Текст книги "Клятва Маат"

Когда я встретился с Алексионом во время службы, нам было чуть больше двадцати лет, и с тех пор мы были практически неразлучны. Однако он, как и я, был молод и подчинялся приказам командиров, не раздумывая о правильности и честности поступков. Со временем он стал осознавать это и покинул войска, перед тем как исполнить последний приказ перед роспуском. Он перебрался в Фивы, чтобы не смотреть в глаза своей семье, зная, какая тяжесть лежит на его душе.

20

Ночь я переждал, укрывшись в одном из ларьков, стоящих в торговых рядах. Меня разбудил приближавшийся торговец, один из первых явившихся сюда. Он вел верблюда, нагруженного товаром. В основном это были сушеные фрукты и бобовые культуры. От удивления, увидев на своем месте спящего человека, торговец попятился назад. Его рот исказился от неожиданности, а его веки захлопали чаще, чем обычно. Жестом показал ему, чтоб он был тих и не поднимал панику. Хотя, видя сколько людей употребляют крепкие напитки в пригородных местах, для жителей города не редкость увидеть спящих на улицах еще не отрезвевших людей. Кивнув ему, я помог разложить товар на прилавок. Купил у него пару мешочков нута и бобов и спросил о том, как давно солдаты бушуют на улицах, торговец поначалу не проявлял желания отвечать мне. Тогда для стимула я приподнял полу туники и указал на эфес меча. Не знаю, напугался он или понял, что я могу помочь городу, торговец рассказал мне все, что могло представлять для меня ценность. Из его рассказа я узнал, что их новый номарх ввел войска, лагерь которых находился на том берегу, близ разрушенного храма. По его словам, возле лагеря можно встретить палатки кочевых племен, остановленных солдатами и не дававшими въехать в Фивы. Живут фиванцы в таком строгом порядке несколько месяцев, с тех пор как новых номарх прибыл в город. По словам нового представителя фараона, такие действия необходимы для поддержания порядка и обеспечении безопасности горожанам, в чем я очень сомневаюсь.

Покинув торговую площадь до ажиотажа, я снова принялся искать дом Алексиона. И тут на глаза попалась телега, доверху груженная стульями, аккуратно стоящими друг на друге. Было легко догадаться, кто ее ведет. Но тут мое чутье меня подвело – на телеге сидел сухой мужчина, держа в руках вожжи и легонько подгоняя лошадей. Поспешив к телеге, которая скрылась в переулке, я потерял ее из виду. Но, забежав в угол, тут же ее обнаружил. Мужичок слез с телеги и вручил стул, выглянувшей из дома женщине – он развозил заказы, сделанные жителями. Подбежав к нему, я не стал ходить вокруг да около и сразу спросил об Алексионе.

– Не подскажешь, как найти хозяина этого стула? – спросил его я.

– Конечно подскажу, вот хозяйка стула, – он указал на женщину.

Не знаю, шутил ли он со мной или не понял вопроса, но женщина, стоящая в дверях, явно прочитала на моем лице некое замешательство.

– Я заказывала его у Алексиона, нашего мастера, делающего замечательные стулья, – говорила она, – его можно найти на втором повороте от главной улицы.

– Благодарю вас.

Мужчина, развозивший стулья, как ни в чем не бывало рассчитался с женщиной за стул и поехал дальше.

Сообразив, где это находится, я поплелся к дому Алексиона. Оказавшись на главной улице, ведущей от большой площади, я увидел второй поворот, на котором находился дом, и сразу же заметил знакомых мне детей, явно искавших меня. Не попадаясь им на глаза, я нырнул за поворот. «Дети потом окажут мне услугу», – подумал про себя. И тут я достиг цели приезда в Фивы.

Алексион был высок и он, стоя в своем доме чуть согнув голову, представлял собой необычное зрелище. По происхождению он был грек, отличался высоким ростом и обладал крепким телосложением. Из-за роста он не выглядел большим, а даже слегка худощавым, но это лишь внешняя иллюзия. Он не раз помогал мне во время службы, за что я был ему благодарен.

После того как наш отряд распустили, я вернулся в Фаюм, а Алексион нашел свое пристанище в Фивах и вернулся к своему любимому делу, которым он занимался до службы – он был мастером в изготовлении стульев. На первый взгляд может показаться что это шутка, но я сам много раз убеждался в его мастерстве. И сейчас, присев на один из таких стульев, снова убедился об этом.

