Текст книги "Древняя кровь"

Спина взмокла, ноги все чаще задевали за корни. Сколько он уже пробежал? Неважно. Ветки летели мимо лица, изредка поглаживая листьями. Через полувысохшую лужу перепрыгнул с разбега, чуть не поскользнулся, сбился с бешеного ритма, побежал дальше. Сворачивал на соседние просеки и тропинки, кружил и петлял по лесу. Всё равно, куда бежать, если не убежишь.

Наконец, выдохся, пошел быстрым шагом. Свернул с тропы, начал скользить между деревьями и кустами. Неплохо, не всё забыл, чему учили, но… Без чутья Древнего Народа всё-таки получалось хуже: не ощущал себя частью леса, и лес не подсказывал чужаку, как двигаться. Впрочем, и недовольства особого не проявлял. Просто шумел над головой, поскрипывал, свистел птичьими голосами.

Открылась небольшая полянка. Странная какая-то: кругом зеленая стена, сверху ветви словно друг друга испугались – ни одна над серединой не хочет расти, повернули в стороны. Колодец. И серые облака над ним.

Приглядевшись, Александр заметили другие странности. Во-первых, трава. Росла она здесь не равномерно высокой или отдельными куртинками, как это бывает в лесах, и даже не поднималась пышно на солнечной середине. Больше всего эта поляна напоминала мишень в тире: ближе к краю кольцо низкой и жесткой зелени, потом круг нежных стебельков и листиков чего-то лугового – не понятно, чего именно. И в центре – довольно большая плешь с жестким подсохшим дерном. Вспомнилось: подобные круги видели на полях в Англии и еще где-то, считали следами летающих тарелок. Только на полях пшеница лежала спиралью, а здесь просто трава где растет, а где и не хочет.

Ну-ка, выясним, и почему это она не растет? Дерн в центре явно был положен не так давно, еще были видны оплывшие разрезы. Знакомо, сам такое на учениях проделывал, когда парашют или кострище маскировал. А здесь что? Сейчас посмотрим. Нож из голенища не выпал? Нет, конечно, куда ж он из охотничьих ножен денется. Теперь подденем дерн…

Пот на спине словно заледенел. Вспомнилось: яма с парашютами и черный мячик учебной гранаты – «подарок» возможным преследователям… А если здесь что-нибудь похожее? Осторожно провел лезвием, просунул руку, обдираясь о камешки и какие-то сучки, – чисто. Следующая пластина с осыпающейся землей – тоже чисто. В смысле, без «сюрпризов» – рука черная от сажи. Просто убрали кострище, чего испугался-то?

А вот костерок действительно не помешал бы. Согреться – не жарко сегодня, вспотевшему и остановившемуся тем более. Просто посидеть у огня, посмотреть на желтоватые язычки над сухими ветками и тусклые огоньки углей, прокоптиться немного… Пойдем искать сушняк.

Как и следовало ожидать, рядом с недавним костром весь хворост был подобран до последнего сучка. Отошел подальше – тоже ничего. Кто-то терем прибирал… Наконец отыскал пару веток покрупнее, поволок через кусты, то и дело застревая. Еле нашел поляну со снятым дерном – почему она оказалась не там, где он ожидал? Не хватало только заблудиться в трех деревьях – вот смеху-то будет: разведчик! Древний!

Или сама полянка со странностями? Вот же черт, и не определишь теперь! Впрочем, деревенские за лесом присматривают едва ли не больше, чем за своими горницами, так что опасное что-нибудь здесь вряд ли есть. Да и костер кто-то уже жег. Возможно, что и не один – золы осталось изрядное количество.

Мелкие веточки с хрустом ломались в руках. Потом пришлось надсекать ножом, и наконец остались две коряги пальца в два-три толщиной. Топорик бы… Ладно, обойдемся. Вспомнился анекдот про спецназовца: «А может, ногой?!» Можно и ногой.

Х-х-ха! Короткий удар, треск, отлетевшая деревяшка кувырнулась в воздухе, чуть не попала в лоб, отбил ударом руки.

– Ну, могешь, парень!

Александр обернулся уже в прыжке. Как подошел?! На полянке за спиной откуда-то появился пожилой мужичок в странной синеватой форме с потертой фуражкой. Двустволка-«тулка» висела на левом плече, стволами вниз и назад. Ого!

