Текст книги "Дом пятидесяти двух карт"

Дом пятидесяти двух карт
Мир Корпорации
Алексей Щуров

© Алексей Щуров, 2017

ISBN 978-5-4474-1879-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Некоторые dramatic personae

Малефисент, она же мегера с телеканала

Лауфейсон, он же Икол, когда-то работал на Корпорацию, но слишком многое себе позволял, потому был изгнан и заделался психологом

Клер, оперная певичка, свихнувшаяся на чистоте классики и постулате «не сметь спорить с великими», любит красные тона и ретро под 1920—30-е годы, актриссулька – посредственность, голос не представляет ничего особенного, внешность весьма экзотична, a la крысс

Олаф, либо конституция тела такова, либо сам себя запустил, но что сказать – боров и подкаблучник, во всем соглашающийся с Клер, правда, не прочь погулять на стороне

Мадам Дисгайз, вот уж точно чьего лица вы никогда не увидите; родная сестра Клер, затворница. Может носить прозвище Личинль или – на английский лад – Дисгайз

Кора Вальдорф, явно далека от вальфдорфской методики воспитания, тухлый представитель офисного планктона, ставит на первом месте карьеризм. Крайне эгоцентрична, хотя всем тычет в глаза собственным имиджем заботливой мамаши.

Жертва Моды, скорее всего существо относится к женскому полу, обожает новейшие шмотки, косметические процедуры, пластическую хирургию, и крепко сидит на ботоксе; кожа раскраснелась так, что похожа на вянущие лепестки розы; физиологические функции организма, вероятно, тоже поддерживаются искусственно

Детеныш, мог бы быть вполне миловидным созданием, сдувшись до обычных размеров. Однако, тварь очень огромная, хитрая, изворотливая. Именно о нем постоянно печется Жертва Моды.

Петер, шулер, картежник, жигало. Заинтересован исключительно в материальной выгоде.

Концепция, смертельно больная особа, фрик от науки, работающий исключительно на основе фрилансерства. Да, ее вечно кидают.

Фрекен Асмуссен, миловидная – и не более – барышня. Рецепционистка. Живая кукла, начиная от внешности и заканчивая характером.

ОСТАЛЬНЫЕ КАРТЫ ПОЯВЛЯЮТСЯ ПО МЕРЕ НАДОБНОСТИ. ПРИ ПЕРЕТАСОВКЕ ОТКРЫВАЮТСЯ ЛИШЬ НЕМНОГИЕ ИЗ ОБЩЕЙ КОЛОДЫ

Перетасовка

Парочка шла вниз по ступенькам, покрытым наледью. Так как перил не было, приходилось продвигаться очень осторожно, ставить на ступеньку сначала одну ногу, а потом – другую, и продолжать в таком же духе.

Было совсем темно, фонари не горели. Кризис, знаете ли, сказался на бюджете города, так что не до уличного освещения – хотя бы кое-как свести концы с концами.

За все время спуска не было произнесено ни слова. Только прерывистое дыхание нарушало мертвую тишину. Наконец, через каких-то пятнадцать минут цель была достигнута – площадка над набережной. На ней четыре дома со смежными стенами. В трех – магазины и только в одном вместо окон – кирпичная кладка.

Подошли к двери, над которой раскачивалась вывеска «Кукольный рай», и остановились в недоумении.

– Сеанс психотерапии в игрушечном магазине? Довольно странное место для такого занятия.

– Чего тут удивительного? Я читала о таком методе, когда проблемы решаются наглядно, с помощью шоу пальчиковых кукол или детских игрушек. Методика прогрессивная, я читала…

– Все-то ты только читаешь! Через каждое слово читала да читала, в голове есть что-нибудь твое собственное?

– Пока только каталоги – я сейчас ни о чем другом думать не могу.

– А надо бы. Сколько времени мы с тобой не трахались?

– Зачем так грубо? Нужно говорить любили…

– Я называю лопату лопатой.

– Хватит, может, лучше войдем?

Только лишь затем, чтобы посмотреть на твоего психа, о

котором ты уже второй день трындишь, как пустомеля.

