Текст книги "Глухарь в белом оперении"

Рижский бальзам. Дежавю

Усталость. Общая физическая усталость навалилась так, что боязнь просто потерять сознание в движении требовала остановиться. Упереться руками в коленки и наклонить голову. На лыжи вместе с потом катится вязкая слюна. Чистый морозный лесной воздух наполняет легкие, разрывая до боли грудную клетку. Сердце окончательно сбилось с ритма, путая в организме венозную и артериальную кровь. Тяжелое дыхание переходит в пугающий свист.

И еще этот странный знакомый вкус. На что он похож? Вкус жженого сахара с терпким ароматом цветка шиповника… Да это же настойка родиолы розовой, что плеснул мне Вовка в чай несколько часов назад! Вовка не обманул: бодрит! Не зря родиолу розовую называют «золотым корнем». Иначе бы мы и не рискнули идти на ночь глядя в сторону дома, а спокойно бы заночевали в охотничьей избе. Но все-таки пошли домой. Сейчас оба жалеем о своем решении. Теперь возвращаться назад – все равно что топтать в темноте глубокий снег в сторону снегоходовского следа. Там проще и понятней будет. Там немного до асфальта. Там будет звонок – и друзья увезут нас в город. Проснемся дома. Но нам еще нужно преодолеть километры по глубокому снегу и общую усталость. Я в изнеможении привалился к тонкой осинке, позабыв, что этого делать никак нельзя. С потревоженных веток на меня предательски свалилась шапка снега и беззастенчиво стекала холодными струйками по спине.

Вовка молча обогнал меня и пошел первым. Сейчас мне будет легче. Я пойду по настоящей лыжне. И все-таки, что напоминает мне этот вкус его настойки?.. У него она осталась во фляжке. Нужно повторить.

Я не узнал свой голос:

– Ищи место для костра. Чай скипятим. Я все. Почти умер.

– Подъемчик поднимемся. Там вроде старая делянка.

Всего каких-то пятьдесят метров, и мои лыжи уперлись в его. Я, пересилив себя, обогнал Вовку и вновь пошел первым…

А начинался тот день как нельзя лучше. Сын рано утром, почти по пути на работу, высадил нас у кромки леса и укатил, сверкнув красивыми номерами на новенькой иномарке. Приятно, когда тебя вот так с комфортом доставляют на охоту. И все равно ощущается какая-то тревога за молодежь… Я пожаловался Вовке, надевая рюкзак:

– Только на машинах и умеют кататься. С асфальта – ни-ни. Не то, что по снегу на лыжах, за грибами летом не вытащишь! Шашлыки у подъезда умудряются жарить. Стыд и срам!

– У меня такая же история. Сидит сейчас с утра, десятиклассник, в танчики играет. Сами виноваты. Не привили в свое время любовь к природе. Звал я его вчера. Пошли. Да мать-защитница: «Куда ты его в мороз?». И он тут же нашел причину: «А вдруг заночуешь? Я собак покормлю».

– Да уж, точно виноваты. Ни тропинок не знают, ни дорог в нашем лесу. Видел в машине у него навигатор. Хоть куда – стрелочка налево, поворот направо. В лесу стрелочек нет. Вот и неуютно себя чувствуют. А красоту эту, адреналин – опять же по интернету.

– Точно! Вчера кричит: «Смотри, смотри, папа, какую щуку вытащил рыбак!..». Ага, смотри… А ты встань в пять утра, да на речку по туману, да на плесик, одному тебе известный, а, Леха? Вспомни Тобол. За пятьсот километров ездили за той щучкой. Я ее кое-как в лодку затянул, а она мне хвостом – шлеп по… Я аж подпрыгнул! Есть что вспомнить. Ну че, пошли, пока темно. Может, еще косули на кормежке…

У нас с Вовкой не было твердых охотничьих планов. Вроде как разведка боем, свежие следочки посмотреть, а там по ситуации. Куда кривая выведет. Если что, есть там пара нормальных охотничьих изб, можно и заночевать. Пока шли по старому снегоходовскому следу, вроде было все нормально. Потропили немного зайца, да бросили. Баловство. Крупных свежих следов не было. Кабаны дней десять назад поляну раскопали да недельные косули. Зверь после обильного снегопада еще стоит. Кормится недалеко от лежки и никакой активности не проявляет.