Интересно, где он такому научился? Наверняка может не только подкрасться без шелеста, но и навскидку с одной руки стрелять.

– Да ты не боись, ишь пугливый какой!

– А я и не боюсь.

– Правильно. – Мужичок хитро подмигнул. – Не боишься, но опасаешься. Ну и молодец. Костерок решил развести? Так разводи, чего ж трудам пропадать. Присядем у огонька, поговорим – если есть, конечно, такое намерение. А не хошь – как хошь, я никого не заставляю.

За тем, как раскладывался и разжигался костер, странный гость смотрел внимательно. Потом одобрил кивком – дымок поднялся после первой же спички. Точнее, спичек было три, сложенных вместе, но всё равно огонь получилось разжечь без ненужной суеты.

– Ну, рассказывай, кто такой, что у меня в лесу делаешь?

– У вас?

– У меня, у меня. Лесник я здешний, Филиппов, слыхал?

– Нет, не слыхал. Я тут вообще недавно, из другой области приехал.

– К родственникам или так, погулять? – Прищур лесника стал жестким. Почему-то этот вопрос был для него очень важен.

– К родственникам, только дальним. – Александру не хотелось рассказывать обо всем неизвестно кому. Хотя и лесником в этих местах обычный человек не стал бы. – В Рябиновку.

– А-а, понятно. – Филиппов вздохнул. – Так это тебя сюда Олег прислал? На отдых? Я-то никак понять не могу, что за человек: вроде и наш, а про поляну не знает, ничего не чует… – Лесник посмотрел на изменившееся лицо Александра и осекся. Продолжил чуть тише и мягче: – Ты уж извини, парень. Чем это тебя так?

– Сам не знаю. Не помню даже, как шарахнуло. Очнулся через несколько дней, и вот, привет всему. Потом послали сюда, сказали, что, может, всё со временем восстановится, а пока подальше от города держаться надо.

– Подальше от города – это хорошо. Я вот тоже подальше от него забрался, да и все наши, которые здесь. Не выдерживаем мы, когда земля стонет. Ты еще молодой, потом поймешь. Некоторые привыкают, внимания не обращают, так это им себя ломать каждый день надо. Я вон как-то недавно решил на электричке проехать, надо было документы кое-какие в райцентре подновить, так не поверишь – не смог к ней, проклятой, подойти! Вот не могу, и всё тут! Не то чтобы боюсь, а просто нутро как выворачивает, глаза слепит, только что волосы дыбом не стоят. Мертвечиной от нее прет, и не то чтобы кладбищем, а прямо нежитью, да такой силы, что чуть не сдувает. А мне этого никак нельзя. – Лесник нахмурился. – Мне вообще сейчас без леса уже и не жизнь. Даже в деревне скоро появляться перестану, если так пойдет. Веришь, нет – сижу в доме, а словно без головы. Сросся с этим лесом.

– И как же вы?..

– Да вот так. Землянку себе вырыл, живу тут в берлоге заместо медведя. Зато чуть что где – сразу знаю. И не одно то, что глазами или ушами можно, а и больше, на полную свою силу. Вот ты когда бежал – ты ж из себя дурь выгнать пытался, скажешь, нет? Ты сейчас как молодой лось на первом гону, с ветками бодаться готов – силы много, а как правильно выпустить, не знаешь. Думаешь, что вот всё потерял, конец, пропал, быть тебе до конца дней обрубком себя былого. Так ведь? Только не ври, я-то вижу!

– Так. А как еще? Если б дело только в этих силах… Хотя, если честно, без них хреново. Как оглох. Я понимаю, люди без этого живут, вообще слепнут, глохнут и дальше живут, да только… Не попробовал бы всего, не знал бы – не жалко.

– Э-э, парень, чего у тебя нет и не было, того, конечно, и потерять не жалко, жалеют-то всегда свое. Ну, может, и не только свое, но это уж как кто понимает. Да только это полбеды, а ты еще от чего-то бегал. Выкладывай, я тебе тут вместо попа на исповеди. Считай, что просто в лесу свое горе выкричишь, полегчает. Давай, не жмись, все свои – ты, да я, да поляна эта, больше никто и не узнает. Небось на людей смотреть не можешь?

