Текст книги "Мальбом. Хоррор-цикл"

***

Мне больше не снились сны, потому что я перестал спать, хотя порой мне казалось, будто я все-таки сплю, но не дома – в трамвае. Я покрывался испариной от каждого звонка – неважно, телефонного или в дверь, шарахался от милицейских патрулей, а иногда нарочно проходил очень близко от них, с трудом удерживаясь, чтобы не заглянуть им в глаза, дабы убедиться в общем расположении и попущении мне ходить и дышать. Теперь я знал, почему преступника притягивает место, в котором он нашалил: он хочет увериться в своей безопасности, в отсутствии подозрений. И вот он стоит среди зевак, вокруг ведутся следственные действия, и никто не указывает на него пальцем, не кричит «держи!». Ему нужна стабильность. Бывает, что он изо дня в день навещает болотце, в котором вот уже год как утопил свою разрубленную подругу; приходит и видит, что все спокойно и тихо, и эта внешняя тишина не позволяет разгореться внутреннему пламени, от которого, того и гляди, запылает шапка.

Надо ли удивляться, что мне не хватило выдержки. Наступил сентябрь – то ли пятая, то ли шестая годовщина моего неназванного злодейства. Дата добила меня, страх обострился, и я стал собираться. Все выключил, все погасил. Вышел на лестницу, запер дверь и постоял перед нею, рассматривая газетный язык, который вывалился из почтового ящика и жаловался на типографский налет. Свинцовое отравление. Я сунул газету в карман и пошел в милицию.

Прежде я часто раздумывал над жутким желанием испытать контраст. Я сидел дома и поглядывал на телефонную трубку, зная, что мне вовсе не нужно кого-то убивать – достаточно позвонить и предупредить о бомбе, которая подложена в кабинет городского головы. Это займет минуту. И даже меньше. После этого мне уже не удастся пойти на попятный. Домашние стены отступят в недосягаемость: я буду сидеть и смотреть на узоры, зная, что нет такой силы в мире, которая сумела бы оставить меня при своих. Как скоро они приедут? Через полчаса? Час? Через пять минут? Трубка притягивала меня, как пропасть заманивает праздных мечтателей. Теперь я знал, что должен был набраться смелости и позвонить – тогда бы меня не донимали сны, и я не вспомнил бы про Кручино, перед которым я, возможно, вовсе не виноват. Я получил бы свою положенную дозу, и дальше жил, обогащенный суровым знанием. Но я взамен выбрал кружные пути в ту же точку, так что пришлось без нужды расплачиваться за прятки.

– Нет ли у вас нераскрытых убийств? – спросил я в лоб, когда, наконец, добрался до свободного следователя. Меня долго не хотели пускать, желая прежде разобраться, что и зачем.

– Ну как же не быть? – усмехнулся тот, потягиваясь за столом. – Без них не бывает. А вам, собственно, чего надо?

Я ответил ему, что хочу повиниться в убийстве, которое я вроде как совершил, а может быть, и не совершил в районе поселка Кручино.

– Вот справка, – я выложил на стол заранее приготовленную бумажку от психиатра. Там было написано, что я не числюсь среди его постоянных клиентов.

Следователь не удивился: напротив, он обрадовался и стал суетиться:

– Погоди, погоди, парень, – он задвинул выдвинутые было ящики и подался ко мне. – Ты что – серьезно хочешь взять на себя висяк? Тебе ведь не важно, чтобы это был именно тот висяк, да? Ну, не знаем мы ни про какое Кручино. Но теперь-то узнаем, если захотим, – следователь спохватился. – Не думай отвертеться. Нет! – он погрозил пальцем. – Теперь, если ты вздумаешь отпираться, мы назначим экспертизу, поедем, перероем всю деревню, и все найдем. Но лучше будет, если черт с ним, с Кручиным. Никто оттуда не жаловался, дела нет – а вот есть у нас тут… – и он снова начал рыться в бумагах. – Есть у нас тут один эпизод… Тебе ведь все равно, за что сидеть, я правильно понял?…

Он правильно понял. Сначала я собрался возмутиться, но неожиданно для себя кивнул и попросил разрешения закурить. Нам не живется покойно. Нас закаляет стучащая кровь, мы куемся в том кузнечном огне, что пожирает шапки и обжигает темя.

© февраль – март 2002

Композиция вторая
Скоба

Держали пари.

– На бутылку, конечно, – Совершаев осклабился.