Это была встреча, наполненная эмоциями, спустя годы после последней встречи. Мы обнялись, и Алексион наверняка догадывался о истинной цели моего визита.

– Надеюсь, мой друг, ты прибыл не только ради того, чтобы навестить старого друга.

На лице сиванца появилась широкая улыбка. На недавно выбритом лице виднелись мелкие шрамы, полученные во время службы. Лицо, имевшее темный загар, утратило прежний цвет и стало напоминать лицо обычного ремесленника, занимавшегося любимым делом. Брови, нависшие над глазами, не утратившие свое рассудительное выражение, выбивались из-под завязанного вокруг головы шарфа. Привычка полностью укрывать лицо осталась со времен совместной службы.

– Хотел бы я посетить тебя, но при других обстоятельствах, – подтвердил я догадки старого друга.

– Пойдем наверх, обсудим твой приезд за чашками пива.

Пересекая большую комнату, мы поднялись на второй этаж, окна которого выходили точно на восток и на запад, тем самым в светлое время суток вечно освещая эту комнату, служившую Алексиону жилым помещением. Мастерская располагалась на первом этаже, дальше того места, где встретил старого друга.

– Знаешь, друг мой, выглядишь, словно из верблюжьего навоза выбрался, – рассмеялся Алексион.

Жилое помещение дома сиванца очень напоминало его дом в оазисе. Он часто рассказывал о том, как жил до службы. Его отец выращивал фиги и виноград в отличие от их традиционных сельскохозяйственных культур – фиников. Он всегда учил своего сына отличаться ото всех и верил, что когда-нибудь Алексион сможет продолжить дело отца, но, к его разочарованию, его сын вступил на службу, тем самым отличившись ото всех, как и учил его отец. Большинство его сверстников продолжали дела своих отцов и матерей, оставаясь в оазисе и выращивая культуры для продажи и собственного пропитания. А Алексион тем временем отдавал свою жизнь на служение царю, стараясь занять свое место в наемных войсках, в которых служил вместе со мной.

Поднявшись на второй этаж и расположившись на полу, покрытом небольшим ковром, мы принялись наверстывать прошедшие годы, и любой бой, в который мы вступали за последние годы, имел куда больший смысл, чем есть на самом деле. Алексион не раз говорил, что сталкивался с иностранными наемниками, приехавшими в Та-Кемет по важным делам, но активности они не проявляли. И, хвала богам, мой старый друг сохранил связи с некоторыми воинами, служащими в регулярной армии царя.

Налив в чаши пива, прежде чем приступить к главной теме разговора, Алексион протянул мне письмо, которое хранил под ковром, служащим нам подстилом:

– Прежде прочти это письмо. Я уверен, здесь ты найдешь ответ на все вопросы, которые привели тебя сюда, надеюсь, теперь ты поймешь, почему до сих пор я бездействовал.

21

Из письма, посланного одним из солдат, еще не утратившего разум и не погрязшего в делах царской семьи, и из слов Алексиона я узнал правду, скрытую за стенами дворца в Александрии. Он стал сосредоточением пороков и грехов, исполняемых всеми, кто находился там и проводил время в пышных пирах. Все нынешнее правление Птолемея Филопатора сводилось к всевозможным празднествам. Но излишества такой жизни переметнулись на весь его царский двор. И не только друзья, царские и начальствующие лица, но даже все войско, оставив занятия военным делом, они нравственно разложились и обессилели от безделья и праздности. Птолемей пленился прелестями гетеры Агафоклеи – одной из девушек, призванных развлекать состоятельных мужей. Совершенно забыв о своем царском положении и обязанностях перед народом, ночи он проводил в разврате, а дни – в пирах. Развлечения сопровождались сладострастной музыкой на таких инструментах, как тимпаны и трещотки, причем царь был не только зрителем, но и устроителем этих безобразий и сам играл усладительные мелодии на струнах. Сперва это были всего лишь тайные язвы и скрытые пороки разлагавшегося царского двора. Но с течением времени распущенность всей царской свиты и самого Филопатора росла, и дерзость гетеры уже не могла оставаться в пределах дворцовых стен. Ежедневные развратные сношения царя с братом ее Агафоклом, распутным и угодливым красавцем, сделали ее еще более наглой. К Агафоклее и Агафоклу присоединилась их мать Энанфа, забравшая в свои руки царя, совершенно обольщенного прелестями обоих ее детей. Не довольствуясь властью над царем, эта семейка захватила власть и над государством: они стали уже показываться в общественных местах, их приветствуют, их сопровождает свита, раньше доступная только лишь царю. Агафокл, постоянно находившийся при царе, правил государством, а обе женщины распоряжались раздачей должностей трибунов, префектов и военных командиров. И не было человека во всем царстве, который обладал бы меньшей властью, чем сам царь.

