Текст книги "Древняя кровь"

– Ну, кто сегодня первым петь будет? – Со стены снята гитара, голоса затихают. Почему-то каждый раз все стесняются, не хотят привлекать внима… Нет, один все-таки хочет – ну куда мы без него?! Ленька потянулся к инструменту…

– Не давайте ему, он опять про своего маньяка петь будет! – чей-то возмущенный голос, как бы не со спинки дивана. Поздно! Жилистая рука уже дотянулась до грифа, по лицу поползла довольная ухмылка. Любит он доводить чувствительную публику своими песнями. Особенно с морем кровышши и кучей костей, а также иными анатомическими подробностями. И лицо при этом такое доброе, радостное…

Кое-кто демонстративно зажал уши ладонями – не поможет, только ухмыляться сейчас будет шире. И всё равно споет.

И спел ведь. Послушать его (а еще лучше – посмотреть на хищный взгляд во время исполнения), так можно решить, что девиц своих он потрошит – медленно и живьем. Или так же медленно и живьем поджаривает и съедает. А потом плачет от голода и отлавливает новых. Маньяк. Садист. Пропел свое и хищно любуется произведенным эффектом.

– А сейчас я… – Гитару всё-таки отобрали. На диване запели про звон клинков, дороги, серые плащи и еще про что-то подобное. Неплохо запели, надо отдать должное. Одна из новеньких, длинная и худая, как сосновый ствол. Голос бархатный, но песня какая-то мрачная. «Короче, все умерли», как говорит в таких случаях Мишка. И глаза при этом… словно ее в это время Леня пытает всеми ранее пропетыми способами. На кого-то она похожа. Вспомнить еще бы, на кого?

Нет, не припоминается. Наверное, что-то неуловимое, как бывает у дальних родственников. Рядом поставь – все заметят, а вот так сразу… Но Древняя Кровь в ней точно есть. Даже по двум линиям. Европа, северо-запад – «Высокий Народ», и наша родимая, лесная среднерусская, вон какой «хвост» пепельно-русый. Верхним зрением… Нет у него теперь верхнего зрения. Да и вообще, теперь Олег сам будет высматривать «своих». Со временем, может, и на нее внимание обратят. Сделают из менестрельши знахарку, раненых лечить…

Ленька перебил, дотянулся через стул, не дал дослушать:

– Ты чего сегодня один?

– А с кем мне теперь быть?

– Поня-а-атно… С чего это у вас?

– Слушай, давай не будем об этом. Так получилось. Не сошлись характерами. Лучше сейчас, чем через десять лет.

– Это точно. Не расстраивайся, бывает. Какие наши годы! Только глупостей не наделай.

– Я что, похож на молодого и глупого?..

– Ну, на молодого уже не очень, а вот… Ладно, ладно, шучу!

– Шуточки у тебя, отец-пустынник… Обратно туда тебя с таким юмором! – Почему Леню прозвали Пустынником, не знал никто. Вполне возможно, что он и сам забыл. По крайней мере, на все расспросы каждый раз отвечал новой версией. Но отзывался на прозвище чуть ли не быстрее, чем на имя. Даже на концертах и местном телевидении выступал без фамилии.

Гитара тем временем переместилась куда-то ближе к середине длинного ряда стульев.

– …Это песня не моя, а Юрия Шевчука, называется она «Мертвый город на Рождество»…

По всему телу Александра пробежали ледяные муравьи – от ног к затылку. Слышал он уже эту песню – не всю и краем уха.

Некогда было вслушиваться, а жаль. Или к счастью. Парнишка, взявший гитару, явно хотел связать рыцарские битвы с современной войной, горевшей и корчившейся у подножия Кавказских гор… Ты воевал, парень? Или просто переживаешь за ребят? Всё равно спасибо. Это о другом городе, о случившемся гораздо позже, но и про нас тоже…

* * *

«Не пройти мне ответом там, где пулей вопрос…»

* * *

…– Уйди, салага! Сиди, не высовывайся…. твою пере…!!! Без вас тут!.. – «Дед», двадцати лет от роду, не договаривает, коротко и неприцельно строчит по нависшей над казармами «многоэтажке». Грохот, еле слышный звон катящихся гильз. Красные искры трассера – рикошет, в бетон ударило. – Кому сказал, пошел на…!!!