– Добро, – подумав, согласился Кропонтов.

Спорили на лестнице. Мужичков попросили курить за дверь.

Все началось с досады, которую вызвал у пьющего Совершаева непьющий Кропонтов. Сам Совершаев накушался всласть.

– Что ты сосешь лимонад? – спросил он с упреком. – Засохнуть боишься?

– Подохнуть, – ответил Кропонтов, утирая рот. – Я под химзащитой.

Совершаев погладил себя по лысому черепу.

– Это же фикция. Кто же позволит в Расее кодировать насмерть? Людей не останется.

– Ну, пусть не насмерть, а худо будет так, что лучше не надо.

Когда выходили за дверь, Совершаев обнимал Кропонтова за плечи:

– Я тебе сочувствую. Мне ведь обидно – понимаешь?

Техорский, который подслушивал, стряхнул себе под ноги пепел и с преувеличенной рассудительностью произнес:

– Вот ты говоришь: химзащита, таблетка. Сколько, по-твоему, эта таблетка будет болтаться в организме? Думаешь, год? Ее давно там нету…

С ним согласился Удыч, краснолицый детина в гавайской рубахе, расстегнутой до пупа:

– Нет там ничего, ясное дело. Мелкий гипноз. И сами мы мелкие, мнительные.

Кропонтов не особенно возражал.

– Может быть, может быть, – кивал он грустно. – Но мне-то какая разница, от чего загибаться? От таблетки или от гипноза.

– Хочешь пари? – не отставал Совершаев. – Прямо сейчас, через десять минут я сниму с тебя всю твою защиту. И ты снова станешь нормальным человеком. Выпьешь с чистой совестью…

– Ты? Снимешь защиту? Не верю, – взволнованный Кропонтов покраснел.

– Не веришь? Точно? Все свидетели! Кто разобьет?

– Давай, —Техорский выступил, растоптал сигарету и разрубил им руки, сцепившиеся в полудоверительном рукопожатии.

Войдя в комнату, Совершаев прищурился на курлыкавших женщин.

– Пойдем на кухню, – решил он. – Здесь нам не позволят.

На кухне он приказал Кропонтову смотреть в окно.

– Ты не должен видеть. Через минуту все будет готово…

Кропонтов с надеждой глядел на полосатые качели.

– Прошу! – Совершаев, улыбаясь, развернул его к кухонному столу. Там стояли два стакана, доверху налитые едучим оранжадом. – Начинаем экзорцизм!

Удыч и Техорский караулили в дверях, не допуская дам.

– В одном стакане лимонад, в другом – тоже шипучка, но я добавил рюмку водки. Сейчас ты возьмешь один из них наугад и выпьешь.

Кропонтов задумался.

– Давай, – прохрипел Удыч, почесываясь о косяк. – Мы поможем, если что.

– Как вы поможете? – огрызнулся Кропонтов.

Он осторожно взял правый стакан и принюхался.

– Как будто лимонад, – произнес он с опаской.

– Конечно, лимонад, – Совершаев сделал серьезное лицо. – Пей, не дрожи.

– Ты будешь отвечать, если что, – предупредил Кропонтов.

– Я свидетелем пойду, – пообещал Техорский.

Кропонтов поморщился. За Техорским водились мутные дела, и его свидетельство не внушало доверия.

– Ну, я пью, – стакан опустел.

Удыч слегка напрягся, ему хотелось обонять беду.

– Я время засек, – предупредил он.

– А чего его засекать, – улыбнулся Совершаев. – Можно еще покурить. А то и к столу сходить.

В гостиной допели «катюшу».

– Вы тама где? – донеслось оттудова, вавакая ради народности добавочным слогом.

– Мы тама здесь, не грустите, – откликнулся Удыч.

Кропонтов присел на табурет. Он прислушивался к себе и не слышал ничего тревожного.

– Мне давали три минуты на рвоту, – пробормотал он, растирая себе грудь. – Если что-то нечаянно попадет. Через три минуты – хана.

Совершаев высунул ленточный язык:

– Ме! Уже пять прошло! Ты выпил водку. Ты мне должен пузырь.

– Да? Точно? Там была водка?

– Была, – подтвердил Техорский.

– Уфф! Как все просто! Это невозможно! – удивился Кропонтов. – Спасибо тебе, старина, – Кропонтов прижал руки к сердцу. – Гора с плеч.