Каждое действие способно вызвать последствия, и эти последствия сказываются на всем Египте. Рано или поздно кто-то положит конец всему происходящему и сможет восстановить жизни страдающих от зол, творившихся вокруг. Я невольно вспомнил того быка, завязшего в веревке, в прибрежной деревушке. И мои опасения подтвердились – я, словно тот бык, слепо пытающийся силой разобраться со своими проблемами. Но я благодарен своей слепой мести – если не она, я бы не узнал о скверне, пропитавшей царский дворец. В тот момент я вспомнил и о словах Рамаса, произнесенных им в ночь перед отъездом из рыбацкой деревни. Как бы не казались мерзкими и противоестественными развлечения Филопатора, кто-то должен заявиться в это гнездо и выжечь эту заразу и тем самым вернуть Та-Кемету его прежнее величие, державшееся на предыдущих царях.

Теперь я знаю свою истинную цель. Возможно, я слишком много беру на себя, но ни войска, ни прислуга во дворце не способны повлиять на происходящее, они сами являются частью этого разврата. Народ же пребывает в неведении и живет своей жизнью в стране, постепенно разрушающейся изнутри из-за поселившейся в столице заразе.

Тот, кто знает правду, не в силах стоять в стороне и смотреть, как рушится мир. Силой, которой наделили их боги, они способны предотвратить распространяющиеся пороки и, я надеюсь, положить конец гнусным выходкам царя и его окружению.

22

Выпив еще пива и пошутив про мой внешний вид, мы легли спать. Алексион предоставил мне место в соседней комнате, окна которой выходили на запад, тем самым подставля комнату лучам заходящего солнца. Сегодня не было никаких попыток встретить детей-воришек и мыслей об убийстве персидских наемников. Как только начал краснеть горизонт, местный гарнизон солдат вновь явился на торговую площадь и начал разгонять всех по домам, грозя расправой. У них хватит трусости убить безоружного и невиновного человека, думая, что тем самым получат уважение от других солдат, но в глазах тех самых людей они упадут еще ниже, не понимая, что следовать приказам – не значит не задумываться о своих действиях.

Ночь была долгая, по крайней мере, мне так казалось. Или я уже забыл о нормальном сне. Так оно было на самом деле. Но, надеюсь, я такой не один. После того как наш отряд был распущен, я не раз просыпался ночью или вообще не мог заснуть. В голове много раз всплывали картинки из проведенных дней на границе и практически каждую из них я пытался забыть. Но вскоре показалась предрассветная заря, когда солнце еще было за горизонтом. Новый день сулит множество приключений, каждое из которого способно закончиться смертью, но только не нашей.

Я услышал шаги Алексиона, поднимавшегося по лестнице на второй этаж, но почему-то взялся за оружие. Он резко открыл дверь:

– Не советую я тебе так резко реагировать, – улыбнулся сиванец, – по крайней мере, дома. Перед тем как отправимся, мне нужно посетить храм, есть пара вопросов, которые необходимо решить, – продолжил Алексион. – А ты чем займешься?

– Выведаю у пьяниц, сколько еще персов находятся в городе.

– Хорошо, только будь осторожен, за каждым углом прячутся глаза и уши.

Я кивнул и направился к тому же месту, где вчера обманул маленьких воришек.

