Текст книги "Песни северного ветра"

Алая Роза и Белая Лилея

 
У Белой Лилеи и Алой Розы
Любимая мать умерла.
Отец на скверной женился особе:
Была она к сестрам зла.
 
 
У той злобной дамы два сына было —
Юнцы хороши собой.
Один из них с Алой Розой слюбился,
А с Белой Лилеей – второй.
 
 
Они запирались в большом покое
И пели во все голоса
Веселья такого давно не бывало
В обширных владеньях отца.
 
 
Но их услышала мачеха злая,
К покою девиц подойдя:
– Клянусь, что затею я вашу сломаю,
Умолкните вы у меня!
 
 
К себе вызывает старшего сына:
– О сын мой, ко мне подойди!
Боюсь, что время пришло, мой милый,
В море на службу идти.
 
 
– Коль, милая матушка, так вы боитесь,
Мой долг – приказ выполнять,
Но мне поклянитесь, что с Алою Розой
Не будете вы враждовать.
 
 
– Мой старший сын, язык придержи-ка,
Вражда, словно тень, уйдет;
Но Алую Розу любить запрещаю:
Сердце она разобьет.
 
 
Вот младшего сына она вызывает:
– О сын мой, ко мне подойди!
Боюсь, что время пришло, мой милый,
В море на службу идти.
 
 
– Коль, милая матушка, так вы боитесь,
Мой долг – приказ выполнять,
Но мне поклянитесь, что с Белой Лилеей
Не будете вы враждовать.
 
 
– Мой младший сын, язык придержи-ка,
Вражда, словно тень, уйдет;
Вторую сестру любить запрещаю:
Сердце она разобьет.
 
 
Алая Роза с Белой Лилеей
Любимым смотрят вслед;
Затихло пение в их покое —
Так их застал рассвет,
А злая мачеха снова у двери:
Знать хочет сестер секрет.
 
 
– Сестрица, – Лилея Белая молвит, —
Пора из Барнсдейла бежать.
Зачем оставаться нам в этом доме
И в горе дни коротать?
 
 
Выше колен зеленые платья
Подрезали сестры быстрей,
Кудри они золотые остригли
На дюйм повыше бровей,
И вот в часовню, где их крестили,
Сестры сбежали скорей.
 
 
Там сестры себе имена изменили,
Им вот что пришло на ум:
Одна сестра нынче милый Уильям,
Вторая – Роджер-Шептун.
 
 
Они поклялись, что в беде на помощь
Сестра к сестре придет,
Когда три раза подряд девицу
Охотничий рог призовет.
 
 
Служить королю пошел милый Уильям —
Любимого при дворе найти,
А Рождер-Шептун в лес зеленый подался
К Бурому Робину в стрелки.
 
 
Однажды стрелки метать камни стали —
Кто дальше и тяжелей,
А Рождеру стеречь приказали:
Ведь был он всех слабей.
 
 
Спиной прислонился Роджер к дубу,
Вздохнул – попал впросак;
Тут как тут молвит Бурый Робин:
– Женщина стонет так.
 
 
– Узнал ты меня по кудрям золотистым?
Или так алы мои уста?
Моих грудей молочно-белых
Не видел голыми ты никогда!
 
 
– Не по кудрям золотистым знаю,
И не по алым губам,
Не по обнаженным молочно-белым
Красивым твоим грудям:
Кто бы в жилище к тебе ни зашел бы —
Увидел бы женщину там.
 
 
– Так ты пробирался ко мне в жилище,
Тварь, лицемер, подлец!
В руке моей нож – готовься к смерти,
Тебя я зарежу, лжец!
 
 
А Бурый Робин сказал ей в ответ:
– Я в дом к тебе войду,
И ножик из твоей руки
Я быстро заберу.
 
 
В жилище дверь сломал Бурый Робин
Ночью, в десять часов, —
И к часу дня пополудни у девы
Под сердцем бьется сынок.
 
 
Дни пролетели, месяцы – следом,
Срок наступил рожать.
Не может роженица вынести боли,
Служанку хочет звать.
 