Основной снегопад с утра прекратился. Лишь витали в воздухе одинокие снежинки и, легко щекоча кожу лица, заставляли отмахиваться от них, как от назойливых комаров. Ветер перестал тормошить верхушки сосен, и наступила Ее Величество лесная зимняя тишина. Даже скольжение по пушистому снегу было бесшумным, лишь чуть раздражали слух монотонные скрипы крепления лыж.

Мы пересекли небольшой хребет и спустились к бурному, местами не замерзшему ручью. Видели только старые лосиные переходы да вспугнули пару-тройку рябчиков, не подставившихся на выстрел. Там на хребте я пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Немыслимые нагромождения сугробов прижимали нижние ветки елей, образовывали почти у каждого дерева небольшую пещерку. Клочки снега до того причудливо налипли на стволах деревьев, что, казалось, мы находились просто в волшебном дворце матушки-зимы.

Дело к обеду. Чтобы не давать след, не стали подходить к избе. Разожгли костер у ручья. Навесили котелок с водой. Старая поваленная осина приютила нас, как лесная таверна, предоставив нам и стулья, и стол, и дрова. Через пятнадцать минут сало, колбаса, котлеты, моментально согретые на пламени костра, запивались горячим чаем.

Вовка достал свою заветную фляжку и плеснул мне в кружку. По лесу пронесся, перебивая запах дыма от костра, удивительный аромат розы, дубовой коры и еще чего-то до боли знакомого. Я, как это делают опытные любители спиртного, чуть резко опустил кружку вниз и этим привлек в чай несколько лишних капель.

– Давай-давай. Опять твой «золотой корень». Ну и вкус! Как он правильно называется по науке?

– Родиола розовая.

– И где ты его берешь?

– У нас тут, в горах. Почти каждое лето выбираюсь туда, собираю. В детстве еще отец показал. Так вот и занимаюсь. «Золотой корень» для меня целая философия. От одного взгляда на вершины гор и экипировки дома рюкзака – до приготовления настойки и плеска ее в твоей, скажем, кружке. Вся жизнь, можно сказать. Помню, дочь в Америку собиралась на практику с четвертого курса, так я ее заставил взять сухого. Писала с благодарностью оттуда. Подружек от американского гриппа лечила. Шахматисты постоянно спрашивают перед турнирами. С волейболистом одним ходил собирал, так он всю команду на него подсадил. Восстанавливает хорошо после игры. Я в его химической формуле не понимаю, но знаю, что бодрит и возбуждает нервные окончания.

– С волейболистом, значит, ходил… Меня бы хоть разок взял!

– Ага, вам, браконьерам, только покажи. Все вырвете! На Южном Урале его мало. На Алтае – плантации, на севере – в тундре. Сам-то на одно место раз в пять лет прихожу. Восстанавливается он в природе долго. Вот, угощайся, всего несколько капель. На ночь не советую: спать не будешь. Кстати, что решим, домой или в избушку?

– А что делать-то здесь? Ни следочка. Тебя всю ночь слушать? Мне твои старые анекдоты на рыбалке надоели. Пойдем еще покосы проверим, да двинем в сторону дома. Там, может, косули у стогов тусуются. По темноте домой придем.

– Домой так домой.

Мы допивали вкусный пахучий чай с «золотым корнем» и мысленно представляли наш дальнейший маршрут. Далековато до асфальта. И солнце уже к закату. И все-таки толкаться в избушке весь вечер и всю ночь для нас было бы невыносимо скучно. Сложили рюкзаки и пошли топтать лыжню вверх ручья.

Как мы и предполагали, наша лыжня стала неожиданно длинной и трудной. Тихий заснеженный лес наскучил нам через несколько часов. Казалось, каждый из нас хотел предложить: «Ну что, может, повернем в избу?». Однако шли и молчали.

Непонятно откуда у меня в голове всплывали картинки тридцатилетней давности. Поезд. Купе. Матовая бутылка на столике. Я никак не мог понять, откуда и что это?..

…Осилив подъем, я остановился возле подсоченной сосны, скинул рюкзак и достал топорик. Нарубил смоляных щепок. Затрещал костер. Известный прием: садишься на лыжи, а ноги проваливаешь в глубокий снег. Сидишь как за столом. Снег в котелке медленно превращается в кипяток, горячий чай – и вновь несколько Вовкиных капель. Живем! Меня осенило, на что похож этот вкус!

