Текст книги "21"

6

Сижу на скамеечке и гляжу исподлобья на малышей, резвящихся на игровой площадке детского сада. Я не люблю детей. Жутко не люблю. Ну вы только посмотрите на этих извергов. Они же неуправляемые. Натуральные преступники в миниатюре. Бесятся, скачут, дерутся. Кидаются друг в друга песком. Кричат, ревут и рвут купленную родителями одежду. Звери, движимые единственным инстинктом – запулить кому-нибудь мячиком промеж глаз. Кто не в курсе – это очень неприятно и достаточно больно. Но дети этого не понимают. Они ни черта не понимают. У них обучающие игрушки в детском саду точно такие же, какими тестируют шимпанзе в лабораториях. Кубики, пирамидки и шарики. Но эти дети настолько тупы, что даже подобные простейшие задачи решают через раз. Овсяная каша вместо мозгов.

Кто или что из них вырастет? Достойные члены общества? Образцовые родители? Политики и экономисты? Ученые, изучающие интеллект шимпанзе? Нет, нет и еще раз нет. Их удел – уголовники. Даже форма содержания в детском саду и в тюрьме в общих чертах похожа. Этих детей-выродков я бы прямиком за решетку и отправил бы. По окончании детского сада по коридору, обшитому пуленепробиваемой сталью, чтоб не сбежали, и в колонию. Школа? Нет, школа их не исправит. Она только усугубит ситуацию. Быть может, в школе из этого ига и отколется пару умников или умниц. Но не больше. А остальные как были дегенератами, так ими и останутся. Они выйдут из школы и начнут чинить непотребства. Поэтому лучше изолировать этих выродков от общества как можно скорее. Всех. Под одну гребенку. Включая тех, кто вроде бы неплох и подает признаки цивилизованности. Риск слишком велик.

Вы мне можете сказать, что я конченый мизантроп и вообще психически нездоровая личность. Ну или что я слишком молод, чтобы понять, что дети – это цветы жизни. Скажете: вот будет у тебя свой ребенок – и ты так говорить не будешь. В одном вы правы – детей у меня, к счастью, действительно нет и быть не может. А насчет возраста вы полностью ошибаетесь – я стар как мир, а моя позиция на счет этих мелких кровососов абсолютно осознанная и обдуманная.

Изучал как-то одну оккультную книгу. Там было написано, что некоторых демонов за неповиновение Люциферу подвергали высшей мере наказания и одновременно изощренной пытке: их превращали в новорожденных детей и отправляли на Землю на целый десяток лет. Этакие дети-омены, знаете ли. Так вот, я смотрю на этих малолетних придурков и думаю, что, вероятно, есть в них нечто демоническое. А потом понимаю, что нет, эти дети от природы такие пришибленные. Даже в глазах у самого опущенного дьявола и то есть хоть капля здравого смысла и сознательности. А у этих стадных извращенцев нет ничего.

Воспитатели убежали куда-то на перекур, дети были предоставлены сами себе, и вот тут-то и началась самая настоящая вакханалия. Они валяются в грязи, прыгают с лесенок на головы нижестоящих и бьют качелями по лбу наиболее нерасторопных. Ржут как кони. Из всей этой бесовской массы выделяются двое: Гоша и Кирюша. Первый, обладатель весомого для пятилетнего ребенка брюха, любит драть попавшихся ему на пути за уши. Кирюша и вовсе придумал пытку, которой позавидуют самые отъявленные палачи из мира мертвых: он закидывает жуков ребятам за шиворот. Шестилапое создание мечется между телом и плотным слоем одежды, царапает и кусает нежную кожу ребенка. Ребенок, в свою очередь, тоже мечется, просовывает руки за спину, пытаясь достать или прихлопнуть бедное насекомое. Иногда жертва Кирюши, желая спастись от щекочущей экзекуции, принимается панически сбрасывать с себя купленную родителями одежду прямо посреди луж, оставаясь на прохладном весеннем воздухе в одной футболке с изображенными на ней героями диснеевских мультиков. В общем, зрелище не для слабонервных.