– Не могу. Осталось бы чутье – хоть различить бы смог, чему и кому верить, а так мне всё время кажется, что вот-вот обманут, что говорят одно, а думают… И вроде бы честный человек, и доверять ему можно, и не подводил ни разу – а вот не верю, а проверить теперь нечем. Всё время подвоха жду. Всё-таки у нас всё честнее, по-моему. Маску не наденешь, сразу всё видно.

Лесник расхохотался. Смеялся он довольно долго, но почему-то обижаться не хотелось. Наверное, потому, что очень уж заразительным получился смех – с уханьем, мотанием головой и утиранием слез. Понемногу Филиппов начал успокаиваться.

– О-ох… ну ты выдал, паря!.. Это ж надо: «Сразу всё видно!» У-ух-хо-хо! Ангелов небесных нашел! Да ты хоть подумай головой своей бедовой, если б мы друг от друга мыслей не прятали, с чего бы у нас война была? И откуда изгои взялись бы? А?

– Н-ну… Мало кто с кем не согласен бывает. В конце концов, на войне даже честнее получается. Я сперва тоже привыкнуть не мог. Вроде все свои, а… Потому теперь еще больнее. Кто мне свои? Как Древний, я теперь калека, приятного мало. А вернуться к людям и знать, что ты не такой, как все… Как фильм старый назывался: «Свой среди чужих, чужой среди своих».

– По-моему, название ты спутал. А может, и нет, не помню уже. Смотрел я как-то его, смотрел… Да ладно, я тебе лучше другое сейчас расскажу. Вот в сорок втором шли мы из окружения, вел нас один капитан. А я тогда уже чуял немало и вижу: он же, сволочь, не к своим ведет, а думает, как нас немцам сдать половчее и пулю в затылок не поймать! И что мне прикажешь делать? Стрелять? Тут же меня и самого шлепнут как предателя – командира убил. И поди докажи, что он хотел. Самому спасаться – и перед ребятами нашими совестно, и в спину выстрелят, правы будут – дезертир. А в плен ох как не хотелось, знали уже, что там с людьми бывает. Ну, что бы ты сделал?

– Не знаю. Сказал бы остальным, что не туда ведет или что заметил впереди что-то неладное.

– Вот-вот, сказал бы. А кто-то из них сказал бы капитану, и меня за паникерство и подрыв авторитета – в лоб. Даже укажи впереди засаду – капитан вывернулся бы, эту обошел, на другой «Нихт шиссен!» – заорал бы. Эх, сразу видно, время теперь другое. Может, оно и к лучшему, конечно.

– Ну так что вы сделали ?

– А я к самому капитану подошел, при всех, чтобы видели и слышали. Так, мол, и так, товарищ командир, я вот бывший лесник, и в этих местах бывать приходилось, давайте-ка меня в проводники. И что ему дальше? Отказаться – помощь в таком деле любая нужна, его бы заподозрили. Принять – может, я и выведу, опять-таки под его командованием, ему же медаль на грудь. А подловить меня на чем-то он всегда успеет, да и пристрелить по подозрению, если надо.

– И что же?

– Как видишь, живой. Чутье понадобилось, это верно, только мне оно помогло, а всем нам – нет. Соединились с другой такой же командой, повел нас другой командир и сдуру завел под пулеметы и сам погиб. Тот мой капитан руки поднял-таки, тут уж я его на законном основании… А самого ранили, еле уполз… – Лесник замолчал. Александр только сейчас обратил внимание, что на ветерана той войны его собеседник никак не похож. На вид лет сорок, не больше. О долгожительстве Древних он слышал, но убедиться довелось впервые. Интересно, сколько же лет Олегу? – Да, так вот к чему я тебе это всё. Я-то тогда врал или нет?

Получается, что да, только этого же никто заметить не мог. А как такое проделать, если сразу видно, кто правду говорит, а кто мысли спрятать пытается.

