Текст книги "Народ-победитель. Хранитель Евразии"

Ганза, крупнейший торговый союз средневековой Европы, несмотря на жесткий запрет Ватикана и свои публичные декларации, открыла свою крупнейшую торговую контору в Новгороде (ее называли матерью Иных контор), больше, чем в Брюгге и Лондоне, и ввозила в Русь золото и серебро – именно под торговую схему «Ганза – Новгород, Смоленск – Суздаль – Золотая Орда». Этот Северный шелковый путь обогащал Суздальскую, Новгородскую и Смоленскую земли, приближал культурный взрыв Андрея Рублева – Феофана Грека [58]. Тут тоже были свои сложности, т. к. кроме купцов были еще славные братства рыцарей тевтонских, ливонских, а также норманны шведского и датского королей. И они с удовольствием включились бы в эту торговую систему, и, конечно же, за счет схизматиков, т. е. Руси. Поэтому битвы Эмбахская, Невская, Чудская, Псковская и Раковорская были весомейшим аргументом нашего участия в торговом предприятии. Дело еще в том, что крестоносцы, имея 290 лет прямой доступ к торговле с Востоком на Юге, считали, что очень неплохо было бы завладеть сопоставимым по размаху и объему Северным торговым путем. Казалось, для этого много-то и не надо.

Противник:

– да, вооружен по североевропейскому образцу, силен в рукопашном бою, но малочислен, ибо Русь в начале XIII века просто была малонаселенная страна; (2 млн чел. против 50 млн «подданных» Ватикана);

– не имел достаточно (в процентном соотношении) хорошо вооруженных воинов – по той же причине;

– не мог долго подтягивать новых и новых хорошо вооруженных воинов, опять же из-за ограниченности людских ресурсов и производственных мощностей;

– не обладал такой организационной силой, которой для Запада в период развитого Средневековья был Ватикан и который мог в данном регионе объединить немецкие военно-монашеские рыцарские ордена и силы скандинавских королей [59];

– также не мог мобилизовать для этих средств мощные технологические структуры. И в конце концов, чем они хуже таких, как Роберт де Клари («Завоевание Константинополя»). Еще и мемуары напишут, и ничуть не хуже. Так, например, во время Третьего шведского крестового похода в устье Невы была построена крепость Ландскрона (Венец земли) с помощью сильных итальянских фортификаторов. И в 1301 году русские объединенные (новгородские, суздальские, смоленские и псковско-полоцкие) войска весьма немало попотели, прежде чем выбить шведов из столь важного места. При этом когда уставшие викинги потребовали у командора послать за помощью, тот ответил: «На что беспокоить великого маршала?» (Прямо скажем, немалая уверенность.)

А когда русские огнем и пращами в несколько дней истребили большую часть внешних укреплений и, не слушая предложений командора, готовились к решительному приступу, замкомандора крикнул ему: «На что беспокоить великого маршала?» [60]

Следующий шанс у шведов появился только через 300 лет. То есть позиция Ганзы (чисто европейская) заключалась в том, что пока Руси хватает сил сдерживать крестоносцев и контролировать Северный торговый путь, с ней будут торговать, не глядя на запреты. И Руси – особенно Новгороду – приходилось их сдерживать – и до Александра, и после него. Ядро этого государственного образования русского Средневековья составляли Новгород, Псков, Старая Руса и Ладога с «тянувшими» к ним землями. Границы Новгородской земли охватывали область юго-восточной Эстонии, центром которой был основанный в 1030 году Ярославом Мудрым город Юрьев (Тарту); таким образом, новгородские владения доходили до побережья Финского залива, охватывая полосу вдоль Чудского озера. В состав Новгородской державы входили чудские племена. В рамках этой системы на протяжении XII и последующих столетий движется на север и северо-восток славяно-русское население. Уже в XIII веке новгородские дани распространились на отдаленный северо-восток, на племена перми и печеры. Крестоносная агрессия западных рыцарей на Балтике началась в 1147 году с безуспешного похода против ободритов, организованного немецкими рыцарями, которых возглавили саксонский герцог Генрих Лев и бранденбургский маркграф Альбрехт Медведь.