– Меня взводный послал! – Тут же доходит двусмысленность ответа. «Дед» не обращает внимания, следит за темными окнами. Ночь не кончается – сумасшедшая ночь, начавшаяся трое суток назад.

Никто не отделял опытных от новичков, никто не уводил «салаг» в безопасное место. Не стало их, безопасных мест, когда толпа перекрыла грузовиками, тракторами и собой все выходы из части и потребовала сложить оружие. Сегодня, в полночь, начался прорыв навстречу подходившим из Союза войскам. Танкисты застряли на баррикадах где-то в городе, километрах в трех – временами доносился сердитый рев моторов и перестук пулеметов. А по воротам, по казармам, по санчасти с окрестных домов стреляли, стреляли, стреляли…

– …тебя с твоим взводным! Сиди за углом, «рожки» набивай! – Снова очередь. Еле слышный хлопок над головами. – Ага, падла, вот ты где!

Автомат в руках «деда» дергается, втыкает быстрые алые иглы в блестящий квадрат. Тот на глазах темнеет, роняет осколки зарева вдоль стены – не сразу понял, что это падает разбитое стекло. Правее блеснуло – почему-то белесо-голубым или так кажется? Автомат замолчал, «дед» пошатнулся, прислонился к стене. Тихо захрипел, выдавил из себя: «Попали», – и сполз вниз.

Александр вскинул свой «акаэс», одной отчаянной очередью выпустил магазин по окну справа. Лихорадочно рванул из рамки приклада индпакет:

– Ребята-а! Митяя ранило-о!

* * *

«…С Рождеством вас, железо! В подвале темно. Сколько душ погубило напротив окно?..»

* * *

…Четверо, пригибаясь, тащили носилки с пятым. Приостановились. Впереди, за углом казармы – пустое пространство, дальше – заборчик и сквер перед санчастью.

– Прикройте! Ну, раз, два… пошли! Эх, мать…!!!

Казарма словно взорвалась. Дом напротив осветило дрожащее розовым. Огненные, грохочущие пальцы трасс вслепую шарили по крыше и окнам, надеясь дотянуться до тех, кто сейчас смотрел на пятерых. Не успели. Не нашли. Три горячие струи брызнули с третьего этажа. Две красные – в казарму, заставляя автоматчиков отшатнуться, спрятаться за каменные стены. Одна белая ширкнула по асфальту, ударила в бегущих…

– А-а-а, су-у-уки-и-и!!! А-а-а-а!!! – Неизвестно, кто закричал – один из упавших или тот, кто кинулся к ним от казармы. Хлопок. Знакомый звук. Так стреляют «мелкашки», спортивные малокалиберные винтовки. Бежавший споткнулся и покатился по асфальту. Снова застрекотали «Калашниковы», третий этаж огрызался коротко и зло. От санчасти отделилась фигура в белом халате. Хлопок. Темное пятно на белом, шевелящемся на земле. Корчащиеся, стонущие тени рядом. Кто-то ползет к скверу, пытается спрятаться за дерево. Перестрелка. Хриплый голос:

– Пачка, Пачка! Я Куст! К «крестикам» не посылай! Не посылай к «крестам»! Там «точка» и «солист», повторяю, «точка» и «солист»! У меня «трехсотые», шестеро! Шесть «трехсотых»! Подавить не могу, дай «коробку»! «Коробку» дай, надо «трехсотых» вытащить! «Шилку» дай, бэтр не возьмет!

Треск стрельбы перекатывается над казармами. Воинская часть Советской армии отбивается от представителей одного из советских народов. Гордый народ. Обиделся на то, что ему не дали суверенно вырезать представителей другого народа. Тоже советского. Братского. В клубе части, в казармах, в столовой – две тысячи сбежавших сюда из города, от погромов. Может быть, и больше – никто не считал. Не до того.

Приближается, нарастает лязг. «Коробочка»? Не та. По дороге между казармами и забором, над которым высится дом с «точкой», промелькнули три БМП, скрежетнули траками, доворачивая. На башне последней вспыхнула красная искорка. Кто-то не вытерпел, попробовал пулей броню. Ну-ну.

