Текст книги "Европа против России. 1812 год"

Тем временем 1‑я Западная армия отступала, сумев 19 июня сократить свой фронт до 100 верст. Но она двигалась к Дриссе, все больше удаляясь от 2‑й Западной армии. Если перед началом войны расстояние между ними составляло 100 верст, то через неделю – уже 250 верст. Причем на прямом пути их соединения уже стояли главные силы Наполеона.

Заблуждения императора французов относительно «армии Багратиона» оказались недолгими. Донесения, полученные им от Груши, Даву и Нансути, позволили ему сделать заключение, что это не русская 2‑я армия, а только один корпус генерала Дорохова, который успел своевременно уйти от грозившей ему опасности. Уже 20 июня Наполеон в письме маршалу Даву требует:

«В донесениях о Дохтурове я не вижу пока известий о Багратионе».

В тот день 6‑й пехотный корпус генерала от инфантерии Д.С. Дохтурова в Кобыльниках присоединился к главным силам 1‑й Западной армии. Для неприятеля это стало крайне неприятным известием: теперь армия Барклая де Толли собралась воедино почти в полной своей силе.

Корпуса Великой армии продвигались вперед медленно, поскольку приходилось действовать на чужой, плохо разведанной территории, устраивать свои обозы и решать продовольственный вопрос. Интендантство Великой армии еще находилось частью на противоположном берегу Немана. Казалось бы, заранее отлаженное дело тылового обеспечения наполеоновских войск стало давать серьезные сбои.

Великая армия вынужденно стала «кормить сама себя». Император, недолго думая, разрешил проведение реквизиций продовольствия и фуража у местного населения, пока только в Литве. Один из участников похода Наполеона в Россию вспоминал о первых днях пребывания на чужой земле:

«Во всех отношениях мы перебивались кое-как: уже мало было хлеба, а мука, молоко, вино и водка сделались большой редкостью. Купить ничего нельзя было. Офицеры должны были довольствоваться тем, что добывала воровством и грабежом их прислуга. В первые же дни за Неманом общая нужда вызвала крупнейшие беспорядки».

Пока пехотные корпуса выдвигались вперед, конница маршала Мюрата заняла Свенцяны. Но когда французская кавалерия двинулась дальше, то на правом берегу реки Десны она столкнулась с конным арьергардом 1‑й Западной армии. 23 июня у Кочергишек (Довгелишек) состоялось «оживленное кавалерийское дело». Русские, выдержав несколько атак, перешли на противоположный берег Десны и уничтожили за собой мосты.

После этого боя дальнейшее отступление 1‑й Западной армии к Дриссе (ныне город Верхнедвинск, Республика Белорусь) шло совершенно беспрепятственно. Армия отходила тремя колоннами, совершая небольшие переходы, двигаясь, во избежание жары, большей частью ночью. 27 июня ее авангард вступил в Дрисский лагерь.

В Дрисском лагере армию Барклая де Толли ожидало подкрепление численностью около 10 тысяч человек: 19 запасных батальонов пехоты и 20 запасных эскадронов кавалерии. «Подкрепления эти, однако, могли лишь пополнить убыль, происшедшую со времени открытия военных действий, главным образом вследствие дезертирства солдат, набранных в Литовских провинциях».

…Отступление к Дриссе, по сути дела, явилось выполнением первой части плана Карла Фуля. Прусский генерал, не занимая должности в армии, продолжал влиять на ее действия, будучи военным советником императора. Руководящие указания Александра I составлялись на основании письменных докладов с «соображениями» Фуля. Однако ко времени прибытия в Дрисский лагерь государь уже смог разувериться в своем советнике и учителе по военному искусству.

По следам 1‑й армии шли корпуса Нея, Удино и кавалерия Мюрата. Последний после боя с русской конницей на берегу Десны потерял противника, не соприкасаясь с ним, на целых два дня. Наполеон, видя несогласованность в действиях своих трех военачальников, войска которых подходили к реке Западная Двина, объединил их под командованием маршала Иоахима Мюрата.

Император Александр I прибыл в Дриссу 25 июня, опередив головную армейскую колонну. Вид крепости его не обнадеживал. Тем временем войска 1‑й Западной армии стали ее занимать. 27 июня, в день Полтавской битвы, государь отдал праздничный приказ, чтобы поднять боевой дух войск, и предвещавший скорую схватку с врагом.