Покорение ободритов затянулось до 1160 года, когда наконец после гибели князя Никлота на завоеванных землях было образовано герцогство Мекленбург. Шведские крестоносцы в восточной части Балтики начали Первый крестовый поход в Финляндию в 1155 году. Его возглавили король Эйрик IX Святой и упсальский епископ Генрих, через год, по-видимому, убитый в сражении. Католическая церковь поддерживала и вдохновляла крестоносцев. В 1164 году при короле Карле Сверкерсоне в Упсале был учрежден архиепископат. В том же году шведское войско на 55 шнеках (то есть около 5500 чел.) осадило Ладогу. Поражение, нанесенное им ладожанами во главе с посадником Нежатой, заставило шведов отступить в юго-восточное Приладожье, где на реке Воронеге они были окончательно разбиты новгородским князем Святославом Ростиславичем и посадником Захарией. Так был разгромлен 1-й Северный крестовый поход. Понесенные потери приостановили экспансию шведских крестоносцев.

Имели значение и ответные походы корелы на емь в 1178 году (когда погиб шведский епископ Родульф) и новгородцев в 1187-м, когда была взята и сожжена столица Швеции Сигтуна и убит шведский архиепископ Ион. В 1196 году датский король Канут VI предпринял Крестовый поход в Эстонию, а войско немецких крестоносцев епископа Бартольда в 1198-м вторглось в Ливонию. В 1200 году преемник Бартольда епископ Альберт основал в устье Даугавы крепость Ригу. В 1202 году Папой Иннокентием III в целях подчинения Прибалтики был учрежден рыцарский орден меченосцев. Новгородские власти предприняли ответные меры. В 1227 году князем Ярославом Всеволодовичем было проведено массовое крещение корелы; защита западных новгородских земель приобретала не только этнополитический, но и конфессиональный характер. Суверенитет Новгорода над карельскими землями подкреплялся авторитетом Православной церкви.

С 1238 года начинается серия походов шведских войск ярла Биргера вдоль побережья Финского залива. Летом 1240-го корабли с войском Биргера и Ульфа Фасси вошли в устье Невы и двинулись вверх по реке. 15 июля 1240 года шведы были разбиты на Неве новгородской дружиной князя Александра Ярославича. Ледовое побоище на Чудском озере 5 апреля 1242 года остановило немецкую экспансию в русские земли. Положение на западной границе Руси стабилизировалось.

Но на северо-западном, шведском, фронте Александру пришлось проводить в 1256–1257 годах свой знаменитый Темный поход, громя шведских союзников в приполярном зимнем сумраке. Позиции Руси значительно укрепились, но шведы не унимались. Одновременно, после смерти Александра, снова усилился тевтонский натиск. Его пик пришелся на конец 1260-х годов. Обе стороны стягивали подкрепления и, наконец, в феврале 1268 года сошлись в Раковорском сражении. В центре встала железная новгородская фаланга (против тевтонского клина с великим магистром во главе), суздальская рать – на левом фланге, а суперрыцарь князь Довмонт Псковский – на правом. Здесь было собрано крупнейшее в XIII веке русское войско, больше, чем у Коломны в 1237/38 г. Вся Северная Русь встала в боевую железную стену. До 7 тыс. воинов. (Для сравнения – у Донского, по новым данным, было 14–17 тыс.) 18 февраля ударили смело и доблестно с обеих сторон.