Наконец из-за поворота вывернулась «Шилка». Угловатый брусок корпуса, плоская широкая башня и четыре стволика. По сравнению с танковыми «бревнами» они кажутся смешными, несерьезными. Пока молчат. Командир знал, что делал, когда просил именно эту зенитку.

– Кто тут рядом?! Шатунов, Кулиев, Сидорин! Пока она работать будет, тащите раненых, вам оттуда еще помогут! Остальные – прикрываем!

Башня заворочалась, задрала стволы вверх, словно обнюхала дом. Из казармы полетели трассера, указывая на третий этаж. Похоже, в доме засел кто-то очень глупый или храбрый: длинная пулеметная очередь простучала по броне, запрыгали искры. Надеется ослепить наводчика? Поздно. Ночь вспорол чудовищный рев. Так мог бы реветь тигр, будь он размером с «Шилку». Четыре слепящих потока хлынули в окна, разгрызли стены и перекрытия, выбросили искристые хвосты из-за дома…

– Засмотрелся!!! Работай, чмота! – Пинок под нижние пластины бронежилета вернул Александра в провонявшую порохом ночь. Побежал. Подхватил кого-то под мышки, поволок по земле…

«А наутро выпал снег после долгого огня…»

Не было у них тогда снега. Было серое небо. Пыльно-зеленые низкие оливы, растущие вдоль улиц. Эхо очередей – в городе продолжали постреливать снайперы, подошедшие войска в ответ били по чердакам. В «мертвой зоне» под забором сидели и лежали на высохшей траве солдаты-резервисты, неделю назад срочно призванные и брошенные сюда, на подмогу. Если бы не эти небритые, падающие с ног от усталости мужики… Оружия достаточно. Держать его было некому. В части оставалось не больше пятисот человек, треть – такие же, как Александр, «салажата». Половина – местные жители, которых не рискнули послать в «горячие точки» этой республики. Никто не мог предположить, что бои будут идти в ее столице.

Мирное время. Большой советский город. Перестройка, демократия, гласность. Стучат молотки – готовится к отправке «груз двести»… Сегодня Александр мог бы лечь в такой же ящик. Кто из погибших – вместо него? Тот, который не добежал до санчасти? «Дед» Митяй с пробитой грудью улетел в Москву, в «Бурденко», на госпитальную койку – вместо него? В покинутой квартире, той, что была за правым окном, при проческе нашли карабин и убитого снайпера. Молодой, не старше Митяя, с черной щетиной на щеках и подбородке, в свитере домашней вязки. Без затылка, кто-то попал в скулу и горло. Кто?

* * *

Слишком разные они были, несовместимые – всплывшие в памяти события и эта комната. Уже звучала другая песня, на диване говорили о чем-то своем – ухо поймало слова «древние знания». Опять какую-то магию затеяли, в астрал на прогулку собрались… астралопитеки! Не хотелось влезать в разговор. Не хотелось вообще сидеть остаток вечера здесь – не то у него сейчас настроение для теплой компании. Допил чай, поднялся.

– Уже уходишь, Саш? Вечер только начался!

– Не могу, дела. В следующий раз посижу подольше. Пока, народ!

Протиснулся к выходу, по пути пожал руку на плечо парню, спевшему «Мертвый город»:

– Спасибо, земляк. От всех. Спасибо. – Выходя из комнаты, поймал взгляд той, что пела о рыцарях. Удивленный. Внимательный. Какой-то… подозрительный, что ли? Почему-то стало неуютно. Хорошо, что лето – долго одеваться не надо, попрощался с Колей и вышел.

Пока Александр шел к трамвайной остановке, его не покидало крайне неприятное ощущение. Даже оглянулся – не идет ли кто сзади, не уперся ли взглядом в спину? Никого. А ощущение осталось, спина и затылок свербили до самого дома. Ночью приснились кроваво-алые трассера на лиловом небе и золотистые змеи, вьющиеся между ними.

ГЛАВА 5

– Чем порадуешь, Илья? Разобрались с этой гадостью?

– Нечем радовать. Лучше спроси, что у нас плохого, я тебе сразу отвечу.

Лицо Олега помрачнело, брови сдвинулись к переносице:

– Даже так? Неужели настолько серьезно?