– Это не псих, а психолог экстра-класса…

– Психолог, психиатр, психоаналитик, психический больной… По мне – один черт. Все – сдвинутые.

– Сам не понимаешь, что говоришь… то у тебя все психи, то у меня ничего нет в голове. Давай поспорим, что если я окажусь права, то ты в течение месяца не будешь мешать моей работе, а если – ты…

– Если прав окажусь я, ты бросишь чертову работу и станешь нормальной женой. Тебе все равное не заплатят.

– Слишком много требуешь. Ну ладно, я принимаю твое условие. Входим?

– Делать нечего, раз ты притащила меня сюда, входим.

Они подошли к двери и нажали одновременно кнопку звонка.

Раздался громкий треск, а потом щелкнула дверь. Теперь можно было войти.

***

Едва за вошедшими закрылась дверь, как ярко освещенный ультранавороченный торговый зал – такое у них создалось впечатление – погрузился в полутьму.

Что-то заскрипело, и девушка прижалась к своему парню.

– Снорри, мне здесь разонравилось. Давай уйдем отсюда.

– Сама меня сюда притащила, а как что-то пошло не по-твоему сразу в кусты? Мне это место начинает нравиться, пожалуй, стоит подождать…

Девушка ничего не успела ответить, как зазвенел колокольчик. Изданный им звук был похож не на мелодичный звон, а на грохот дребезжащей кастрюли.

В помещение вошли еще двое – мужчина и женщина средних лет. Одеты они были весьма престранно для нынешнего времени, как будто только что сошли со старых фотографий. Пожалуй, женщина была даже в чем-то обыденна. Красное драповое пальто, руки в обтягивающих кожаных перчатках сжимали черную сумочку-клатч, волосы были собраны под шапочкой с вуалью, закрывающей лицо. За ней простирался шлейф дорогих духов – сладковатый, и в то же время будоражащий обоняние. Лицо ее спутника представляло интерес для физиономиста – впалые глаза, необычное сочетание со слегка припухшим лицом, слегка выдающаяся вперед нижняя челюсть. Волосы были сзади схвачены в хвост, а на голове красовался черный бархатный цилиндр.

Не обращая внимания на посторонних, женщина спокойно расстегнула пальто, и красный драп оказался в руках ее спутника, которой уже успел снять свой плащ. Она подозрительно осмотрела комнату, и через пару минут задала вопрос:

– Сеанс терапии здесь? Что-то не похоже на приемную психолога.

– Адрес тот, что в визитке, – ответил ее спутник.

– Бумага все стерпит, – ответила дамочка, поморщив нос. – Не удивлюсь, если здесь нам будут втюхивать невесть что за бешеные деньги. Эй, вы двое, что вы тут забыли?

В вопросе прозвучало высокомерие, смешанное с недовольством.

– Вообще-то мы тоже на терапию, и, насколько нам известно, она групповая, – ответила девушка, не обращая внимания на тон вошедшей.

Та предпочла промолчать и принялась еще дотошнее осматривать прихожую.

– Нет, вы только подумайте, здесь же не живут. Я же не слепая: это какой-то магазин, —продолжила негодовать дамочка через некоторое время. – Грязные полки с этими куклами. Что может быть отвратительнее!

– Я не вижу кукол, дорогая Клер. Если они тебя так обеспокоили, мы уйдем, – мягко предложил ей сопровождающий.

– Вот еще! – крикнула Клер, роняя на пол клатч. – Олаф, подними!

Не успел клатч оказаться в руках хозяйки, как она стала вытирать с него пыль кружевным платочком, который она предварительно достала из кармана кофточки.

– В гроб меня загнать все хотите. Я же не слепая. И полки, и куклы – уродливые, – твердила она, ни на кого не обращая внимания.

Пара, пришедшая раньше, только недоуменно переглянулась.

Дверь распахнулась, и, неся с собой сырость и холод, в торговый зал вошла еще одна пара.