Неудовлетворительность состояния укреплений Дрисского лагеря вызывала опасения у многих военных людей, находившихся в окружении императора. Эти сомнения государю, помимо Барклая де Толли, высказали еще два человека. Это был адъютант генерала Фуля подполковник Клаузевиц и военный инженер полковник Мишо, который перешел на русскую службу из сардинской армии.

Что из себя представлял Дрисский укрепленный лагерь? Он имел общую площадь около 13 квадратных километров, однако для размещения войск отводилось меньше половины этой территории. Фортификационные сооружения состояли из трех линий. Первая линия состояла из десяти 200‑метровых ложементов, расположенных в 400–600 метрах друг от друга. Ложементы (окопы) предназначались для занятия стрелками-егерями.

Основная линия укреплений располагалась за линией стрелковых ложементов, примерно в 200 метрах. Она состояла из десяти батальонных редутов и десяти батарейных люнетов, которые чередовались между собой. На южном участке, напротив леса, был сооружен редут.

Третья оборонительная линия по своему назначению являлась «резервной», располагаясь в 500–600 метрах от основной линии лагерных укреплений. Это было пять редутов, способных вместить в себя более чем по батальону пехоты, окруженных волчьими ямами. «Резервную» линию усиливал мощный центральный редут, который волчьи ямы опоясывали в несколько рядов.

Через реку Западная Двина, которая находилась в тылу Дрисского лагеря, было устроено четыре переправы, защищенные предмостными укреплениями. К началу войны еще три переправы устроить не успели.

27 июня император Александр I лично объехал линию Дрисских укреплений. Сопровождавший его Фуль старался подробно объяснять значение и выгоды каждого устроенного фортификационного сооружения. Однако недостатки в крепостной ограде лагеря, рассчитанного на целую армию, оказались настольно явны, что это вызвало открытое возмущение в государевой свите.

Дело дошло до того, что только что прибывший из Грузии командир стоявшего там Отдельного корпуса генерал-лейтенант маркиз Ф.О. Паулуччи, назначенный по случаю войны начальником штаба 3‑й Западной армии, сказал в глаза Фулю:

«Этот Дрисский лагерь мог создать только или сумасшедший, или изменник».

Адмирал А.С. Шишков, государственный секретарь, сопровождавший императора, в своих «Дрисских записках» отзывался о фортификационных сооружения лагеря так:

«Каково было мое удивление, когда я от некоторых искусных и благомыслящих людей услышал, что местоположение сие, при построенной на берегу реки ничтожной бойнице, скорее может послужить в пользу неприятеля, нежели нашу; даже говорили, что это западня, в которую все без изъятия могут быть загнаны и пойманы.

Хотя, служа на флоте, был я несведущ о выгодных или невыгодных местоположениях для битвы сухопутных войск, однако ж, по рассказам их, находил сие опасение их весьма основательным и справедливым».

Вид дрисских укреплений действительно производил удручающее впечатление не только на людей чисто армейских. Дело было даже не в слабости фортификационного пояса этой полевой крепости, а в его местоположении. Дорога Вильно – Санкт-Петербург проходила в 30 километрах севернее Дриссы, а дорога Вильно – Москва – в 180 километрах южнее. То есть неприятель, имевший превосходство в силах, мог без излишних маневров обойти Дрисский лагерь с двух сторон и с большой степенью надежности блокировать его.

Во-первых, укрепленный армейский лагерь был очень тесен для тех войск, которые должны были его оборонять. Их ожидали в Дриссе с первых дней осадной жизни большие тяготы. К тому же вражеская артиллерия имела хорошую возможность обстреливать собранные здесь русские войска.

Во-вторых, фортификационные сооружения мощностью не блистали и имели недостаточную поддержку друг друга огнем. Так, редюиты, прикрывавшие мосты через Западную Двину, были тесны, а спуски к мостам настолько круты (обрывистые берега имели высоту до 15 метров), что артиллерию приходилось свозить к переправам на руках.

И, наконец, в-третьих, перед левым фронтом лагеря находился большой лес, который скрывал приближение и передвижение многотысячного неприятеля. Он мог здесь скрытно подойти к русским укреплениям, защитники которого были лишены фронтального обзора, и внезапно атаковать их большими силами. Положение не спасало огромная засека длиной в 1600 метров и шириной в 50 метров.