– Серьезнее, чем ты думаешь. Я и сам не ожидал. Мы с таким столкнулись впервые – причем не только на моей памяти. В архивах пока ничего не нашли, а это больше шести веков. Я попросил другие Круги поискать, мы всё-таки из Младших…

– Но и не самые молодые. Ладно, можем и Европу запросить. Сам-то ты что думаешь, это что-то действительно новое или просто хорошо забытое старое?

– Думаю… Было бы хоть за что зацепиться! Поражения у Ивана тяжелейшие, а следов воздействия почти никаких. Знаешь, на что это больше всего похоже? На грудного младенца, на то, как развиваются его реакции. Только все происходит наоборот и гораздо быстрее. Когда Ваню удалось успокоить, он еще был на что-то способен, пытался говорить. Три дня назад он давал понять, когда хотел есть или пить, сам жевал. Сегодня он лежит, иногда шевелится, реагирует на наше присутствие, но на чем-нибудь сосредоточить взгляд уже не может.

– А тонкие структуры? Верхние тела?

– Почти полный распад, причем прогрессирующий. Не отделение, а именно распад, причем сверху вниз. Оболочки, связи, ритмы – всё это разрушается, расползается не то что в кашу – в первичный бульон. Это смерть души, Олег, – не уход, смерть, прямо здесь, на наших глазах.

– Думаешь, Та Сторона?

– Нет. По крайней мере, не только они. Или же Оттуда вылезло нечто такое, чего до сих пор не было. И еще – ни Пермяк, ни изгои здесь ни при чем. Это я тебе могу сказать точно.

– Точно… Не надо было начинать, мудрецы с мозгами в заднице и шилом там же! Хочешь сказать, что эти ягодки не от тех же цветочков? Вот она и приходит в мир – другая жизнь, новая магия! «Придется приспосабливаться к новым условиям…» Вот и приходится, мать его!.. В «психушках» узнавал, у них подобных случаев не было ?

– Нет. Вообще всё на среднем уровне. Я сам прошелся, еще позавчера – всё как обычно. Случая три-четыре – из-за нежити, двое слишком усердно колдовали, остальные – обычные психи. Так сказать, нормальные ненормальные: у кого наследственное, кому телевизор меньше смотреть нужно было, сектанты разные есть, один наркоман на голоса жаловался.

– И какие голоса?

– Небесные. Брось, говорят, травку курить, а то рог на носу вырастет. У него нос чесаться начал, он и прибежал в больницу, чтобы зародыш рога удалили. К нашим делам это вряд ли имеет отношение.

Оба какое-то время помолчали.

– Олег, а что с этим твоим… Шатуновым?

– Думаешь, есть какая-то связь? Сейчас он живет сам по себе, вроде бы ничего особенного не замечено. Несколько раз наши его видели в городе – всё в порядке. А с посохом этим что-нибудь прояснилось?

– Это ты лучше у Николая Иваныча спроси. Но делали его явно не по книжечкам с лотков. Никакой Элифас Леви о подобных вещах не писал, и кадуцею эта штука весьма дальняя родственница. Во-первых, там были змеи, а здесь можно различить крылья и еще кое-какие детали, так что это, скорее, два дракона. Во-вторых, камень. Если бы Иваныч разрешил, я бы подробнее исследовал, но пока могу сказать только одно: это не самоцвет и вообще не кристалл. Больше похоже на янтарь или перламутр, часть чего-то живого и очень древнего. Вделано в дерево так, что только самая верхушка торчит.

– А само дерево ?

– Ничего особенного, еловая палка, года три назад срубили. Обработали паяльной лампой или чем-то наподобие, вырезали узор, отлакировали. Самое интересное – узор. Вроде бы сам стиль наш, даже не просто Древних, а русской ветви. Только сделан неправильно, не должен работать. И дерево резал не наш мастер. Вообще неаккуратная резьба, ошибок много, никакого умения, у изгоев резчики и то лучше. Такое ощущение, что кто-то видел нашу работу и потом попытался повторить. Или случайно совпало, не думал, что делал, – просто как в голову пришло. Однако работает же, и еще как!

– Ты думаешь, кто-то из скрытых Древних? Способности сами собой проявились, как Пермяк предполагал?!