А мысли свои я и тогда не прятал. Лесник? Лесник. Места знал? Знал, это тоже честно. И к своим выйти хотел. Я просто всей правды не сказал. Ты молодой еще и у нас недавно, поэтому не научился различать, когда тебе говорят полправды, чтобы себя не выдать. А еще многие от такого чутья прятаться научились – не щит ставить, тогда сразу заметно, а что-то вроде. Переключаться, пока говорят, на мысли о другом. Присмотришься еще. Да и сам научишься – знаешь, многие у нас просто по привычке даже правду говорят так, что по-разному понять можно. Это у нас, можно сказать, народное умение. Да не горюй ты так, я ж сказал – научишься еще! Не ты первый. Совет дать?

– Еще бы! Только так, чтобы растолковать можно было сразу и правильно.

– Ишь ты, шустрый! – Лесник опять рассмеялся. – Нет уж. Урок сразу начну, второй вряд ли будет. Слушай: для начала все мы стали людьми, а потом уж Древние отделились. А ты сам вспомни, как и с чего тебя учили Древним быть. Только не премудрости, не чему тебя Иваныч научил, а как. Вот и учись. Наших предков никто не наставлял, сами дошли, а ты хоть знаешь, где и что искать. Новое найдешь – не пугайся, бери, только посмотри, не гнилое ли. И еще тебе скажу – не всё то, чему люди верят, – сказки, да и в сказках много правды, не забудь. Ладно, пойду я, лес меня заждался, дел много. Будешь уходить – кострище дерном заложи и на поляну эту больше не ходи. Не надо. А будет надо, тебя приведут. Да, и напоследок – по девке своей не убивайся. Не получилось – значит, не твоя. Нужна она тебе – борись, не хочешь – отступись, найди другую. Не мужик, что ли?! Э, э, уголек подправь, сейчас дернину подожжет!

Александр нагнулся, ножом закатил в огонь головешку, притоптал тлеющие травинки. Поднял голову, хотел спросить, откуда знает… Лесника на поляне уже не было. Ни шороха шагов по опавшей листве, ни колыхания веток на кустах. Даже следов на траве не осталось.

ГЛАВА 4

Непосредственное начальство было на удивление улыбчиво и вежливо. Конечно, замдиректора по науке всегда была интеллигентной женщиной, но сегодня она выглядела не подтянутой и суровой, а милой, какой-то домашней даже. Тетушка, обрадовавшаяся племяннику. Давно не виделись.

– Хорошо отдохнули, Саша? Как здоровье?

– Спасибо, Алевтина Алексеевна, подлечился, всё нормально.

– Да, я вижу, и подзагорели, и окрепли. Дома на участке работали?

– Нет, у знакомых был, в соседней области. Места там – просто чудо! Лес, рыбалка…

– Ну вот и прекрасно! А у нас тут кое-какие изменения произошли. Сами знаете, на науку денег сейчас не дают… Вот, ознакомьтесь. Да не пугайтесь, это у нас все получили, кроме директора и уборщицы. – Улыбка стала совсем приятной и дружеской.

Половинка стандартного листка с машинописным текстом. Только фамилия – шариковой ручкой.

«Уважаемый г-н А. Шатунов! Администрация НИИ доводит до вашего сведения, что в связи с недостаточным финансированием научных программ и отсутствием заказов на НИР ваша должность может быть сокращена в двухмесячный срок. Директор института… Зам. директора…» Дата. Чуть ниже: «Ознакомлен..»

– Вот здесь распишитесь… И вот здесь, в журнале. Вы не волнуйтесь, мы все с такими же бумажками – видите, здесь и моя подпись есть. А вы у нас молодой, перспективный, так что вы, скорее всего, останетесь… Если, конечно, есть такое желание.

Мило улыбнемся, аккуратно закроем за собой дверь, пройдем на рабочее место. Никого нет, народ в поле. Вот тебе, Саша, первый звонок. «Если есть желание…» Всё-таки ему этот отпуск не простят. Или припомнят через два месяца, или приберегут. Уже не раз звучало в этих стенах: «Мы вам тогда… а вы в ответ… как вы могли!» Любит наше начальство воззвать к нашей интеллигентности и порядочности. Правда, обратный процесс всегда идет болезненно для воззвавшего. Пинком. Одна бывшая сотрудница уже книгами на проспекте торгует – двадцать лет в институте, пять лет до пенсии… но слишком независимой оказалась. И, как шептались старожилы, отказалась «стучать», кто и что на рабочих местах делает да как отозвался о начальстве.