«Последнюю каплю» в сомнения Александра I в том, защищать или не защищать 1‑й Западной армии Дрисский укрепленный лагерь, внес адъютант Барклая де Толли, ранее посланный с приказаниями к атаману Платову. Он сообщил, что корпус маршала Даву преградил путь багратионовской армии к Минску, и та была вынуждена повернуть еще южнее, к Бобруйску. То есть теперь 2‑я Западная армия оказалась полностью отрезанной от Дриссы главными силами неприятеля.

Это известие резко меняло общую картину расположения сил России на театре военных действий. Если раньше 1‑я и 2‑я Западные армии отстояли друг от друга на 100 километров, то теперь разрыв составлял уже 200 километров.

Теперь непригодность Дрисского лагеря (и, соответственно, всего плана Фуля на войну) виделась всему генералитету и императорскому окружению. Более того, дальнейшее пребывание в нем было сопряжено с несомненной опасностью для русских войск.

Последний удар по плану на войну прусского генерала Фуля нанес главнокомандующий 1‑й Западной армией. Он высказал обоснованные предположения, что Наполеон будет наступать между Дриссой и Днепром, оставив укрепленный лагерь в стороне. В действительности так оно и случилось. Французы, не предпринимая атак на укрепленный лагерь, могли довольно удачно удерживать в нем неподвижно стоявшую главную армию противника.

Государь собрал военный совет, на который генерал Фуль приглашен не был. Собравшиеся пришли к выводу, что Дрисский лагерь надо оставлять немедленно. Было принято предложение Барклая де Толли об отходе к Витебску и дожидаться там подхода армии Багратиона. Провиантский магазин в Велиже позволял решить вопросы обеспечения войск продуктами питания.

Что ожидали французы, подступив к Дрисскому укрепленному лагерю 18 июля, еще не зная, что русские оставили его? Один из участников наполеоновского Русского похода вспоминал о том в мемуарах:

«При непрерывном приближении к главным окопам, необычайно высоким и снабженным большим количеством бойниц, у многих, вероятно, сердце забилось удвоенным или утроенным темпом. Чем ближе мы подходим, тем тише становилось все; не слышно было ни звякания оружия, ни покашливания, ни одна лошадь ни заржала. В любое мгновение мы ждали громового приветствия из этих окопов и их жерл.

Вдруг туман, застилавший нам глаза, рассеялся. Тишина сменилась шопотом, а потом хохотом: за огромными окопами не было ни одной пушки, ни одного солдата. Наверху бродил мужичок, которого раньше приняли за солдата, а посланные патрули скоро принесли известие, что русские на заре покинули свой лагерь и эти окопы».

…Решения военного совета в Дриссе имели исключительное значение для дальнейшего хода Отечественной войны 1812 года. Именно там окончательно было покончено с планом Фуля. Дальнейшие события в войне развивались по полководческому замыслу генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли. Их суть состояла в том, чтобы как можно скорее соединить 1‑ю и 2‑ю западные армии в единую силу и «предупредить» неприятеля на московском направлении.

По настоянию главнокомандующего 1‑й армии в ее управлении были сделаны серьезные изменения. Лишились своих должностей начальник армейского штаба генерал-лейтенант Н.И. Лавров и генерал-квартирмейстер генерал-майор С.А. Мухин. Они откровенно не справлялись со своими должностными обязанностями: это показали первые дни войны.

Их посты (соответственно) заняли энергичные, перспективные генерал-майор А.П. Ермолов, будущий «проконсул Кавказа», и полковник К.Ф. Толь, штабные способности которого были замечены еще в суворовском Итальянском походе 1799 года. И тот и другой станут одними из главных действующих лиц в начавшейся войне и на военном поприще достигнут больших высот и почестей.

Алексей Петрович Ермолов, герой Бородина, станет в 1813 году командиром гвардейской дивизии и армейского корпуса, в 1814 году – командующим Обсервационной армией на австрийской границе, в 1815 году – командиром гвардейского, а затем пехотного корпусов. С 1816‑го по 1826 год – командующий Отдельным Грузинским (с 1820 года – Кавказским) корпусом, управляющий гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях, чрезвычайный посол в Персии.

Кавказская война, которая свой официальный отчет берет с 1817 года, началась во время ермоловского царского наместничества в Тифлисе. Во время Крымской (или Восточной) войны А.П. Ермолов был избран начальником государственного ополчения семи (!) губерний России. Имел звания генерала от инфантерии и генерала от артиллерии.

