Текст книги "Ученик"

Глава 9

– Слушай, а может в кино сходим? – неожиданно предложил Кореец.

Они сидели на лавочке в школьном саду, и он прокручивал в голове сегодняшнюю тренировку. Он уже сам отмечал некоторый прогресс и с удовлетворением вспоминал особенно понравившуюся ему комбинацию, которую они разучивали и отрабатывали уже второй день.

Ему казалось, что прошло уже невероятное количество времени с того момента, когда они разучивали отдельные удары и защитные блоки.

Как-то незаметно они перешли к тому, чтобы из отдельных простейших элементов – таких как удар в верхний уровень, удар в средний уровень, мягкий блок изнутри – собирать более сложные комбинации и отрабатывать их раз за разом во все более быстром темпе, и он уже давно и думать забыл о какой-то практической применимости всех тех приемов, которыми пытался овладеть.

Он наслаждался самим процессом занятий все больше и больше – несмотря на то, что во всем теле, в разбитых руках, в суставах, во всех многочисленных местах, куда приходились удары палки Корейца, колотившего его за каждую самую незначительную ошибку – прочно поселилась боль. Сначала он думал о ней и удивлялся тому, какой же он был слабый, его изумляло, что еще совсем недавно он плакал от того, что его били по лицу, оставляя иногда едва заметные отметины и ссадины, поражался тому, что сейчас он привык – и даже радуется, значительно большей боли, которая с какого-то момента стала его спутником, и каждое утро напоминала о том, чем он занимается – и о том, что ему предстоит впереди.

Боль, физическая боль – стала абсолютно неважной и несущественной, потому что на другой чаше весов лежали неизвестные ему ранее ощущения – ощущения ловкости, навыков и умений, о которых он раньше никогда даже и не слышал и не задумывался, о которых он не мог и подозревать – и это у него, всегда такого неловкого, нелепо выглядящего со стороны.

– В кино? Конечно, давай сходим. Это здорово. А на что?

– Да сегодня шел мимо вашего кинотеатра, когда утром к тебе направлялся – там показывают «Пиратов ХХ века», я слышал, что классный фильм, – ответил Кореец. – Ты не видел?

– Не-а, не видел. Он же новый совсем, недавно вышел. Собирался, как раз перед каникулами. Приятели уже все разъехались, поэтому пошел один.

– И что? Билетов не было? – поинтересовался Кореец с любопытством.

– Ну…, – замялся он. – Билеты, наверное, были. Тормознули меня перед кинотеатром. Вежливо попросили денег. Короче, на билет мне не хватило.

Кореец засмеялся.

– Вежливо попросили? – переспросил он. Ну, наверное, им важней было посмотреть. Да, а если бы они грубо и невежливо попросили, тогда что?

Он грустно ответил:

– Не знаю. Наверное, было бы то же самое, что и тогда, ну, когда мы с тобой познакомились.

Кореец задумался.

– Интересно. Получается, что хоть так, хоть эдак, но денег бы ты по-любому лишился.

– Ага, – ответил он. – Сейчас вот и не знаю, что лучше.

– Все к лучшему, – сказал Кореец. – Если бы ты тогда посмотрел фильм, сейчас тебе скучно было бы со мной пересматривать, верно? Так что пошли. Деньги вроде есть, как раз на ближайший сеанс успеваем. Не придется сшибать перед входом. Смешно, а если бы у нас сейчас не хватало, и мы бы у кого-нибудь вежливо попросили – это было бы нормально, как считаешь?

Он посмотрел в глаза Корейцу – они были серьезными и казалось, ему очень важно было услышать ответ на этот шутливый вопрос.

– Нет, это было бы неправильно, – твердо ответил он. Он отвел глаза, ему не хотелось следить за реакцией Корейца и даже стало неважно, что именно сам Кореец думает на этот счет.

– Может быть, и неправильно, – загадочно продолжил Кореец, – и по его непроницаемому лицу было совершенно непонятно, какой же точки зрения придерживается он лично.

Когда они вышли из кинотеатра, уже смеркалось.