Так что желание желанием, а на всякий случай работу подыскивать надо. Тем более что приключения, похоже, закончились. Осталась человеческая жизнь, постепенно приспосабливаться надо. Благо никто ничего не знает, не заметили – вот и хорошо. Будем работать, в поте лица добывать хлеб свой, так сказать. Пойти, что ли, в охрану? На хлебе, конечно, появится кусок масла, но служить собачкой при каком-нибудь «толстолобике» и заодно таскать сумки за его супругой… Или подпирать стену в магазине какой-нибудь Авроры Борисовны… от воспоминания всё внутри передернуло, как от смеси лимона с полынью. Прав был лесовик – не для него была Аленка. «Если возьмешь ты себе жену, возьмешь с женой и тещу…» Ну и кем бы он был в семье завмагши? Торгаш из него… как из волка пастух. И даже еще интереснее. Проехали, помашем ручкой. Встретим кого-нибудь еще. Вот только забыть всё равно не получится. Противоположность любви всё-таки не ненависть, а равнодушие. Ну вот не получается быть равнодушным, беда какая. Такой уж он несовременный. Древний. Хоть уже и человек.

* * *

– Олег, что со мной тогда произошло ?

– Я же говорил – не знаю. Мы до сих пор не разобрались с этим посохом. Ты молодец, всё сделал правильно, если бы не ты, мы бы все сейчас сидели в такой гадости, что и дерьмо сахаром покажется. Но ты же сам прекрасно знаешь – не бывает войны без потерь. Честное слово, тебе еще повезло, всё могло быть намного хуже, тяжелее – да ты и сам видел.

– Значит, меня уже списали? Безвозвратные, так сказать, потери, упаковать и забыть?

– Не кипятись, сам же понимаешь, что это не так. Считай себя тяжелораненым на излечении. Ты бы сразу из госпиталя в рейд не попросился бы, правда? Почему? Своих бы подвел, тебя бы тащить пришлось. Так что потом видно будет, а пока к боевым делам мы тебя допустить не можем. Хочешь, найдем что-нибудь еще, работы у нас всем хватает.

– А какой с меня толк сейчас?! Ты же знаешь, я сейчас ничего не чувствую!

– И не слышишь, и не видишь? Так, что ли?

– Я не об этом, не притворяйся. Я не вижу ничего, как Древний! А зачем вам воин, который может только на спуск давить?! Я же с самого начала вам нужен был как боец, вы и внимание обратили только потому, что война идет!

Олег молчал, тяжело глядя из-под седеющих бровей. На скулах перекатывались желваки. Потом выдавил сквозь зубы:

– Н-ну, хорошо… Если ты всё еще ничего не понял, то я тебе это в башку вбивать не намерен. Найдутся дела и поважнее. Ты, кажется, сам дал согласие, никто не заставлял? Так или нет?

– Ну, допустим, так.

– Не «допустим». Если бы ты отказался – шел бы на все четыре стороны. Помнится, кто-то говорил, что навоевался и отвоевался? Было такое?

– Было, не спорю.

– Вот и хорошо, что не споришь. Я с тобой тогда тоже не спорил. Не хочешь воевать – пожалуйста. Хочешь остаться просто человеком – оставайся. Клятв не даешь – твое дело, хотя и дурак ты со своей свободой, сам теперь и страдаешь. У нас тут не масонская ложа, никого с завязанными глазами не тянем и зарезать не грозимся. Когда в Братство вступать отказался, ты мне как это объяснил, напомнить?

– Не надо, склерозом не страдаю. Я и сейчас то же самое сказал бы.

– Да, ты не склерозом… Тебя предупреждали, что Братство не только забирает часть тебя, но и готово отдать эту часть, и поделиться своим, если потребуется? Ну и кто тебе теперь виноват? Я и так нарушил все правила, когда разрешил тебе работать самостоятельно. Думал, посмотришь, поймешь, что к чему, сам подойдешь… Да, не успел. Ну и что? Ты всё равно остался Древним по крови, понимаешь ты это, дурак?! Если уж ты пришел ко мне сюда во второй раз, если ты и сейчас нашел этот дом – значит, ты наш. Да, пострадал. Да, сейчас ты ранен. А ты что, в своих горах раненых бросал – потому что они не просто воевать не могут, а еще и другим мешают?! Бросал своих?! Или добивал?!