В другой оккультной книге, которую мне некогда довелось прочитать, было написано, что вороны – посланники Ада – прилетают к самым безнадежным и вредным детям, хватают их и уносят на свою территорию, где еще живым выклевывают глаза, распарывают когтями живот и сжирают сердце. А затем закидывают бездыханное юное тельце на крышу родительского дома. Как по мне, это была бы очень полезная процедура. Вороны есть и здесь, на игровой площадке детского сада, правда, уносить и раздирать они никого, видимо, не собираются. Они предпочитают клевать не глаза жестоких несмышленышей, а печенья и конфеты, которые непрестанно сыплются из карманов беснующейся малышни. Печенья и конфеты, которые запасливые вырожденцынатырили с родительского стола за завтраком, дабы позже, в перерывах между своими непотребными делами, насыщать ими свои бездонные алчные чрева.

А что вы скажете о железной сетке, которая по периметру обрамляет территорию детского сада? Мне кажется, что это неспроста. Нет, она была здесь возведена не для того, чтобы обезопасить малюток от влияния извне. Как раз наоборот: детей поместили в эту клетку единственно потому, что иначе они могут сбежать, вырваться на свободу и совершить с десяток-другой по-детски наивных, и потому жестоких, преступлений. Я думаю, что никому бы не понравилась судьба вполне зрелого человека, которого мелкие выродки забили кирпичами только потому, что он зажмотил им жевательную резинку или горсть чипсов. Но это я говорю условно, на деле о зверствах такого рода я не слышал. А всё почему? Потому что территории детских садов предусмотрительно оцепляют железными сетками.

Впрочем, как вы уже наверняка успели заметить, опасность поджидает и тех, кто находится внутри клетки этого амфитеатра для самых маленьких. Вот, к примеру, я отказываюсь верить, что этот Гоша наел такое пузо на пюрешках из комплекта детского питания. Этот бугай наверняка жрет кровяное мясо. Я подозреваю, что Гоша и парочка его закадычных друзей убили девочку из ясельной группы, которая не появлялась в саду уже недели две, расчленили ее тело и спрятали останки повкуснее в холодном подвале яслей, где уже несколько лет хранятся ветхие и никому не нужные музыкальные инструменты. А во время тихого часа эта преступная кодла с Гошей во главе пробирается в сей подвал и без стеснения жрет там мягкую человечинку. Только вот у меня доказательств нет. Ах ты ж черт!

Я чувствую, что между моей кожей на спине и плотным слоем одежды кто-то копошится, царапает и кусает меня. Я поднимаю глаза и вижу Кирюшу, отступающего от меня приставными шагами, который лыбется во весь свой молочный рот и тыкает на меня пальцем. Этот гад обошел меня сзади и закинул мне за шиворот жука. Невоспитанная падла. Я засовываю руки за спину и нащупываю насекомое, начинаю тянуть его наверх, к шее, дабы освободиться самому и дать спасение божьей твари, волею судьбы попавшей в руки детсадовскому извергу. Вот и все, жук уже на моей ладони, лети, бедняга! Я поворачиваю голову вправо, провожая улетающее насекомое взглядом, и понимаю, что радоваться рано: ко мне, не торопясь, приближается Гоша с явным намерением надрать мне уши – я вижу это по его сальной ухмылке. Я застываю на месте, прокручивая в голове варианты своих действий, но тут раздается спасительный для меня крик:

– Гоша! Кирюша! Ну-ка отстаньте от него!

Воспитательница вернулась с перекура и окликнула малолетних садистов. Те нехотя отдалились от меня на почтительное расстояние, а потом побежали к качелям. Хвала богам, в этот раз несчастье обошло меня стороной.

Хорошо еще, что двое этих придурков, в принципе, более или менее послушные. А то недавно был тут один, Игорьком звали. Этот четырехлетний оболтус был абсолютным злом, контролировать которое было практически невозможно. Так вот, Игорек, когда кто-либо из воспитателей пытался сделать ему замечание, не находил ничего лучше, кроме как кидать в педагогов камнями, причем делал он это на удивление точно. Даже Бегемот, демон Земли, не отказался бы взять у Игорька пару уроков метания булыжников – авось пригодится. Родителям Игорька посоветовали подыскать другой детский сад после того, как он во второй раз рассек камнем подбородок милейшей воспитательнице Жанне – причем Игорек умудрился попасть как раз в то место на подбородке Жанны, куда пришелся и первый его удар. С тех пор Игорька в этом саду никто не видел.