«Ни отцы, ни деды наши, – говорит новгородский летописец, – не видели такой жестокой сечи» [61]. Закованные в латы новгородцы и тевтонцы в центре падали десятками. Их посадник был убит, тысяцский пропал без вести. У тевтонов в сражении погиб дерптский епископ. Наконец ближе к вечеру новгородцы и суздальцы сломили немцев. Но сил для преследования у них уже не осталось. Простояв на месте победы три дня, они вернулись назад со славой и с телами убитых. В 1269 году магистр собрал новую большую армию, скрытно сблизился и осадил Псков. Имея много стенобитных орудий и большую армию, магистр грозился наказать Довмонта, страшного для немцев [62]. Мужественный князь Довмонт, осмотрев силу неприятеля и готовясь к битве, привел всю дружину в храм Святой Троицы, положил меч свой перед алтарем и молился, да будут удары его для врагов смертоносны. Благословенный игуменом Исидором, князь новыми подвигами удивил всех и вселил дух непобедимости в своих воинов: десять дней бился с немцами, ранил магистра.

А между тем приспели новгородцы и решительным ударом смяли уставших тевтонцев в реку Великую. Но на следующий год немцы опять собрали войско. И тогда великий князь Ярослав (младший брат Невского) привел татар. И немцы успокоились, подписали выгодный русским мир. Потеряв много людей и видя перспективу втягивания Орды, они на время притихли. И ведь притихли-то они не только из страха перед ордынской конницей.

Дело в том, что, как только воинственные рыцари получали в лоб и терпели поражения, они и их политика сразу подвергались усиленному давлению со стороны Ганзы, т. е. той части Германии и вообще Северо-Западной Европы, которую благополучие торговли с Новгородом, Русью и через них с Востоком очень даже устраивало. Среди доблестных тевтонов стали появляться своеобразные «оборотни в погонах» Средневековья, которым было очень выгодно включиться в торговлю с Востоком. Особенно имея у себя на руках такой востребованный товар, как прусский янтарь. И в конце XIII века давление со стороны немецких рыцарей стало ослабевать.

На северо-западе, в зоне шведской агрессии, положение оставалось напряженным. Дело в том, что теперь викинги считают себя обделенными в восточной торговле – и русскими, и немцами. К тому же у них – и у шведов, и у норвежцев, и у датчан – еще были свежи воспоминания от Темного похода Александра, выбившего их из Биармии и с Беломорья.

Но давить на тевтонов им было не с руки: Ватикан бы обязательно вмешался, и неизвестно, чем бы все это кончилось. И шведам оставалось искать свою часть пирога на Руси. В 1283 и 1284 годах шведы с моря вторгаются в карельские земли. В 1293–1300 годах король Биргер Магнуссон осуществляет Третий крестовый поход в Финляндию и Карелию, направленный уже непосредственно в пределы новгородских владений.

В ходе Крестового похода в 1295 году шведы захватили Корелу (в истоке реки Вуоксы), также опорный пункт на пути из Ладожского озера в Финский залив; сооруженные или, возможно, лишь расширенные укрепления вскоре были взяты новгородцами, сохранившими, таким образом, в своих руках эту важную крепость. Спустя полтора десятилетия, в 1310 году, новгородцы в Кореле «срубиша город на порозе нов».

В 1297 году получил мощные оборонительные сооружения центральный административный пункт в Водской земле, Копорье: «поставиша новгородцы град Копорию камен». Встретив отпор на карельско-водской границе Новгородской земли, шведские крестоносцы попытались создать для себя новые форпосты на главной водной магистрали региона, реке Неве. В 1300 году у впадения в Неву реки Охты была основана крепость Ландскрона (Венец края), одновременно передовой дозор шведов был размещен на Ореховом острове в истоке Невы из Ладожского озера. Опять сложилась очень опасная для русских ситуация. На следующий год Ландскрона была успешно взята новгородцами, суздальцами и смоленцами во главе с князем Андреем Александровичем и разрушена до основания. Событие это красочно описано в рифмованной «Хронике Эрика». В это же время у новгородцев появился новый и весьма увесистый козырь в морской войне против скандинавов. В конце XIII века на Руси был создан новый тип корабля – ушкуй. Это название, по мнению ряда лингвистов, произошло от древневепского слова «лодка», но более вероятно – от имени полярного медведя – ушкуя. Кстати, это название медведя существовало у поморов до XIX века. Часто ушкуи украшались головами медведей. Так, в новгородской былине в описании корабля Соловья Будимировича сказано: «На том было соколе-корабле два медведя белые заморские».