– Если бы не визитка и назначенное время, можно было бы и не приходить, это точно здесь? Ты хоть сегодня пропустила одну из своих ненормальных тренировок, как ты ею пожертвовала? – смеясь спросил мужчина средних лет, похожий на байкера в своей кожаной одежде, свою партнершу, не выделяющуюся ничем примечательны, разве что осанкой – рудимента военной выправки. – Что ж, поразвлечься можно, ты ведь ничего так и не заплатила?

– Заплачу сегодня, если увижу толк, – проворчала тетка сквозь зубы. – Если ничего не начнет меняться прямо сейчас, можешь катиться к своим спонсоршам.

– Эй, полегче на поворотах! Не зачем так орать!!!! – прервала ее краснопальточная, чей голос раскатился по пустому помещению убойной звуковой волной. – Вы здесь не одни.

Глаза всех присутствующих уставились прямо на нее.

– Чего это вы все? – выпучила в ответ гляделки краснопальточная. – Я только решила узнать, который час. Уже восемь?

– Без десяти, – ответила девушка, посмотрев на панель iPod, который она достала из наплечной холщевой сумки. – Я читала, что этот психолог начинает сеансы только тогда, когда собираются все, кому назначено.

– Вот как, а если нет? – усомнился байкер. – Все отменяется или ждем, пока все не придут?

– Твоя недисциплинированность меня раздражает, – зашипела ему на ухо спутница. – После сеанса, Петер, выбирай: либо разбегаемся, либо будешь делать по-моему.

В ответ последовал удар наотмашь. Впрочем, остальным разве не было все равно?

– Помешалась от ревности, – процедил байкер сквозь зубы.

Но и его голос прозвучал в этом помещении на полную мощность, заглушив дребезжание звонка: дверь снова открыли.

На пороге появилась тетка, волокущая упирающегося и орущего ребенка. Оказавшись внутри, отпрыск зашелся от истерики таким криком, что присутствующим пришлось зажать уши, а заботливой мамочке вытащить из сумки соску-кляп и заткнуть рот неугомонному чаду.

– Вот так-то лучше, – улыбнулась она и помахала всем рукой. – Всем приветики.

Но тут же оказалась отброшенной в сторону теткой в очках и с растрепанной прической, которая ворвалась в дом, словно фурия.

– Я не опоздала? – задыхаясь спросила она. – Сеанс не начался?

И нечаянно размахнувшись пакетом из супермаркета, разбила что-то стеклянное.

– Ой, дико извиняюсь, это у меня стресс! – глупо улыбнулась тетка. – Меня сегодня уволили, а до меня дошло только что. А что это все к врачу, тут очередь? Вроде бы по записи мне на восемь. Но я лучше поеду отдыхать.

Она повернулась к двери, ухватилась за дверную ручку и дико завопила:

– У меня клаустрофобия! Откройте! Замок заело!

Все уставились на нее, как на ненормальную. Уразумев, что эффект – нулевой, тетка медленно поплелась прочь от двери, и расстроенно заявила:

– А замок-таки заело.

– Не без чужой помощи, – раздался хриплый голос из тени. – Нужно было так сильно не хлопать дверью и не размахивать пакетами как полоумная.

Гудеж, состоящий из взаимных обвинений, умер.

Все устремили взгляды в темноту, откуда исходил голос – знакомый и в то же время казавшийся резким из-за интонаций и слов.

– Ну, что застряли, как растерянные вороны? – прошамкал пропитый голос. – Восемь? Топайте ко мне наверх.

– Наверное, методика шоковой терапии, – прошептала очкоглазая, но никто на нее не обратил внимания.

Спотыкаясь об крутые ступеньки и стараясь не проронить ни звука, – тишина была такая, что даже самый слабый шорох казался раскатом грома, – толпа поднялась на второй этаж, полностью утонувший во тьме.

Только из одной полуоткрытой двери пробивалось неровное свечение – как от свечей или от старой масляной лампы под стеклянным колпаком.

По-видимому, нужно было идти в ту комнату.