– Запей, – причмокнул Совершаев, кивая на второй стакан.

– Да, – согласился тот, послушный, как добрая лошадь возле желоба с питьем, – я переволновался, во рту сушит.

Он выхлебал фанту, и Совершаев раскатисто рявкнул:

– Шутттка! В первом ничего не было! А вот сейчас – лети к горшку!

Кропонтов пригнулся и бросился в коридор, ударился в Удыча, ворвался в уборную; запираться не стал и повалился на колени, засовывая в рот пальцы.

– Э-э! Бе-е! – Кропонтов подался назад. Его голова, закачавшаяся в метре от пола, откинулась в коридор и надрывно пожаловалась: – Не рвется! Никак! Что же делать-то? О-о-о!

– Что у вас там? – закричали из обеденной комнаты.

– Ерунда, балуемся! – крикнул Техорский. – Сейчас придем!

– Вызовите ноль-три, – Кропонтов стоял на четвереньках и глубоко дышал. – Мне плохо. Сейчас я умру.

– Не умрешь, – Совершаев легонько наподдал ему в зад. – Жив человек, что и требовалось доказать.

– Что такое? Что такое? – причитал Кропонтов. Его лицо побагровело, глаза выкатились. Он окончательно запутался.

– Ничего. Водка была в первом стакане. И ты живой. А во втором ее не было. Я пошутил.

Кропонтов смотрел недоверчиво и чуть не плакал:

– Врешь!

– Вот те крест, – Совершаев перекрестился на латинский манер. – Иди, проверяй. Выпей еще чего-нибудь. Как человек. Просто иди и пей на здоровье.

В дверях он придержал Удыча и шепнул:

– Там везде было чисто.

– То есть? – Уши Удыча дрогнули, как лиловые мозолистые бабочки.

– Без водки. Один лимонад, в обоих стаканах.

– Да? А ему не поплохеет? – Удыч быстро заглянул в столовую, где Кропонтов, счастливый и радостный, поднимал рюмку.

– Не гони. Ты же сам говорил, что гипноз.

Кропонтов проглотил водку и налил другую. Через секунду послышался звон. Жена Кропонтова, еще недавно тоже счастливая, бросила вилку при виде супруга, который набирался беспроблемно и с упоением. Кропонтов смежил веки и блаженно почавкал.

– Не все коту масленица, – сообщил он многозначительно. Жена, несмотря на неряшливое смешение зоологических полов, поняла намек. Она всплыла над столом, как шаровая молния. И съездила по морде почему-то Техорскому.

Женщины загудели.

– Тихо, бабоньки! – пропел Совершаев, садясь одесную Кропонтова. – Не надо шуметь! Выпьем!

– Свинья ты скотская, – отозвалась очередная жена, уже его собственная.

– Ну и рот закрой, – Совершаев чокнулся с Кропонтовым. Удыч вздохнул и наполнил себе фужер.

– Да пусть они тут ужрутся, – сказала любительница Удыча, особа беспечная и склонная доверять мировым жерновам, перетирающим беды. – Пойдемте, девки, гулять. Пускай остаются. Мы себе новых кавалеров найдем.

Совершаев серьезно кивнул и фыркнул. Техорский сосредоточенно ел, он пришел один. Он всем своим видом излучал одобрение приспевших перемен.

– Г-галя! – проревел красный Кропонтов, отваливаясь от рюмок и ножей.

Хлопнула дверь.

– Вот и славно! – Совершаев потер ладони. – Это, брат, бабий заговор был, – он обращался к разомлевшему Кропонтову. – Черта с два! Правда?

– Спасибо, спасибо тебе, – твердил спасенный Кропонтов.

– Это дело святое, – вмешался Техорский, утирая салфеткой тараканьи щупики. – Ты его не благодари. Он и не сделал ничего, это же пустяк.

– Вроде боя с тенью, – невнятно согласился Удыч: у него был набит рот.

– Бой с тенью не пустяк, – возразил Техорский, орудуя корочкой в соусе. – Это его химзащита оказалась пустяк, – он дернул брыластой щекой в сторону Кропонтова. – Потому что никакой химзащиты не было. А бой с тенью – это совсем другое. Я, например, знаю одного колдуна. Вот он понимает в тенях.

– Полный приворот, – чавкнул Удыч. Он резво подметал заливное. – Расклад Сета, ням-ням. Возвращение любимых. Гарантия. Вход три рубля.