Его дом был совсем рядом, – и времена, когда он после выхода из кинотеатра старался быстрей добежать домой, были в каком-то ужасно далеком прошлом. Раньше он всегда старался вернуться по освещенной улице, по которой гуляли люди – это рождало в нем чувство безопасности – но все равно, он старался вернуться побыстрее, и только в подъезде облегченно переводил дух.

Но сейчас все было иначе – и мысли о том, чтобы вернуться длинной дорогой даже не пришла ему в голову. Когда рядом шагал Кореец, чувства незащищенности не было – и наверное с ним он спокойно отправился бы куда угодно, хоть в самые темные и страшные переулки, которых он раньше всегда сторонился.

Путь пролегал через футбольное поле – сейчас это был практически пустырь, заросший бурьяном и сорняками, и они неторопливо шли по тропинке, пересекавшей поле наискосок – она выходила прямо к его дому. Они обсуждали отдельные моменты фильма – и, когда он абсолютно неожиданно для себя услышал оклик «эй, пацаны» и тихий свист, он резко остановился, будто налетев на препятствие.

Он был абсолютно уверен, что ничего такого не может произойти в принципе – он убедил себя в этом в какой-то момент времени и сейчас вдруг ощутил абсолютную иллюзорность внушенной самому себе безопасности, на мгновение вся его прошлая жизнь с ее страхами и неуверенностью вернулась и одновременно с этим под ложечкой противно засосало. Он ощутил во рту неприятный, медный вкус – как будто он положил в рот медный пятак, и его ноги на мгновение стали ватными.

Это ощущение длилось какое-то мгновение, но потом исчезло – в ту самую секунду, когда он ощутил на своем плече руку Корейца.

С его близорукостью было трудно разобрать лица подошедших к ним ребят, и только когда они приблизились вплотную, он понял, что не знает никого из них. Они абсолютно точно были не из его школы, но это было и неважно.

Он ощутил какое-то напряжение внутри и непроизвольно сжал руки в кулаки, он осознал это в момент, когда сжатие отозвалось рефлекторной болью и он, переведя глаза вниз, механически отметил, что в сумерках разбитые костяшки совершенно не видны.

Подошедших было двое, чуть повыше ростом, чем они с Корейцем, выглядели парни абсолютно спокойно и расслабленно. Один из них держал в руке бутылку «Жигулевского» и он подумал, что пожалуй парочка постарше, может быть на два, а то и три года.

– Пацаны, вы местные? – спросил тот, что был повыше.

– Местные, – услышал он ответ и тут же понял, что это он сам ответил на вопрос. Кореец молчал и искоса посматривал на него.

Высокий парень помедлил секунду, будто не зная, как продолжить разговор и задал вопрос, услышав который он невольно усмехнулся.

– А кого знаете?

Этот вопрос всегда вводил его в ступор – так произошло и на этот раз и он, открыв машинально рот, закрыл его.

– А с какой целью интересуешься? – вдруг услышал он и с удивлением перевел глаза на Корейца – Кореец говорил спокойным и казалось ленивым тоном, и расслабленно стоял, засунув руки в карманы.

– Ну, может общие знакомые есть, – ответил высокий в некотором замешательстве, тот, что пониже, стоял молча и прихлебывал пиво – наверное, со стороны их беседа производила впечатление спокойной дружеской встречи и он подумал о какой-то неправильности и нелепости происходящего.

Он успокоился, первый шок от неожиданности миновал и он ждал какого-то сигнала или указания Корейца для того, чтобы как-то действовать, но тот спокойно стоял и казалось, абсолютно расслабленно разговаривал.

– Вы сами-то кто? – спокойно продолжил Кореец и неожиданно улыбнулся.

– Мы? – переспросил высокий. Из NNN – ой школы, – и махнул рукой в непонятном направлении. – В кино идем, подумали, может выручите нас, не хватает немного. И даже уточнил – десять копеек.

Один билет стоил полтинник – и десять копеек действительно были незначительной суммой, отсутствие которой, впрочем, могло на самом деле сделать поход в кино невозможным.