 
И тут как тут встрял Бурый Робин:
– Какая в ней нужда?
Сумею и без нее принять роды,
Разве не справлюсь я?
 
 
– Знай: так же, как меня мать рожала,
Так буду и я рожать.
Рыцарям здесь нечего делать,
Не им роды принимать!
 
 
Возьми рог охотничий скорее,
Три раза протруби:
Мой брат при дворе королевском служит,
Сюда его приведи.
 
 
– Ах, брат у тебя и его больше любишь?
Моя любовь не нужна?
В треклятый рог не протрублю я —
Труби в него сама!
 
 
Она к губам рог приложила,
Трижды в него трубит —
Услышал при дворе милый Уилли
На зов скорее мчит.
 
 
Вскочил во гневе Бурый Робин —
Яростный он и злой:
– В жилище к девице не войдешь ты:
Сперва сразись со мной!
 
 
Внутри они дрались на мечах,
До самого до темна,
Алую Розу легко Робин ранил —
На пол кровь потекла.
 
 
К стене спиной она прислонилась.
– Робин, услышь меня!
Хоть я сражаюсь тебя не хуже,
Не муж, а женщина я!
 
 
На футов семь отскочил Бурый Робин:
– О горе! Этот грех – мой:
В жизни бы женской крови не пролил!
Все только ради той,
Чье имя Белая Лилея,
Славная красотой!
 
 
Смеется вдруг Белая Лилея,
Радостна и весела:
– Год или больше живу с тобою,
А ты не узнал меня!
 
 
Не кончился месяц – слух повсюду
Крепкие корни пустил:
Бурому Робину в чаще зеленой
Сына стрелок родил.
 
 
Проник слух и во двор королевский,
Достиг ушей короля.
– Честью клянусь! – король воскликнул. —
Не верю в это я!
 
 
Весело Дерзкий Артур рассмеялся,
Так королю говорил:
– Кто-то нелепую шутку придумал
И по стране распустил.
 
 
– Коня мне седлайте! – король воскликнул. —
Стрелы и лук подать!
Я сам в зеленый лес отправлюсь
Воочую все увидать.
 
 
Дерзкий Артур королю отвечает:
– Тогда еду с вами я.
Пажа хочу, государь, разыскать я:
Сбежал он от меня!
 
 
В зеленом лесу они гнали оленей,
Весь день скакали вдвоем.
Увидели в чаще лесной под вечер
Бурого Робина дом.
 
 
Тут король что-то заметил и молвил:
– Артур, туда погляди!
Не твой ли юный паж отдыхает
Под деревом в тени?
 
 
Тогда Артур в охотничий рог
Пронзительно трубит.
Вскочил Милый Уильям и со всех ног
К хозяину бежит.
 
 
– Ты мяса не ел, Милый Уильям,
Иль денег не видал?
Иль словом тебя оскорбили,
Что ты от меня сбежал?
 
 
– Ко мне добры вы были, хозяин,
Отказа ни в чем не знал,
В веселый зеленый лес я подался
И брата повидал.
 
 
И тут король взялся за дело:
– Ответь, красавчик, нам
Кто дом построил под тем дубом,
Кто обитает там?
 
 
– Простите, – ответил Милый Уильям, —
Cказать я не могу.
Прошу вас к дому не подходите:
Накличите беду.
 
 
– Язык, красавчик-паж, придержи-ка!
Совет я не приму:
Войду я в дом и сам разузнаю,
Что там и к чему.
 
 
Они соскочили с коней белоснежных,
В дом входят, забыв про страх
И видят они, как у Белой Лилеи
Сын сладко спит на руках.
 
 
– Троном клянусь! – король восклицает. —
Молва изрядно врет:
Вместо разбойника в этом доме
Прекрасная дама живет!
 
 
И тут решила Алая Роза,
Колено преклонить:
– О государь благородный, позвольте
Вам все объяснить.
 
 
Отец наш – лорд из Барнсдейла богатый
Но матушка умерла.
Он злую женщину взял себе в жены —
Не знали мы добра.
 