Обычно ушкуй строился из сосны. Благо в новгородских лесах она встречается в избытке [63]. Морские ушкуи (в отличие от речных) имели плоскую палубу только на носу и корме. Средняя часть судна (около трети длины) оставалась открытой. Грузоподъемность их составляла 4–4,5 т. На внутреннюю обшивку опирались шесть или восемь скамей для гребцов. Благодаря малой осадке (около 0,5 м) и большому соотношению длины и ширины (5:1) судно обладало сравнительно большой скоростью плавания [64]. Как морские, так и речные ушкуи несли единственную съемную мачту, располагавшуюся в центральной части корпуса [65], с одним косым или прямым парусом. Навесных рулей на ушкуи не ставили, их заменяли кормовые рулевые весла [66]. Весла в местах соприкосновения с обшивкой обтягивали толстой кожей. Эти суда использовались в военных и торговых целях. Но в историю они вошли как военные корабли новгородской вольницы – ушкуйников. Ушкуи превосходили в маневренности корабли шведов и норвежцев.

В 1320 году Новгородская республика оказалась в критическом положении. С юго-запада напали литовцы, с запада немецкие рыцари вели толпы чухонцев. На Карельский перешеек – древнюю вотчину Господина Великого Новгорода – навалились шведы, и вдобавок на северные владения республики напали норвежцы. В 1320 и 1323 годах ушкуйники нанесли ответные удары по Норвегии. В 1320 году новгородец Лука разорил область, расположенную от южного берега Варангср-Фьорда до района города Тромсе [67]. А в 1323 году ушкуйники уже громили область Халогаланд юго-западнее Тромсе. Норвежское правительство, не сумев противостоять ушкуйникам, обратилось в 1325 году за помощью к папскому престолу. Походы ушкуйников произвели должное действие и на шведов. В 1323 году Швеция заключила с Господином Великим Новгородом компромиссный Ореховецкий мир [68].

В том же 1323 году новгородцы с князем Юрием Даниловичем Московским поставили на Ореховом острове крепость, которая позволяла не только контролировать судоходство по Неве, но и обеспечивала безопасность приневских земель, заселенных одним из финских племен-федератов Новгорода, ижорой. Таким образом, наряду с каменными твердынями Новгорода, Пскова, Ладоги землю корелы защищала крепость Корела, землю води – Копорье, а ижоры – Орешек. Первоначальная крепость, деревянная с каменной «башней-костром», была воздвигнута в то время, когда велись мирные переговоры между Швецией и Новгородом. Юридическая и правовая сила Ореховецкого договора, несмотря на позднейшие осложнения, действовала на протяжении почти трех последующих столетий. Ореховецкий мир явился своевременной и дальновидной дипломатической акцией новгородского правительства, а новопостроенная крепость – своеобразным гарантом, закрепившим за Новгородом бассейн Невы. Он стал практически неприступен как с суши за счет мощных крепостей, так и с моря за счет кораблей новой конструкции и боеспособных экипажей из головорезов-ушкуйников [69].