К его удивлению, Кореец побренчал мелочью, извлек из кармана гривенник и протянул его высокому.

– Держи. Сеанс скоро начнется, не опоздайте.

Высокий взял гривенник с ладони Корейца и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Кореец продолжил:

– Меня зовут Пак. Но друзья называют меня Кореец.

Подошедшие парни переглянулись – трудно было сказать, слышали они когда-нибудь про Пака «по прозвищу Кореец» или нет.

Он ничего не понимал. Происходящее казалось ему каким-то бредом и не укладывалось у него в голове. Он сделал шаг вперед и натолкнулся на ладонь Корейца, упершуюся ему в грудь в тот момент, когда Кореец продолжил:

– А это как раз мой друг. И вот он меня знает. А я знаю его.

Это было смешно, и он улыбнулся. Парни переглянулись еще раз и тот, что пониже, отбросив в сторону допитую бутылку, которую до этого держал в руках, примирительно сказал:

– Ну, спасибо, мы пойдем, а то и правда опоздаем, – и протянул руку.

Кореец посмотрел на его руку и никак не прореагировал. Свои руки он к этому моменту опять засунул в карманы и не сделал ни малейшей попытки вынуть их обратно.

Они молча стояли – наблюдая, как двое развернулись и ушли в сторону кинотеатра и стояли так еще несколько минут. Ушедшие парни ни разу не обернулись, и он задал себе вопрос, а может быть им действительно так необходим был этот гривенник, подаренный им Корейцем.

Когда они повернулись, чтобы снова продолжить свой путь, Кореец неожиданно остановился и негромко произнес.

– Запомни, Бро. Предотвращенный бой – выигранный бой. Меня можешь не спрашивать – я тоже не знаю, для чего им нужны были деньги. И если они собирались в кино, то откуда бы у них нашлись деньги на бутылку пива. Не знаю. Возможно, если бы я был один, все сложилось бы иначе, но я решил, что это неплохой урок. Для тебя.

– В жизни, – продолжил Кореец, – порой очень сложно разобраться, что правильно, а что неправильно. И даже что хорошо, а что плохо. Главное – это поступать так, как тебе кажется правильным. В этот самый момент. Делай то, что в данной ситуации должен. А уж там что будет – то будет.

– А я уж начал думать, кто из этих двоих дерево, а кто обезьяна, – улыбнулся он.

Они негромко засмеялись и шли некоторое время молча. Он ощущал, как внутри все успокаивается, хотя нервное ожидание возможного боя еще не прошло бесследно.

– И еще, – сказал Кореец тихо. – Я тебе раньше много говорил о том, что является самым важным – применительно к тому, чем мы с тобой занимаемся. Так вот – конечно, то, что я называл важным – важно, но самое важное – это запомнить и понять следующее:

– Все, абсолютно все – и победа и поражение – у нас вот тут, – и он постучал пальцем по его лбу. В голове. И если ты это поймешь, то победить тебя будет нельзя.

Он открыл рот, чтобы возразить, но Кореец не дал ему возможности вставить слово:

– Да, тебя можно будет избить, покалечить даже, но победить – нельзя. И сила физическая – это чепуха по сравнению с силой духа.

– Слушай, ты это о чем? Ему показалось, что Кореец несет какую-то чушь – «нельзя победить» показалось ему полнейшей глупостью – какая-то там сила духа…

– Ну, я понимаю силу мускулов. Сильная рука, слабая рука. Сильный удар – за счет сильной руки. И слабый за счет… Кореец не дал ему закончить предложение:

– Твое дело сейчас – запоминать. Это понятно? Поймешь ты то, что я тебе говорю – или не поймешь – неизвестно. Может быть, никогда не поймешь. А может быть и поймешь, и поймешь очень быстро, от многого зависит, – туманно закончил свою мысль Кореец

– Действительно, не понимаю, – ответил он со смущенной улыбкой.

– Да я сам иногда не все понимаю, – буркнул Кореец и напомнил – фильм фильмом, а домашнюю норму должен еще успеть сделать.

