Текст книги "Мама Юля. Мама, бабушка, прабабушка…"

Мама Юля
Мама, бабушка, прабабушка…
Алексей Шипицин

© Алексей Шипицин, 2017

ISBN 978-5-4485-4958-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Заверняйка

После окончания института я по распределению попал в Братск. Вернее, распределилась туда Людмила на год раньше, а по действующим тогда правилам муж имел право поехать вслед за женой. Ну, или наоборот. Но речь не об этих нюансах системы распределения. А о том, что я тогда жил и работал именно в Братске.

В том самом Братске, с которым неразрывно и самым непосредственным образом была связана жизнь моих родителей. Здесь появилась их семья. Сюда, в Братск, мама прилетела к папе, чтобы «привезти ему штаны». Да так и осталась. Именно здесь они зарегистрировали свой брак. Отсюда и пошел отсчет их семейной жизни. Здесь мама и стала сибирячкой…

В итоге она оказалась не братчанкой, а иркутянкой, но начиналось-то все здесь, в Братске.

И вот в этом городе живу и я. Такая спираль судьбы, вот так повернулась линия жизни семьи.

Я особо не задумывался об этом, пока к нам в гости в Братск не прилетела мама…

Не знаю, хотела ли она и раньше снова побывать в этом памятном для нее месте. Скорее всего – да. Кто-то из великих сказал: «Мы любим города, в которых нас любили». Наверное, и мама хотела бы приехать сюда еще раз, да не было возможности. А тут все сошлось – она прилетела на встречу вроде бы с нами, попроведать, посмотреть, как живем, как устроились на новом месте. И в то же время – на встречу со своей молодостью…

К тому моменту прошло больше двадцати пяти лет, она не была здесь больше четверти века! За это время многое изменилось в ее жизни. Мы с сестрой выросли, стали самостоятельными людьми, получили образование. Папы уже больше десяти лет не было в живых… А в следующем году у самой мамы предстоял юбилей, приближалось пятидесятилетие. Рубеж в жизни любого человека.

Естественно, что ей хотелось побывать там, где все начиналось…

Она, может быть, и раньше собралась бы к нам в гости, но меня сразу же отправили на несколько месяцев в Москву учиться на Як-42. Вот и получилось, что навестила она нас только на Первомайские праздники следующей весной.

И вот – встреча, гостинцы, подарки… Обычные семейные хлопоты – мама приехала навестить, домашних пирожков привезла…

Хотя нет, не совсем обычная встреча. Во всяком случае, по простым житейским меркам. Я же все-таки в аэропорту работал.

Поэтому и встречал ее, как вип-персону, у самого трапа самолета. Красной дорожки и оркестра, к сожалению, не оказалось под рукой, но зато…

Ребята-авиатехники из дежурной оперативной смены во главе с моим другом тех времен Сережкой Фонаревым, узнав, по какой надобности я в свой выходной оказался у них, выстроились у трапа в подобие «почетного караула». А как же: «Мама – это святое». Так высказал Сережка коллективное мнение. Ну, и я решил не ограничиваться просто «встречей у трапа».

Порядок был такой – открывается трап, но пассажиры не выходят. Сначала должен выйти экипаж, проходя через весь салон, потому что трап у Як-40 расположен сзади, а уже потом начинают выходить пассажиры. И в этот момент в самолет захожу я при полном параде – погоны, китель, фуражка, кокарда – беру маму под ручку и вывожу раньше всяких там экипажей. Немая сцена. Занавес. Почетный караул…

Естественно, ни на каком автобусике до здания аэровокзала мы не поехали. Если уж мама в кои-то веки оказалась на территории аэропорта, да еще в сопровождении профессионала (во всяком случае, человека в форме), то грех было бы не устроить ей экскурсию. Ей же интересно посмотреть, где я работаю! Хоть это и запрещено – нельзя посторонним гулять среди самолетов. Тогда еще не было разгула терроризма, но за этим уже следили строго.