– Нет, это вряд ли. Место обряда и все прочее… Там профессионал работал. Точнее, кто-то под руководством профессионала. Семеро «проснувшихся» Древних сразу? Еще и нашли друг друга и нас не заметили? На кого тогда ловушка поставлена – на кабана?

– Этот полу-Древний мог работать на людей. Точнее, быть одним из них – может быть, даже тем же самым профессионалом. Драконы, говоришь? А про такие группы, как «Орден Зеленого Дракона», «Черный Дракон», «Золотой Дракон», забыл?

– Нет, не забыл. Только у них другой стиль. Молниями они до сих пор не баловались. Родство наверняка есть, они тоже «темненькие»… только здесь силы больше, чем у них всех, вместе взятых. Олег, ты же сам проверил всех местных «кошкодавов», никто не мог такое устроить. Лучше давай вернемся к моему предложению – подождем, пока хозяева посоха не сделают еще один шаг.

– А ты уверен, что уже не сделали? Что, если Ивана достали именно они? Он тогда на пожарище дольше других пробыл.

– Но накрыло его не тогда, а при чистке леса на Жигулях. Извини, не вижу никакой связи. Там была совсем другая ситуация, и симптомы не те, что у Александра. И с Володей ничего не случилось.

– Сплюнь через плечо!

– Не наш обычай. Что-то ты суеверным становишься…

– Сплюнь, говорю! И по деревяшке постучи! Вот так. Тут скоро сам не будешь знать, чему верить… На Жигулях Ваня в верхнем охранении был, отгонял мелочь нечистую, могло повлиять. Допустим, какая-то отметка появилась, по которой его нашли. Или брешь в защите, которая проявляется только в определенных условиях. Ладно, мы с тобой сейчас сотню возможностей переберем. Поди найди нужную… А Саша сейчас ничем не занимается, от нас отошел – с чего бы на него силы тратить? С их точки зрения, ловушка сработала, враг больше не опасен.

– А если способности вернутся? Врожденное не уберешь. Тем более что он уже знает, что и как искать, как подготовиться…

– Я надеюсь, что вернутся. Но на это у него уйдет не месяц и не два, а через полгода о нем забудут. В конце концов, для этих семерых случай с ним – наверняка только эпизод. Неприятный, но прошедший. У них найдутся более важные дела, придется держать в голове много всего сразу. Если никому из них на глаза за это время не попадется, забудут. Тем более что в лицо они его не знают, а верхним зрением всего не различишь. Помнят отпечаток тех его способностей, мыслей, чувств… ну, может быть, что-то из природного. Про посох я тоже помню, как и про то, что у него внутри. Поэтому и прогнал. Ему это всё своей волей ломать. Если придет к нам – сам придет, не придет – то и изнутри уже изменился. Сам посох у нас, так что по крови тоже не найти. Что им еще остается?

– Знать бы, что они могут… всего ждать приходится. Да, а вот такой вариант ты предусмотрел: он захочет вернуть свои силы, будет искать учителя – и подастся не к нам? Мы ведь его однажды уже выгнали, из гордости не придет, пока своего сам не добьется. Или с чьей-то помощью, но только не с нашей. Ты не думаешь, что как раз то, что внутри, может его привести к тем же семерым уже как ученика или слугу?

– Подумал, Илья, подумал. Я тут навел кое-какие справки – у него сейчас не самый легкий период: любовь не удалась, на работе неприятности из-за этого отпуска, могут уволить… Он парень крепкий, не сломается. Но думать ему сейчас придется не о чутье, а о зарплате и о жилье. Ну, может быть, еще о девушках. Вот когда найдет работу – видно будет, куда дальше пойдет. Если к родителям уедет – там его точно не достанут, городок тихий, кроме наших, там только мелкая самодеятельность магией занимается. Ну и как обычно – пара бабок заговорами подрабатывает и молодежь кошек вешает – развелось, однако, сопляков! Но именно что сопляки. Сашка это прекрасно знает. Если в городе задержится – тогда другое дело. Скорее всего, он попробует остаться.

– А что его здесь держит?

– Друзья. Друзья, товарищи, однокурсники, память о вольных студенческих годах. Свобода и культура. Это нам с тобой большой город дышать не дает, а ему еще в маленьких тесно. Да и подругу себе под стать здесь найти проще, у него требования – ого! Наша кровь чувствуется, «телки» не нужны. Там-то он будет первый жених, да только все первые невесты в таких местах уже расхватаны. Малолетка ему не нужна, а из школьных подруг его никто не ждет.