– Будет сделано, – весело ответил он, помнишь, как в фильме боцман классно доску разбивал и ногой и рукой? Как он там всех направо и налево…

Кореец засмеялся:

– В кино еще и не то покажут.

И они попрощались до следующего дня.

Глава 10

Звонок в дверь раздался рано утром.

Он был один, родители были на работе, а бабушка еще накануне уехала к его тетке, поэтому он был предоставлен самому себе.

Кореец улыбнулся с порога и поставил на пол сумку – на вид тяжелую, в которой что-то громыхнуло в тот момент, когда она коснулась пола.

– Иди, позавтракай, – сказал он, когда они обменялись рукопожатиями.

– Да я не особо голодный, – несколько смущенно ответил Кореец.

– Я же не спрашиваю тебя, голодный ты или нет, верно? – весело спросил он, улыбнувшись. Поэтому отказываться нельзя. Вот если бы я спросил – «хочешь ты кушать или нет» – тогда другое дело. Логично?

– Куда уж логичней, – пробормотал Кореец, направляясь на кухню.

– Слушай, а ты сам-то почему ничего не ешь? – поинтересовался Кореец с набитым ртом.

– Да как-то не складывается у меня с завтраком. Обычно вскочил, умылся и в школу. Люблю поспать подольше.

– Понятно, – промычал Кореец. Поэтому, наверное, тебе бабушка тоже вопросов не задает, хочешь ты кушать или не хочешь. Кладет в тарелку и не открутишься.

– Угу, – подтвердил он, допивая чай. Ну что, идем?

– Идем, – сказал Кореец, вылезая из-за стола. Посмотрим на твои успехи.

– Ну, и как результат? – поинтересовался Кореец, с любопытством изучая клюшку. Даже невооруженным взглядом было видно, что она сильно изменилась за эти недели. В тех местах, где он хватался за нее руками, ребра закруглились и отшлифовались, в этих местах поверхность была покрыта темными потеками и пятнами. – Судя по всему, ты времени зря не терял.

– Пятнадцать минут, – ответил он с гордостью.

– Сколько, сколько? – недоверчиво переспросил Кореец. Ты сказал «минут» или мне послышалось? Ты, наверное, имел в виду, считаешь до пятнадцати? Так это всего секунд десять – пятнадцать, даже если считать, не торопясь.

Он молча подтащил к импровизированному турнику табурет и залез на него.

– Можешь засекать, время пошло, и, перенеся подбородок выше перекладины, повис на руках. Руки привычно обхватили ребристую, но уже давно не шершавую и такую до боли знакомую поверхность. Его прогресс в этом упражнении был таким быстрым, что он удивлялся сам себе. Трудно сказать, в чем была причина – то ли она заключалась в том, что изначально выбрал самую неподходящую поверхность для упражнения, то ли спустя некоторое время его руки уже использовали грани клюшки как дополнительные опоры, он не знал. Мозоли на руках набухали и рвались, в эти дни ему было мучительно больно и казалось невероятным, что он удерживает свое тело на весу, разгибая плавно руки в те моменты, когда казалось уже невозможно было держаться дальше – но и тогда он делал это максимально медленно.

– Ну что, теперь веришь? – спросил он, продолжая удерживать подбородок выше уровня перекладины. – а еще я вот так могу, смотри, – и он отпустил одну руку, продолжая удерживать свой вес на одной руке. Это было трудно – значительно трудней, чем висеть на двух руках, но тогда, когда ему надоело висеть столько времени на двух руках, он решил, что упражнение с одной рукой будет куда более эффективным, и он сможет использовать высвободившееся время для того, чтобы тренировать удар на газетах.

Вместо ответа Кореец присвистнул.

– Ладно уж, слезай оттуда, а то целый день провисишь. Ты, кстати, случаем подтягиваться не пробовал?

Он, плавно разогнув руку, спрыгнул. Рука разгибалась с трудом, как обычно, и он массировал плечо второй, менее уставшей рукой.