 
Два сына у злой мачехи было —
Солнцу равны красой.
Сестра моя одного полюбила,
Сердце отдал мне второй.
 
 
И Дерзкий Артур так тогда молвил
(Он с королем рядом встал):
Жизнью клянусь, что в этом мальчишке
Я Алую Розу узнал!
 
 
С охоты вернулся и Бурый Робин,
Принес оленя в дом.
Но увидав короля, испугался
И к двери отпрянул он.
 
 
За руку король его взял и молвил:
– Не причиню зла тебе.
С зеленым лесом скорее прощайся:
Жить будешь при дворе.
 
 
Трепетно Белой Лилеи сына
Король на руки берет.
– Будет служить он стрелком мне верным,
Как только подрастет.
 
 
Два пояска золотых и два платья
Зеленых, как листва,
Король приказал для сестер доставить:
Пусть блещет дам краса.
 
 
В соборе пресвятой Марии
Две свадьбы кряду идут;
Молва за миг всю страну облетела,
Колокола поют.
 
 
Заговорила Алая Роза,
При всех смеется она:
– Если бы мачеха здесь оказалась,
Что бы запела тогда?
 

Большой селки c острова Cьюл Cкерри

 
Земная нянюшка дитя
Качает в люльке и поет:
– Кто твой отец, не знаю я
И не скажу, где он живет.
 
 
Вдруг у изножья странник встал,
И так младенцу говорит:
– Я твой отец, мое дитя,
Хотя земли дух мне претит.
 
 
Я человек лишь на земле,
А в море – верткий я тюлень.
Мой дом – утесы Сьюл Скерри,
Что на волну бросают тень.
 
 
– О нет! – воскликнула она. —
Сам селки предо мной предстал!
Покинул остров Сьюл Скерри,
И мне дитя свое отдал!
 
 
Он золота кошель достал,
Ей на колени положил,
Сказав: «Сынка мне отдавай,
Тебе за труд я заплатил.
 
 
Пригреет солнце Сьюл Скерри,
На камни теплый луч падет,
И буду я сынка учить
Играть в волнах и в глуби вод.
 
 
Ты выйдешь замуж за стрелка,
Стрелок умел – то знаю я.
Он первым выстрелом убьет
Малютку-сына и меня».
 

Уолтер Лесли

 
Был полдень понедельника, второго октября,
К красотке Уолтер Лесли приехал – и не зря.
К девице стул придвинул и тихо к ней подсел:
– Зимой поедешь в Конланд со мной делить постель?
 
 
Стакан он взял сразу ей выпить предложил,
Но вряд ли дева знала, что сделать он решил.
Украсть ее задумал, а не вина налить.
– Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить?
 
 
Стакан иль два испиты – печали не бывать.
Явился Джорди Лесли – в охапку деву хвать!
Связал ее он крепко, чтоб на коня взвалить.
– Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить?
 
 
Стоит мать на пороге – как солона слеза!
Не дочь, а пыль дороги увидели глаза.
Не дочь, а сабель отблеск увидела вдали.
– Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить?
 
 
Приехали в таверну – тут слуги подоспели:
Постель постлать невесте и жениху сумели.
С изюмом пудинг и пирог смогли гостям подать.
– Зимой поедешь в Конланд со мной в постели спать?
 
 
Все гости – сыты и пьяны – уходят после спать,
Оставив молодых в одной постели почивать.
Он деву до белья раздел и уложил в кровать:
– Зимой поедешь в Конланд со мной в постели спать?
 
 
Так утомился Уолтер, что сон его сковал.
А девушка решила: свободы миг настал!
С постели соскочила, оделась поскорей:
– Я не поеду в Конланд с тобой делить постель!
 
 
Без башмаков и без чулок, сквозь вереск и по мхам
Долин, низин и топей, она бежит к холмам.
Близка погоня, стали кричать и вслед палить:
– Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить?
 
 
Будь прокляты болота, где Дуффус-холл стоит:
В них вязнут наши кони, наш предводитель спит.
Уснул он сном глубоким – так крепок старый хмель!
Никто не едет с Лесли делить зимой постель!
 