– Почему ты так думаешь? Хотя да – армия, учеба… хотел бы остаться дома, остался бы сразу.

– Вот именно. Или после университета вернулся

– Задача, однако. Можно только туда, куда нельзя. А третьего, случаем, не дано?

– Может, и найдет. Посмотрим.

– Смотри внимательно, Олег. Нутром чую – что-то с твоим парнем связано. Сам знаешь, нутро у меня чуткое.

– Знаю, знаю. Ладно, поговорили – давай заниматься делами. В Ярославле один колдовской клан на сторону Пермяка перешел, слышал?

– Слышал. Это который, Славичи?

– Нет, эти просто в стороне остались. Род Хорта. Они с нашими колдунами в родстве. Боюсь, как бы не переманили. Наши-то недовольны еще с тех пор, как у них строители капище перерыли, кому-то особняк с хорошим видом потребовался.

– Да-а, не хотел бы я в этом особняке жить…

– Так и заказчик не живет. Они еще хотели его могилу разрыть, да больно гранит тяжелый поставлен.

– Это что ж, они сами его и…

– Нет, конечно. Они его честно предупреждали, что место проклятое – не послушал, крутой очень оказался, еще и пригрозил. Не успел вселиться – его самого «заказали». Не наши, мы проследили – его же зам и деньги выделил. А колдунам теперь что толку-то – хоть снеси этот дом, сделанного не вернешь. Теперь они злятся на весь город, так что могут и прислушаться к родичам. Они и так место держали сколько могли – когда закладывали его, до города семь верст было, а теперь всё вокруг застроено, до трамвая десять минут хода…

* * *

Это была еще не настоящая осенняя грязь. Настоящая грязь прилипает к ногам, лапам, колесам, держит, с недовольным чавканьем отпускает добычу – всё равно никуда не денешься, завязнешь… Поздней осенью даже по лесным дорожкам не так-то просто пройти-проехать. Приходится выбирать местечко посуше, перепрыгивать, идти по кочкам – и всё равно время от времени будешь сдирать с ног липкие бурые гири-кандалы…

Но сейчас осень была не то чтобы ранней, но все еще золотой. Бабье лето подсушило землю, а быстрые дожди промочили лес ровно настолько, чтобы смыть пыль. Восемь копыт почти неслышно вдавливались в тропу. Ехавший впереди обернулся, блеснув сединой на виске:

– Саня, здесь осторожнее. Ветки нависают, к шее пригнись.

– Вижу, Юрь Натаныч.

– Видишь – это хорошо. Ружье перевесь, так стволом зацепишь. Ничего, десять раз проедешь – и не видя пригнешься. А через пяток лет – и ночью на скаку, раньше, чем сообразишь.

И действительно, говоривший отклонился, даже не глядя вперед – ровно настолько, чтобы клены не подцепили его за брезентовый ремень на плече и не сбили пятнистую кепку.

– Как, привыкаешь к седлу помаленьку? Дело хорошее. Я поначалу тоже никак не мог приспособиться, всё на «козле» ездить пытался. Привык к технике, а тут живое, еще и ноги болят. Ничего, сейчас даже нравится. «УАЗ» – машина хорошая, но не всегда и не везде пройдет. И шумит – я не слышу, меня – все, за версту, что люди, что звери. Пешком много не находишь, зимой особенно.

– А лыжи?

– Это по степи на лыжах хорошо или по дороге, а по кустам… Да и так – до первого пенька. Нет уж, у меня свой вездеход. Точно, Сорока? – Юрий Натанович погладил лошадь между ушами. Уши дернулись, блеснул черный глаз – чего хозяин хочет? – Погоди, потом угощу. Тебе, Сань, повезло, что я вторую себе завел, как раз этой весной с начальством переговорил. Косить только больше приходится, ну так с того года вдвоем будем. Луга у меня хорошие, заливные – возле Гнилухи, завтра покажу. Все взвыли – бензин дорожает, а мои сами себе горючее возят. Я еще приглядел в лесхозе косилку, да они ее до ума никак не доведут, а мне не дают. Ничего, договоримся.