Крадучись по одному, озираясь по сторонам, клиенты входили в комнату, где не было ничего, кроме обшарпанных стен, покрытых трещинами, и полуразрушенного паркетного пола. С потолка свисали провода. Посреди комнаты, в дыре между деревянными панелями горела ржавая керосиновая лампа. Другого освещения не было.

Собравшиеся, столпились стадом возле лампы, недоуменно глядя друг на друга: уж очень все это мало походило на классические сеансы групповой терапии.

– Ну, и как все это называется? – наконец, задал вопрос Олаф, почесав кончик своего приплюснутого носа. – Где этот терапевт и его сеанс?

– Наверное, это какая-то новая неизвестная методика, – предположила очкастая.

– Тебя забыли спросить. И дураку понятно, что здесь делать нечего, – проворчала тетка с ребенком. – Как хотите, а я ухожу: у бебика дополнительные по балету.

Она поволокла детеныша к выходу, но не успела она подойти ближе, как споткнулась об дыру в паркете и растянулась на полу, чуть не задавив детеныша.

– Т-там тень, – пробормотала она – Тень приближается.

– Глупой тетке много чего покажется, но она права – нужно уходить, никакого толку – только деньги выбросили, – мрачно произнес спутник очкастой. – Видишь, Гудрун, ты проиграла спор.

В ответ из темного дверного проема полетела пустая бутылка из-под мартини, едва не задев лампу, и грохнулась об пол возле окна.

Все вздрогнули, когда из темноты раздался тот же голос.

– Ну, сошлись? Теперь все сели вокруг лампы. Живо! Сейчас начнем.

Повинуясь команде, пациенты медленно расселись вокруг лампы, чей неверный огонек то ярко вспыхивал, то угасал, грозя оставить их всех в полной темноте. Видимо, в стеклянном колпаке была трещина, через которую проникал воздух.

– Кто здесь у нас? – теперь уже заплетающимся голосом произнес вошедший. – Стайка перепуганных закомплексованных уродов?

В отсветах лампы вид у Лауфейсона был не ахти, но среди аудитории оказались слабонервные.

– У него нет ногтей! – крикнула бывшая представительница офисного планктона.

– Не у тебя ли одолжить, красавица? – неожиданно Лауфейсон подскочил к офисной тетке и сорвал с мизинца накладной ноготь. Та вскрикнула, но больше ничего не произошло. – Нет, такой не годится. Пластмасса, – разочаровано протянул психолог. – Явно ты не азартный человек, чего не скажешь о той дамочке, которая не принесла деньги и за прием в офисе, и за текущий сеанс.

И он ткнул пальцем в коротко стриженую тетку, сидящую на полу так, будто она проглотила аршин. – А то жаловаться, что сожитель не такой – все вы мастерицы. Ну-ка, назовись, боевая дамочка!

Тетка с военной выправкой подвинулась ближе к лампе. Ее нос выбивался из-под прядей.

– Если это и есть сеанс групповой терапии, то я назовусь только из уважения к присутствующим. Герд Биркана.

– А, так нас зовут Герд! – воскликнул Лауфейсон и тут же оказался рядом с ней. – Какой черт вас сюда принес, Герд? Рассказывайте.

Лауфейсон схватил лампу и поднес поближе к лицу Герд. Точки-глаза, квадратное лицо и нос картошкой.

– С этим, – она указала на байкера, – я живу. Он мне изменяет и тратит мои заработанные деньги. И твердит в последнее время, что я не удовлетворяю его как женщина.

– Еще бы! – последовал ответ. – У меня имя тоже есть. Можно просто Хендриксон. Так вот с Герд стало в последнее время невозможно: работает как же… Целыми днями и ночами, когда бывает дома командует как в своей армии, ну а я этого не люблю.

– С вас – двойной тариф, – ухмыльнулся Лауфейсон. – За сеанс и за прием фру Герд в офисе. Следующие – вы двое, – и он переместился к очкастой. Свет лампы высветил его лицо – небритое, бледное, с впалыми остекленевшими синими глазами.

Начала очкастая. Поправила очки в элегантной металлической оправе.

