Держась друг за друга, на площадь входили целыми семьями. Периметр площади был оцеплен воинами с чадящими копотью и плюющимися искрами факелами. – "Ближе… бандерлоги, ближе…".

Чёрная африканская ночь опустилась, словно занавес, на захваченный город. То молчала, то испуганно шепталась стоящая на площади толпа чернокожих людей. Свет луны выхватывал отдельные куски тел и лиц, освещая белки тысяч, с ужасом смотревших на меня, глаз.

Тихо покачивались на воде шаланды, плоты и рыбацкие лодки в речном порту Банги. Где-то среди них затерялись и два больших торговых кеча, один с немецкой командой приплывший из Камеруна, а другой с бельгийской, прибывшей из Конго.

Крепко стоя на слегка покачивающейся палубе, внимательно разглядывали берег в сильные морские бинокли капитаны обоих кечей, пристально следя за разворачивающимися перед их глазами событиями. А там было на что посмотреть.

Я встал в центр пятна, покрытого пеплом от сгоревшего дворца верховного вождя. Убедившись, что кворум достигнут почти полностью, я дал знак окружить толпу двойным кольцом воинов, расположившихся спина к спине. Задрав картинно руки к небу, я задействовал весь свой запас лицедейства и жалкие зачатки театрального мастерства. Всё это раньше сильно помогало мне в деле опутывания липкими сетями любви доверчивых девчонок, но это было в моей прошлой жизни.

Издав звериный вой, я заставил вздрогнуть всю толпу, и даже некоторых из моих воинов. Это мне понравилось, и я сбросил узду со своего разума, отдавшись всем телом эмоциям.

– Харрр, люди народа Банги. Предали вы свою жизнь. Бросили на растерзание древние обычаи предков, подчиняясь пришлым потомкам чужого народа, что захватили над вами власть и терзали вас и весь народ.

– Верховный вождь Уука был наказан мною за то, что был чужим по крови и духу. Он предал обычаи народа, приютившего его, и обманом захватил власть над вами.

– Но, Великий Нгонго не оставил своих детей без присмотра. Он прислал меня! Я, волею наших древних богов и самой судьбою, теперь поставлен над вами, и буду управлять всеми с этого времени и до окончания времён!

– Я – потомок вождей нашего народа, пришедшего сюда в древние времена с берегов благословенного богами Нила и основавшего здесь христианское царство Гаога. Солёное море родило наш народ, вскормило его и отправило в самостоятельное плаванье.

(Эфиоп, который был судовым врачом на сухогрузе, все уши мне прожужжал о своих могучих предках и прочей чепухе на африканскую тему. Я почти всё забыл, но кое-что в голове всё-таки осталось).

– Пришлые заставили забыть наши истоки! Но мы вспомним, и возрадуемся… братья, сёстры, товарищи! – ввернул я для проверки незнакомое им слово.

– Люди! Наступают тяжёлые времена! Белые люди зарятся на наши земли, наших женщин и наши богатства, готовые в угоду своим интересам и алчности нас уничтожить, хотят сделать всех нас рабами…

– Наши чёрные братья страдают под их гнётом. С севера, с запада, с юга – отовсюду движутся они, пожирая наши жизни, как злые духи. Но я вернулся, чтобы спасти вас! Я беру на себя высокое звание "Команданте" и обязуюсь защищать свой народ от коварных белых пришельцев и посягательств враждебных нам племён.

На этом я остановился, чтобы перевести дух. Дальше я решил завершить свою речь и доказать на практике, что это не пустые слова. Достав свой рог, я приложил его к губам и, что было сил, дунул в него. Древний рог ещё раз доказал, что был не простым куском неведомого животного. В темноте ночи, под испуганными взглядами огромного числа людей, он словно засветился блеклым белым огнём изнутри, отчего каждая трещинка на его древней поверхности зажила своей особенной, отличной от других трещин, жизнью.

На сей раз он издал не обычный свой басовитый гул, а что-то похожее на звонкий сигнал начала охоты. Охоты на особо крупных животных. Звук разнёсся над притихшей толпой, поднялся вверх и исчез в черноте звёздной ночи, оставив после себя толпу мурашек, бегающих по коже. Зовя туда, куда вход для смертных был недоступен.

Я скинул с себя перевязь с оружием и всю одежду, кроме шорт. Достал из кожаной сумы кинжал, которым пытались меня убить, и окунул его в парализующий яд.

– Кто хочет убедиться в моей избранности, и кто в этом сомневается?

Толпа заколыхалась, по ней пронесся рокот недоверия и страха, и вперед вышли два человека. Один из них, обвиняющее указав на меня скрюченным пальцем, сказал:

– Он врёт! Это говорю я. Старый шаман Удак!