– А овес где берете ?

– Э-э, чего захотел! Овес нынче дорог. Да и сеют его мало. Пяток мешков я у районного начальства добыл, а так больше пшеницей. Тут у меня один фермер побаловаться решил, ну ему эта пара зайцев и вышла… не самый большой убыток, и всем хорошо. Я ему еще и грибов сушеных подкинул, этот год урожайный.

– Так что, без протокола? Как же закон?

– Ты что, маленький? Или в Европе вырос? По закону я у него ружье отобрать должен был, а с чем бы он остался? С вилами, радостных соседей приветствовать? У него семья, у меня семья. Хоть все и выросли уже, а иной раз помочь надо. Учись жить с людьми, Александр, учись. Мы тут вроде бы одни, а без других не проживем.

– Кого же тогда задерживать, на что нам пистолеты?

– Пистолет… Пистолет у тебя для авторитета, ты за него не хватайся лучше. Эх, раньше «тэтэшки» были, одного вида городским «крутым» хватало. «Макар», может, и не хуже, но не такой солидный, а про «Токарева» слава широко ходит. Ладно, зато «модерны» подкинули. – Егерь похлопал по болтавшемуся на ремне короткоствольному автомату.

– Вот эта штука хорошая, если действительно припечет. Как у каждого третьего карабин с оптикой появился, так из «макара» разве что застрелиться впору,

– И что, стреляют из карабинов?

– А для чего ж они еще нужны?!

– Нет, я имел в виду – по вам стреляли?

– Было раз и по мне, только больше всё-таки мимо. Потому и живой, потому и с автоматом теперь езжу. Сам увидишь. Года четыре назад тут вообще такие бои местного значения были – не успевал за патроны отчитываться. Вот кого брать надо – так это тех, кто с жиру бесится. Не то чтобы ему дичины не хватало – он может пять лицензий купить и в ресторан пойти. Не-ет, ему силу свою показать надо, да еще спьяну и перед дружками. Всё равно, что шевелится – хоть еж, хоть косуля с маленьким… – Сквозь чавканье копыт Александр услышал, как скрипнули зубы. – Еще и лес на прощание подпалят. Одному я за такие дела джип продырявил, так он мне мстить задумал. Хату пробовал подпалить, с дружками меня окружали. Там я дырку в плече и заработал. Но больше он ко мне не пристает.

– И как вы с ним разобрались?

– В порядке самообороны и при исполнении обязанностей. Видел у меня на прикладе «Тигра» зарубки? Вот это он и его дружки.

– Всех?!!

– Что ж я, бешеный? Только тех, кто руки не поднял. Трое умных было, а остальные круче яиц. С тех пор со мной по-другому разговаривают. Хотели даже через начальство отсюда убрать, да шеф у нас тогда был толковый, сам бывший вертолетчик. Пообещал им одного еще похлеще меня на это место поставить. Есть у нас такой в области – любое задержание начинает со стрельбы. Ракету мимо носа, трассер над головой, а потом уже «Стой!»

– А с самим начальством как быть?

– Начальство, говорят, над нами господь бог поставил, его слушаться надо. Мне сообщают, кто, когда и на что едет охотиться, я выбираю им в лесу, кого отдать можно, и выгоняю. А некоторые вообще по банкам постреляют, воздухом подышат, водочку шашлычком закутают – и на бочок. Он себя мужиком показал, отдохнул – можно обратно в кабинет, к секретаршам. Начальство – наши лучшие друзья, запомни. Ты им лишнего лося, они тебе еще что-нибудь. Тот же овес. И лесу польза…

Какая польза от этого лесу, Натаныч не договорил. Вдалеке дважды сухо щелкнуло, ударило погромче. Два гулких удара подряд. Еще выстрел. Еще. Дикий, истошный, пронзительный визг – долгий, очень долгий. Прервался на минуту – и опять поднялся, пробил лес и небо над ним. Оборвался. Тишина.

– Эт-то еще какая тварь балует?! Пригибайся, Санек! За мной! Только пригибайся, Гривна сама поскачет!

Пронзительно заржала пегая Сорока и пустилась встрой рысью.