Последняя крестоносная попытка посягнуть на новгородские земли была предпринята шведскими феодалами в 1348 году, когда король Магнус Эрикссон, добившийся значительного расширения Шведского государства (он подчинил Сконе, ранее входившее в состав Дании, и одновременно был королем Норвегии), провозгласил Четвертый крестовый поход. По сообщению новгородских и шведских источников, Магнус потребовал от новгородцев провести диспут о вере и в зависимости от его исхода подчиниться той стороне, «чья вера будет лучше». Новгородский архиепископ, владыка Василий Калика, посадник Федор Данилович, тысяцкий Авраам и все вече посоветовали Магнусу со спорами по вопросам веры обращаться к патриарху в Константинополь. Тогда Магнус осадил Орешек; захватив пленных, «он велел обрить им бороды и окрестить их»; однако новгородцы собрали многочисленное и сильное войско, «окружили то место, где находился король, и этим дали ему понять, что бороды у них снова отросли». В море были снова брошены ставшие страшными для скандинавов рейдеры-ушкуйники, «на провинцию Халоголанд» [70]. Воевода Онцифор Лукич нанес шведам тяжелое поражение на суше, уничтожив 500 шведских и немецких рыцарей и кнехтов и потеряв всего трех человек. Магнусу, однако, удалось овладеть крепостью. Оставив там гарнизон, он вернулся в Швецию; после 7,5-месячной осады новгородцы взяли крепость штурмом, в котором сгорели первые, деревянные, укрепления. После заключения мира в 1352 году в Орешке была построена каменная крепость.

В середине XIV столетия русско-шведские отношения стабилизировались. На протяжении зрелого Средневековья на Балтике остается исключительно высоким экономическое и политическое значение Новгорода Великого, обеспечивавшего всей Руси морское «окно в Европу». Однако интереснее другое. Не желая терять свое, те же шведы во второй половине XIII века увеличивают свою торговлю с Русью. Происходит резкое (более чем вдвое) увеличение доли цветных металлов, ввозимых в основном из Швеции. И это окончательно делает Волжский торговый путь Великим северным шелковым. Американский историк Чарльз Гальперин и российский – А.Н. Пономарев [71] – показали, что с конца XIII века этот путь оказывал на золотоордынскую денежную систему сильное влияние. В то время новгородская серебряная гривна равнялась рижской марке. Вернее, это было одно и то же, так как на Руси не было своего серебра и золота. Оно в основном шло из Германии (также был поток из Югры и Перми) в обмен на меха, воск и восточные шелк, пряности, предметы роскоши.

Так вот Золотая Орда стала выпускать свою гривну (сум), равную по весу новгородской, и постепенно стала привязывать к ней стоимость своих дирхемов [72]. Уж больно широким стал спектр поставок Северным путем: меха, воск, лес, лен, янтарь, ткани и оружие Европы, золото, серебро в слитках, цветные металлы, железо, вина, мед, моржовый клык, охотничьи птицы Руси и Скандинавии. А поставки слитков и мехов делали (А.Н. Пономарев) инфляцию здесь меньше, чем в Черноморском и Балканском регионах [73]. Ползучее снижение стопы, к которому в середине XIV века прибегли и в Венеции, и в Византии, и в Болгарии, в Орде и на Руси, не влекло за собой фатальных перемен, т. к. Восточная Европа обладала универсальной и не подверженной новациям мерой стоимости: рублем – сумом [74]. Таким образом, связка Русь – Ганза стала важнейшим торговым партнером Золотой Орды.