Зашли в Сережкину оперативку, прошли через стоянку наших Як-40, мимо московских «тушек». Дошли до моего тяжелого регламента. А там обе наши бригады сидят в бытовке – чаевничают. Я, честно говоря, застеснялся-засмущался – стоит ли с мамой тут задерживаться, знакомить ее со всеми. Так, думаю, заскочу на минутку, поздороваюсь – и дальше, домой пора…

Но куда там! Ее доброжелательность и естественность всегда моментально располагали, притягивали к ней людей. Причем очень разных. В любой, самой неожиданной обстановке, в самой необычной компании она вела себя совершенно искренне, не манерничая, не подстраиваясь под кого-то, чем и завоевывала сердца. Плюс врожденное чувство такта, интеллигентность, уравновешенность. Она всегда оставалась сама собой. Это так ценно в людях, и это так мало кому дано… Я иногда думаю, что она, оставаясь собой, одинаково свободно могла бы общаться и в компании академиков на каком-нибудь официальном приеме, и в компании, если уж совсем утрировать, бомжей…

Вот и сейчас – посадили нас за стол, налили чай. Я смущаюсь, не знаю, как себя вести. А она просто остается такой, какая есть. Сама собой, естественной, непосредственной и искренней. Показывает мне – распаковывай вот эту сумку. И достает… Ну конечно – ее знаменитые домашние пирожки. Нам везла. Но раз уж оказалась неожиданно на чаепитии в компании коллег сына, то как не угостить-то? Выкладывает половину на стол…

Я тороплю – домой надо добираться. А ее уже не отпускают, она уже для всех просто «тетя Юля».

Слышу, с кем-то обсуждает сбор брусники-черники, с кем-то – засолку огурцов. С бригадиром нашим дедом Павловым – что-то про старый Братск вспоминают, про какую-то Заверняйку. Я тогда впервые услышал это название – Заверняйка. И смешное, и очень необычное, и звучное. Мама раньше его никогда не упоминала.

Чаепитие затянулось. Тут заходят наш начальник цеха Шлейер и начальник базы Фролов – что случилось, почему никто не работает? И что здесь делают посторонние? Назревает скандал… Узнают, в чем дело. И снова: «Ну, мама – это святое». Получили по своему пирожку, сами присоединились к застолью.

А потом, когда мы уже прощались, дед Павлов отозвал меня в сторонку и посоветовал, куда в первую очередь мне надо бы свозить маму в Братске. И какой же он был молодец!

А мужики из моей смены еще долго вспоминали «тетю Юлю» и ее домашние пирожки. Сережка Фонарев не раз потом и домой к нам приезжал, уже в Иркутске.

На следующее утро мы поехали с ней в поселок Южный Падун. Зачем? Вот и она все спрашивала меня – зачем? Пока не оказалась на одной из улиц поселка.

В то время город еще продолжал активно строиться, сдавались новые микрорайоны – уже современные, многоэтажные, красивые. Именно таким был поселок Энергетиков, где мы и жили – широкие проспекты, бульвары, типичная городская панорама из пяти-, а в основном из девятиэтажек. А рядом, на противоположном берегу залива – поселок Падун. Там – деревянные двухэтажные дома-бараки, с которых и начиналась застройка левого берега четверть века назад. Самая дальняя часть Падуна, в народе называемая Южный Падун, – вообще деревня. Туда перевозились дома из поселений, попавших в зону затопления.

И вот – обычная деревенская улица, самые обычные деревенские дома, палисадники, дети играют, курицы бегают. Вроде бы ничего особенного. Но надо было видеть мамины глаза, когда она прочитала на ближайшем доме табличку с названием улицы – «Заверняйка».

Мы с мамой на парапете Братской ГЭС. Прямо перед нами – Братское море, на заднем плане – сама электростанция.

Та Заверняйка, в которой мама с папой жили в первые месяцы после ее прибытия на сибирскую землю, была затоплена. Поэтому как таковой Заверняйки больше не существовало. Но переселенцы оттуда, переехавшие в Южный Падун, улицу свою так и назвали – Заверняйка…

Там мама и оказалась. В буквальном смысле вернулась в молодость. Она и сама помолодела, и тоже в совершенно буквальном смысле.