Карл Федорович Толь закончит свой жизненный путь генералом от инфантерии и генерал-адъютантом. За Бородино станет георгиевским кавалером. Пройдет с русской армией весь путь от границы России до Парижа. До 1825 года побывает на постах генерал-квартирмейстера Главного штаба, начальника корпуса колонновожатых и топографов, начальника Главного штаба 1‑й армии. Один из самых активных участников подавления восстания декабристов.

В Русско-турецкой войне 1828–1829 годов К.Ф. Толь назначается начальником Главного штаба 2‑й армии и за боевые отличия награждается орденом Святого Георгия полководческой 2‑й степени. В 1830 году становится членом Государственного совета Российской империи. Во время подавления Польского восстания возглавит Главный штаб русской действующей армии. Последней должностью эстляндского дворянина с голландскими корнями станет назначение главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями.

Генералы А.П. Ермолов и К.Ф. Толь оставят в истории Отечественной войны 1812 года заметный свой след, будучи надежными сподвижниками полководцев М.Б. Барклая де Толли и М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского. С их именами будут связаны многие события заграничных походов русской армии в 1813 и 1814 годах. Не случайно ермоловский портрет по сей день украшает Военную галерею Зимнего дворца.

Глава 2
Гродненский маневр Багратиона. Выход из западни. Стратегический просчет Наполеона

События начального периода войны для русской 2‑й Западной армии разворачивались, по сравнению с 1‑й Западной армией, совсем иначе. И как пишут многие историки – трагично. Виной тому было стратегическое мышление и видение театра действий полководцем Наполеоном Бонапартом. Но виновником того, что 2‑я армия все же не была разгромлена и не истреблена, в том, что она избежала вражеской западни и вырвалась из нее, стал главнокомандующий генерал от инфантерии князь П.И. Багратион, считавший себя суворовцем.

Брат императора Наполеона король вестфальский Жером (Иероним) Бонапарт получил приказ 12 июня открыть военные действия форсированием Немана у города Гродны (ныне Гродно, Республика Белорусь). Но приказ имел одну оговорку: переходить реку разрешалось только в том случае, если назначенный пункт будет «слабо занят русскими».

Жером Бонапарт командовал правым крылом Великой армии в составе 5‑го, 7‑го и своего 8‑го Вестфальского пехотных и 4‑го кавалерийского корпусов и обладал артиллерией числом в 159 орудий. По численности людей (около 78 тысяч человек) неприятель почти вдвое превосходил силу багратионовской 2‑й Западной армии.

В Гродно стоял летучий корпус атамана М.И. Платова, непосредственно прикрывавший полками легкой конницы линию государственной границы. Приказ об отходе пришел к Платову в ночь на 17 июня. Уничтожив – «спалив» мост через Неман, летучий корпус выступил на город Лиду. На следующий день польский авангард короля Вестфальского навел через реку два моста (понтонный и на плотах) и вступил в Гродно.

С первых дней Жером Бонапарт показал себя бесталанным полководцем, слабой тенью своего брата, украшенного императорской короной. Все началось с того, что он не смог демонстрацией активности удержать на месте русскую 2‑ю Западную армию. Эти несколько дней позволили бы главным силам императора французов взять ее в надежное полукольцо и навязать Багратиону проигрышную для него баталию.

Оказавшись на правом берегу Немана, войска короля вестфальского до 22 июня находились в «неподвижном состоянии». Даже кавалерийский корпус, которому следовало бы незамедлительно пойти искать противника, занялся установлением контроля над ближними дорогами. Все сведения о русских войсках черпались из допросов местных жителей и данных лазутчиков из числа поляков здешних мест. Все же французам удалось достоверно установить, что казачий корпус Платова пошел на соединение с войсками Багратиона.

Сам Жером Бонапарт прибыл в город 18 июня, приветствуемый польской частью местного населения как освободитель. Через два дня брат императора устроил в Гродно парад войск 8‑го армейского корпуса. Местные шляхтичи проинформировали его о состоянии багратионовской 2‑й Западной армии, а некто помещик Рефинович привез свыше 300 ружей, отбитых у русских у села Вишневка. Король Вестфальский приказал своим войскам остановиться здесь на «заслуженный» отдых; они покидали Гродно в течение трех дней – с 22 по 24 июня.