Все ордынские православные христиане и несториане (а их в западном улусе было немало среди монгольской кочевой знати) подчинялись непосредственно русскому митрополиту – очень сильный рычаг воздействия. В столице Орды напротив ханской ставки стоял православный храм русского епископа. Постепенно бывшие среди ордынской знати христиане-несториане стали русскими православными. Интересно, что сама сарайская епархия была учреждена в 1261 году, когда византийцы выбили крестоносцев из Константинополя [75]. Многие авторы указывают самые многочисленные причины основания новой кафедры. Во-первых, число русских в Орде в 1250-е годы все увеличивалось. Речь шла об участившихся посещениях ханской резиденции русскими князьями с их приближенными, купцами, различными посольствами [76]. Во-вторых, ордынская власть к этому времени уже вполне наладила отношения с духовным сословием и, вероятно, не противилась стремлению русского духовенства упрочить свое влияние на новой обширной территории [77]. В-третьих, в ордынских землях, особенно по Дону, жили бродники – христианизированные потомки черкесов, алан (и/или роксалан), славян [78] и отчасти предки донских казаков. В-четвертых, ханская власть придавала особое значение сарайскому епископу во взаимоотношениях Орды с Византией [79]. Вряд ли случайным совпадением было основание кафедры в том самом 1261 году, когда Михаил Палеолог вышвырнул крестоносцев из Константинополя, восстановив православную столицу. Известно летописное свидетельство о возвращении Феогноста, второго епископа Сарайского, в 1279 году «из Грек, послан бо бе митрополитом к патриарху и царем Менгутемером к царю греческому Палеологу» [80]. Русские князья и высшее духовенство, видимо, получали от сарайского архиерея сведения об обстановке в ставке, об отношении хана к тому или иному из русских князей. В какой-то степени епископ мог влиять на эти отношения [81]. И не только влиять, а и, что еще более важно, быть посредником между Русью, Ордой и Византией [82]. Устраняя непонимания и ссоры в самом зародыше [83].

Была и еще одна серьезнейшая причина стремления русского духовенства к усилению влияния в Орде: борьба с римокатоличеством, которое [84] с XIII столетия постоянно усиливало натиск на Восток. Очевидно, в Риме сочли, что теперь появилась возможность распространить папизм как среди русских с помощью Орды, так и среди самих ордынцев. Этот нажим осуществлялся с помощью миссионеров, чаще всего францисканцев и доминиканцев. Которых папы, снабдив посланиями, посылали на Русь и в Орду и в XIII, и в XIV веках [85]. Таким из них, как Иоанн Плано Карпини, Гильом Рубрук, Юлиан, мы обязаны интереснейшими свидетельствами о тех странах, где они побывали, но посланы они были совсем не с познавательными целями [86]. Еще более опасной была возможность союза католиков и иранских монголов-несториан, а как следствие – превращения несториан Орды в «пятую колонну» Хулагу и Ватикана.

Донесения «путешественников» подчас даже носили ложный характер при описании собственных миссионерских успехов. Так, венгерский монах-доминиканец Юлиан в 1235 году сообщал о словах, сказанных будто бы князем великой Лаудамерии (Владимира): «…ведь близко время, когда все мы должны принять веру римской церкви и подчиниться ее власти» [87]. Интересно отметить, что еще в булле 1233 года Папа IX Григорий давал индульгенцию всем доминиканцам, отправлявшимся на Русь, прощая им такие грехи как поджог и убийство клирика; им также дано было право самим отпускать эти грехи» [88]. В ряде посланий, начиная с XIII века, папы призывали русских князей к отречению «от своих заблуждений», то есть от православия [89]. Геополитическая обстановка в XIII веке была неопределенной. Отсеченный Великой схизмой Запад стал окончательно чужим после разорения Константинополя в 1204 году [90]. Византийская империя, выстояв шестивековой натиск ислама, пала под предательскими ударами крестоносцев. Между Русью и Черным морем вместо «своих поганых» – торков, берендеев, половцев – была Орда.

Лишь Церковь оставалась твердыней русского человека [91]. Религиозно-культурная терпимость монголов удивляла современников. За оскорбление церквей, хуление веры, уничтожение церковного имущества (книг и т. п.) полагалась смертная казнь [92]. Представляется уместным отметить, что Русская земля, оправившись от первого потрясения, могла сопротивляться монголам… с помощью Запада. Анализ Льва Гумилева не оставляет сомнений в том, что Русь это могла… ценой окатоличивания. Ценой, которую в конечном итоге отказался платить князь Даниил Галицкий, которую решительно отвергли князь Александр Невский и митрополит Кирилл [93]. К тому же положение в Орде поддавалось русскому влиянию [94].