Александра затрясло в седле – караковая Гривна решила не отставать от подруги. Э-эк, н-ну, бросает-то как с непривычки! Как на велосипеде по ухабам и корягам! Потом приспособился, не беспорядочно дергался, а подскакивал в одном ритме с седлом. Чем-то это напоминало езду на броне. Подзабылось это тонкое искусство за мирные годы. А вот броневичок сейчас явно не помешал бы. БРДМ, юркая маленькая разведмашина…

* * *

– На парад едем! – прокричал с передней машины Мишка и показал на башню. Три полустертых, белесых рисунка – ордена дивизии. Броневики разведроты частенько использовались на различных «мероприятиях» – встречах ветеранов, слетах юнармейцев, похоронах с почестями… Предыдущий «парад» был весной, на День Победы. С тех пор пыль и солнце потрудились на славу.

«Бээрдээмки», фыркая, пробирались между кирпичными и глинобитными домами. Когда-то здесь были заборы. Сейчас по бывшим садам и огородам пролегла танковая колея. Хозяева вряд ли обижаются. Если не сбежали сразу, то им не до того. Еще и благодарить будут – «черные рубашки» однажды уже взяли это село. Тогда решили отсидеться в погребах семеро, в том числе мать с грудным ребенком. Подоспевшие омоновцы раскопали в сгоревшем сарае шесть продолговатых головешек и одну поменьше. Война на уничтожение, война без милосердия и правил.

За домами громыхнуло, жалобно звякнули остатки стекол. Басом отозвался крупнокалиберный пулемет, выплюнул несколько коротких очередей. Из-за дома выскочил человек в пятнистой форме, махнул рукой. Бронемашины остановились, человек побежал к головной, запрыгнул.

Пока пятнистый что-то объяснял командиру, разведчики осматривались. Село расползлось по склону долины. Внизу где-то течет речушка – видели, когда въезжали, сейчас дома закрывают. Между крышами виден противоположный склон – высокий, поросший лесом. Километр до него, от силы полтора, нависает над долиной. Плохо. Само село в основном одноэтажное, только чуть дальше и выше просматривается продолговатое здание этажа в два, а может, и в три – отсюда не разобрать. Несколько домов оскалились почерневшими стропилами вместо крыш, в других видны пробоины от снарядов. Стреляли с той стороны долины, со склона.

Командир махнул рукой – «К машинам»! Спрыгнули с брони. По следующему взмаху двинулись вперед, держась возле стен. Пошли за дома, в долинку, туда, где ухало и стрекотало.

Года два назад за домами был сплошной сад. Время сейчас было самое яблочное, и деревья желтели и краснели плодами. Еще больше сочных, упругих яблок хрустело под сапогами, было раздавлено в многочисленных колеях, валялось на земле – никто не собирал урожай. Разве что худощавый парнишка в танковом комбинезоне, присевший за грязной кормой своей «семьдесят двойки», с аппетитом грыз нечто зеленое.

– Эй, боец, ты что, не мог поспелее выбрать! Аж скулы сводит, если на тебя смотреть!

– Виноват, товарищ… – Танкист вскочил и замялся: из-под бронежилета виднелся только край погона, звание не разобрать. Как обращаться к офицеру?

– Капитан. Надо же, кругом спелых яблок тонны две, а он зеленое выбрал. Специально, что ли?

– Так точно, товарищ капитан. Люблю кислые, с ними и пить не так хочется. Першит в горле, два часа сейчас стреляли, надышался.

– А почему не в танке ?

– Так я ж механик, а мы сейчас с места работаем…

Знакомая пятнистая фигура подбежала, придерживая автомат.

– Товарищ капитан, вас генерал Соколов срочно вызывает. Солдат ваших приказали пока на бывшем посту «вэвэшников» разместить, счас от них придут, проводят.

Вот же, елова мать, раньше предупреждать надо! Разведчики перебежали за развалины дома, сели на землю. Командир ушел с пятнистым, стали ждать обещанного проводника. Бардак в Советской армии. Ни связи, ни взаимодействия, ни четкого плана. Привычное явление.

Минуты через две из-за домов показался кто-то в милицейской форме, серой пилотке и с АКМСом наперевес. Чужие здесь не ходят – значит, свой. Но порядок есть порядок, Марку держать надо.