Ко мне на скамеечку присел ворон. Он вертит головой, по-дурацки приоткрыв клюв. Я пытаюсь делать ему мысленные сигналы: ну же, дружище, пора приступать к своим прямым обязанностям, данным тебе и твоим собратьям самим Сатаной. Но ворон как будто и не слышит меня. Он помотал башкой еще с полминуты, а затем сорвался в полет, заметив на песке фантик «Мишки на Севере».

Измельчали вороны, оборзели и обнаглели дети.

Что-то я засиделся. Чересчур задумался. Так нельзя. Могу навести на себя подозрение. Самое время слиться с толпой.

Я встаю со скамейки, беру пластмассовую лопатку и иду в песочницу рыть землю. Отвратительное занятие.

И вот какого черта я вздумал не повиноваться Люциферу?

7

Суббота… Надоело так жить… Настало время что-то менять…

Сегодня студенческая вечеринка. Пишу сообщение Ленке: Привет, идешь сегодня в паб?

Получаю ответ: Да вообще-то не собиралась, хотя и планов других нет… А ты?

Пишу ей: Ага. Пойдем, выпьем немного пивка.

Получаю ответ: Если только немного.

Пишу ей: Заметано.

Выжидаю десять минут, ответа нет. Что ж, не в этот раз…

Проходит пара часов, я начинаю готовиться. На всякий случай сходил в душ… два раза. Надеваю свою самую лучшую одежду… из повседневного: лучшую застиранную рубашку, лучшие потрепанные джинсы и лучшие замызганные туфли. Сажусь на автобус и еду в паб.

Ищу Ленку глазами в пабе, здороваюсь со знакомыми. Нахожу ее минут через пятнадцать… она только пришла. Опаздывает.

Садимся у барной стойки:

– Угостить?

– Угощусь.

Самостоятельная.

Первая кружка. Болтаем о какой-то чепухе, о чем-то между проблемами с учебой и выборами президента США. Вторая кружка. Ничего не изменилось.

Третья кружка. Я смотрю ей в глаза и понимаю, что она перебрала. Я тоже перебрал… варианты в голове.

И тут она так, как бы между делом, спрашивает:

– А у тебя же девушка есть?

В обычной ситуации я бы просто сказал «нет». Но сегодня, когда на мне лучшая одежда из повседневного, я не могу ответить слишком просто…

Говорю ей:

– Нет…

И так, в ее «междуделом» стиле, добавляю:

– Все еще жду свою лучшую звезду…

Снова смотрю ей в глаза. Она говорит:

– Ты знаешь, не нужно ждать чего-то особенного… Иногда достаточно просто посмотреть по сторонам…

– Соглашусь. Но я даже по сторонам перестал смотреть…

– Почему это? – недоумевает Ленка.

– Потому что я верю, что лучшая звезда уже у меня под носом.

Она улыбается, пододвигается ко мне ближе и целует в губы. Самостоятельная.

Отодвигается через минуту. Выглядит довольной. Я же доволен настолько, что меня аж распирает… в районе паховой области.

Подходит знакомый, толкает меня в плечо:

– Дай сигаретку.

– Я бросил.

– Когда это?

– Прямо сейчас.

Смотрю на Ленку, она улыбается широченной завлекающей улыбкой.

Знакомый уходит. Говорю Ленке:

– Нам тоже пора уходить.

У нее дома я снимаю свою лучшую из повседневного одежду. После известных действий (угостил и угостился) меня перестает распирать в районе паховой области… два раза.

Следующая суббота… Надоело так жить… Настало время что-то менять…

Сегодня студенческая вечеринка. Смотрю по сторонам, закуриваю сигарету, пишу сообщение: Привет, идешь сегодня в клубешник?