Во время похода Бату рассорился со своими кузенами, Гуюком, сыном самого великого хана Угедея. Возвращение в Монголию означало смерть [95]. И тут Батый, человек неглупый и дальновидный, начал политику сотрудничества с русскими князьями Ярославом Всеволодовичем и его сыном Александром. Их земли не были обложены данью [96]. Миссия Плано Карпини официально состояла в том, чтобы передать великому хану предложение принять римокатоличество [97]. В отношении монгольской державы эти планы на том этапе были безнадежны. «Отсюда знайте, – сообщал Гильом Рубрук в 1253 году, – что они весьма далеки от веры, вследствие мнения, которое укрепилось среди них, благодаря русским» [98]. После ссоры Бату с наследником престола, а потом великим ханом Гуюком (1241 год) русскими делами в Золотой Орде заведовал Сартак, сын Бату. Христианские симпатии Сартака были широко известны, сам он был крещен, разумеется, по несторианскому обряду. Однако к римокатоликам и православным Сартак не благоволил, делая исключение лишь для Александра Ярославича Невского [99].

Такое положение продолжалось до смерти Сартака в 1256 году, после чего хан Берке, перешедший в ислам, постарался учредить в Сарае епархию Православной церкви (русской митрополии) в 1261 году и благоволил православным, ведя тяжелые войны с персидскими ильханами, покровителями несторианства. С этого момента несторианская проблема постепенно становится для русских неактуальной, а православная контрмиссия – направленной прежде всего против латинян [100]. Удивительно, однако, как все историки отказываются замечать еще одну причину основания кафедры в Сарае – организацию широкой миссии среди ордынцев. Ведь число пленников неуклонно сокращалось с нормализацией уважительных отношений, воинов Русь перестала выделять в Орду уже при Александре Невском [101], а для «посольской» церкви священников можно было присылать, рукополагая где угодно [102].

Положительными свидетельствами в пользу откровенно миссионерского характера новой кафедры служат прежде всего вопросы преосвященного Феогноста, второго епископа Сарайского, Константинопольскому поместному собору и ответы на них: «Если святителю случится служить литургию, а не будет диакона, только много священников, – можно ли ему служить? Если будет нужда, да служит и без диакона со священниками: один из священников пусть говорит ектению внутри алтаря. Если будут многие священники вместе, но не будет диакона, должно ли им служить или нет? Должно; только один из них пусть произносит ектению, стоя в алтаре, а не выходя из него» [103].

Диаконов русских, видимо, всех успели рукоположить во иереев, а диаконов-степняков не вполне подготовили. Для нашего вопроса о миссионерском характере епархии особенно интересны следующие три вопроса епископа Феогноста. Во-первых, как подобает крестить несториан? Во-вторых, можно ли «освященную Трапезу» переносить с места на место и употреблять в богослужении? Собор ответил утвердительно, с добавлением: «Ходящие люди (кочевники) не имеют себе упокойна места» [104]. В-третьих, можно ли крестить песком при отсутствии воды? И на это Собор дал благословение [105]. Епископство Феогноста связано и с его участием в Соборе 1274 года, и с решением в Константинополе вопроса о крещении дочери хана Менгу-Темира (Анны), выходившей замуж за ярославского князя Феодора.