 
– Мне лучше в Дуффус-холле хмель лэрдам продавать
Чтоб проклятого Лесли мне больше не видать!
Ни за какие деньги иль пива старый хмель
Я не поеду в Конланд зимой делить постель!
 
 
Мне прозябать на рынке у Дуффусов милей,
Не видеть лишь бы Лесли соломенных кудрей!
И даже если б Лесли хвостом их завязал
Я не поеду в Конланд, чтоб он со мною спал!
 
 
Девица хоть прекрасна и телом хороша,
Но не имеет Лесли в карманах ни шиша.
Ее мать так богата, но пташки след простыл!
Не едет дева в Конланд спать с тем, кто ей не мил!
 

Убитый рыцарь

 
Разум сердцу не указ,
Я безумству рад,
Брел я как-то целый день
И набрел на сад.
 
 
Шел и шел я, а любовь
Сердце в плен взяла:
У ограды дева спит —
Чудо как мила.
 
 
Целовал ее в уста,
Тормошил рукой:
– Пробудись, краса моя,
Спишь ведь день-деньской.
 
 
Сердце ужасом полно,
Ноет и щемит:
Сад у твоего отца —
Рыцарь там убит.
 
 
– Сокол у него каков?
Пес каких кровей?
Меч его в лежит в ножнах
Золота ценней?
 
 
– Сокол улетел давно,
Конь в узде стоит,
Обнаженный меч весь в крови,
Рыцарь мертв лежит.
 
 
– А в каких он был чулках?
В башмаках каких?
Плащ каков был? А камзол?
Разглядел ты их?
 
 
– Алый у него камзол,
Красный плащ в крови,
На шнуровке башмаки,
И черны чулки.
 
 
Локон злат расчесан был,
Лег он на чело.
– Расчесала я вчера, —
Горек девы вздох. —
 
 
Кто найдет перчатки мне,
Даст мне башмачки?
Милый мертв – и кто теперь
Скрасит дни мои?
 
 
– Я перчатки вам подам,
Дам и башмачки.
Милый ваш мертв – я теперь
Скрашу ваши дни.
 
 
– Я заботу не приму:
Вас не знаю я.
Милый мертв – пускай господь
Сбережет меня.
 
 
Рыцарь пальцы белы сжал,
Дева рвет власы;
Маску он с лица сорвал:
– Больше не скорби!
 
 
Я – твой, ну а ты – моя,
Мне верна в любви!
Вместе будешь жить со мной,
Зла не зная, ты.
 

Капитан Уорд и «Радуга»

 
Вставайте все матросы под барабанный бой:
Плывет корабль пиратский из дали голубой!
Сам Уорд корабль грозный свой на нас ведет в атаку,
Раз в тысячу лет знает мир подобного вояку.
 
 
К нам хочет он вести корабль и братию свою
Шестого января пират письмо шлет королю:
«Коль ваш король, пока пишу, меня и знать не знает,
Пусть злата тридцать сундуков мне в откуп отсылает».
 
 
– Ну нет! – король изрек. – Ему не сдамся ни за что!
Им всей Испании король обманут был легко,
Французов тоже он предал – как слову пса поверить,
Коль может дерзостный корсар так лгать и лицемерить?
 
 
И приказал тогда король корабль снаряжать,
Он имя «Радуга» носил – прекрасней не назвать.
Теперь плывет он по морю и на борту исправно
Несут морскую службу пятьсот матросов славных.
 
 
От «Радуги» бежали прочь голландцев корабли,
Испанский бриг, французский барк с ее пути ушли.
Вошел корабль в воды, где прячется пират.
– Где капитан ваш? – громко уж с «Радуги» кричат.
 
 
– Вот я! – Уорд в ответ. – Плыву к вам из дали морской.
Был королевским ваш корабль – теперь он будет мой!
– Король наш опечален, – так с «Радуги» в ответ, —
Нет хуже флибустьера на море за сто лет.
 
 
Торговых наших кораблей ты не щадишь, пират,
И потому вестям с морей король совсем не рад.
Отборных медных ядер град – их было пятьдесят —
Послала метко «Радуга» во вражеский фрегат.
 