И отправляю его Наташке…

8

Становится холодно; по-видимому, на мир опускается ночь. Я лежу в яме, вокруг меня сухие листья. Я на них и под ними лежу; те, что подо мной, немного сырые – это от земли. Зато те, что меня покрывают, ломкие и легкие.

Из-за массы листьев я не вижу дневного света, впрочем, как и света луны. Я лежу в своей могиле не шевелясь, даже боясь глубоко дышать – листья могут забиваться в носоглотку. Я аккуратно втягиваю кислород в легкие, как кот тянет колбасу с хозяйского стола. Из-за такого режима дыхания я не очень хорошо себя чувствую. Наверное, я бледный как смерть. Но какое это имеет значение?

Я наверняка слеп как крот. Я хлопаю веками; листья двигаются и, возвращаясь на прежнее место, снова застилают мне глаза.

Я не представляю себе, как долго я лежу здесь, в этой могиле. Время для меня совершенно неважно; оно течет там, на поверхности земли. Я лишь чувствую, как ночь сменяет день, а день сменяет ночь; в первом случае мои пятки мерзнут, во втором – вновь теплеют. Но я не веду подсчет этим температурным изменениям.

И я бы не сказал, что мне очень уж некомфортно в моем положении. Я привык. Сухие листья скрывают меня от посторонних глаз. Немного сырые листья под моей спиной не дают мне промокнуть и окончательно охолодеть.

Но пришло время с этим покончить. Попытаться выбраться на поверхность. Ослепнуть от яркого солнечного света. Обрести здоровый цвет кожи. Дышать полной грудью, не страшась попадания в горло инородного объекта. Не скрываться от посторонних глаз.

Сегодня ночью, а это я понял по своим холодеющим пяткам, я полезу наверх. Я собираюсь с мыслями. Морально готовлюсь. Я хочу глубоко вздохнуть, но из-за массы листьев на моем лице я не могу этого сделать. Я двигаю руками. Я шевелю ногами. Чувствую, что будет непросто.

Я напрягаю позвоночник и начинаю прорываться через массу сухих листьев. Немного сырые листья, пару секунд назад служившие мне грелкой, я использую как опору. Я машу конечностями, разгребая похоронивший меня гербарий. Я плыву в массе отживших свое частей деревьев.

Я вдруг понимаю, что я сильно недооценил глубину своей могилы. Массив сухих листьев гораздо больше, чем я предполагал. Я начинаю грести руками и ногами быстрее, быстрее, быстрее, изо всех сил. Я поднимаюсь.

Становится жарко, но не потому, что взошло солнце. От постоянных движений мое тело невероятно разгорячилось. Пот выступает на моем лбу, к нему прилипают сухие листья. Температура в моей могиле растет с каждой секундой, жара невыносима. Листья вокруг меня начинают скручиваться. Я прорываюсь сквозь них, они обжигают мою кожу.

Листья начинают тлеть. Листья начинают дымиться. Листья начинают гореть. Я и не заметил, как огонь охватил листья, а в них – меня. Я отбиваюсь от пламени и на последнем издыхании рвусь вверх, но просвета не видно. Огонь кусает меня за руки, за ноги. Волосы на голове загораются. Я начинаю кричать. Я чувствую, как мое тело коптится, как оно окунается в пламя. Я извиваюсь как змея на сковородке. Я зажариваюсь как курочка-гриль.

Сгорая в куче сухой листвы, я понимаю, что не стоило пробовать выбраться из могилы. Лежал бы себе на немного влажной листве, дышал бы частицами кислорода, морозил бы пятки. Был бы бледен и слеп. Это лучше, чем поддаться беспощадной термообработке.

Но уже поздно. Огонь пробирается внутрь моей головы. Мои глаза вышибает пламенем. Из моих ушей идет дым.

Листва догорает быстро. Дольше всего сопротивляются немного влажные листья на дне могилы. От моего тела остаются лишь угли.

9

Посленовогодняя посиделка. Нас трое, суровая мужская компания. Мы пьем крепкий алкоголь, играем в покер и обсуждаем женщин. Телефоны были выключены или переведены на беззвучный. Классика.