– Нет, подтягиваться не пробовал. Ты же сказал, что надо делать только это упражнение. Верно?

– Ага, подтвердил Кореец. Не подтягивался и ладно – и улыбнулся.

Они подошли к висевшей на стене подшивке.

– Тут ты тоже меня чем-нибудь удивишь? – поинтересовался Кореец с любопытством.

Накануне вечером он постарался в меру своих сил привести подшивку в порядок. Обкромсанные и надорванные листы он ободрал, но все равно выглядела подшивка растрепанной и уже очень слабо напоминала аккуратный календарь, висящий на стене.

– Тут вряд ли удивлю. Занимаюсь, все, как ты мне и показывал.

Кореец подошел поближе и провел рукой по газетам. Сначала по поверхности, потом прошелестел ею, как будто проверял толщину книги и общее количество страниц. Затем он почему-то приподнял ее и заглянул за нее – изучая, потрогал рукой стену и вернул подшивку обратно.

– Ты не помнишь, сколько было листов сначала и сколько ты оборвал? – поинтересовался Кореец.

– Не-а. Не считал. Да практически сам и не обрывал. Листы сами измочаливаются в середине и перестают держаться. Рвутся. От центра к краям – так что и рвать не приходится. Помолотишь-помолотишь – вот и нет листка.

– Покажи-ка, – попросил Кореец и уселся на софу. Он посадил на колени плюшевого медведя и выглядел со стороны почему-то ужасно комично.

Ему показалось в этот момент, что комната полна зрителей и, слегка волнуясь, подошел к подшивке. Чувствуя спиной, что Кореец внимательно наблюдает за ним, он нанес первый удар максимально технично, ему не приходилось вспоминать все составляющие правильного удара. В момент касания кулаком газеты он усилил удар рывком бедер и сразу же нанес удар левой. У него не оставалось времени на подсчет вдохов и выдохов, и он даже не считал свои удары.

Идею о том, чтобы считать каждый удар давно пришлось отбросить – потому что счет получался только до десятого удара. В первые дни он мог досчитать до ста, но потом, когда он понял, что сто ударов это ничтожно мало, он начал просто засекать время – и уже не отвлекался на подсчеты.

Прикинув, что на один удар у него уходит секунда – он предположил, что за минуту он сможет ударить тридцать раз левой и столько же правой рукой. А за час – 1800 ударов каждой рукой. Он увеличивал длительность занятий каждый день – чтобы довести количество ударов до двух с половиной тысяч – наверное, потому, что он привык получать только пятерки, и цифра в пять тысяч казалась ему наиболее подходящей в качестве дневной нормы.

– Стоп, – неожиданно произнес Кореец, вставая с софы и бережно усаживая медведя на свое место. – Достаточно.

Он остановился и вытер пот с лица. Руки опять побаливали, но это ощущение стало настолько привычным, что он не обратил на это никакого внимания. После занятий на турнике ладони практически перестали болеть – потому что покрылись твердыми мозолями, которые решительно не хотели лопаться, от чего руки стали непривычно шершавыми.

– Ну, что? – спросил он встревоженно. Ему хотелось похвалы и такого же восхищенного присвиста, которым Кореец отметил его достижения на турнике, ему казалось, что он заслужил это.

– В целом нормально, – пробурчал Кореец. Подойдя к подшивке, он оторвал десяток листов и сказал – толстовато для тебя. – Слишком уж весело молотишь. Попробуй-ка вот сейчас.

Он развернулся к подшивке и провел еще серию. Разницу он ощутил с первого удара. Руку пронзила боль, но он не обратил на нее внимания, он не мог себе позволить ударить слабей, потому что наверняка за его спиной Кореец смотрел на него изучающее, и он знал, что бить нужно даже сильней, чем обычно – если, конечно, это вообще было возможно. И в момент каждого удара перед глазами почему-то против его воли вставала старая липа.

– Хватит, – неожиданно сказал Кореец. – Нормально. Если будешь бить по часу в день и больше – отрывай помимо того, что само отвалится еще один целый лист. Можно, я разрешаю.