– Я изучаю современные методики, неважно какие. В последнее время работа у меня отнимает кучу времени, так – все. Чуть не забыла, меня зовут… сейчас вспомню. Кажется, концепция претуберантного анализа. Простите, я что-то не то сказала, но сейчас точного имени не могу назвать. Как вспомню, сразу скажу.

Поправила сползший вязаный шарф.

Лауфейсон поднес лампу поближе к ее лицу. Тугие кроткие косицы с резинками, цвет глаз искажен розовыми стеклами очков, небольшой рот и круглое лицо – ничего примечательного.

– И это все?

Концепция кивнула в ответ.

– А имя своего парня помнишь? – ядовито спросила краснопальточная.

– Нет, точно не скажу.

– Вопросы здесь задаю я, – произнес Лауфейсон. – Что может сказать твой приятель, или он такой же ботан?

– Ну почему, сразу ботан? Такие, как Гудрун, мало что могут организовать сами, а у меня свое небольшое дело – мясная лавка Снорри Густафсона, если слыхали о такой, – встрял в разговор толстяк с бритой головой.

– Теперь – очередь последней пары и перехожу к индивидуалкам, – Лауфейсон не соизволил даже высветить лицо собеседника. – Мужик в цилиндре и старомодная тетка, пропахшая нафталином, – следующие. В свое оправдание есть что сказать?

– Что за оскорбительные намеки? – возмутилась краснопальточная. – Да ты знаешь, с кем разговариваешь?

– Знать не знаю и знать не хочу, – прошептал ей на ухо Лауфейсон. – Другим расскажи, а пока – шапку долой!

С этими словами он дернул за вуаль и шапочка слетела с головы тетки вместе с париком.

– Да я, да я, да я в суд подам! – взвизгнула дамочка, которая оказалась абсолютно лысой. – Я вам такую рекламу сделаю, я прима…

– С тобой все ясно, – прервал ее Лауфейсон. – Цилиндру есть что сказать?

– Во-первых, у моей жены есть имя – Клер, во-вторых, я Олаф…

– Мымра с манией величия и подкаблучник! Все ясно, – констатировал Лауфейсон. – Следующая – ты, с ненужным отростком-спиногрызом. Да, и рот ему открой, пусть говорит.

Свет лампы упал на лицо мамаши с детенышем. Тетка была ничем не примечательна – обыкновенная физиономия с выщипанными бровями, которых даже не было видно, в глазах – зрачки неестественного цвета из-за контактных линз-хамелеонов, нос с горбинкой… рукой в сетчатой перчатке она выдернула изо рта детеныша кляп. Тот сразу зашелся плачем.

– С этой тоже все ясно – вынес приговор Лауфейсон. – Ладно, за тебя скажу. Ты, хотела чего-то добиться, но не добилась, а теперь вымещаешь свои комплексы лузера на спиногрызе, Анетта Брюгинсвальд. Что не вышло блистать на сцене? Заела обыденность?

Та посмотрела на психолога.

– Да у вас никакого понятия об этике, – выдавила она.

– Что-что? – переспросил Лауфейсон. – Кекике? А может, этикетке? Забудьте все этот маразм, который зовется этикой. Его не существует, особенно для тех, кто хочет добиться чего-нибудь в этой паскудной жизни. Ясно? На последнюю дуру я даже внимания обращать не буду. Вы все ее уже видели. Истеричка надолго не задержится.

– Как это? – пронзительно завизжала бывшая канцелярская амеба. – Вы такой же, как и мой директор, и такой же, как моя директриса, и…

– Заткнись, кучерявая, а то парик подпалю! – оскалился Лауфейсон. – Вы, придурки, фрики, маргиналы и прочие моральные уроды, явились сюда, чтобы я вас лечил? Ну так слушайте внимательно: ни черта я делать не буду, потому что кто-то из вас подбросил мне в офис и в квартиру вот это.

Лауфейсон поставил лампу на место и швырнул карты так, чтобы их было видно.