– Ошибаешься, – Техорский разлил водку по рюмкам. – Он не дает объявлений. Но все, кому надо, его знают. И помалкивают. Он работает на дому, без афиш и реклам.

– Хорошо, что моя не знает, – заметил Кропонтов, который до сих пор не мог поверить в чудесное избавление. – Иначе мне бы вот! – Кропонтов провел ладонью по горлу.

Совершаев, от выпитого взопревший, посмотрел на него с жалостью:

– Ничччему ты не научился, – молвил он горестно. – Напрасно я старался. Сведут тебя к какому-нибудь… надомнику. И станешь… кастрат кастратом. Что за мужик, которому не выпить? Это ж как без яиц, – он тупо уставился на скатерть, которую, ликуя, успел заляпать.

Техорский погрозил пальцем:

– Говорю вам! Этот колдун – настоящий. Он вернул в семью Красильникова. Его баба пришла, колдун ей говорит: поставлю скобку. Скобу такую, астральную, невидимую. И он вернется, и никуда от вас не уйдет. Правда, толку от него будет мало – сядет в углу и будет сидеть. И сам не будет знать, зачем с вами живет. Как предмет какой будет в доме – телевизор там, или шкафчик. Она говорит: пускай сидит. Ну, колдун сделал, как просили. И вот Красильников дома. В тот же вечер вернулся. Ходит тихий, налево не смотрит. Никуда не смотрит.

– Ну и что? – пожал плечами Совершаев. – Еще один мудак. Твой Красильников. Пусть он мне скобку поставит. Или тебе.

– Запросто, – Техорский выплюнул косточку. – Хочешь, адрес дам?

– Давай-давай, пиши, – рассмеялся тот и подтолкнул салфетку. Заинтересованный Удыч встал, качнулся и зашел Техорскому за спину. Он стал заглядывать через плечо.

– Это же рядом! – воскликнул Удыч, разобрав рваные буковки. – Пять минут ходьбы!

Кропонтов осоловело глазел по сторонам. Совершаев брезгливо поднял салфетку двумя пальцами, отставил подальше, прочел написанное.

– И правда близко, – согласился он. – А знаете что? Пошли общаться! Я его сделаю!

– Давайте никуда не пойдем! – попросил Кропонтов. – Плохо нам, что ли?

– Горючее кончилось, Коля, горючее! – Совершаев болтанул бутылкой.

– Горючее? – тот преувеличенно оживился, радуясь оживлению и гордясь им. – Это другое дело!

Удыч, уже направлявшийся к выходу, вдруг остановился:

– А что мы ему скажем, колдуну?

Техорский был из тех известных на Руси людей, чья дурная смекалка, помноженная на причудливое применение, всегда приводит к большим и маленьким катастрофам.

– Про это не беспокойся. Мы скажем, что у меня проблема. Она и вправду есть. Мы будем совмещать приятное с полезным…

– Постой, постой, – Удыч, вопреки приглашению не беспокоиться, озаботился натурально. – Какая у тебя проблема?

Проблемы Техорского обычно бывали таковы, что в них не стоило вмешиваться. Но вопрос потонул в громе стульев Кропонтова и Совершаева, на которых те выехали из-под скатерти.

Погода была ветреная; прохладные кислородные потоки перемешались с перегарными газами, дополнительно раздувая внутреннее пламя. Четверка зашагала по бульвару, курясь, словно болотный торфяник. Идеи рождались и лопались, не успевая пожить; атмосфера наполнилась лающими восклицаниями.

– Вон он! – Совершаев указал пальцем на какую-то сирую крышу.

Пять минут чудодейственно растянулись, как безразмерный карман темпорального великана. Властелин времени набил его петельками и крючочками, которые были сделаны по дороге, и там уместились двенадцать минут, проведенные в душном подвальчике с подачей напитков; за ними – другие пятнадцать, потраченные на споры и пререкания у прилавка; потом приложились еще двадцать пять, наполненные мечтательными беседами на случайной скамейке, с плевками в разные стороны, бульканьем и кряканьем. Наконец, добрались до цели.

– Похоже на притон! – Кропонтов избоченился и презрительно наподдал уродливую дверь.

– Старый фонд, – извинился за нее Техорский. – Ну что, подтянулись?

– Собррррались, – кивнул Совершаев. – Втянули животы! Дышим в себя. Сама любезность.