Второй, среднего возраста негр, с довольно правильными чертами лица, умными глазами и коренастой фигурой, поднял вверх руку и тоже произнёс:

– Слушайте, народ Банги! Этот вождь, называющий себя Ваном, по прозвищу Мамба, захватил наши города и разбил армию Верховного вождя Уука. А сейчас хочет захватить трон Верховного вождя больших и малых народов банда.

– Я – бывший младший визирь Масса, что улаживал все споры между вами, удостоверяя право на поединок ядом и кинжалом. Многие из вас видели этот священный кинжал вождя Уука. Вы все знаете старого шамана Удака, так пусть же небо и боги рассудят нас этой ночью, а проигравший навеки сгинет, исчезнув из этого мира.

Вы думаете, я не волновался? Ошибаетесь! На кону стояла моя судьба, а уверенности в благополучном исходе у меня не было. Старинный кинжал действительно был не простым, а яд, которым я смазал его, был мною ещё не до конца изучен. Всегда ведь остаётся вероятность форс-мажора.

Конечно, я принял противоядие, в отличие от шамана, но не всё так просто. И я решил действовать по обстоятельствам. А они пока мне благоприятствовали.

Разожгли костёр. Шаман, раскрасившись в несуразные узоры и нацепив на себя кучу мелких вещей, вроде человеческих фаланг, засушенных тушек летучих мышей, бронзовых тарелочек, висюлек из шерсти неведомых животных и растений, стал метаться вокруг костра, завывая на разные лады, и его вой стал напоминать вой шакала.

Доведя себя до экстаза, он внезапно протянул ко мне свою ладонь, которую я тут же полоснул отравленным лезвием. Через несколько десятков секунд его тело изогнулось, сотрясаемое судорогами. Его корёжило и трясло, на теле выступил крупный пот. Шаман боролся. Он был силён и вынослив, той дикой смесью выносливости и силы, что имеется только у людей, всю жизнь проживших в дикой природе.

Не в силах бороться с ядом, он рухнул на землю, извиваясь в конвульсиях и загребая обеими руками сухую пыль с пеплом пополам. Его лицо искорёжила поистине дьявольская улыбка. Судороги увеличились, и сейчас он дрожал мелкой дрожью, сопротивляясь яду из последних сил.

Через пару минут его силы, как и действие возможного принятого им противоядия закончилось, и он застыл, уставившись открытыми мёртвыми глазами в звёздное небо, отдав свою душу богам в попытках переломить ситуацию в свою пользу.

Ну что ж, это был боец, и я уважал его попытку отстоять свой мир. Но мир должен изменяться, а всё уже мёртвое должно отмереть. Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра. Наступила теперь моя очередь приступить к серьёзным испытаниям.

Я был готов, но не совсем. Шаман навёл меня на похожую мысль. Яд– то был настоящим, да и кинжал тоже. А воля богов для меня была неясна. Что ж, попытка не пытка. А не верить в свои силы нельзя. Жить надо дальше, и жить хорошо. А если суждено умереть, то человеком, на глазах у всех, а не где-нибудь втихаря удавленным или умершим от голода или жажды. Так же, как старый шаман, я стал приводить себя в экстаз.

Кружась в боевом танце народа банда, я вызывал в своей памяти лица любимых для меня людей, постепенно распаляясь и обращая свое внимание к звёздам. Затем раскрыл свою двойную душу потокам энергии, танцующим вокруг меня. Моя негритянская сущность тут же поглотила пришлую белую душу, и я закружился в диком танце так естественно и свободно, как и положено было истинному сыну диких африканских саванн.

Когда я полоснул свою руку отравленным кинжалом, я так и не понял. Помню только, как по моей ладони потекла тёплая кровь и окропила собою выжженную огнём почву и тёплый пепел на ней. В тело проник холод, и оно онемело.

Нет, меня не корчило, мне было хорошо, на моём искаженном гримасой лице появилась блаженная улыбка, и оно разгладилось. Мелкая дрожь сначала пыталась захватить мое тело, но потом убралась, испугавшись силы двойного духа, окончательно соединившегося и превратившегося в невозможно сложную фантасмагорическую конструкцию, трансформируясь в гармонию духа и тела.

Как только это произошло, кровь, лившаяся с ладони, прекратила течь, а я рухнул без сознания, но живой, на землю. Меня сразу подхватили мои воины, и высоко подняв над головами, показали всем присутствующим мою блаженную улыбку торжества на толстых чёрных губах.

– Вождь народа банда, отныне и навсегда Ван Мамба, – торжественно провозгласил в благоговейной тишине Масса.

Двойное кольцо воинов расступилось, выпуская из плена жителей города, и они разошлись по своим хижинам, бурно обсуждая случившееся, перешёптываясь между собой и удивляясь, в какие странные и необычные времена они живут.