– И что? Когда все листы кончатся – я смогу бить со всей силы в стену?

– Может быть сможешь, а может и нет. А может это тебе тогда уже и не понадобится, – ответил Кореец как всегда загадочно. Иногда трудно было судить о том, что именно Кореец имел в виду, а его ответы все чаще и чаще можно было истолковывать по-разному.

– Ну что, пошли заниматься? Сколько еще в квартире сидеть. Времени у нас с тобой мало.

– Послушай, я вот давно хочу тебя спросить, – он решился задать вопрос, который с некоторых пор стал его мучить. – Вот, предположим, научусь я бить со всей силы в стену. Отработаю до автоматизма те связки, которым ты меня научил. Но ведь я все равно никогда не смогу победить тебя, правда? – вопрос вырвался неожиданно для него самого и он покраснел.

Кореец пожал плечами и сказал, адресуясь куда-то в в пространство перед собой:

– Знаешь, скорее всего, ты действительно никогда не сможешь победить меня. Если, конечно, я буду заниматься в полную силу. И еще множество людей ты никогда не сможешь победить. Но в это же самое время никто не сможет победить тебя. Если ты будешь выжимать из себя все то, на что способен. Понял? – спросил Кореец и обернулся.

– Если никто не сможет никого победить, то в чем же тогда смысл этого всего? – спросил он нерешительно.

Кореец улыбнулся.

– Смысл заключается в том, что главное – победить самого себя. И тогда кто-то – тот, кто сильней и опытней тебя, причем несравнимо опытней тебя, кто к примеру занимался с пятимесячного возраста, сможет тебя победить технически – рожу тебе набить или сломать что-нибудь, но победить тебя – тебя самого, он уже не сможет. Сможет убить или покалечить, но не победить.

И еще. Таких людей не так уж и много, мне кажется. И если этот гипотетический «некто» занимался всю свою жизнь, чтобы стать таким, каким он стал, наверняка у него есть дела поважней, чем пытаться кого-нибудь обидеть или сделать больно просто из интереса. Подумай об этом на досуге как-нибудь.

Кореец продолжил:

– Ты же не станешь заниматься только тренировками остаток своей жизни. Ты же, наверное, после школы не в институт физкультуры собираешься поступать, чтобы стать лучшим в том, чтобы бить кулаками в стену, а?

Дело-то не в этом. А дело в том, чтобы не дать никому себя победить в том, чем ты занимаешься. И небольшое поражение – это не проигрыш во всем.

Он заворожено слушал – и то, что говорил Кореец, откладывалось в его памяти. Он знал, что запомнит эти слова и возможно именно в них и заключается основной смысл их занятий.

– И еще, – Кореец не закончил свою удивительно длинную для него речь, – я немногому смог тебя научить, да и есть множество вещей, которым можно научиться только самостоятельно. Хотелось бы думать, что правильный путь я тебе показал – и просто научил тебя, как сделать самый первый шаг. Второй шаг, если ты конечно захочешь, ты сделаешь уже сам.

Произнеся это, Кореец посмотрел в окно и сказал уже совсем другим голосом – со своей обычной интонацией:

– Что-то заболтались мы с тобой. Время идет – пара часов пролетела незаметно. Денек отличный сегодня будет, пора пожалуй идти.

И действительно, лучи солнца заливали всю комнату светом и стекла на стенке с книгами отражали лучи во все стороны. Полки были уставлены книгами – ни одной из которых он не прочел этим летом. Даже красный том Дюма валялся нетронутым – и он, как ни сосредотачивался, не смог вспомнить названия содержащегося в нем романа.

Под потолком комнаты висели пластмассовые модели самолетов и лениво шевелились в невидимых потоках воздуха.

– На сегодня у нас еще один важный урок, спрашивал ты как-то про силу духа, вот и закончим эту тему – про силу мускулов и другую силу.

Кореец подмигнул ему, и они направились в прихожую обуваться. Кореец подхватил свою опять громыхнувшую сумку, и они поскакали через две ступеньки вниз во двор.