Они вошли и стали подниматься по узенькой, гадкой лестнице. Было сыро и скорбно; пахло посетителями. Колдун жил в третьем этаже; дверь, которая вела в его квартиру, была не лучше парадной. Совершаев, державшийся за стены, уже изгибал шею, заглядывая вверх, когда эта дверь отворилась и выпустила шустрого субъекта, закутанного в шарф и плащ, при широкой шляпе. Человек побежал мимо них, глядя в пол, с видом приезжего родственника, которого послали за лекарством для умирающего больного.

Удыч посторонился, прижимаясь к стене. Кропонтов проводил человека кровенеющим взглядом.

– Тропа не зарастает, – хмыкнул Техорский. Он остановился перед дверью, которая осталась незапертой, и задумался, войти ли ему сразу или провернуть звонок. Звонком стоял маленький ключик, как будто квартира была заводной, очень сложной игрушкой. – Ну? Решающий момент. Еще не поздно передумать.

– Заходим! – крикнул Совершаев.

Но Техорский все-таки крутанул ключик, тот мелко тенькнул, и зря: никто не вышел.

Тогда кое-кто вошел.

Внутри было не лучше, чем на лестнице – та же сырость, те же запахи, темно.

Хозяин возник в отдалении, силуэтом. Он шел из кухни, но остановился, застигнутый входящими. Колдун был высок и тощ, в правой руке у него висел чайник. Владелец держал его заботливо и строго, как мать детеныша, за шкирку.

– Кто еще? – молвил он недовольным голосом. – Скобарь! Ты чего двери не запираешь?

Совершаев хотел возмутиться, думая, что это его назвали скобарем, но тут же понял, что это было не обзывательством, а обращением. Из ближней каморки вынырнул невысокий мужчина, очень бледный, запущенный, пахший прелыми листьями.

– Они уж вошли, – успокоился он и шмыгнул носом.

Колдун переложил чайник в левую руку.

– Что надо? – крикнул он.

– Да так… – начал Совершаев, но Техорский шикнул на него и забрал себе слово:

– Мы с проблемой, – сказал он громко.

– Да? – Колдун пошел к нему. – Записаны?

– У кого? – смешался Техорский, трогая ус.

– У него, – колдун махнул чайником на Скобаря. – На скобчество записаны?

– Не записаны, – вмешался Удыч и язвительно осведомился: – А так – нельзя?

– Можно и так, – согласился колдун, который, похоже, был покладистым человеком. – У всех четырех проблема?

– Нет, у меня одного, – Техорский храбро шагнул.

– У всех! – возразил Совершаев и сдернул штопанную шапочку. Он гордо оглядел своих спутников, расположившихся под разными углами. – Мы друзья! Сшейте нас, чтоб до гроба!

– Слыхал, Скобарь? – колдун серьезно посмотрел на пахучего мужчину. – До гроба хотят!

– Доиграть надо, – сказал тот.

– Сейчас доиграем. Вы не торопитесь? – Колдун подошел еще ближе, и мнительный Кропонтов поежился, потому что от мага шла волна.

– Что вы! – отозвался Совершаев. – Мы подождем, если не очень долго.

– Не очень. Минут десять. Идемте в приемную, – хозяин, не дожидаясь согласия, повернулся спиной и направился к двери в комнату по соседству с прибежищем Скобаря.

В приемной разгуливали тараканы, все было пыльно, убого и грязно. Горела лампадка, образа было не различить. Кропонтов, Удыч и Техорский присели на драную тахту с возбужденными пружинами, а Совершаев завладел разборным креслом.

Колдун сел в другое, надел очки, взял тетрадный листок.

– Готов? – крикнул он.

– Готов, – ответил из-за стенки голос Скобаря.

– Бэ-четыре, – сказал колдун.

– Как?

– Бэ-четыре! – хозяин повысил голос.

Повисло молчание.

– Попал, – послышалось из-за стены.

– Ага, – колдун удовлетворенно пометил клеточку. – Вэ-четыре?

– Попал! – недоверчиво проворчал Скобарь.

Кропонтов толкнул Техорского:

– Что это они делают? – спросил он шепотом. – В морской бой играют?

– Нет, – возразил колдун, отличавшийся отменным слухом. – Мы расселяем коммунальную квартиру. Пришел человек и пожаловался на жильцов. Там, говорит, полна коробочка дьяволов, двенадцать штук. Мы тут со Скобарем расчертили бумажечку и вот взялись… Это на бумажке кораблики, а на самом деле – комнатки. Видели бы вы, как их там плющит! Гэ-четыре.