– На Рижский бальзам похоже. Я понял!

– Да, я слышал такое сравнение. Может быть…

– Доберемся до дома-то?

– Куда денемся. Сейчас восстановимся. Фонарики бы не подвели, на морозе.

Я намешал побольше сахара и вновь разбавил чай из фляжки. Кажется, вкуснее ничего в своей жизни не пил. И вновь прилетели откуда-то из прошлого картинки…

Осень 1982 года. Поздний вечер. Ташкент, вокзал. Закончилась наша с Эдиком двухмесячная командировка. Сдав рефрижераторную секцию другой бригаде, мы поехали в родное Троицкое депо за зарплатой.

По перрону шла девушка с ребенком лет трех. Все ближе, ближе к нашему вагону: «Вы мне не поможете?». Ее тяжелая сумка с моей помощью перелетела ступеньки вагона в тамбур…

Голос Вовки вернул меня в реальность:

– Ну что, пошли? Охотники, твою мать. Триатлон какой-то. А в избе сейчас тепло. Кашу бы сварили. Завалились бы на нарах, в буржуйке дрова еловые трещат. Я бы тебе анекдот рассказал. Утром запросто на свежий лосиный след наткнулись. И с подхода. А? Как в прошлый раз!

– Нет уж. До дома теперь ближе.

Выбравшись из глубокого снега и чуть поплутав в мелком осиннике, мы наконец-то нашли свою утреннюю лыжню. Тогда, под монотонный скрип крепления лыж, и вспомнилась мне та давно забытая история, разбавленная Рижским бальзамом.

После длинной командировки заходить в железнодорожный вагон, пусть и пассажирский, совсем не хотелось. Показав служебные билеты проводнику, мы с Эдиком стояли на перроне до последних секунд отправления поезда Ташкент – Москва. Курили сигареты одну за другой. Считали будущие выходные, строили планы. Легким профессиональным движением по очереди прыгнули на подножку. Не спеша нашли свое купе и с удивлением увидели в нем девушку, которой только что помогли с тяжелой сумкой.

– Здравствуйте. Я спасибо забыла вам сказать.

Певучий голос с прибалтийским акцентом приятно ласкал слух. Тогда, на лыжне, вспоминая ее лицо, я отчетливо понял, что делало ее симпатичной: светлые короткие волосы. Ее губы постоянно находились в какой-то полуулыбке, дополняя удивительный разрез голубых глаз. Миниатюрную фигуру облегали две вещи: легкий полушерстяной серый свитер и редкие в те времена джинсы. Я оценил лейбл на пуговице: «Wrangler». Ее очаровашка-дочка, у которой были явно не мамины карие восточные глаза, была тоже одета со вкусом. И две косички без бантиков!

Мы с Эдом наверняка были тогда чисто выбриты, а вот одежда и наши сумки предательски воняли соляркой после долгого нахождения в рабочем вагоне рефрижераторной секции.

Познакомились. Она назвала свое имя и тут же перевела его с латышского.

– Вия. Меня звать Вия. Если на русский, то «ветерок».

Я сразу попытался познакомиться с ребенком и протянул руку:

– А тебя как зовут?

Девочка сначала посмотрела на маму, как бы спрашивая разрешения, можно ли разговаривать с незнакомым дядей, потом громко произнесла:

– Света!

Эдик по-хозяйски поднял свободный плацкарт и засунул туда наши вещи. Потом на правах старшего сразу распорядился, почему-то обращаясь к девочке:

– Света, вы ложитесь с мамой спать, а мы пойдем, покурим еще. Потом тоже спать, здесь наверху. Ты согласна?

– Согласна!

Мы все улыбнулись ребенку.

В тамбуре за очередной сигаретой Эдик в позе Шерлока Холмса пытался выяснить загадку незнакомки:

– Бирка на сумке говорит о том, что она с аэропорта. Акцент – что с Прибалтики. Кольцо на руке видел? Замужем. Поезд идет через Казахстан. Что ей там делать – это нужно выяснить.