Феогност трижды был в Царьграде, где был весьма уважаем как ученейший сарайский архипастырь [106]. Где же результаты этого деятельного миссионерского служения? Это прежде всего почитаемый нашей Церковью Петр царевич Ордынский – племянник Берки [107]. Эти и Чет-мурза, родоначальник фамилий Сабуровых и Годуновых, по легенде отъехавший на русскую службу при Иване Калите. С.Б. Веселовский убедительно показал, что легендарный Чет мог быть, во всяком случае, современником князя Даниила Московского. Это слишком еще рано для массового бегства ордынских христиан от насильственной исламизации при хане Узбеке (после 1313 г.), но что, если Чет был попросту крещен еще русскими клириками Сарайской епархии? [108] Орда приняла ислам. И все-же роль и вес епархии были чрезвычайно велики. Как оказалось, встроившись структурно и политически в жизнь Орды, она была нужна самой ордынской знати, уравновешивая язычников, магометан, несториан, католиков и таким образом усиливая влияние Руси [109]. В 1296 году, когда на княжеском съезде «была брань» между русскими князьями, – их примирить сумели епископ Симеон (митрополит Максим отсутствовал), епископ Сарайский Исмаил (Измайло) [110] и посол великого хана Алекса (тоже православный) [111]. Когда в 1312 году хан Узбек сделал ислам государственной религией и погромил буддистов и языческую знать, несогласные христиане могли отъехать на Русь. А когда он выдавал свою любимую сестру Кончаку за московского князя Юрия, старшего брата Ивана Калиты, он позволил ей креститься под именем Агафья. И в землях Восточной Европы стала складываться система взаимодействий без религиозных погромов и войн.

Становятся понятными и многие иные моменты. Видим, что от Калиты ярлык Великого князя всегда находился в руках Москвы. Но вдруг в 1359 году он «из-за малолетства» Дмитрия Донского был отдан суздальцам-нижегородцам. На самом деле это произошло из-за того, что признанный всеми митрополит Алексий, авторитет среди князей и духовенства, регент сначала Ивана Ивановича, а потом и Дмитрия Донского, оказался в литовском плену, у Альгирдаса Гедиминовича. Возникли разброд и шатание. И только когда он сумел оттуда бежать, все встало на свои места.

Ордынцы почувствовали на себе также и разницу в отношениях между русской и более амбициозной Римско-католической церковью. Узбек умер. И у его сына Джанибека возник конфликт в Крыму. Там окопались генуэзцы. Как суздальцы, платили маленькую дань, богатели и рыли окопы. (Стены, башни.) Теснили византийцев. И в конце концов поссорились с ханом. Джанибек вошел на полуостров и осадил Кафу. А католики уже вгрызлись в землю и окопались. Крепость взять не удалось. А в следующем 1345 году Рим объявил Крестовый поход против Золотой Орды. И в Орде увидели и поняли – вцепились в крымский берег.

Суздальские русские князья ездили в Золотую Орду, не оставляя там аманатов (кроме Тохтамыша в 1384 г.), как классически поступают вассалы. От Невского и до хана Узбека (т. е. с 1263 по 1313 г.) великие князья восемь раз были в Орде, причем у них не было временных обязательств поездок. Они приезжали в полуправославный город. Мало того, это был один из крупнейших городов Европы, с водопроводом, как в Константинополе, Флоренции и Новгороде. С многими церквами и мечетями, город свободы совести. Город веротерпимый, в отличие от католической или мусульманской (в Гранаде) Европы. Русские князья с их медовухой были там желанными гостями. Желанными не меньше, чем правители крымских Кафы и Солдайи. И Азова. Орда почти не вмешивалась во внутренние дела Суздаля (кроме хана Узбека), а тем более Новгорода и Смоленска. Ярлыки владимиро-суздальским и рязанским князьям выдавались в соответствии с русским наследственным правом [112]. До Узбека было снято с ордынской помощью только два великих князя: Андрей (1252) – на Александра (Невского) – при участии церкви, вследствие 2-го Северного крестового похода; и Дмитрий Александрович (1293) на Андрея Александровича вследствие одновременно назревших конфликтов на Руси (Новгород повторно изгоняет Дмитрия), в Орде (Ногай против Тохты) и начала в 1292 году 3-го Северного шведского крестового похода. При этом сами эти действия не сопровождались ни последующим увеличением дани, ни обещаниями русских участвовать в тяжелых войнах Орды на Кавказе или в Азии. Там воевали либо русские рекруты, жившие на территории Орды [113] (Елец, Донец), либо солдаты удачи типа Федора Чермного (Смоленского и Ярославского) и Глеба Белозерского (Чарльз Гальперин, В. Махнач, см. [101]).