 
Ни щепки не летит с бортов, и уцелел бушприт,
И ядрами стальными Уорд по «Радуге» палит.
– Огонь! Огонь! – кричит Уорд. – Гремит пускай пальба!
Кто первый сдастся – гнить на дне трусливого судьба!
 
 
Испанца с турком я топил, голландец гордый пал,
Но англичан не трогал я – такой зарок я дал.
И если б с вашим королем я повстречался в море,
То храбрый Эссекс был бы жив, а я не знал бы горя.
 
 
Вы Англии всей королю скажите за меня:
На суше повелитель – он, король на море – я!
Напрасной с «Радуги» была без удержу пальба,
И, расстреляв весь арсенал, обратно поплыла.
 
 
– О, государь, вернулись мы, не сделав ничего:
Корабль Уорда крепок, и нам не взять его.
– О боже! Трое верных слуг пропали у меня! —
Король вcкричал. – Кого из них не отдадут моря?
 
 
– Лорд Клиффорд, Камберленда граф, был верным вам слугой,
Как понимаете, вторым был славный лорд Маунтджой,
Был храбрый Эссекс третьим, от битв он не бежал,
И он из-за Уорда в морях навек пропал.
 

Святая обитель

 
У Анни покой был дорогой
Из камня и известняка.
Вилли приехал к милой своей,
Когда луна в небе взошла.
 
 
В покои Анни стучится он,
Зовет девицу, моля:
– Милая Анни, прошу, открой,
Впусти же к себе меня
 
 
– Нет, – милая Анни ему в ответ, —
Зачем мне впускать тебя?
– Отец дал клятву; хочешь узнать —
Придется впустить меня.
 
 
Отец мой клятву дал сгоряча
Что вместе нам не бывать
А мать другую клятву дала:
В невестках тебя не знать.
 
 
– Сказал бы ты, Вилли, это тогда
На первом свидании мне —
Ничто бы не пробудило в тот миг
Любви ответной к тебе.
 
 
Уйду монахиней я в монастырь, —
Молвила Анни в сердцах.
– Уйду монахом я в монастырь, —
Вильям ответил в слезах.
 
 
Милая Анни к отцу пошла,
К матушке – ни ногой:
Скажет отец, достойна ль она
В обители жить святой.
 
 
– Молю я тебя, дорогой отец,
Выполнить просьбу мою:
Хочу жить монахиней в монастыре
И там встретить смерть свою.
 
 
– Желанью твоему, дочь моя,
Преград не будет, о нет!
Живи монахиней в монастыре,
Умри там на склоне лет.
 
 
Едут и едут дочь и отец —
И вот монастырь предстал.
Привратницу увидали они —
Ее чепец златом сиял.
 
 
– Сестра привратница, мне ответ,
Скорее дайте, молю.
Хочу жить монахиней в монастыре
И здесь встретить смерть свою.
 
 
– Легко тебе ответ, дева, дам,
Получишь что хочешь ты.
Монахиней скромной здесь живи,
Здесь же ты и умри.
 
 
Прежде чем станешь монахиней ты,
Обет прими святой.
В уста мужчин не целовать
Под солнцем и луной.
 
 
Второй обет – это тяжкий труд,
Коль здесь ты будешь жить.
И худший – третий: в церковь тебе
Вовек уж не ходить.
 
 
– Прежде чем стану монахиней я,
Обет принимаю святой
В уста мужчин не целовать
Под солнцем и луной.
 
 
Второй – тяжкий труд – принимаю я:
Отныне здесь мне жить.
И третий – худший – приму: вовек
В церковь мне не ходить.
 
 
Милая Анни семь долгих лет
Монахиня в монастыре.
А милый Вильям чахнет с тоски,
Лежит на смертном одре.
 
 
Мой сын, утешит, может, тебя
Лорда иль герцога дочь?
Иль от смертельной болезни, сын,
Тебе уж не помочь?
 
 
– О мать, утешить не сможет меня
Лорда иль герцога дочь.
Лишь милая Анни из монастыря
Сумеет мне помочь.
 