Вообще, те несколько дней, что мы с ней тогда провели в Братске, были для нее настоящим праздником. Все-таки прав классик насчет «городов, в которых нас любили».

Панорама старой Заверняйки, 50-е годы

Возможно, среди домов на улице под названием Заверняйка был и тот самый дом из поселка Заверняйка, в котором они жили больше двадцати пяти лет назад. Мы прошлись по всей улице взад-вперед, но уж очень одинаковыми были все дома, да и времени слишком много прошло. И не в этом, собственно говоря, было дело. Главное, что Заверняйка жила…

Какие шикарные названия – мама и папа родились на Бурсунке, а семью свою создали в Заверняйке. Как мило! Ну, можно еще добавить, что квартиру получили в Глазково…

Побывали мы с ней и в музее города Братск. И для нее совершенно неожиданным, даже шокирующим оказалось то внимание, уважение и какое-то почитание, которым окружили ее сотрудники музея, когда узнали, что она – одна из первостроителей. Причем из тех первостроителей, которые жили и работали здесь еще в 1958 году, то есть до перекрытия Ангары. Дело в том, что глобальная стройка самого города и комбинатов началась позднее, в 59-м, после перекрытия, и массово строители стали прибывать сюда уже в начале 60-х. И хоть она была «из геологии», непосредственно в строительстве участия не принимала, для последующих поколений все они остались как «первостроители». Несколько лет назад в Братске был даже открыт сквер Первостроителей, установлен памятник.

Старая Заверняйка. Возможно, в одном из этих домов и жили папа и мама в далеком 1958 году…

Рассказали нам в музее подробнее и про Заверняйку, про ее историю – и достойную, и трагичную. В истории маленького поселка сконцентрировалась, сжалась история всей страны, всей Сибири. Это была окраина Старого Братска, основанная еще казаками-первопроходцами. Кто-то из них был родом из Псковской губернии, из села Заверняйка. Так и появилось это название на карте Сибири. У англосаксонских переселенцев в Новый Свет тоже была привычка называть новые поселения в честь своей малой родины – Нью-Йорк, Нью-Джерси, Новая Зеландия и так далее. И хорошо, что наши первопроходцы, в отличие от англосаксов, оставляли названия без изменений, без этих глупых приставок. А то была бы у нас сибирская Новая Заверняйка. Бр-р-р…

До войны, в 30-е годы, здесь располагалась база геодезистов-изыскателей, начинавших работу по прокладке БАМа. После войны работы возобновились, и на месте старой базы был организован лагерь для заключенных – Ангарлаг, входивший в систему ГУЛАГА. Здесь же появился и лагерь для японских военнопленных. После смерти Сталина, в 1954—55 годах лагеря были закрыты, а всю территорию и постройки передали в только что образованный трест Нижнеангарскгэсстрой, впоследствии ставший знаменитым и всесильным Братскгэсстроем. Тогда и вернулось старое название Заверняйка. В то время мама с папой и оказалась здесь. А через несколько лет Заверняйка, выполнив свое историческое предназначение, исчезла – была затоплена…

Старая Заверняйка, центральная улица

Мама оказалась здесь, когда все только начиналось. Дело было поручено организации, равной которой по масштабам деятельности не было ни в СССР, ни в других странах. Ни до этого, ни после. Братскгэсстрой был способен строить любые предприятия любой отрасли и любого масштаба в любом регионе страны и мира. Не случайно в те времена была популярна шутка – в мире существуют три строя: социалистический, капиталистический и Братскгэсстрой.

С момента закладки первого камня в основание Братской ГЭС в поддержку этого грандиозного, как сказали бы сейчас, проекта по всей стране развернулась невиданная идеологическая и агитационная работа, но попасть на величайшую стройку было не так уж просто. Маме просто повезло – она здесь оказалась случайно. И, судя по ее реакции сейчас, даже не понимала тогда, где же именно оказалась.