Как только показался диск солнца, я уже был на торговой площади и готовился закинуть наживку для воришек. Как и вчера, площадь к этому времени наполнилась людьми и поднимающийся шум распростанялся на всю округу. Воришки не заставили себя ждать, снова в том же месте, где и в прошлый раз. Быстрыми и ловкими движениями они изворачивались перед идущими людьми и наполняли свои карманы украденной едой. Вскоре и я попал в их поле зрения. Положив мешочек нута на лавочку, я подошел к берегу Нила и стал ждать, чуть повернув голову вбок. Они проглотили наживку и кинулись за мешочком, тем временем я двумя шагами настиг их и схватил одного из воришек. Его тонкая рука изворачивалась в моем хвате. Она была настолько тонкая, что я, схватив ее, практичеки мог сжать свою в кулак. Увидев лицо ребенка, которое кроме удивления и негодования ничего не показывало, я подозвал остальных детей. Они медленно, друг за другом попятились за схваченным товарищем. Чем ближе они приближались, тем отчетливее показывались мне их внешние недостатки, на которые я не имел права обращать внимания. Сироты, жившие на улице и служащие двум пьянчугам, не могут выглядеть иначе. Такой расклад я постараюсь исправить, ведь не только они умирали с голода. На улицах Фив на глаза бросалось и большое количество бездомных, лишившись крыши над головой. Они не смогли обеспечить постоянную уплату вечно растущих налогов и лишились всего, чем мог бы похвастаться богатый житель города. Но и они попали под раздачу – для состоятельных людей налоги стали выше, тем самым превращая их в обычных граждан, живущих впроголодь.

– Попался, – сказал я мальчишке.

– Ты нас обманул! – раздалось в ответ.

От такой дерзости я невольно удивился.

– Знаешь, что делают за воровство? – спросил его я.

– Знаю! Не маленький.

– Как раз маленький. Но для твоего возраста ты достаточно неплохо умеешь воровать, – подбодрил его я. – Твои друзья умеют так же?

– Они моя семья, – огрызнулся мальчик.

Снова задавать вопрос о родителях я не стал, понимая их и без того бедственное положение.

– Хочешь получить мешочек нута и фиников? – спросил я, подзадоривая его.

– Хочу.

– Но при условии, что ты поделишься со своей семьей и съедите их сами.

– О чем ты? – посмотрел на меня пацан.

– Я знаю, кому вы относите все украденное, – ответил я, – но если вы мне поможете, то будете добывать еду только для себя.

Стараясь не говорить грубо и более мягко относиться к ним, мы договорились о взаимной помощи – воришки приведут ко мне двоих пьяниц, а я избавлю их от надзирания.

Тот, кого я поймал, представился мне Хабу. Он жил со своими братьями и сестрами на улице уже долго. Спрашивать о причинах смерти родителей не стал, но предложил работу, на которой они смогут зарабатывать на жизнь, помощниками в мастерской Алексиона.

Я принялся ждать прихода двух пьяниц на том же месте, где поймал беспризорников. Уверенности в них не было, поэтому я не стал сидеть на месте и проследил за ними до пригородной таверны. На мое удивление, то место пустовало, даже из таверны не слышались никакие звуки, что заставило меня нервничать. Однако все мои опасения не имели основания – как только воришки появились на пороге таверны, двое мужчин вышли из входа, громко смеясь и допивая оставшееся пиво. Я узнал их, те же пьяницы были в тот вечер. Перс на глаза не попадался, либо он был в таверне, либо в другом месте, поэтому мне необходимо соблюдать осторожность. Скрыв лицо за капюшоном и шарфом, я наблюдал созданную мною сценку для воришек. Разыгранное представление было веселым – нетрезвые пьянчуги, пытавшиеся разобрать слова, вылетающие из маленьких ртов и отмахивающиеся от них, выглядели забавно. Тот худой был явно умнее жирдяя, который так и не смог привести свою голову в порядок после пива.

– По одному, ублюдки! – кричал худой.

Воришки продолжали говорить один за другим, сливая слова в неразборчивый гомон. Терпение пьяницы лопнуло, и он вонзил выхваченный из-за пояса ржавый кинжал в деревянную крышку стола.

Лица детей приняли успуганный вид.

– Вот так, пока не покажешь вам как надо, вы будете вести себя как дикари, – он сплюнул на песок. – Мелкий, говори, – указал он на Хабу.

– Там…там, незнакомец ударил нас за то, что мы своровали его завтрак, – своей ручонкой он указывал в сторону торговой площади, – смотри, какой он мне синяк оставил.