Я только-только сгреб пятый за вечер банк, как в дверь постучали. Затем позвонили. Очень настойчиво и беспокойно.

Мы открыли. На пороге стоял Андрюха и тяжело дышал, видимо, после бега. Его лицо выражало крайнее волнение и замешательство.

– Там это, Виталька, кажись, помер, – выговорил, наконец, он. – Одна голова из сугроба торчит. Рот перекошен, глаза навыкате…

Мы с ребятами переглянулись, накинули куртки и крикнули Андрюхе:

– Веди!

В двухстах метрах от дома, где мы втроем собрались суровой мужской компанией за алкоголем, покером и обсуждением женщин, мы нашли Витальку. Всё, как описал Андрюха. Голова из сугроба торчит, рот перекошен, глаза навыкате.

– Набирай скорую, – приказал я Андрюхе, а сам подошел ближе к голове Витальки. Когда я оказался всего в нескольких сантиметрах от безжизненной башки, тело Витальки выпрыгнуло из снега.

Мы все, включая Андрюху с прислоненным к уху мобильником, вскрикнули от ужаса и отпрыгнули назад. Я кричал и отпрыгивал больше всех.

Виталька стоял и покатывался со смеху.

– Идиот! Напугал нас всех! Мы уж подумали, что ты того, коньки отбросил, – сказали мы, переводя дух после неожиданного и резкого воскрешения, казалось бы, мертвого товарища.

Виталька не унимался:

– Ну как, классно я вас всех разыграл, правда?

– Да уж! Мы чуть в штаны не наложили, – признался я.

Виталька лыбился во все тридцать два зуба, держа свою собственную голову в правой руке.

Мы отошли-таки от испуга и засмеялись вслед за Виталькой. Наши хохочущие рты упирались в наши же ладони.

10

Начиналось всё довольно неплохо.

Как будто разорвались цепи на руках и исчезло то, что сдавливало грудь; голова снова начинала работать в правильном, рациональном направлении, избавившись от кипящих в ней мыслей, полных ненависти и недовольства. Казалось, пришло так давно искомое спокойствие, свобода, а не безнадежность, сторожила меня. Снег снова стал белым, а стены домов более не давили на меня своей противоестественной желтизной; даже налепленная на них использованная жевательная резинка (те, кто цементировал ею подъезды, таким способом напоказ выставляли свое дурное воспитание) прекратила резать глаза. Ядовитые замечания по отношению к окружающим не копились теперь в кишках и не выплескивались при малейших колебаниях наружу; мне не приходилось больше портить отношения с близкими и друзьями из-за моих расшатанных нервов и не держащегося за зубами языка. Хотелось верить, что жизнь моя вновь обрела краски, вернулась в ту точку, где когда-то заблудилась; самое время выбрать ей новую, на сей раз правильную, дорогу.

Я проснулся, привел себя в порядок, легко позавтракал, позвонил Ларисе и сказал, что хочу с ней встретиться. Она не отказала, и в полдень мы уже сидели в кафешке неподалеку от ее дома.

– Ну как поживаешь? – спросила она меня, наливая в кружку ароматный зеленый чай, чай, который в этом кафе был совершенно особенным, чай, который пленял посетителей и не позволял им выбирать для посиделок еще какое-либо заведение, кроме означенного.

– Лучше, чем всегда, – ответил я. Свободен как птица и ищу, чем себя занять. Как твои дела?

– Ой, у меня куча планов. Я редко куда выбираюсь, поэтому сижу дома и работаю над всякой чепухой. Ну, тебе, наверное, это не интересно, ты же обычно сам любишь…

– Брось, – перебил я Ларису – Рассказывай, что там у тебя.

– Хорошо. Сейчас я занимаюсь одним проектом. Идея городского молодежного видеожурнала. Хочешь поучаствовать?

– Звучит здорово, – признался я. – Правда, нужны детали, чтобы понять, стоит ли оно того.

– Я уверена, что стоит. Главное – развить основные фишки. Я могу тебе их наглядно продемонстрировать, если ты действительно заинтересован.