– Ну, объясняйте, мои закомплексованные, что все это значит? Может, с тебя начнем? – и он указал на Концепцию. – Ты же у нас такая умная, что даже своего имени не помнишь.

Концепция взяла одну карту и поднесла ближе к глазам.

– Я не вижу ничего такого, что могло бы вписаться в то, что я знаю. Обычный кусок бумаги с рисунками – разочарованно произнесла она после того, как прошло минут пять напряженного молчания.

– И много тебе твои знания дали? – встряла в разговор Герд. – Это, знаешь ли, карты и в них играют.

– Гадать не пробовали? – с подковыркой спросил Олаф.

– В гадания я не верю. Это способ обманывать других, но еще больше – самообман, – отрезала краснопальточная Клер.

– Карты подбросил кто-то из вас. Я знаю, – холодно повторил Лауфейсон.

– Ой, у меня на старой работе был случай, – затараторила офисная крыса. – Прихожу, открываю ящик, а там – карта. Ромбик такой красненький. Я спрашиваю всех: кто подложил? И никто ничего не знает. Хлопнула я дверью сегодня, значит, подбросили мне эту штуку дня два назад.

– Не знать, что красный ромбик – это бубновый туз, самая сильная карта в своей масти? – удивился Олаф. – Впрочем, мне по почте пришел пиковый валет.

– Как и тебе тоже? – не сдержалась Клер. – Хотя я получила другую карту.

Прикрепили к зеркалу в опере. Червонная дама. Интересно, присутствующие здесь, что-то подобное получали?

Все недоуменно переглянулись.

– Мы ничего не получали, – ответила мамаша, закутывая детеныша в огромный конверт. – и оставьте на с в покое. Лично мы, – ее фраза не могла не вызвать у присутствующих сарказма, – уходим.

Она встала и, уволакивая свое сокровище, спеленатое, словно куколка гусеницы, покинула обшарпанную комнату.

– Так-так, одну карту выбили, – сардонически произнес Лауфейсон. – А теперь еще раз спрашиваю, кто еще получил такой сюрприз?

– Два валета что-то означают? – спросила Концепция. – Сегодня подкинули на коврик у входа.

– Совсем ничего, игра в карты началась, и не факт, что вы все будете той масти, какую каждому подбросили, – ответил Лауфейсон, от которого несло перегаром. – А теперь все вон! Сеанс ку-ку!

***

Толпа поспешила покинуть ненормального психолога и выйти на свежий воздух. У всех был неприятный осадок, но обсудить сеанс хотелось всем. Никто, правда, не хотел нарушать молчание. Наконец, бросила реплику военная в отставке.

– Все-таки я правильно сделала, не заплатив ни за консультацию, ни за сеанс. Сплошное шарлатанство, замешанное на рекламе. Слышишь, дорогой, – это уже касалось ее спутника, – все-таки ты был прав. Этот салон психологической помощи – очередное выманивание денег.

– Странно, – на этот раз спокойно произнесла краснопальточная, поправляя шапочку с прикрепленным париком, – что сегодня был такой негатив. Нужно будет сменить психолога, а то у Лауфейсона в последнее время снесло башню.

– Ты совершено права, дорогая, – поддержал жену цилиндр. – И, как вас там, Герд? – он обратился к бывшей военной. – Вы – тоже. Но карты действительно были, и посылал их не наш терапевт. Такое ощущение, он их тоже получил от кого-то. Только я не понимаю, что общего между нами? Мы же раньше ни с кем не встречались.

– Я всех вижу впервые, – заметил Олаф. – предлагаю забыть все это и разойтись. Единственное разумное решение на этот вечер.

– Разумнее всего так и поступить, но вряд ли это у вас получится, – проскрипел голос – тихий, но в то же время властный. – Карты разосланы, приглашения получены, а кукольник дергает своих детишек за жалкие нитки!