Это была любимая стройка страны. Эшелоны техники, вагоны добровольцев, мешки заявлений на работу. В институтах – борьба за распределение в Братск, в школах – мечта всем классом ехать на Ангару. В Тайшете дембеля берут на абордаж поезд Москва – Лена…

Зверский мороз зимой, проклятая мошка летом… Ничего не пугало, ничего не останавливало. Тосты по всей стране – обязательно за Братскую ГЭС.

Так это выглядит сейчас. О масштабе плотины говорит хотя бы тот факт, что прямо по ней, кроме автомагистрали, проходит БАМ.

Съездили мы и в центральную часть города – непосредственно сам Братск. Там, где были построены и алюминиевый завод, и лесопромышленный комплекс. Мама не переставала удивляться масштабности и скорости преобразований. Да и я заразился ее восхищением. Всего четверть века назад здесь ведь ничего не было. Вообще ничего! Только глухая дремучая тайга. И вот пожалуйста – современный город и мощнейший промышленный узел, один из крупнейших не только в стране, но и в мире.

Своими глазами убеждались – возможности человека безграничны! И можно только позавидовать их поколению – тем, кто был не только свидетелем, но и участником грандиозных свершений и грандиозных строек. Кто в буквальном, в реальном смысле преобразовывал мир. Я уже как-то говорил, что им повезло стать участниками двух самых великих праздников – Дня Победы в 1945-м и полета Гагарина в 1961-м. И трудно представить событие, которое сможет в обозримом будущем вызвать подобное всенародное ликование. Но еще больше им повезло жить в эпоху великих событий и великих строек.

И так же трудно представить, где, когда и кто на планете сможет осуществить что-то подобное – такие же грандиозные преобразования, сопоставимые с Великими Сибирскими стройками советских времен. Отдельные гигантские стройки и сейчас ведутся и у нас в стране, и в мире – наш Крымский мост, например, или космодром Восточный. Или китайские мосты и гидроэлектростанции. Но так, чтобы при жизни всего одного поколения был полностью преобразован, полностью изменен целый регион – огромный, глухой, далекий, по размерам сравнимый с некоторыми континентами… Такое больше никому не под силу. Что может быть сопоставимо? Разве что только джунгли Африки. Но до них явно никому нет и не будет дела. Да за их освоение никто и не рискнет взяться. А за освоение Сибирской тайги поколение наших пап и мам не только взялось, но и сделало.

Побывали мы с мамой, естественно, и на самой Братской ГЭС. Причем несколько раз. Просто потому, что наш микрорайон, в котором мы тогда жили, находился совсем рядом. Плотину было видно из окна нашей малосемейки на шестом этаже девятиэтажного общежития. Шикарная панорама открывалась, особенно рано утром, на рассвете, или, наоборот, вечером.

По плотине Братской ГЭС – домой, в поселок Энергетиков.

А уж когда на ГЭС производился сброс воды – толпы зевак собирались посмотреть на это величественное зрелище, сфотографироваться на фоне водопадов и радуги среди облаков из брызг и водяной пыли. Ниагарский водопад и рядом не стоял. А мы это великолепие с балкона наблюдали…

Вообще, Братская ГЭС в то время была визитной карточкой не только Сибири, но и всей страны – ее печатали на открытках, показывали в телевизионных заставках, сюда возили экскурсии. Ей гордились. И было чем.

В те дни, когда мы были здесь с мамой, сброса воды не производилось – так, небольшие водопадики, но зрелище от этого не становилось менее захватывающим и масштабным. Восьмое чудо света. Больше четверти века назад, приезжая сюда из своей Заверняйки, мама наблюдала только сам процесс строительства плотины. Хотя, судя по панораме, зрелище было не менее великолепным.

Будущая Братская ГЭС, разгар строительства. Примерно такую картину и видела она в то время.