Я, зная своего напарника довольно хорошо, прекрасно понимал, что ничего он выяснять не будет. Его еврейские мозги имели математический склад ума. У него была страсть – шашки, шахматы и подкидной дурак. Так что, если завтра Вия откажется с ним играть (со мной ему было скучно), он найдет себе других соперников в вагоне.

Утром всех разбудила Света. Щелкала выключателем, дергала ручку двери, уронила на пол какой-то пакет. Потом они с мамой ушли в туалет, а мы с Эдиком не спеша достали свои съестные припасы. Проводник принес чай. Вия без стеснения присоединилась к нашему завтраку, выложив на стол шпроты, аэропортовские булочки и необычную матовую бутылку, на этикетке которой были латинские буквы. «RĪGAS BALZAMS».

На ночной лыжне я вновь отчетливо услышал ее голос: «Вот, мальчики, угощайтесь. Я со своей родины еду, из Латвии».

Эдик распечатал бутылку и стал искать стаканчики, чтобы разлить. Вия его опередила:

– Нет-нет, это бальзам. Им только разбавляют напитки. Например, водку, или вот – очень вкусно.

И она легко разлила черную тягучую жидкость в стаканы с чаем. По купе разлился необычайный аромат, добавляя какой-то изыск к обаянию нашей попутчицы.

Эдик сразу же завел разговор о цене бальзама, перечитал вслух его составляющие, рецепты коктейлей и записал в свою записную книжку телефон производителя на этикетке. Я же, сидя в углу, делал вид, что смотрю в окно, и украдкой следил за каждым движением попутчицы. Она пыталась накормить девочку, но та капризничала, требуя кашу.

Потом Эдик достал свою миниатюрную коробочку с шахматами и пошел искать в коридор соперника. А Вия, по-хозяйски убрав со стола, попросила меня проводить ее в вагон-ресторан – покормить капризницу девочку. Там, за бутылкой Чимкентского пива, как это бывает в поездах со случайным попутчиком, она и рассказала свою обычную историю, каких было полно в бывшем Советском Союзе.

– Куда я еду? Домой. Муж – казах, офицер. Служит на Байконуре. Приезжал к нам на море отдыхать. Там и познакомились. Поженились. Я нисколько не жалею. Наверное, счастлива. Судьба. Только вот родители далеко. Переживают очень. По возможности летаю к ним со Светой. В этот раз чуть не оставила ее у них. Со слезами расставались. Я люблю свой родной городок у моря. А эти степи?.. Не могу к ним привыкнуть.

Она махнула рукой в сторону окна.

– Стараюсь его к себе переманить. Не знаю, что получится. Так и живем вот, как чай, разбавленный бальзамом. Понимаешь?

Она улыбнулась своей мудреной фразе. Что я мог ей посоветовать со своим-то жизненным опытом?

– А я женился, получается, год назад. Мальчишка у нас маленький. Все вроде нормально, но вот с работы придется увольняться. Сама подумай: сегодня пятьдесят шестые сутки командировки. Крестики всё на календарике ставлю. Работа интересная. Я за три года весь Союз объездил. Зарплата ничего, выходные. Но женатому как-то неуютно. Завтра в депо отчитываться будем. Наверное, решусь – заявление на увольнение напишу.

– Видишь, как получается. Нас ждут, а мы пиво пьем в вагоне-ресторане.

– Ничего мы не пьем. Света ведь ничего никому не расскажет. Верно?

Света сделала вид, что поела каши, и пыталась слезть с неудобного стула. Что мама, что я полностью подчинились поведению ребенка и пошли в свой вагон.

Эдика не было. Я его нашел играющим в карты в соседнем купе. На столе лежал карандаш и лист бумаги с начерченным на нем правильным квадратом и цифрами вокруг него. Преферанс. Эдик мне взглядом показал, что все в порядке. Пулька была в самом разгаре. Я подсел посмотреть за игрой, но ни один из игроков даже не позволил мне посмотреть его карты. Все было серьезно. Я вернулся в свое купе.

Света безмятежно спала. Ее мама рядом делала вид, что спит, откинув руку с кольцом на пальце. На столе стояла бутылка Рижского бальзама. Я прилег на соседний плацкарт и пытался уснуть. Ничего не получалось. Как-то осмелился протянуть свою руку навстречу ее руке. Вагон покачивало, и не сразу, но все-таки это случилось. Прикосновение наших пальцев. Вия не отдернула руку, а чуть раскрыла ладонь. Произошло какое-то мимолетное рукопожатие – не более. Я спросил у нее, зная, что она не спит:

– А если твой бальзам не разбавляя выпить, ничего не будет?