 
В шелка милый Вильям был облачен,
В злато он был одет,
И точно сказать никто бы не смог —
Девица он или нет.
 
 
Едут и едут все мать и сын,
Пока монастырь не предстал.
Привратницу увидали они —
Ее чепец златом сиял.
 
 
– Сестра привратница, мне ответ,
Не дайте девице пропасть!
Хочу в обитель святую попасть,
Анни милую повидать.
 
 
– Легко тебе ответ, дева, дам,
Получишь что хочешь ты.
Войди под нашей обители свод
И милую Анни узри.
 
 
Дочь герцога или лорда она,
Но долго здесь живет.
Выходит Анни – и тут же лик
Любимого узнает.
 
 
Приблизился милый Вильям к ней
В уста хочет целовать,
Но тихо шепчет она ему:
– Обет я должна соблюдать.
 

Гил Брентон

 
Гил Брентон за морем в лесу
Сосватал девицу-красу,
Дают в приданое за ней
Сто сорок добрых кораблей.
Вот сорок – с пивом и вином,
Вторые – с хлебом и зерном,
С мускатным виноградом – третьи,
С мукой – еще по сорок в клетях,
По сорок – злато в дар везли,
Последние – в залог любви.
Вдовы сын, Вилли, стременной,
Вослед бежал за госпожой.
Хоть чуден свадебный убор,
Невесте слезы застят взор.
Наряд шитьем цветов цветет —
Ручьем невеста слезы льет.
– Откуда в туфельках вода?
Или от ветра шла слеза?
Иль грустно вам, что в этот раз
Напутствий матушка не даст?
А, может, не хотите плыть,
Гил Брентону невестой быть?
– Воды нет в туфельках моих,
И слез от ветра никаких,
Гил Брентону невестой рада
Я быть, да только вот досада:
Я плачу, вспомнив всякий раз,
Что мать напутствия не даст.
Красавчик-паж, в стране твоей
Обычаи, как и в моей?
– О нет, – он молвил. – Вам у нас
Придется туго всякий раз:
Девиц семь королевской крови
Король наш в жены брать изволил,
Но утром груди отрезал,
И прочь с бесчестьем изгонял.
Вы к нам прибудете, а мать
Прикажет стул златой подать
Девица вы иль нет – весь день
Сидеть на нем вам, словно пень.
Вы девственны – вам путь тогда
В постель к супругу, госпожа.
А коль уверенности мало,
Нанять служанку вам пристало.
Вот замок, наконец; и мать
Велит златой стул деве дать.
Девица или нет, она,
Весь день на нем сидеть должна.
Потом служанку, что ждала
В покоях, дева наняла:
– Пять сотен фунтов получи,
Но с королем ночь проведи.
Умолкнул колокольный звон,
Вечерней мессы спет псалом,
Гил Брентон с девой мир блюли,
Пока ко сну не отошли.
– О одеяла, вас молю,
Подушки, на которых сплю,
И простыни, поведать правду
Сейчас я снова повелю:
Чиста ли дева, что сегодня
Со мною встала к алтарю,
Чиста ли та, что мне дарила
Сегодня девственность свою?
– Пред алтарем с тобою встала
Та, что утратила свой дар,
В постели ты познал другую —
Благой невинности фиал!
Твою супругу мучат боли:
Родит она в своих покоях!
В зал муж разгневанный сбежал
И мать свою скорей позвал:
– Несчастней мужа – я им стал! —
Еще крещеный мир не знал!
Любил ее покорной девой,
А в жены взял брюхатой стервой!
– Мой сын, побудь с гостями здесь,
Уж я ее умерю спесь!
Сама в покой тот расписной
Пойду расправлюсь с девкой той.
Сурова королева-мать:
Идет к невестке дверь ломать.
Сильна старуха-королева:
С петель в один миг дверь слетела!
– От лэрда или мужика,
Иль конюха ты понесла?
– Ни конюх, ни мужик, ни лэрд!
Ко мне не прикасался смерд.
Пред вами на коленях я.
Молю, послушайте меня.
Нас было семеро сестер,
Краса чья затмевала взор.
Семь лет одно занятье знали:
Рубашки принцам вышивали.
В субботу, в полдень – так случилось —
Работа наша завершилась.
Метали сестры жеребья,
Кому гулять в лесу полдня.
Увы мне! Горькую судьбу
Мне, самой младшей, в том роду
Пришлось познать. Был жребий мой
Идти гулять совсем одной.
Нарвать тимьяна, розмарина,
Побеги терна и лещины,
И алых роз на пол постлать,
Чтоб милость матушки снискать.
Я ни цветка не сорвала —
Передо мной предстал тогда
Прекрасный рыцарь; спору нет
Он чисто был в тот день одет,
Не знали пыли башмаки,
И дороги его чулки.
Клянусь, он не простолюдин,
И явно королевский сын.
Неважно дева иль жена —
Весь день держал в лесу меня.
Неважно дева иль жена —
Он ночью отпустил меня.
Златой мне локон подарил
И сохранить его просил.
Агатовые бусы дал —
От бед спасут, так он сказал.
Злат перстень – дар еще один
Хранить должна я до седин.
И перочинный нож отдал,
Беречь его как жизнь сказал.
– Где ж эти редкие дары,
Что в чаще получила ты?
– Готова я их показать.
Служанка, мой ларец подать!
Грыз королеву смутный страх,
Но вот дары – в ее руках.
– Побудь здесь, доченька, пока.
Пойду собью я спесь с сынка.
В зал королева-мать сошла
И сына тут же позвала.
– Где перстень злат, что до седин
Беречь мог только ты, мой сын?
Где перочинный нож? Тебя
Его беречь велела я!
И где же локон золотой,
Который носишь ты с собой?
Агатовые бусы где,
Которые спасут в беде?
– Я все их девушке отдал,
В лесу ее я повстречал.
Отдал бы весь отцовский лен —
Увидеть бы ее взамен.
Коль пташкой завладеть сумею,
Всех замков я не пожалею!
– Мой сын, оставь свои сомненья:
Та девушка в твоих владеньях.
И замки отдавать не стоит:
Та пташечка в твоих покоях.
Семья весь месяц прождала —
Жена сыночка родила,
На чьей груди писал писец:
«Гил Брентон – славный мой отец».
 