Пьянчуга взял голову Хабу в руки и, щурясь, пытался разлядеть синяк на лице мальчишки.

– Эй! Пойдем покажем тому, кто обидел наших мальчиков.

Вставая со скамейки и спрятав кинжал за пояс, он направился в сторону таверны будить уснувшего товарища.

– Эй! Вставай, – бил он по щекам своего друга.

В это время к нему подбежал один из братьев Хабу и выплеснул на того недопитое пиво.

– Ах ты мелкий скарабей! – воскликнул проснувшийся товарищ, – я тебя утоплю в этом пиве за это!

Напуганный ребенок попятился назад.

– Идиот! Вставай, пора проучить зазнавшихся людей.

– Он нездешний, – встрял в разговор Хабу.

Лицо худощавого пьянчуги вытянулось.

– Слышишь, может, это тот, кого ищет перс, а? – спросил он своего хмельного товарища.

– Не, – качая головой ответил тот.

– Толку от тебя сейчас никакого, как обычно, налакался и не соображаешь. Сиди здесь, я спрошу у нашего друга.

Он побрел в таверну, шатаясь из стороны в сторону.

«Только не это! – подумал я про себя. – Вот маленький болтун!» Мне было необходимо придумать новый план либо пронаблюдать больше. Вдруг сам персидский наемник направится ко мне или же возьмет в заложники детей, зная мои принципы. «Зачем ты вмешался, Хабу! Подставил не только себя, но и своих братьев и сестер». Но из таверны резко показался тот самый пьяница, говоря о чем-то своему товарищу. Слова он произносил нечетко и часто запинался, но смысл я уловил:

– Ну, как прошло? – поинтересовался жирдяй.

– Что прошло, болван? Он приказал дождаться прибытия еще одного, он уже в городе.

– Но он же может уйти! – снова вмешался Хабу.

– Не уйдет, теперь он наш, – оскалился худощавый пьяница, – покончим с ним и будем купаться в пиве.

Он засмеялся.

– А мы? – поинтересовался Хабу.

– А вы продолжите воровать нам еду, пока не превратитесь в пыль, – еще сильнее, захлебываясь слюной, засмеялся пьяница. – Стойте здесь, покажите нам этого бедняка, чье тело вскоре обгладают гиены.

Дети стояли молча, дожидаясь прибытия «еще одного». Я весьма удивился, когда услышал эти слова, ведь от тех, кто напал на мою семью, практически ничего не осталось, и было бы весьма разумно навсегда исчезнуть из Та-Кемета, боясь моего гнева.

Вдруг на мою спину легла рука, а в мою сторону смотрело укрытое шарфом лицо. Хвала богам, это был Алексион.

– У нас проблемы, – сообщил я ему.

– Какие?

– Есть еще кто-то из персов в городе. Нам стоит быть осторожнее, если хотим остаться в живых.

– Но как? Мои люди знают только об одном, – возмутился Алексион.

– Был один, они говорят (я указал в сторону таверны), что он недавно прибыл и осваивался в городе.

– Что теперь будем делать?

– Дождемся его прибытия.

Алексион кивнул.

Мы заняли крышу трехэтажного дома, чей придомовой закуток служил мне убежищем в моих прошлых наблюдениях. Он был выше остальных домов, поэтому риск быть обнаруженым сводился к минимуму. Я смотрел в одну сторону – в сторону пригородной таверны, а Алексион в сторону города. Но имелась одна проблема – мы были высоко, для того чтобы наблюдать за новоприбывшим наемником и не попасться на глаза, постоянно находившемуся начеку персу, засевшему в таверне. Я не удивлюсь, что и он сидит неподалеку, высматривая меня. Его месть за смерть других персов оправдана, однако она так же слепа, как и моя когда-то.