– Наверное, не смертельно. Очень терпкий вкус. Сладко-горький…

…Вовка неожиданно остановился, и мои лыжи ткнулись в его ноги. Он тихо произнес:

– Заяц.

Впереди нашу утреннюю лыжню топтал свежий заячий след.

– Ночью пошел на кормежку. Где-то здесь рядом, в елочках. Фонарик сфокусируй.

Я своим китайским фонарем тоже стал освещать елочки в направлении движения следов зайца. Высветились в темноте отражением его глаза. Через пару секунд прозвучали два дуплета. Вовка пошел в направлении выстрелов и вскоре принес тушку, радуясь добыче как ребенок:

– И как мы его, а! Можем же еще что-то. Ночью!

– Ладно, пошли. Суй себе в рюкзак. Завтра десятикласснику отдашь. Пусть разделывает. Сможет?

– Точно, хорошая идея. Нужно же как-то приучать их к охоте.

Вновь в ночном лесу заскрипели крепления лыж…

…Я привстал и повернул защелку на закрытой двери, потом почему-то сел и прикоснулся к бутылке. Отвернул пробку и понюхал горлышко. Вия в этот момент протянула руку к двери, демонстративно повернула защелку обратно и чуть приоткрыла дверь. Наши взгляды встретились. Я не знаю, на что похожа была моя улыбка, но ее была ослепительна. Она села за столик и произнесла голосом заговорщика:

– А что, давай по чуть-чуть. За нас! Ты пообещаешь мне завтра написать заявление на увольнение, а мне – терпения, как жене офицера!

– Замечательный тост!

Мы выпили. Вязкая жидкость с незабываемым вкусом растеклась по горлу, так и не скатившись в желудок.

Потом неожиданно появился возбужденный Эдик. Закрыл дверь, сел и смотрел в одну точку. Мы с Вией с любопытством смотрели на его странное состояние. Он был еще в игре. Просчитывал в уме какие-то варианты расклада карт. Потом достал из брюк деньги, пересчитал их и положил во внутренний карман. Я все понял.

– Вия, тебе с нами повезло. Завтра Эдик нас в ресторан ведет. А, Эд?

– Сходим. Здесь хватит. Обещаю. Но нужно еще с проводником поделиться. Иначе нас с вагона не выпустят.

– Нет, мальчики, мне выходить. Скоро Байконур. Завтра меня здесь не будет.

Через несколько часов она вновь попросила меня перенести тяжелую сумку. Поезд остановился. Ее встречал с огромным букетом белых роз молодой человек в военной форме с глазами, как у Светы. Прямо на вокзальной площади стоял военный уазик. Чуть заметным движением, не поднимая руки, она помахала мне ладонью.

Купе опустело. Нам с Эдиком предстояла еще одна ночь. Утром в Троицке мы покинули поезд. Красивую бутылку с остатками Рижского бальзама Эдик забрал себе. Для него это была просто халява. А для меня? Не знаю. Бальзам он и есть бальзам. Что-то такое, о чем можно будет неожиданно вспомнить спустя много лет, ночью на припорошенной лыжне…

Потом, уже после звонка сыну, мы, уставшие горе-охотники, ждали машину у асфальта, и я спросил у Вовки:

– А ты где служил?

– Я же тебе рассказывал – в Калининграде.

– Ах да, забыл. Тогда не получается рассказ. Не состыкуется ничего. Вот если бы ты на Байконуре служил…

– При чем здесь Байконур? Не пойму.

– Да так, дежавю какое-то. Вспомнилось кое-что.

2016 г

Прикосновение к одиночеству

– От левой косы Синюхина гряда начинается, – пояснил Федот Евграфыч. – С другой стороны эту гряду второе озеро поджимает, Легонтово называется. Монах тут жил когда-то, Легонт прозвищем. Безмолвия искал. – Безмолвия здесь хватает…

Борис Васильев, «А зори здесь тихие»

Который раз возвращаюсь, как по спирали, все к одному и тому же. К одной и той же теме. На Зигальгу. К ее вершинам и болотам, речушкам и скучным сухим курумникам, непроходимым ущельям, легким туристическим тропам, к охотничьим избам, неожиданным встречам и приключениям. Ищу всегда маломальский повод туда попасть в ущерб своим делам и заботам, потому что всегда там чувствую себя легко и свободно.