Но уже построенную ГЭС она тогда так и не увидела. Окончательно Ангару перекрыли только в 1959 году, когда мама уже уехала.

А сейчас – вот оно, творение рук человеческих. Стоит гигантская махина, красивая и величественная. И счетчик крутится, киловатты выработанной электроэнергии отсчитывая. Это не египетские пирамиды, она пользу людям приносит…

На нижнем бьефе Братской ГЭС. Страшно представить, что там, за плотиной – огромное тысячекилометровое море, всю массу воды которого она сдерживает.

Тогда, в мае 1984 года, мы стояли вместе на смотровой площадке Братской ГЭС, и были уверены, что впереди будут новые стройки, новые свершения. Впереди – перспективы, надежное и светлое будущее. И у всей страны, и лично у каждого. Мама как будто эстафету передавала – мы свое дело сделали, вот оно, перед нами, теперь ваша очередь.

Кто же мог тогда подумать, что всего через год в стране будет объявлена «перестройка», а еще через пять лет и самой великой страны не станет. И за все последующие годы уже больше ничего не будет построено. На этом все и закончится. В освоении Сибири будет поставлена точка. Нам останется пользоваться только тем, что построили они, наши папы и мамы. А мы будем заниматься выживанием…

И ведь это происходило в те годы не только здесь, в Сибири – вся страна жила в таком ритме, в таком темпе.

Всего полгода назад, осенью 1957, в Советском Союзе запустили первый спутник. Вы только представьте, разработка знаменитой королевской ракеты Р-7 началась только в 1954 году, а уже через три года вывела спутник на орбиту. Всего через три года! И спроектировали, и заводы построили для ее изготовления, и космодром, и испытали… И все – за три года. Сейчас на это ушло бы лет двадцать. Люди ночевали на работе.

А ракета до сих пор выводит на орбиту корабли. Уже американские шаттлы успели отлетать свое и списаны в утиль, а она все летает. Теперь и американцев возит – своей-то у них нет…

И Братск стоит…

Да даже в войну так не работали! Они не смотрели на бытовые неурядицы, на личное благополучие. Взять хотя мамин пример – уехать с двадцатидневной дочкой на Север, куда-то в глухую тайгу, к мошке и комарам. С двадцатидневной! Меньше месяца… Уму непостижимо. Да кто на такое сейчас решится. Но тогда все так жили.

А иначе не построили бы для нас великую страну.

Мама очень мало рассказывала о том времени. А зря. По сути, единственный раз – тогда, в Братске.

Она и в своей книге почти не писала об этом. Хотя и назвала ее «О времени и о себе», а вот времени почти не коснулась. А когда я говорил ей об этом, смущалась и отмахивалась – я-то ни при чем, «я не геологиня, я просто примкнувшая». И уж тем более не считала себя «первостроителем Братска», даже несмотря на ту восторженную реакцию сотрудников музея.

«Я ведь не строила, да и была тогда здесь совсем недолго…»

Но ведь была! Да, не строила, но ведь работала, помогала месторождения открывать. А без этих месторождений и плотина, и город, и комбинаты бессмысленными становятся… А то, что недолго, всего несколько месяцев – такова судьба всех геологов…

Из таких, как мама и папа, и состояла армия тех, кто все это сделал – и открыл, и построил. У их поколения был и смысл, и цель в жизни. И они не зря жили. Они все вместе вершили великие дела, каждый на своем месте. И знали, для чего это надо. И ради этого готовы были терпеть лишения и преодолевать трудности. Ради нас, своих детей, внуков, правнуков. Ради будущих поколений…

1969 год

И папины открытые месторождения, и нарисованные мамой аэрогеофизические карты-схемы – это все кирпичики того здания, которое досталось нам в наследство…

Только они, как мама, сами не осознавали, что они смогли сделать. Просто они так жили…

Трудно быть мамой сына…

Всю свою жизнь мама жила для других. И не только для детей-внуков-семьи, но и для других людей. В этом был смысл её жизни, этому она была посвящена. Она не давила на других, не навязывала свое мнение, не диктовала свои условия, не требовала ничего, но и не подстраивалась под кого-то. Она просто жила интересами других – совершенно искренне и естественно. В том числе, и даже в первую очередь, интересами нас, своих детей.