– Убил! – донеслось из-за стенки.

– Один остался, – колдун рассмотрел бумажку на свет от лампадки. – Холостячок. Одинокий. Куда же он забился. Ну-ка… Жэ-десять!

– Ну, ты мастер! – восхитился Скобарь. – Убил ведь!

– Вот и все, – колдун радостно улыбнулся, снял очки, скомкал бумажку. – Можно въезжать. У новых квартирантов, правда, будет постукивать… пошаливать… но мы про то ничего не обещали, правда, Скобарь?

Скобарь, держа в руках игру, вошел в комнату.

– Я этого последнего не просто перечеркнул, а заштриховал всю клетку.

– И кто тебя просил? Теперь там жить вообще невозможно.

Тут Совершаев засвистал. Он вытянул ноги и стал усиленно выдувать кошачьи звуки. Заплывшее бурдючное лицо преобразовалось в шотландскую волынку, наполненную старым добрым элем, словно грелка горячей водой. Кропонтов, догадавшись, что Совершаев ведет себя дерзко и хочет высмеять хозяина, решил подыграть. Он выставил палец и ткнул им в музыкальную щеку. Та сразу опала; Совершаев чуть высунул язык и вывел заключительную, уже непристойную руладу. Брызнула мелкая слюна.

Колдун поднял глаза от листка, который дал ему Скобарь:

– Позабавиться думаете?

Совершаев, досадуя, криво усмехнулся:

– Что вы, что вы.

Ничего другого в его голову не пришло.

– Рискуете, – сочувственно заметил Скобарь.

– Пусть скажет заявитель, – колдун развалился в кресле и весь заострился, хотя и слился с обивкой.

– Говори, – шепнул Удыч Техорскому.

– А? – Техорский успел задремать. – А! Да-да. Уважаемый… не знаю, как…

– Никак, – отрезал Скобарь. – Не тяните.

– Ну, – Техорский выпучил глаза, оттопырил губу и развел руками, как бы сожалея. Одновременно он повторил звук Совершаева. – Простите, ежели что… Мне про вас рассказывали.

– Естественно, – каркнул колдун. – Слово, как воробей. Летает, где нравится.

– У меня беда, – Техорский не подготовился и теперь не знал, что врать. – На меня готовят покушение! – выпалил он.

– Вы такая важная фигура? – удивился колдун.

– Я квартирами занимаюсь, – внезапно Техорский припомнил, что дела его и впрямь неважные. – Вчера, например, позвонили, – пожаловался он, говоря на сей раз чистую правду. – Деньги предлагали, с акцентом говорили. Грозились убить, если откажусь. Я вообще-то нотариус, – признался он следом и быстро затараторил, не понимая о чем. Речь его сделалась связной, без примеси хмеля, но сам Техорский после клялся, будто ничего не помнит, о чем говорил.

Колдун молча слушал.

Кропонтов ударил Совершаева в бок:

– Чего мы тут сидим? Пошли отсюда лучше. Ну, что мы ему сделаем?

Совершаев подался к нему:

– А просто не заплатим! Это же святое. Он, падла, сейчас нам насчитает… за потраченную энергию. Натикало, скажет, как в такси.

– Ничего платить не надо, – подал голос колдун. – Просто оставите, что не жалко.

Растерянный Совершаев заулыбался.

– Как слышит, собака, – пробормотал он.

– Извините, он пьяный немножко, – Кропонтов попросил прощения, потому что боялся колдуна.

– Скобарь, – позвал колдун, и всем показалось, что он изнемогает от скуки. – Поставь им скобки, потом пусть идут. Друзья, значит? – обратился он к гостям.

– Типа, – промямлил Техорский, ерзая от неуютности.

– Ну и ставь, раз хотят. Те, что звонили, тебя не тронут, – сказал он Техорскому. – За других не ручаюсь. Пусть каждый оставит мне какую-нибудь вещь.

– Платок можно? – Кропонтов потерял лицо. Он вздрагивал и потел. Он был готов исполнить любое желание волшебника.

– Ложи платок.

– Что-нибудь мелкое, – подсказал Скобарь, прохаживаясь из угла в угол.