Александр попытался сглотнуть перегородивший горло комок. Точно, дурак. Салага. Пуп всея земли, весь такой гордый и самостоятельный. Олег прав. А тот продолжал уже спокойнее:

– Николай Иваныч говорил, из тебя можно было бы не только воина вырастить. Задатки были, только время им не пришло вызреть. Еще и поэтому возле себя и оставил, посмотреть хотел. С твоей головой, да с тем, что в тебя разведка вложила… Поднабрался бы опыта, мог бы потом ведуном стать. Вот только одной учебы и даже хорошего чутья тут мало, сердце нужно миру открыть, почувствовать себя частью всего… Я когда-то попробовал, не получилось. А у тебя могло бы, да только ты всегда хотел отдельно от всех быть. Мало тебе – жить, как многие, как целый народ, стать одним из простых Древних. Даже одним из воинов Древних. Не хочешь ты быть «одним из». Что ж… Свободная душа – это святое. Но тогда сам и решай, как дальше жить будешь.

– Вы меня… изгоняете?

– Изгоняем мы за преступления или тех, кто нам ничего, кроме вреда, принести не может. Тебя никто не гонит, кроме тебя самого. Законов наших ты принимать не хочешь, себя одним из нас не считаешь – так кто же ты? Вот когда поймешь – приходи. А зря ноги не бей, дом не ищи. Вернется чутье или нет, а пока сам себя Древним не почувствуешь, пока снова одним из нас не станешь – не найдешь. В тебе Кровь, ты наш, вместе с нами сражался, но если ты и после этого сомневаешься – я не имею права поддерживать тебя. Многие из нашего Круга увидели в тебе будущего отступника, когда ты не вошел в Братство. Мы ценим свободу каждого, но ценим и свою, за нее слишком дорого заплачено.

Глава одного из Кругов Древнего Народа, правитель, главнокомандующий и прочая, почти что князь, подошел к Александру и положил руку на плечо.

– Прости, Саша… и постарайся понять. У нас свои законы. Каждый, в ком есть наша Кровь, – один из нас, и ты тоже. Но от Народа осталось слишком мало – мы говорим на разных языках, живем в разных странах, молимся разным богам. Большие народы могут позволить отдельным людям быть не такими, как все. Всё, что у нас осталось, что нас объединяет, – наши обычаи, наш образ жизни, мышление. Каждый из нас – личность, каждый видит мир по-своему—иначе мы и не можем. Но мы должны – понимаешь, просто должны! – отсеивать тех, кто не может быть одним из нас. Иначе мы будем принимать всех. В Европе и кое-где в России почти половина населения несет хоть каплю Древней Крови, треть проявляет какие-нибудь способности… Да ты и сам успел увидеть, наверное. Однажды мы почти растворились в этом океане. Пермяк и прочие предлагают перевернуть мир, чтобы заставить всех людей видеть и чувствовать то же, что и мы. Да, тогда Древний Народ не потеряет свои знания. Мы потеряем свою культуру, свои обычаи, историю – в лучшем случае. В худшем, просто вымрем вместе со всеми.

– Я знаю, Олег. Ты мне уже говорил. Я знаю, за что воевал, слышал о планах возвращения в мир древней магии. Но теперь я остался просто человеком. Вхожу в ту самую половину, но не в треть. Так что ты прав, я буду только мешать, путаться под ногами.

– Разве я об этом говорил? Мы своих не бросаем, помни это. Думаю, ты однажды сможешь снова стать одним из нас, пусть даже без способностей. Впрочем, о них ты тоже не забывай. Просто теперь это только твой бой. Если я решу за тебя – это будешь уже не ты. Если не получится – лучше будь собой – человеком, чем тенью себя – Древнего. Иди. И если получится – возвращайся.