Чайлд-Оулет

 
Леди Эрскин сидит в покоях,
По шелку шитьем занята,
Чайлд-Оулет с цепью златою
Ходит туда-сюда.
 
 
Однажды ему леди Эрскин
Велит – ох зла госпожа:
– Слишком богат лорд Рональд,
Ему ты наставь рога.
 
 
– О нет! – ответил Чайлд-Оулет. —
Ведь сын я его сестры!
И дядю не опозорю
По прихоти госпожи!
 
 
Леди из-под кровати
Нож перочинный берет,
За зелен корсаж втыкает —
Струйкою кровь течет.
 
 
В спальню лорд Рональд входит,
От боли стонет жена.
– На кремне чей крови брызги?
Иль ты была не одна?
 
 
– Чайлд-Оулет, твой племянник,
Скрылся из спальни моей;
Была бы тебе неверна я —
Сделал бы шлюхой своей!
 
 
Чайлд-Оулета сразу схватили —
В темницу его заточить.
Собрались все слуги лорда
Решить, как его казнить.
 
 
Одни предложили повесить,
Вторые – огню предать,
А третьи – на части мерзавца
Двумя лошадьми разорвать.
 
 
– В конюшнях стоят еще кони,
Резвы они и быстры.
Тогда четырех приведите,
Для сына вашей сестры.
 
 
За руки и за ноги
Его привязали к коням
И в Дарлингмур пустили
Размыкать по полям.
 
 
Нет вереска в Дарлигмуре,
Что кровью не окроплен,
На клочьях мха – клочья кожи
Того, кто был казнен.
 
 
Нет вереска в Дарлингмуре,
Нет камыша у болот,
Нет места, куда не попала
Чайлд-Оулета кровь и плоть.