– Конечно, я с удовольствием на них посмотрю. Давай встретимся завтра, тут же и в это время. В этом кафе очень приятная обстановка. И чай невероятно вкусный.

– Отлично, – заключила Лариса. – Договорились.

Мы еще немного поболтали, допили чай. Я проводил Ларису до дома и вернулся к себе. Я чувствовал себя прекрасно.

***

По радио передают не самые хорошие новости. Эта чертова инфекция добралась-таки до нашего города и уже буйствует в телах десятков людей вокруг нас. Инфекция распространяется стремительно и так же стремительно убивает. Способов спастись практически нет, по крайней мере, никто, включая ведущих медиков страны и мира, о них не знает. Ученые тщетно пытаются отыскать или создать хоть какое-нибудь лекарство или вакцину. Поначалу надеялись, что вирус будет убивать быстрее, чем поселяться в клетках новых носителей, – такое ранее происходило с десятками напастей из микромира – и, таким образом, инфекция уничтожит саму себя. Расчеты не оправдались, смертельные кусочки РНК по-прежнему выкашивают людей тысячами. Ежедневно.

Власти, квалифицированные медицинские работники и гражданские активисты в один голос настойчиво советуют горожанам не выходить из своих домов, максимально ограничить любые контакты с внешним миром. Изоляция – единственная гарантия быть в относительной безопасности. Лично я расслышал в этих сообщениях следующий подтекст: «Мы не можем рисковать. Если ты вдруг уже заражен – умри в собственной квартире, не подвергай опасности других». Логично. Но невесело.

По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. В одном из южных регионов страны некий священник устроил прилюдное сожжение трупов жертв инфекции, объясняя свои действия тем, что только огонь может спасти нас от «саранчи из бездны». После чего священник провел панихиду по безвременно почившим, на которую сбежалась еще большая толпа, чем на фаэр-шоу из человеческих тел и их невидимых убийц. Через несколько дней все прихожане церкви были мертвы. Священник скончался первым, всего через двое суток и шестнадцать часов после торжественного сжигания «саранчи».

Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Я вспомнил, что на это время у меня назначена встреча с Ларисой.

Я задумался, стоит ли идти. Подвергать ли себя опасности ради одного часа в компании приятной девушки и ее проекта? Рискнуть ли жизнью?

С другой стороны, если инфекция настолько сильна и она без проблем выкосит львиную долю населения города, то вряд ли имеет смысл надеяться, что я в эту долю не попаду. Возможно, через пару дней я сдохну, поэтому, черт подери, нужно провести их с пользой.

Я оделся и побежал в кафешку неподалеку от дома Ларисы. Она уже сидела за столиком.

– Опоздал, – констатировала она, впрочем, без тени обиды.

– Прости, замотался. Чаю?

Я заметил, что сегодня в кафе было уже не так многолюдно. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение.

– Слышал? – спросила Лариса.

– Инфекция?

– Ага. Честно говоря, я сомневалась, нужно ли вообще из дома выходить.

– Вот как? – ответил я, пытаясь скрыть, что сам не без греха. – Почему же всё же пришла?

– Уговор есть уговор, – она улыбнулась. – Но ты только представь, что каждый из здесь сидящих может быть носителем этой страшной… хреновины.

Лариса как-то странно на меня посмотрела. У меня захолодело в ногах.

«Включая ее», – подумал я.

Нам подали ароматный зеленый чай. Настроение мгновенно поднялось, и Лариса, сунув мне в руки папку с подробным планом видеожурнала, сказала:

– Смотри.

Я смотрю. Вчитываюсь. Хорошая идея номер один. Хорошая идея номер два. Эта девочка определенно понимает, что к чему.

– Потрясающе, – говорю я ей. – Нужен пилотный выпуск. В кратчайшие сроки.

– Получится ли у нас сделать это сейчас?

– А когда потом? Я не уверен, что буду жив спустя неделю, – я ухмыльнулся, чтобы моя фраза не была чересчур пессимистичной.

– Хорошо. Тогда я набросаю сценарий пилота, и мы начнем.

– Я в свою очередь осведомлюсь о технике. До завтра справишься?

– Постараюсь.