Удыч молча выложил двухрублевую зажигалку. Газ в ней почти закончился. Совершаев пожал плечами, порылся в карманах и, ничего не найдя, пожертвовал монетку. Техорский оставил визитную карточку. «Ты что! " – шепнул Совершаев, но было поздно. «У меня этих карточек по городу черт-те сколько», – объяснил тот.

– Годится. Ну, а теперь… вот вам Бог, а вот порог, – колдун, указывая Бога, ткнул пальцем невесть куда. – Скобарь, проводи ходоков.

– Что значит все? – прищурился Совершаев. – А волшебство?

– Уже готово, – Скобарь подошел и заглянул ему в глаза. Совершаев пошатывался. Вдруг стекло его взгляда покрылось мелкой сеточкой трещин.

Колдун выбрался из кресла:

– Вырви там листочек из тетрадочки, – напомнил он Скобарю. – Для крестиков и для ноликов.

– Идите с миром, господа скобцы, – Скобарь сделал шаг, и Совершаев отступил.

– Тот еще сервис! – запоздало проснулся Удыч, но его уже теснили. Кропонтов дернул Удыча за рукав. Техорский топтался; и так же топталось недоумение, завязшее в его топком лице. Он будто силился что-то вспомнить из речей, что сам же и наболтал. В его лице тоже как будто расстегнулся сустав – не то справа, но может быть, слева.

Их выдавило на лестницу, задерживаться не стали. Компания вывалилась из подъезда и приложилась к улице, которая пошаливала себе, как недавно; она не заметила отсутствия друзей и осталась равнодушной к их появлению. Пошли к Совершаеву, но там не сиделось и не пилось; посовещавшись, решили идти к Техорскому. Техорский был рад и не рад, он плохо соображал, к чему все это; тут в его кармане запищал телефон.

– Алё, дарагой, – услышал Техорский. Он сразу задрожал.

– Новости с гары Казбек? – придвинулся Удыч, разминая пальцы. Он чуть не упал, силы его покидали. – Арарат на связи? Один за всех…

Но телефон, пока он силился сложить из пальцев мушкетерский знак, ласково извинялся:

– Извини, дарагой. Ошибка вышла. Ребята разабралыс и болше тебя нэ тронут. Хочешь, накроим тебе стол? М-м-м! – и невидимый восточный человек обсосал свои пальцы.

– Нет-нет, что вы, любезный, что вы, – закудахтал Техорский, который в этом пункте сделался совершенно трезвым. – Никаких претензий. Никаких. Спасибо. Спасибо. Очень рад. Всегда счастлив…

– Ну, не грусти там, дарагой, – отключился голос.

– Помогло, – прошептал Техорский, жамкая телефон.

– Сломаешь, – Совершаев попытался вынуть машинку, но тот держал цепко. – Как крепко его рукопожатие! – пропел Совершаев ослиным голосом. – Поехали, поехали, дело к ночи!

Он умел выпить очень много.

Кропонтов послушно сел в такси, не думая ни о чем, кроме как о настоятельной надобности поехать к Техорскому.

– Па-агнали, – причмокнул Удыч, погружаясь рядом. – Жаны не боисси?

Кропонтов скорчил усиленно глупую рожу, будто существование жаны явилось для него малоинтересной новостью.

…У Техорского остались до утра, почти не пили, на звонки не отвечали.

Наступило воскресенье; за Удычем и Кропонтовым приехали решительные, оскорбленные дамы, которым, судя по их злобному настроению, так и не удалось погулять в свое удовольствие. Лучших кавалеров для них не нашлось, но и прежние, вопреки ожиданиям, не пустили дам на порог. Они, попирая все мыслимые каноны, молчали и не давали Техорскому отпереть дамам дверь; дамы ушли. Их раздраженная брань плавно спустилась на самое дно лестничного колодца. Там все растаяло, как облачко вредного газа.

Гости сидели до вечера: бродили по квартире; брались то за одно, то за другое, переставляли безделушки, смотрели разные передачи. Удыч уснул на постели Техорского, рядом прикорнул Совершаев. Кропонтову достался неудобный диванчик, а сам хозяин, сложившись втрое, отсыпался в кресле.

Прикатилось новое утро.

– Не надо бы вам в офис, – Техорский, благоухавший комплексным освежителем, остекленело уставился на свое сопровождение, которое спешно обувалось.

– В приемной посидим, журналы почитаем, – пробормотал Удыч, зависая над шнурками.

Техорский хотел чем-то возразить, но ничего не сумел придумать.