Солнце уже стоит высоко над горизонтом, а новый гость так и не появлялся. В моей голове промелькнула мысль о том, что он сидит на одной из таких же крыш домов и наблюдает за городом, ищя меня. Но тогда победа достанется тому, кто первым допустит ошибку. Мы уже было отчаялись, но на нашу удачу из-за ближайшего бархана появилась небольшая ничем не наполненная повозка. Управлял ею мальчик, качающийся из стороны в сторону, наезжая на песчаную горку. Удивленные пьяницы стояли на месте, дожидаясь, когда подъедет юнец. В этот момент на крыльце таверны показался сам персидский наемник. Длинная черная борода покачивалась при ходьбе, а темные глаза утопали в таких же темных ресницах и бровях. В пустыне он может обойтись и без шарфа, брови не хуже защитят его глаза от песка и солнца. Он был один из тех, кто составлял главную ударную мощь наемного отряда, напавшего на мой дом. Его высокий статус среди остальных персов отличался его внешним видом – лучшая броня, оружие, высокое качество которого бросалось в глаза издалека, и плащ в пол, во время ходьбы скрывающий следы на песке. По сравнению с остальными персами, которых было больше дюжины, большую часть я превосходил навыками и силой, с некоторыми пришлось повозиться, как с тем в рыбацкой деревушке. Но этот явно провел в битвах не один год и мог без труда расправиться с кем угодно.

Подъехавшая телега остановилась, с нее слез юнец и, не замечая пьянчуг, прошел к персу и вручил тому письмо. Перс прочитал доставленное послание и махнул пьяницам:

– Едьте за мной.

Следовать за ними было проблемой – они передвигались верхом, а мы по крышам, привлекая лишнее внимание, которое могло отрицательно сказаться на преследовании. Как бы быстро поездка ни начиналась, так же быстро она и закончилась. Мы прибыли в еще более безлюдное место, граница Фив была далеко позади, а впереди, возле старого некрополя, виднелся поднимающийся дым от костра, разведенного в солдатском лагере. Что бы они ни затевали, необходимо действовать тихо, иначе из преследователей мы превратимся в жертву.

– Ну и где же этот болван! – выругался худощавый пьяница.

– А я знал, что он опоздает, – заглядывая в бутылку сказал его товарищ.

Перс не обращал внимания на пустые разговоры пьянчуг. Он сидел верхом на коне и ждал, всматриваясь в размытый горизонт.

– Слушай, а зачем вам этот египтянин? – поинтересовался один из пьяниц.

Ответ не заставил ждать:

– Нам заплатили за его голову, – не вдаваясь в подробности ответил перс.

– Он доставил вам немало хлопот, как погляжу. Иначе бы не стали просить нашей помощи, – рассмеялся пьянчуга.

Перс не отреагировал на усмешку и продолжил смотреть на горизонт. В этот момент он думал о чем-то, но его размышления прервал голос мальчишки, доставившего им послание.

– Идет.

Человек шел, все время оглядываясь назад, проверяя, нет ли за ним хвоста, тем самым еще больше выдавая себя. Шел он неровно, виляя из стороны в сторону, шлепая обувью по песку.

– Снова без нас пил?

– Закройте рот, – отрезал перс. – Где он?

Мужчина поднял голову и начал говорить:

– Должен был прибыть еще несколько дней назад, – быстро проговорил незнакомец, – я видел сам, как он отъезжал из моей деревни, после того как убил пару твоих наемников.

Лицо перса скривилось от услышанных слов.

– Ты должен был следить за его маршрутом и сообщать нам, однако ты его потерял, снова доказывая мне твою бесполезность.

– Но… но я вышел на телеге сразу после его отъезда.

– Один?

– Нет. С сестрой своей жены.

Перс задумался, а затем улыбнулся.

– Из нее выйдет отличная приманка.

Подождав, пока персидский наемник договорит, в разговор вмешались пара пьянчуг:

– Так ты снова привел сюда эту красотку…

Этот разговор я не успел дослушать, так как моей задачей было следить на персом.

Интерес перед увиденным незнакомцем разгорелся в Алексионе:

– Знаешь, кто это?

– К сожалению, да, – с горечью ответил я, – это Панахази, муж старшей дочери главы деревни, который помог мне несколько дней назад.

– Какой деревни?

– До того, как найти тебя, я напал на след персов. Эти следы привели меня в деревню, глава которой мне и помог с ними разобраться.

– Скольких? – не унимался сиванец.

– Двоих.

– Сегодня к ним добавится еще один, – похлопал меня по плечу Алексион.

Я не разделял его оптимизма, зная, что в опасности находится еще и Саба, а за нее прольется кровь еще нескольких человек. Я не мог допустить ее смерти, зная что подведу Рамаса, человека, помогшего расправиться с персами и пригласившего в свой дом.