И вот как-то неожиданно в конце августа, лет несколько назад, позвонил мне товарищ с просьбой – родственников с Уфы на Иремель сводить. Тоже мне проводника нашел! Объяснил, как мог, что, в принципе, эта вершина уже давно меня не интересует ни с какой стороны. Шумно там и предсказуемо. Да и плутать там совершенно негде. Добираешься до Тюлюка на легковушке – и пятнадцать километров в гору по проторенной тропе. Делаешь фотосессию и обратно. Ночевать не обязательно. Можно перекусить взять что-нибудь. Вечером дома. Скукота!

Но товарищ настаивал, и я немного решил схитрить. Вроде согласился. Но поехал на своей «Ниве» совсем в другую сторону и экипировал рюкзак по-иному. На Зигальгу. Наметил примерный маршрут своей охотничьей вылазки. По Каменному ручью на гору Поперечную. Там есть пара избушек. Ночевать – а там, как говорится, куда кривая выведет. Благо, путевка у меня туда была поохотиться, и собаку заодно прогуляю. В общем, поехали. По пути в Тюлюк я старался казаться некоммуникабельным и скучным. Проводил компанию до конца деревни и с легкостью со всеми расстался. Один, с собакой, в Зигальгу! Ну что еще нужно для счастья!

Летний день только начинался. Я, проехав в сторону Александровки, без труда нашел устье Каменного, что впадает в Юрюзань. Пробрался на внедорожнике сколько можно, и дальше пешком. Чуть приметная старая лесовозная дорога шла вверх по ручью.

Альбик с галечника на дороге сразу же поднял глухаря и через несколько минут без проблем нашел его невдалеке на лиственнице. Звонкий лай нарушил тишину леса. Мне осталось только аккуратно подойти на выстрел. Видно, молодой и непуганый глухарь, совершенно не боясь собаки, со своей высоты заигрывал с Альбиком, ломая клювом веточки дерева и бросая их вниз. «Ну, наглость, а ведь мог и улететь. Извини, ты дичь, а мы – охотники, ты как раз нам с собакой на ужин», – подумал я перед выстрелом.

Каменный – красивый ручей, бурный, фотогеничный. Особенно фотографов, наверное, привлечет игра солнечных зайчиков на быстрых перекатах, пробивающихся сквозь нагромождение высоченных елей. Водопады есть небольшие и плесы. Даже рыбакам посоветовал бы похлыстовать. Ну и завалы, конечно, и непроходимые места. Справа крутой кряж, слева старая делянка. Чтобы не ломать ноги, пошел по делянке. Потом вновь вернулся к ручью. Скипятил чай, перекусил и снова круто вверх. И уже у подножия горы, где берет начало сам ручей, без труда нашел известную охотничью избушку.

Видно, что изба не брошена. Кругом чувствуется хозяйская рука. Чистота, ни соринки, дрова на зиму, запас продуктов и всякой нужной мелочи, даже самогонка в красивой бутылке. Внутри аккуратно висят сухие матрацы. Фонарик, свечка. За ручьем на полянке несколько рядов посаженной картошки. Молодцы охотнички! Серьезные ребята. Медвежатники, наверное. Не то что я, любитель. Спасибо за приют.

Сразу топлю печку внутри и костер снаружи. Ставлю на него котелок с разделанным глухарем. Пока готовил супчик и ужинал, наступила ночь. Потянуло холодом от нагромождения камней самой вершины. Наши с собакой тени блики костра отбрасывали на ели, создавая впечатление какого-то дикого танца вокруг. Стало чуть жутковато. Половину чистого звездного неба закрывали очертания исполина горы Поперечной, готовой уже завтра покориться мне в который раз.

В избушку, где тепло и сухо, забираю с собой только полторашку водички из ручья. Все остальное вешаю на гвоздики снаружи. Воров и лихих людей здесь не может быть в принципе. Тихо, спокойно. Никого! Если перейти на сленг определенной категории людей, то можно сказать: «Тупо завалился спать». От дневных впечатлений ничего не думается и не размышляется. Оказывается, можно сразу уснуть без книги и телевизора легким глубоким сном!