С первой своей получки, заработанной в геологической партии после девятого класса, я купил себе магнитофон «Маяк». По тем временам это был самый «крутой гаджет». И, естественно, в доме теперь целыми днями звучала музыка. А иначе зачем он нужен? Проснулся – включил, спать пошёл – выключил. Уроки – под музыку, обед-ужин – тоже. Ну, а самый шик – выставить магнитофон на открытое окно и включить на полную громкость, пусть все послушают шедевры «Пинк Флойда», приобщатся к настоящему року. Жаль только, что окна выходили на заднюю сторону дома…

Варианты поведения родителей в такой ситуации – запретить («выключи наконец эту дурацкую музыку!»), не замечать, относиться как к какому-то фону («сделай потише, что она так орет!»). Или еще что-то подобное. У мамы был свой вариант. Она просто жила нашими интересами.

Если что-то нравится сыну, значит, в этом что-то есть. Надо просто разобраться и понять, что же это «что-то» такое. Эта была эпоха бешеной популярности «Машины времени», а лично у меня – еще и эпоха «Пинк Флойд» и «Дип папл». Мама начала с «Машины времени».

Она не воспринимала мою музыку как фон, она внимательно вслушивалась в мелодию, в слова. Мыла на кухне посуду, а сама вникала в суть песни. И, если ей на самом деле надоедала моя непрерывная музыка, она не просила ее выключить. Она просила включить те песни, которые нравились ей.

На магнитофоне это сделать было трудно, это же не компьютер – приходилось долго перематывать, потом еще дольше попадать в начало песни. Но я с удовольствием занимался этим, чувствуя неподдельный мамин интерес. Если она знает все песни «Машины времени» и даже имеет среди них свои любимые, значит, мы с ней «на одной волне». Мы и разговаривали на одном языке:

– Поставь лучше «свечу»!

И я сразу понимаю, что она имеет в виду «Когда горит свеча». Она даже знала, что «Машина времени» – это не только Андрей Макаревич, что некоторые песни сочиняет и поет еще и Александр Кутиков. Даже по голосу их отличала. А много лет спустя переживала, что Макаревич, кумир целого поколения, так «опустился» – кулинарное шоу на телевидении стал вести…

С «Пинк Флойдом» было сложнее. Они же на английском поют. И если в творчестве «Машины времени» мама могла вникать и ориентироваться и на мелодию, и на слова, на содержание, то здесь оставалась только мелодия. Причем для основной массы поклонников рока этого было вполне достаточно. Но маме этого было мало! Про те композиции, которые ей понравились, как говорят – «зацепили», она начинала меня расспрашивать: «о чем это так замечательно поют?»

А я и сам не знал в большинстве случаев! И самому становилось интересно. И мне приходилось искать тексты, переводы. А интернета еще и в помине не было. Хорошо, иногда выручал журнал «Ровесник» – там из номера в номер публиковалась «рок-энциклопедия», в том числе статьи, обзоры и тексты песен. Но и сам журнал было неимоверно трудно достать!

Вот так мы взаимно обогащали друг друга – я приобщал ее к року, а она, сама не подозревая, заставляла меня углубляться в творчество рок-групп. Но, в любом случае, говорили мы на одном языке. Она понимала мои интересы. И ей они тоже были интересны!