В последующем король Жером Бонапарт оправдывался перед братом за свое бездействие у Гродно. Что, мол, ему требовалось сосредоточить войска, эшелонировать их на три перехода, дать отдых людям и лошадям, подтянуть отставшие обозы и устроить продовольственную часть. Но все эти объяснения признать состоятельными было нельзя, поскольку отступающая сторона уходила от границы без боя.

Только получив неудовольствие императора, Жером Бонапарт пошел форсированным маршем по следам армии Багратиона. С севера, от Вильно ему шел навстречу корпус маршала Даву (примерно 50 тысяч человек), чтобы взять отступающую русскую 2‑ю армию в клещи.

Установить местонахождение этих двух вражеских сил атаману М.И. Платову позволили показания пленных, захваченных в ходе нескольких конных сшибок с французами. Получив такие сведения, Багратион снесся с Платовым и уведомил его в том, что им следует соединиться у местечка Бакшты и совместно неожиданно атаковать корпус Даву с тыла во время его походного движения к Минску.

Однако приближение значительных по численности войск короля вестфальского заставило главнокомандующего 2‑й Западной армии отказаться от такого дерзкого решения. Считается, что в иной ситуации маршалу Даву пришлось бы ввязаться в большой бой. Положение русских сил, находившихся в районе Кареличей, становилось явно невыгодным: то есть развитие событий грозило западней.

Багратион не зря считался мастером ведения авангардных и арьергардных действий. Он понял, что выход из сложившейся ситуации лежит только в маневренных действиях армии, соединении с отрядом генерала Дорохова и умелым прикрытием и сокрытием своих маршей платовскими легкоконными полками.

2‑я армия незамедлительно переправляется обратно на левый берег Немана. Сведения об этом немало удивляют неприятеля. 23 июня Багратион прибывает в Кареличи. В это время атаман Платов занимается привлечением внимания маршала Даву к ложному направлению движения русских. После этого летучий корпус должен был спешить на соединение с отрядом Дорохова, после чего ему предписывалось идти на соединение с силами Багратиона.

В Кареличах главнокомандующий 2‑й Западной армии в приказе от 25 июня объявил войскам о необходимости как можно быстрее достигнуть Минска и «предупредить» там французов. Багратион требовал походного движения «распашным» шагом. Он сказал о первых выигранных атаманом Платовым боях и предупредил о скорой встрече армии с неприятелем. Багратионовский приказ был выдержан в «суворовских тонах»:

«…гг. начальникам войск вселить в солдат, что все войски неприятельские не иначе что, как сволочь со всего света, мы же русские и единоверные. Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка. Наступай на него. Пуля мимо. Подойди к нему – он побежит. Пехота коли, кавалерия руби и топчи!..

Тридцать лет моей службы и тридцать лет, как я врагов побеждаю через вашу храбрость. Я всегда с вами и вы со мной!..

В Голлабрюне храбрые полки – Киевский гренадерский, 6‑й егерский и Черниговский драгунский, были свидетелями, как мы, быв окружены 100.000‑ною армиею, в числе 4.000 и без провианта, пробились сквозь и взяли в плен французов. Теперь нас 50.000, у нас кроме провианта есть вино и мясо, есть и того более – доброй воли служить Государю Императору верно».

25 июня 2‑я Западная армия достигла селения Мира. Полученные донесения от Дорохова омрачили главнокомандующего: войска маршала Даву оказались к Минску ближе и должны были раньше русских войти в город. С другой стороны, у Новогрудка, появилась польская кавалерия из состава войск короля Вестфальского.

Наполеон Бонапарт подталкивал брата действовать более энергично и, что самое главное, – результативно. Из главной штаб-квартиры Великой армии Жерому Бонапарту отправляется целый ряд указаний, как следует действовать. Но тот толковым исполнителем даже самых гениальных целеуказаний не являлся.

Император французов же продолжал владеть стратегической ситуацией. Он видел по штабной карте и по донесениям, что отрезанный от главной 1‑й Западной армии Багратион не имеет времени для маневрирования и боя, и теперь только стремиться уйти, оторваться от преследующего его неприятеля. Наполеон писал брату:

«Хотя Даву и находится уже с частью сил у Воложина, но он слишком слаб, чтобы остановить Багратиона. Все плоды моих маневров и прекраснейший случай, когда либо представлявшийся на войне, потеряны вследствие такого странного забвения основных понятий военного дела».