* * *

Глаза начали болеть, и никакая настройка и регулировка микроскопа не помогали. За окном все так же светло – июль месяц, день длинный. Укорачивается помалу, но за ужином это заметно, а на работе – нет. Сколько у нас там на часах? Ого, без пятнадцати шесть, собираться пора. Обработанные образцы – в шкаф, что не просмотрел – в ящик стола. Уменьшилась кучка, однако, день не зря просидел. Но и осталось солидно – натащили ребята. Пока это закончишь, еще подвезут, но тут уж кто другой пусть смотрит, в экспедицию попрошусь. Пусть не по своей теме, но и просидеть лето за столом… на то еще зима будет. Тут же кольнуло воспоминание о разговоре и лежащей в папке бумажке. Зима-то будет, а вот где будешь этой зимой ты сам? Еще и за квартиру скоро платить… Ладно, об этом потом подумаем. Экий ты нервный стал, Сашка. Руки-ноги-голова на месте – не пропадем. Бывало и хуже. Рабочий блокнот с записями – в другой ящик… А после работы сегодня – отдых души и радость сердца. Гитара и песня по кругу, возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке. Или если пропасть – так с музыкой.

Хорошо, когда в нашем мире есть хоть что-то постоянное. Эта компания еженедельно собирается уже не первый год. Меняются люди (кроме хозяев и трех-четырех старых друзей), меняются песни, а чайник и диван те же. И то и другое – антиквариат. Хотя ценность их несколько уменьшилась от постоянного использования. Впрочем, продавать никто не собирается: вполне возможно, что лет через сорок здесь будут собираться дети тех, кто приходит сейчас. Точно так же кружком. Будут попивать чаек с травами и распевать песни под гитару – или на чем они тогда будут играть? Наверно, всё на ней же. Доживем – увидим.

Трамвай лязгает и дергается, чем-то жужжит, воет и вообще выражает свой протест. Давно пора если не на свалку, то в капремонт, а вместо этого люди его каждый день пытаются раздвинуть собственными телами, впихнуться, уместиться, загрузить сверх всяких пределов оба вагона – еще и требуют везти. Этот трамвай явно злится на людей и поэтому пытается вытрясти из них суетные души. Э-эк! Ребра-то не стальные, бабуся, куда ж вы с такой коробкой! Хряп-хряп – что у вас там было, яйца? Очень им сочувствую. Муж-жик, выбрось палку, глаза людям выбьешь! Что, уже? Нет еще, только собираешься? И кому это? Ну да, а здоровья хватит? Мужик, тебе сейчас сходить, точно говорю. «Следу…я остан…ка кр-р-р…говый центр-хр-хр!» Нет, мне через одну. Давайте местами поменяемся, давайте. Вас бы на мое место… Впрочем, нет, не соглашусь. В принципе не так она и плоха – моя жизнь. Нормально живу. По-человечески.

– О, какие люди!.. – Что всегда поражало в хозяине квартиры, так это умение радоваться приходу знакомых. Даже тех, кто приходил каждую неделю, Коля встречал, как приехавших издалека дорогих друзей. Впрочем, действительно не виделись больше месяца… – Заходи, заходи! Дверь не запирай, сейчас еще народ подойдет.

Все места на антикварном диване были уже заняты, на стульях вокруг стола тоже сидели. Двое старых знакомых, кое-кого уже видел здесь, но имена мог и не вспомнить. Вроде бы студенты, компания достаточно странных романтиков. Любители фантастики и средневековой истории. Кого здесь только не встретишь! Трое явно незнакомые, раньше их не видел. И держатся особняком – значит, не компания привела. Ничего, потом поймем, кто есть кто.

– Чаю кто-нибудь хочет? – Коля появился в дверях комнаты со своим знаменитым чайником. Скоро про него здесь точно кто-нибудь песню сложит… в смысле про чайник. Хозяину квартиры уже посвящали песни, стихи, его рисовали и даже лепили. Такой тут народ собирается – творческий. Или потребители и ценители творчества, что тоже неплохо.