Со стороны ступеней ковыляла, опираясь на клюку, отвратительного вида горбатая старуха. Клюка была старинной – с резьбой, изогнутой, словно змея. Руки были в облегающих перчатках из дорогой кожи, но поверх указательного пальца – кольцо из желтого металла с большим овальным камнем. Да и одета старуха была престранно. Длинное черное платье-колокол, с волочащими по грязной площадке шлейфом, рукава – тоже длинные, чуть ли не до земли с лиловой каймой, по виду напоминавшие крылья летучей мыши… И злобное серое лицо с желтыми от контактных линз глазами. Хотя камни покрылись наледью, старуха, вопреки хромоте, передвигалась довольно быстро. Миг – и она уже стояла возле толпы, пристально разглядывая каждого в отдельности.

– Посмотрим, посмотрим, кто тут у нас, – наконец, произнесла она. – Кое-кто сбежал, кое-кто не пришел, думая, что последние события их не касаются, но это далеко не так. Интересно, что вас привело в проклятый дом, который не так давно назывался раем?

Все инстинктивно попятились назад к двери. А старуха спокойно стояла на месте и ухмылялась.

– Знаете, что я вам скажу, не надо было вам сюда приходить. И вести дела с Лауфейсоном тоже. Вряд ли вы слышали о Корпорации, к которой Лауфейсон когда-то принадлежал и откуда был изгнан с волчьим билетом. После этого он стал совершено неадекватным.

– Нам что от этого? – спросил Олаф, но тут же пожалел об этом: старуха подошла прямо не нему и схватила за руку.

– Ты скоро все узнаешь сам, но отдал бы очень дорого, чтобы ничего не знать об Игре, – оскалила она свои желтые зубы источенные кариесом.

– Здесь слишком много сумасшедших, – выдала офисная крыса. – Пора расходиться.

– Еще как пора, – процедила старуха сквозь зубы. – Ну, до свиданьица, может, кого-то из вас еще увижу.

Пока она говорила, от реки поднялся нарастающий ветер. Он дул ей в спину и казалось, будто из спины старухи поплыли пряди черного тумана, а обручи юбки подались в сторону. Наконец, ветер превратился в шквал, избравший своей целью старый город. Странно и неприятно было смотреть, как старуха легко взмывала по лестнице, убегающей на Королевский холм и скрылась во мраке.

– Сплошное инферно, – произнесла, наконец, Герд, немного придя в себя. – Но если подумать, я костюм где-то видела. Не вспомню только где. А Лауфейсон ловко придумал. Сперва, разозлил, а потом появилась эта актриса на подработке – прямо мороз по коже. Думаю, нужно обменяться контактами, что скажете?

Предложение Герд осталось без ответа.

Зато раздался звук – мерзкий, как будто по стеклу проводили железом.

Он повторился три раза, и с каждым разом он нарастал.

Когда же он стал совсем невыносимым, распахнулась дверь соседнего дома с «Кукольным раем» и оттуда выкатилось что-то круглое.

Оказавшись в свете единственного вспыхнувшего фонаря, предмет уставился на толпу двумя игральными картами вместо глаз.

Ужас и отвращение при виде предмета были настолько очевидны, что клиентами Лауфейсона овладела паника.

Это была искусственная детская голова того самого детеныша, которого притащила на сеанс помешанная на любви мамаша.

Голова раскрыла рот и вытолкнула шевелящимся языком еще одну игральную карту – бубновую двойку.

Затем голова пыталась закрыть рот, но видимо, что-то заело.

Концепция боязливо подошла поближе и взяла голову в руки.

– Чего мы испугались? – спросила она, а потом воскликнула: – Это же кукла!

– Живая голова превратилась в кукольную? – не понимая, спросила краснопальточная.

– Вроде нет, она металлическая, только очень ржавая, пояснила Концепция, выковыривая из глаз окровавленные карты. – Хотя карты мокрые.

– Выброси их – и дело с концом, – скомандовала краснопальточная.

– Мы с мужем уходим, – заявила Концепция, пряча карты в сумку, здесь делать больше нечего. Всем спасибо за необычный вечер.

Похоже, с ней были согласны все. Только никому не хотелось идти в старый город следом за старухой. Поэтому, толпа направилась в сторону лестницы на набережную, откуда планировалось разбежаться по местам ночевок…