Шел чемпионат Европы по футболу 1992 года. Очень примечательный турнир для любого болельщика. Если вкратце, то чуть в том, что сборная Югославии, которая должна была участвовать в чемпионате, не смогла этого сделать – в Югославии началась война, страна, а вместе с ней и футбольная сборная, прекратили существование. И всего за две недели до начала турнира было принято решение заменить ее на сборную Дании, которая заняла в отборочном турнире второе место вслед за Югославией. И вот датчане экстренно собирают команду, а игроки все уже в отпусках, буквально с пляжей и с яхт приезжали. Некоторые отказались, в том числе лидер сборной Михаэль Лаудруп. Совершенно разобранная, растренированная, ослабленная команда в прямом смысле попала «с корабля на бал». Но, тем не менее, выиграла все матчи в группе, дошла до полуфинала, где совсем уж неожиданно победила действующего чемпиона Европы голландцев. А в финале преподнесла еще один сюрприз, победив хозяев чемпионата, сильнейшую сборную Германии, действующих чемпионов мира на тот момент. Так датчане стали чемпионами Европы. И в этом есть своя логика – они играли раскрепощенно и легко, от них ведь никто ничего не ждал. Но сенсация в футбольном мире была невообразимая. Сказка про Золушку. Потом тренеры вполне серьезно обсуждали вариант подготовки команд к важным турнирам «а-ля Дания».

К чему я все это? Я по какой-то причине не смог посмотреть тот финальный матч. Никакого интернета еще не было. А мама смотрела. Специально, чтобы потом мне рассказать. И вот рассказывает, а я все больше и больше поражаюсь – с каким знанием предмета она это делает. Легко и свободно называет жуткие трудно произносимые имена и фамилии датчан – Элькъяйер, Поульсен, Шмейхель, Эльструп. Без бумажки! Использует специальные термины типа «искусственный офсайд» и так далее. Как настоящий болельщик со стажем.

Тот же принцип – если сыну что-то интересно, значит, в этом что-то есть. Надо просто разобраться. И, когда я смотрел футбол, она, сидя в этой же комнате, занимаясь своими делами – вязание-шитье-рукоделие – краем глаза следила за событиями на экране и вникала в суть происходящего. И довникала до того, что поняла эту самую суть. Мы и здесь могли разговаривать с ней на одном языке.

Мало того, и спустя много лет, когда мы уже жили отдельно, она продолжала следить за футбольными событиями. Уже сама для себя. И спрашивала по телефону: «А ты смотрел, как наши вчера у Голландии выиграли? Какой год забил Аршавин!»

И мы с ней обсуждали не только здоровье внука и рассаду на даче, но и футбольные новости, перипетии последних матчей…

А как мы с ней вместе следили за «новостями из Багио»! Там, в этом далеком маленьком филиппинском городке свой исторический матч играли «два К» – Карпов и Корчной. Но шахматы – это уже совсем другая тема. Может быть, как-нибудь попозже…

Из детства.

После 10 класса я поехал поступать в другой город – был очень легким на подъем, да и юношеская романтика шилом колола. А «другим городом» оказался именно Свердловск.

Мама «увязалась» со мной. И, несмотря на все мои протесты и возмущения, все-таки поехала. Якобы отпуск у нее оказался именно в это время, и она все равно собиралась на родину съездить. Хотя было ясно, что истинная причина не в этом – уж очень ей, видимо, не хотелось меня одного отпускать. Хотя я к тому времени уже целый сезон в геологии отработать успел. Да и вообще, очень самостоятельным был.

И вот едем в поезде. Я готовлюсь к экзаменам, штудирую билеты, заготавливаю шпоры. Мама пичкает меня соком и мякотью алоэ. Я подозревал, что для этого она и поехала со мной. Дело в том, что несколько лет подряд у меня была так называемая «субфибрильная» температура. То есть нормальной температурой было не 36,6, как у всех нормальных людей, а 37 с небольшим хвостиком. Гоняли меня по всяким врачам, ставили на учеты в диспансеры, обследовали внутри и снаружи. Причину так и не нашли. А кто-то из бабушек посоветовал маме народное средство – алоэ.