Раньше еще и разного рода маги-экстрасенсы захаживали, но в последнее время что-то их поубавилось. То ли отделились в собственное сообщество, то ли часть творческой интеллигенции этим уже переболела. Вполне может быть, что просто мода кончилась, такое тут тоже бывает. По крайней мере в бытность свою Древним (лучше бы не вспоминать лишний раз…) Александр заметил у нескольких посетителей явные признаки «астральных» и «энергетических» занятий. Впрочем, а кто и где сейчас этим не балуется?! Вон у романтиков на диване тоже то и дело в разговоре мелькает: «Маги… заклинания… пятый уровень… а у него меч заговоренный оказался…» Скорее всего, очередную свою игру обсуждают, как раз сезон. Бегают по лесу в плащах, машут деревянными мечами, грибников пугают.

Когда Александр учился в университете, на его факультете тоже завелись люди весьма странные. Эльфы, понимаете ли. В прошлой жизни и другом, прекрасном мире они были великими воителями и совершали геройские подвиги, а сюда вот попали то ли случайно, то ли за прошлые грехи. Обчитавшись книг, где описывался их прежний мир, они вдруг вспомнили свое прошлое, вот только тела им на этот раз достались похуже. Большинство эльфийских героев оказались девицами с кучей подростковых комплексов и неудачной личной жизнью. Несколько парней, затесавшихся туда же, либо пытались ухаживать за «эльфийками», либо довольно быстро отказались от этой идеи. Кое-кто всерьез «занимался» магией – работали, как они себя называли, «астральными воинами».

Тяжелый, в общем-то, случай, но в принципе излечимый. Сейчас кто-то из тех «эльфов» обзавелся семьей и работой, не до прошлой жизни стало, эту бы наладить. Некоторые девицы таковыми же и остались – как эльфами, так и девицами. Последнее, впрочем, не факт, но на семью пока даже намеков не было. Оч-чень высокодуховные требования предъявлялись к претендентам – ежели не эльфийский государь, то непременно чтоб был рыцарем. Во всех смыслах. Еще чтобы и в доспехах разбирался, и мечом махал. И при этом не доходил до «грубого реализма» средних веков, а соответствовал образам из романов. Вопрос: как могут образовать семью два рыцаря? Почему-то эти девы младые с глазами горящими в прошлой жизни были именно воинственными мужиками…

Олег как-то объяснял это повальное увлечение эльфами, магией и старинным железом «зовом Древней Крови». Где-то он, конечно, прав. У некоторых из сидящих на диване Александр мог разглядеть те или иные черты, а вспомнив уроки и своих былых знакомых, даже определить, откуда родом были их предки – Древние… но при чем здесь сексуальная ориентация?! У Древних с этим всегда всё обстояло нормально. А как же иначе? Если ощущаешь себя частью природы, то и свою искажать не будешь.

– Подвинуться можно? – Это еще кто? Задумался, не заметил, как прошло время и подошел обещанный народ. За столом становилось всё теснее.

Народ был разный, знакомый и не очень. Попросила подвинуться, например, девушка, которую вообще впервые видел. Впрочем, за ней протискивался между стульев старый знакомый. Понятно. У Лени новая страсть, …надцатая за последние два года – Александр даже попробовал однажды подсчитать, но запутался и бросил это неблагодарное занятие. Вот у кого со слабым полом нет проблем! В каждую влюбляется с первого взгляда и навек, бурно расстается, потом рвет струны своей многострадальной шестиструнки и орет диким голосом нечто депрессивное собственного сочинения. После чего следующая отзывается на буйный вопль души.

– Привет, Леня!

– Здоров, бродяга! – Мощный шлепок по протянутой ладони. – Где пропадал? В микроскоп затянуло и вылезти не смог? Или сослали в степь и транспорта не дали? Катя, познакомься, это Саша, будущая надежда российской науки и бывшая опора Советской армии!

– Оч приятно! А вы где учитесь? – Катя изобразила на лице вежливый интерес.

– Я уже отучился, работаю.

– Ребята, а потом поговорить нельзя? Тут народ еще в прихожей стоит! Проталкивайтесь, там на скамейке Мишку потеснить можно, не такой уж толстый. Коля, стулья найдутся или все уже здесь?

С романтического дивана донесся радостный вопль – приветствовали кого-то из пришедших. Возникла суета, компания пыталась разместиться вшестером на трех местах. Как ни странно, это им удалось – правда, двоим пришлось сесть на спинку и опереться на книжные полки. Ничего, эта комната видала и не такое, в тесноте, да не в обиде.