Чуть рассвет – разбудил лай собаки, которую забыл с вечера привязать. Белка! Пытался уснуть, не обращая внимания на лай, но вынужден был выйти. Лайка заливалась недалеко за ручьем. На мою команду Альбик прибежал только для того, чтобы упрекнуть меня в плохой охоте. Я его привязал и успокоил.

Надеясь, как обычно при ночевках в таких глухих местах, что меня разбудит свист рябчика, снова безмятежно уснул, вытянув уставшие ноги. Я не ошибся. То ли эту удивительную птичку привлекает дым от костра, то ли она берет на себя исключительную обязанность будить охотников в лесу, но часто утром рано в тайге можно услышать просыпаясь: ссиииифитьии-ссииииифить… Через паузу снова и снова: ссиииифитьии-ссиииифить… Лучшего будильника придумать просто нельзя.

В то утро рябчик заливался на славу. Я выбрался из избы и сразу увидел совсем рядом на сосновой ветке нарушителя моего сна. Альбик на птичку не реагировал. Отбивался, привязанный, от утренних комаров, вспоминая, наверное, ночную охоту на белку. Я хлопнул в ладоши. Рябчик шумно вспорхнул, пересел на ветку выше, огляделся и, расправив крылья, спикировал куда-то за ручей. Мы с Альбиком плотно позавтракали остатками глухаря и двинулись в сторону вершины.

Ночной холод еще не ушел, но роса на траве уже начала спадать. Яркое солнце будто гигантской горелкой спешило высушить камни, чтобы успеть к началу нашего восхождения. Высоченные ели перестали шуметь, как обычно своими верхушками сообщая мне, что ветер спрятался за хребет и что самое время подниматься наверх. Здесь погода изменчива. И нужно делать это сейчас. Вот только осталось пройти сотню-другую метров от густого ельника до вертикального нагромождения камней.

Всегда, когда делаешь первые шаги по глубокому мху на плато перед вершиной, начинаешь задавать себе глупые и никчемные вопросы. Ну и зачем я сюда приперся? Отдыхаю я здесь или бездельничаю? А может быть, я иногда здесь просто живу? И главное – совершенно не скучно и никого не хочется видеть. Не первый раз ведь уже. Ну воздух, ну красота, ну ягоды в августе. Вода вкусная, конечно. Я даже фотоаппарат никогда не беру. Ну разверну пошире руки. С собой ведь ничего не унесешь. И еще постоянно пробивает одна мысль. Коли я здесь сейчас один и на много километров вокруг никого – значит, я противопоставляю себя остальному миру. Не лишнего ли на себя беру? И что-то здесь мое личное, а что – не могу понять. Вернусь вот домой и тут же буду скучать по этим диким нетронутым местам. Философия, блин…

Неожиданно мой взгляд поймал ярко-красную палатку на склоне горы. Ага! Вот тебе и нетронутые места. Мысли побежали совсем в другую сторону. На ягодников не похоже. Те попрактичнее найдут место переночевать. Туристы, наверное. Спят. А может, уже и на вершине. Любуются красотами Южного Урала. Эта палатка сразу как-то испортила окружающий пейзаж и мое беспечное настроение. И сразу я в тот момент решил не тратить ни силы, ни время на вершину. Откуда-то из подсознания у меня появилась известная фраза: «Чего я там не видел». Лучше по плато прогуляюсь. Брусничку пособираю. Зайцев с Альбиком погоняем. В общем, взял направление вдоль хребта, и через час гора Поперечная осталась уже далеко позади. Я оглянулся. Непокоренная, на этот раз она мне показалась какой-то чужой и ненужной.

Легко, с удовольствием отвлекся на ягоды. Набрал приличный мешочек угощения домой. И, к своему стыду, совершенно не обращал внимание на работу собаки. Бывает такое иногда. Оружие за спиной, а адреналина ни капельки не хочется. Успокаивал себя и лайку за упущенных зайцев. Вот чайку сейчас попьем – и на обратном пути все рябчики наши. Без труда нашел набитую за лето туристическую тропу и по ней двинулся в сторону ущелья, где бурно гремел приток Каменного. И уже ближе к ручью неожиданно залаял Альбик. По его голосу я понял, что впереди или зверь, или человек. Остановился, пригляделся. Между елей мелькнули какие-то не лесные краски. Туристы! «Вот еще кому делать нечего», – подумал я. Позвал к себе и успокоил собаку. Похвалил ее за бдительность. Подошел поближе. Недалеко от ручья мужчина лет, наверное, сорока разжигал костер.