…Багратион все же решил побороться за Минск. Он отправил приказание следовавшей на усиление его армии из Москвы 27‑й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Д.П. Неверовского остаться в Минске. Дивизия усиливалась 2‑й кирасирской дивизией, находившейся в тылах 2‑й Западной армии и 12 запасными батальонами, которые должны были выступить из крепости Бобруйск.

Но тем же приказом начальнику 27‑й пехотной дивизии Неверовскому в крайнем случае разрешалось оставить Минск и отступить на Борисов. Так оно и произошло, поскольку не приходилось рассчитывать выиграть силами четырех полков пехоты битву за Минск с корпусом маршала Даву, самым сильным в составе Великой армии.

В Мире главнокомандующий П.И. Багратион принимает важное для последующих событий решение: отказ от борьбы с французами за Минск и поворот походного движения 2‑й Западной армии на Бобруйск. Минскому губернатору посылается приказ сжечь все провиантские и иные магазины, которые не удастся вывезти из города. Коменданту гарнизона Борисова – заклепать и затопить орудия в случае появления неприятеля ближе 30 верст.

Поздно вечером 25 июня дороховский отряд присоединился к армии Багратиона. Люди были до такой степени измучены безостановочным движением, что несколько пехотинцев скончалось во время перехода. Дорохов приказал командирам егерских полков для облегчения нижних чинов бросить ранцы и шанцевый инструмент, но егеря не захотели оставить казенные вещи. От изнурения у многих под мышками выступала, вместо пота, кровь. Некоторые офицеры несли по два и по три солдатских ружья, и все верховые лошади были навьючены солдатскими ранцами.

Днем 26 июня авангард корпуса Даву занимает Минск, в котором русских войск не оказалось. Местный губернатор «не озаботился» уничтожением провиантских магазинов, и французы оказались обладателями 15‑дневных запасов продовольствия на целый армейский корпус. Теперь маршал Луи Николя Даву мог считать, что задача, поставленная перед ним Наполеоном, выполнена: русская 2‑я армия оказалась отсеченной от 1‑й Западной армии, находившейся в Дриссе.

Войска Багратиона, сосредоточившись в Нежине, начинают походное движение на Бобруйск. Генерал-лейтенанту М.И. Платову ставится задача прикрыть отходящую армию со стороны Мира от подходившей вражеской кавалерии. Это был авангард войск группировки короля вестфальского Жерома Бонапарта, спешившего наверстать упущенное во время отдыха в Гродно.

Отряд русской конницы, находившийся под непосредственным командованием войскового атамана Донского казачьего войска, стоявший у Мира, составлял лишь часть летучего корпуса. Это были пять с половиной полка иррегулярной конницы: половина Атаманского (три сотни), Донских казачьих Иловайского 5‑го и Сысоева, Башкирского казачьего, Ставропольского калмыкского, Перекопского татарского и роты Донской артиллерии. Всего около 2600 всадников и 12 конных орудий.

Остальные корпусные полки находились на дорогах, ведущих от Мира, или находились при главных силах армии Багратиона. Из числа последних три Донских казачьих полка – Краснова 1‑го, Иловайского 10‑го и Иловайского 11‑го присоединились к войсковому атаману, совершив ночной переход.

Атаман Платов был непревзойденным мастером действий легкой казачьей конницы. Кавалерийский бой у местечка Мира 27 июня стал первой серьезной победой русского оружия в начавшейся Отечественной войне 1812 года. Дело происходило так.

По дороге к Кореличам, перед Миром, была выдвинута казачья застава из сотни казаков. По сторонам дороги в засаде было укрыто по сотне «отборных» казаков. С приближением неприятеля по Кореличской дороге застава должна была на виду у врага поспешно отходить назад, увлекая за собой преследователей. То есть атаман Платов решил применить древний способ действий казачьей конницы – заманить недруга «в вентерь» с последующим его окружением и истреблением.

Когда преследователи проскочат засадные сотни, застава должна была неожиданно развернуться кругом и, поддержанная Донским казачьим полком Сысоева, занимавшим местечко Мир, атаковать врага. Одновременно в бой входили засадные сотни, которые теперь оказывались в неприятельском тылу.

От Кореличей к Миру двигалась 4‑я легкая польская кавалерийская дивизия дивизионного генерала Александра Рожнецкого (3,6 тысячи человек, 3 конных орудия). В ее выдвинувшемся довольно далеко вперед авангарде спешила 29‑я легкая бригада бригадного генерала Казимира Турно в составе трех уланских полков (3‑го, 15‑го и 16‑го), каждый из которых состоял из трех эскадронов (всего около двух тысяч коней).