– Здесь же и в полдень?

– Договорились.

Мы допили чай, поболтали о чепухе. Я проводил Ларису до дома, обнял ее на прощание. Она как-то странно на меня посмотрела, но не как в кафе, а гораздо теплее.

Я вернулся к себе. Я неожиданно подумал о том, что если уж и приходит время наших последних дней, то я хочу провести их с Ларисой.

***

По радио передают плохие новости. В городе зафиксированы первые случаи смерти от жуткой инфекции. Эксперты говорят о том, что, вероятно, уже несколько тысяч человек заражены, а в ближайшие сутки число потенциальных покойников возрастет до пятидесяти тысяч. Медики до сих пор не имеют понятия, что же может помочь человечеству выкарабкаться. Настойчивые советы оставаться взаперти уже принимают характер приказов.

По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. На севере страны некий военный гарнизон прошелся с зачисткой по населенному пункту, расстреляв всех, кто попался им на глаза. А затем вояки укрылись в казарме и прилегающем к нему бункере. Через две недели весь состав был найден мертвым. Причиной тому послужил единственный зараженный солдат.

Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Плевать. Я пойду на встречу с Ларисой.

Я оделся и побежал в кафешку неподалеку от дома Ларисы. Ее не было. Я присел за столик. Три дня назад кафешка к обеду всегда была полна людей. Сейчас же, помимо меня, здесь было всего четыре посетителя. Единственный официант и единственный повар скрывали лица под респираторами.

Придет или нет? Подвергнет ли себя опасности ради одного часа времени со мной? Рискнет ли жизнью?

Я набрал ее номер телефона. Лариса сказала, что она уже на подходе, и попросила меня заказать чай.

Я кликнул официанта. Через минуту Лариса, запыхаясь, зашла в кафе и подсела ко мне.

– Опоздала, – улыбаясь, сказал я Ларисе.

– Прости, замоталась, – ответила она.

Я разлил ароматный зеленый чай по кружкам.

– Подготовил технику? – спросила Лариса.

– Да, разумеется. Камеры, провода, память, свет – всё в моей квартире. Как с планом пилота?

Лариса подала мне новую папку:

– Смотри.

Я смотрю. Вчитываюсь. Реализация хорошей идеи номер один. Реализация хорошей идеи номер два. Я не разочарован.

– Когда приступим? – спрашиваю Ларису.

– Можно завтра, в это же время. Заснимем для начала вводную часть.

– Класс. Думаю, что можно договориться о съемках прямо здесь, в этом кафе. Народу тут теперь нет совершенно, шумно не будет.

– Отлично, мне нравится.

Мы выпили по кружечке чая. Я, наконец, задал Ларисе вопрос:

– Что думаешь по поводу этой дряни?

– Я не знаю, – сказала Лариса. – Знаешь… я вчера вечером поплакала и поняла, что… будь что будет. Мы всё равно все умрем, рано или поздно. Пусть наш пилотник будет последним делом нашей жизни. Мы успеем его заснять и смонтировать.

Для хрупкой девушки она на удивление волевая и сильная.

– Я считаю точно так же, – спокойно ответил я.

Мы допили чай. Я подошел к официанту в респираторе и поинтересовался у него, можно ли провести в кафе съемки.

– Да, пожалуйста, – ответил официант, немного меня сторонясь. – Даже наш хозяин наплевал на нас, заперся дома, а нас заставляет выходить на работу. Посетителей, как ты видишь, почти нет, а мы ежедневно рискуем жизнью. Всё идет прахом. Так что делайте всё, что хотите, не жалко.

Я поблагодарил его. Мы с Ларисой вышли из кафешки, я проводил ее до дома.

Мы стояли около ее подъезда. Она прижалась к моей груди, я обнял ее. Мне нужно ее успокоить. Мне нужно придать ей уверенности. Мне нужно дать ей надежду.

Я поцеловал ее в губы. Она охотно ответила.

– Если уж и пришло время наших последних дней, то я хочу провести их с тобой, – сказала она.