Мы тепло поздоровались, пожав друг другу руки, но как-то не назвав своих имен. Я, обратив внимание на рюкзак, к которому аккуратно была пристегнута красная палатка, тут же задал пару вопросов, на которые сам уже знал ответ:

– Это ты ночевал там на склоне? Один, что ли?

Турист ответил не сразу. Раздувая костер, повесил на огонь котелок с водой. Потом выдал целый монолог, как будто готовился к встрече со мной неделю.

– Один. Я всегда один прогуливаюсь. Смысла больше. С толпой не отдохнешь. Как отпуск – сразу в горы. Последнее время вот Зигальгу облюбовал. В свое время на Иремель ходил, на Таганай. Даже на Алтай ездил. Там вообще не понравилось. Рерихнутые толпой туда-сюда… Пальцы веером гнут. На Северном Урале был. Дико там как-то и мрачно. Солнца мало. Все разговоры про дятловцев. А здесь я уютно себя чувствую, ничто не напрягает, никто фамилию не спрашивает, как у подножия Нургуша. Да и чище здесь как-то. Вода вкуснее. Туристов редко встретишь. Ягодники в конце лета, да иногда выстрел охотника услышишь. Я, кстати, вас с собакой видел с вершины. Лаечка заметная у тебя, чисто белая. Видно, тоже один любишь бродить, как монах Легонт.

Я, обратив внимания на его бинокль, понял, что эта наша встреча не случайна. Человек, видно, несколько дней один, вот и разжигал костер, поджидая нас. Предугадал, что мы направимся обедать именно сюда. Одиночество – хорошо, а поговорить-то хочется. И я спросил:

– А сам откуда?

– С Самары.

– Я с Усть-Катава. А зашел как сюда, и что дальше?

– С Меседы по тропинке. У меня еще дня три-четыре в запасе. Хочу на Шелом подняться. Если погода будет – на Яман-тау схожу. Планы наполеоновские. А там, выше Александровки, есть дорога?

– Пешком-то есть. А на машине, наверное, не проедешь.

Закипела вода в котелке. Я достал из своего рюкзака сало, консервы. Предложил туристу. Он сразу отказался, сославшись на Успенский пост. Заварил какую-то быструю кашу и стал есть, запивая ее чаем. Потом мы вроде поговорили о возможной встрече с медведем и, не дай бог, какой-нибудь травме. Об утренних рябчиках и о непуганых глухарях, готовых позировать на фоне дикой тайги. Он мне показал кое-какие рыболовные снасти, чтобы порыбачить в верховье Юрюзани.

Я обратил внимание: на рукаве у него, на камуфлированной курточке, шеврон ФСБ, и сразу подумал, что «заливает», наверное, что из Самары. Да и откуда ему знать Месединские тропинки. «Шоколадник», наверное, с Трехгорного. У них у всех установка – имя города не произносить. Да ну и бог с ним. Его дело. И, чтобы поддержать беседу, спросил:

– А монах Легонт – это кто такой? Что-то я не знаю.

Думая о чем-то своем, турист ответил:

– Был такой. Вроде не раскольник, а православный. Однако сторонился людей, недолюбливал их, не доверял им. Одиночества искал.

– Ну вот, ты меня Легонтом назвал. Я, во-первых, с собакой и на одну ночку сюда. А ты на неделю, похоже. Или у тебя здесь тайная встреча с монахиней какой-нибудь?

Собеседник мой как-то вроде не оценил шутку и не ответил на нее. Лишь скупо улыбнулся. Потом, собирая рюкзак, еще немного разоткровенничался:

– Работа у меня сумасшедшая, среди людей. Ни выходных, ни проходных. Мне, чтобы зарядиться на новые дела, одному побыть нужно. Обдумать кое-что и решить с начала, кто я, и что я, и с кем. Потом легче решения принимать, не прогибаясь ни перед чем. Ну как-то примерно так. Вкратце.