Кропонтов осторожно погладил его рукав.

По улице шли гуськом, то и дело норовя прикоснуться к плечу направляющего.

– Мама, смотри! – закричал какой-то мальчик. – Дядьки идут гуськом, как в сказке! Про золотого гуся!

– Вы куда? – охранник, пропустив Техорского, заступил остальным дорогу.

– Со мной, – объяснил Техорский.

– Да?

Охранник посторонился. Потом он рассуждал с голенастой секретаршей и объяснял, что Техорский привел верную бригаду.»

В приемной Удыч подобрал журнал, уронил. Они разбрелись, Техорский сел за стол и подтянул к себе перекидной календарь.

Явились клиенты.

Первые вели себя тихо. Вторые отказались вести переговоры в присутствии посторонних.

Третьи тоже отказались, да впридачу закатили скандал.

– Разговор есть, – признался шаровидный молодой человек, вертевший брелоком. – Люди говорят, ты одной рукой дела делаешь, а другой прокурору пишешь. Ну-ка, убери своих горилл, не то я приду со своими.

– Какие ж они гориллы? – взмолился Техорский, тыча пальцем в грудь Кропонтова. Кропонтов бездумно топтался на месте.

– …Следи внимательно, – предупредил колдун, который за десять кварталов от конторы Техорского сражался в крестики и нолики. – Сейчас я нарисую четвертый!

– Не вижу, – раздраженный Скобарь принялся протирать глаза.

– Смотри, смотри!

– А чего мне смотреть, – Скобарь отобрал у него листок и влепил нолик. – Ты сам не зевай!

Колдун вздохнул:

– Партия!…

Он перечеркнул четыре крестика, протянувшиеся наискосок.

– …Ну, это свинство, – обиделся Скобарь и встал.

Встал и толстый молодой человек:

– Ну, смотри. Тебе виднее. Только не ошибись.

Он вернулся под вечер. Техорский, за день высосанный до донышка тазовой ямы, как раз выходил на крыльцо, а его спутники утомленно маячили в дверях. Охранник, словно медведь, успел их обнять, подмять и повалить на пол, поэтому пуля досталась одному нотариусу.

Совершаев исхитрился выпростаться из-под охранника, подбежал к Техорскому и молча прилег рядом.

Вокруг топотали, причитали, а кто-то скулил, но Совершаев лежал неподвижно.

Потом Удыч и Кропонтов поставили его на ноги, и он стал двигаться.

– Это психи какие-то, – говорил охранник, показывая на группу товарищей, бродивших вокруг трупа.

Кропонтов, Удыч и Совершаев тускло рассматривали милицию. Их грубо оттащили, сопротивление было вялым.

– Можно нам в морг? – поинтересовался Кропонтов. У него бегали глаза.

– Нельзя. Вы ему кто?

– Близкие люди, – бесцветным и равнодушным голосом объяснил Совершаев.

Милиционер поморщился. Все, что он думал о близких людях, брезгливо написалось на его простодушном лице.

– Быть здесь, никуда не отходить, с вами будут разговаривать.

Отпустили уже за полночь.

Трое перетаптывались на крыльце, не разумея, куда податься. Где-то за домами выпустили пар, и шуршавая темнота раскололась оглушительным шипением.

– Нужно в морг, – настаивал Кропонтов. Он рассеянно глазел по сторонам, в глазах его не было ни тени смысла. – В городе только один судебно-медицинский морг.

– Не пустят, – вторил Удач, и вторил не словами, которыми он, напротив, возражал, но тоном – таким же бесцветным, таким же непреклонным.

– Ничего, – Кропонтов поднял воротник. – Мы рядышком постоим.

– Подежурим, – задумчиво согласился Совершаев.

По дороге в морг каждый из них смотрел прямо перед собой и говорил в пустоту:

– Это не надолго.

– Дня два.

– Не больше трех.

– Погуляем в сторонке.

– Надо узнать, где похоронят.

– Не похоронят, а кремируют.

– Нет, у него сестра набожная. Похоронят.

– Это хорошо.

– Почему хорошо?

– У меня есть палатка.

– Не отходи, возьми меня под руку.

– Тут узко, втроем не пройти.

– Тогда цепью.

– Ты быстро шагаешь, у меня в печенках колет.

– Понял.

– Дай я тебе руку на плечо положу.

– И я тебе.

– Теперь говори громче. Замыкающего не слышно.