Тогда-то и закончилось мое счастливое детство. Дети нашего поколения много чего неприятного поглощали – один рыбий жир чего стоил. Это уже потом решили, что от него больше вреда, чем пользы. А мы еще попали в «рыбьежирный» период и были вынуждены глотать его ложками. Жуть невообразимая! Но по сравнению с алоэ он мог бы показаться чуть ли не мармеладом…

Мама с энтузиазмом принялась меня оздоравливать. Как сейчас бы сказали – повышать мой иммунитет. Алоэ – три раза в день, а иногда и чаще. В разных видах – и сок, и мякоть, и выжимки…

На подоконниках выращивалась целая оранжерея алоэ. Я с ужасом смотрел на эти колючие заросли – неужели все это мне предстоит съесть?! Частенько возникало тайное желание повыбрасывать их все. Или хотя бы бензином полить, что ли. Чтоб засохли. Но терпел – и ел. Только иногда, когда совсем уж невмоготу становилось, обрывал несколько листочков у ненавистного растения. Но он, противный, так быстро рос, что мама даже не замечала ущерба.

А больше всего в этой ситуации страдала сестра. Ей, бедной, тоже приходилось питаться соком алоэ. За компанию, так сказать.

А суть была в том, что алоэ невообразимо горький, до того горький, что скулы сводило, язык деревенел, а глаза вылазили. Мама, конечно, добавляла сахар, но от этого лучше не становилось. Наоборот, он приобретал тогда сверхпротивный приторно-горький вкус. Тогда уже все внутренности выворачивались. Во всяком случае, я предпочитал алоэ без сахара, так сказать, «свеженький». То ли силу воли вырабатывал, то ли просто из вредности.

И это продолжалось несколько лет! Моя «субфибрильность» не исчезала, несмотря на усилия врачей и мамы. Хотя сам я никакого нездоровья или дискомфорта не испытывал. Наоборот, рос достаточно здоровым и активным. Хоть и учился хорошо, но «ботаником» отнюдь не был. Так что со здоровьем все было в норме. Только градусник показывал обратное…

В конце концов я стал все-таки нормальным человеком. В смысле – с нормальной температурой. То ли алоэ на самом деле лечебными свойствами обладал, то ли организм сам справился. Все – прощай, алоэ! Но рано обрадовался.

Тут, как на зло, не прошел медкомиссию в летное училище. Барокамера, центрифуга – все было нормально. А на обычной кардиограмме засыпался – какой-то зубчик куда-то не туда смотрел. Одним словом, забраковали. Мама, как узнала, снова всесильное алоэ стала выращивать. Еще бы – сердце больное! Не шутка.

И вот мы едем в поезде. Моя задача – не к экзаменам готовиться, а есть алоэ. Но сок алоэ долго хранить нельзя. К тому же тот народный рецепт, видимо, предусматривал употребление «свежевыжатого» сока. Мама набрала с собой целую сумку листьев алоэ. Как еще куст в горшочке целиком не захватила.

А я штудировал свою физику-математику и спокойно жевал мамин алоэ, как какую-нибудь жвачку, даже не морщась. Привык…

Берешь лист алоэ, твердый такой, темно-зеленый, блестящий, разламываешь вдоль. Даже резать не надо, такой спелый и сочный. А внутри – сочная мякоть. Аппетитно! Если не пробовать…

Бедные женщины, соседки по купе, сначала просто отворачивались, не в силах наблюдать эту процедуру. Ахали-охали. Их аж передергивало. А потом и вообще в коридор выходить стали на время «приема лекарства».

Экзамены я сдал хорошо, поступил без особых проблем. Несмотря на алоэ. А может быть, благодаря ему. Или маме…

Понятно, что с Мариной ей было проще – общие женские интересы вполне естественны.

Что-то там шили, вязали, какие-то кулинарные рецепты обсуждали.

Я, не зная всех тонкостей этих процессов, все равно понимал, что в результате ее творчества получаются шедевры. С этим соглашалось и общественное мнение, утверждавшее, что она – отменная рукодельница.

Со мной было сложнее…

Но она и не пыталась заменить мне отца. Она просто по-своему, по-женски, по-матерински пыталась понять и принять мои интересы, понять, чем я живу. Ей были интересны мои интересы…