Турно выслал вперед 3‑й уланский полк полковника А. Радзиминского. Шедший головным 1‑й эскадрон подполковника Саминского утром 27 июня встретил казачью заставу в сотню всадников. Поляки лихо атаковали ее, и донские казаки, развернув коней, кучно понеслись по дороге к Миру. Уланы стали «с увлечением» преследовать бежавшего от них противника.

Польский кавалерийский эскадрон проскочил через Мир и за его окраиной настиг-таки конную заставу русских. Но сотня казаков уже не уходила от преследования, а, развернувшись, сама пошла атакой на улан, встретив их «твердой ногой». Застава «усилилась» Донским полком Сысоева.

Эскадрон поляков оказался окруженным со всех сторон не один. В засаду попали еще два эскадрона 3‑го уланского полка, спешившие через местечко к месту событий. Казаки появились не только с фронта, но и с флангов и тыла. Теперь уланам полка полковника Радзиминского приходилось не отступать, а пробиваться назад, к своим. Прорваться с боем им все же удалось, но отступление сразу же превратилось в беспорядочное бегство с неотступным преследованием по дороге.

Когда генерал Турно получил известие о неудачном столкновении своих авангардных эскадронов с русскими у Мира, два полка его бригады находились у речки Уша с широкой болотистой долиной, которую мостом пересекала длинная плотина. На противоположном берегу, вне видимости, раздавались звуки идущего у местечка кавалерийского боя.

Командир бригады, стремясь спасти свой авангард от полного разгрома, принимает смелое решение. Он оставляет три эскадрона для защиты речной переправы через реку, а с тремя другими спешит на выручку 3‑му полку. Появление на поле боя неприятельского подкрепления на какое-то самое малое время остановило казаков, однако уже вскоре они решительно атаковали свежие эскадроны польской кавалерии, для которой жаркая сшибка закончилась полным поражением. При этом донцы продемонстрировало умение сражаться дротиками.

Уланов опрокинули, но они большей частью успели проскочить по плотине на противоположный берег речки Уши. Меньшая часть оказалась прижатой к болоту, причем много лошадей в нем завязло. Всадников их казаки частью перебили, а большей частью взяли в плен. Прорываться по плотине под огнем поляков на противоположный берег смысла не было, и атаман Платов приказал прекратить победный бой.

Бригадный генерал Турно, оставив 15‑й уланский полк, менее всего пострадавший в бою, для защиты переправ через Ушу, отвел расстроенные эскадроны двух других полков в Турцу. Туда же подошла вторая бригада бригадного генерала Дзевановского вместе с командиром дивизии. На повторную атаку под Миром поляки не решились.

Бригада Турно в тот день понесла серьезный урон: шесть ее эскадронов (около 1300 всадников) потеряли в кавалерийском бою 8 офицеров и более 300 нижних чинов. Среди них пленных оказалось 6 офицеров (в том числе два эскадронных командира) и 250 рядовых улан, среди которых оказалось много «перераненных».

Потери платовских казаков в деле под Миром оказались малы: не более 25 человек убитыми и ранеными.

Польские уланы, хотя дрались мужественно, «обнаружили» много запальчивости и неосторожности, что и стало главными причинами поражения бригады Турно. Сам Платов действовал энергично и решительно, не оставив неприятелю никаких шансов на успех, даже не вводя в бой свою конную артиллерию. В рапорте генералу от инфантерии П.И. Багратиону он писал:

«…Перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики и тех скоро опрокинули, не дав им подержаться стрельбою».

Главнокомандующий 2‑й Западной армии из донесения войскового атамана донского казачества понял, что поляки теперь двинут на Мир более значительные силы резервного кавалерийского корпуса Латур-Мобура. Тот действительно стал концентрировать свои силы. За дивизией Рожнецкого (около 3300 улан), находившейся на левом берегу Уши в семи верстах от Мира, встала дивизия Каминского (2700 конников при шести орудиях). Бригада вестфальской кавалерии генерала Гаммерштейна почти в тысячу всадников расположилась южнее Новогрудка. В сам Новогрудок прибыла кирасирская дивизия Лоржа (2500 кирасир при 18 конных орудиях).