***

По радио передают отвратительные новости. Тысячи человек в городе скончались от вируса прошлой ночью. Эксперты уже ничего не прогнозируют – они умерли вслед за остальными беднягами. Ясно одно: скоро и наш город, как и десятки других до этого, превратится в пустыню.

По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. На востоке страны некая компания молодых людей устроила, как они сами заявили, «пир во время чумы». Пять десятков студентов награбили тонны выпивки из пустующих супермаркетов и организовали на главной площади города грандиозную вечеринку со всеми запретными удовольствиями. Через двое суток вся компания благополучно склеила ласты, не успев выйти из алкогольного и наркотического опьянения.

Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Настало время съемок пилотника.

Я собрал всю необходимую для съемок технику и, подобно навьюченному ишаку, поковылял к кафешке. Улицы абсолютно опустели. Мы с Ларисой подошли к порогу заведения одновременно. К нашему удивлению, двери были закрыты.

Мы с Ларисой переглянулись и уселись на ступеньки перед дверью кафе.

– Как думаешь, что стряслось? – спросила она.

– Может быть, они закрылись из-за отсутствия посетителей; откуда им взяться? Но, думается мне, персонал мертв.

– Стоп, – сказала Лариса. – Как же так? Если персонал или другие посетители были заражены, то мы бы тоже… умерли, верно?

– Верно, – я задумался. – Чем мы лучше их, что мы сделали иначе?

Лариса как-то странно на меня посмотрела. Меня осенило.

Я пробиваю тонкую дверь кафе штативом камеры, открываю замок изнутри и вхожу в помещение. Дергаю рубильник; под лампами дневного света – привычная обстановка ставшего любимым заведения. Я прохожу мимо столиков, прохожу за стойку, в кухню. Вход в складское помещение. Включаю свет и роюсь в коробках и мешках.

Нашел.

Чай. Ароматный зеленый чай. Чай, который в этом кафе был совершенно особенным. Чай, который пленял посетителей и не позволял им выбирать для посиделок еще какое-либо заведение, кроме означенного.

Крупнолистовой. Производитель – Индия. Функция – спаситель.

***

Я набираю номер телефона местной радиостанции. Не берут трубку. Я поворачиваю ручку приемника. Зацикленное сообщение с пятнадцатиминутным обзором жертв нынешней пандемии.

Сотрудники местной радиостанции умерли. По всей видимости, пару часов назад.

С экспертами в области медицины и так уже всё ясно.

Лариса заварила чай. Она подала мне чашку и спросила:

– А нельзя ли связаться с властями? Или другими СМИ?

Я вспомнил, что у меня были контакты в местной администрации. Скорее всего, эти люди живы, будучи давно изолированными в каких-нибудь труднодоступных местах.

Я набираю номер за номером. Наконец, на другом конце виртуального провода мне отвечают. После короткого приветствия я перехожу к сути дела:

– Нужна ретрансляция видеосигнала на все возможные каналы. Телевидение, интернет, рекламные табло на улицах…

– А каков повод? – спрашивают меня.

– Кажется, мы нашли барьер вирусу.

***

Лариса работает в кадре. Рассказывает о том, что один из сортов индийского крупнолистового зеленого чая блокирует инфекцию. Пока неизвестно, каким именно образом. Но это обязательно будет проверено и изучено оставшимися в живых мировыми экспертами из мира медицины.

Лариса работает в кадре и светится от счастья. Я, стоя за камерой, безмерно рад за нее и за себя.

Пилотник удался, хоть и вышел совсем не таким, каким планировался. Ларису транслируют по всем каналам телевидения, в интернет и даже на рекламные табло на улицах. Лариса настоятельно рекомендует всем выжившим, по крайней мере, в нашем городе, срочно приходить по адресу кафе – запасов чая хватит многим и надолго.

В кои-то веки хорошие новости.

– Жизнь вновь обретает краски, возвращается в ту точку, где когда-то заблудилась. Самое время выбрать ей новую, на сей раз правильную, дорогу, не так ли?

Лариса заканчивает работу в кадре этой фразой. Я выключаю камеру. Подхожу к Ларисе и целую ее в губы.

Я же говорил, что всё довольно неплохо.

11