Текст книги "Возвращение на Остров Мечты"

III

Тяжело дыша и пошатываясь, Шагалан вылез из жерла боя, выронил погнутые прутья, опустился рядом. Снега на земле здесь не было и в помине, его до крупинки вытоптали, выжгли своей ненавистью бойцы. Впрочем, луж крови тоже не обнаруживалось. Как в тумане колебались вокруг фигуры ликующих победителей. На юношу поглядывали с почтительным трепетом, но подходить не торопились.

– Знатный бой, брат! – Не сразу он разобрал, что над ним склонился Джангес. – И если б не ты, не видать нам этого поселка вовек. Часом, не ранен?

Шагалан медленно ощупал себя. Зацепили его дважды – пробили кольчугу на животе и полоснули по бедру.

– Надо же, – хрипло выговорил он. – Теперь, никак, вместе с Кабо хромать придется.

– Эй, там! Немедля перевязать! – гаркнул одноглазый, приподнявшись. – И воды принесите!

Пока возились с ранами, где-то в глубине поселка вспыхнул новый шум. Не успевшие разбрестись по завоеванным домам тотчас бросились туда.

– Идти сможешь? – Джангес подставил юноше плечо.

– Понадобится – и воевать смогу, – через силу улыбнулся тот.

– Еще живые остались, братья! – крикнул один из повстанцев, раздевавший побитых барокаров. – Завернулись, гады, в железо, будто раки, вот и убереглись. Ишь ты! У этого поганца шлем расплющило, а черепушка целехонька, очухается.

– Много таких? – вскинулся Джангес.

– Человека три-четыре будет. Что, прирезать сразу?

– А чего другого? Главное – доспехи снимите.

– Подождите, не трогайте! – оторвавшись от ледяной воды, закашлялся Шагалан. – Поговорю с ними… Прежде как-то не получилось.

Поддерживаемый одноглазым, он подошел к телам вплотную.

– Вон того, командира, возьмите в первую голову. Со всех снимите латы и уведите в какой-нибудь из домов. Да, и руки на всякий случай свяжите, они ребята отчаянные.

– На черта с ними валандаться? – заворчал кто-то из повстанцев. – Сами же, сволочи, не захотели миром сладиться. А сколько наших из-за того полегло? Вообще бы шкуру живьем…

– Большие потери? – негромко спросил Шагалан Джангеса.

– Немалые, – так же глухо отозвался одноглазый. – На частокол-то мы поначалу под мечи не лезли, зато перед воротами обстреляли сильно. Даже щиты не спасали. Если б атаман не скомандовал заткнуть лучникам глотки, а следом в атаку на стену не послал… пожалуй, всех бы перебили. Но и так… Человек десять погибло, раненых – вовсе без счета. И вот… Шурга…

– Что?

– Наповал. Из самострела, вроде твоих, какая-то тварь саданула. Стрела щит плетеный разворотила и грудь насквозь… А ведь у старика доспехи из лучших!.. Пока оттащили, он уже и не дышал.

Шагалан качнул головой.

– Жаль мужика. Разумный был ватажник… Но с местью все равно повременим.

– Уж не пощадить ли ты их намерился, брат?

– Как с ними поступить – Сегеша забота. Мне нужен единственно разговор.

– Да что эти подлюки способны полезного сказать?

– Еще не представляю. Считай, всего лишь хочу познакомиться поближе с таинственными чужаками. Вы-то бок о бок годами живете, а толком о них почти ничего не знаете, верно? Одними слухами питаетесь. А вероятного врага следует изучать в подробностях.

– А если откровенничать с тобой откажутся?

Со стороны поселка к ним, спотыкаясь, подбежал молодой повстанец. Задыхающийся и мычащий, начал тыкать пальцем в темноту, потом выжал из себя.

– Там… в сарае… нашли… там… парнишка…

Шагалан с Джангесом коротко переглянулись и, не сговариваясь, кинулись к домам. Повстанец семенил впереди, поминутно оборачиваясь, хотя дара речи так и не обрел.

Поселок клокотал. Так своевременно забушевавшая метель, похоже, сочла свою миссию выполненной и утихла, превратившись в мягкий снегопад. И сейчас под его пушистые хлопья из окон и дверей летело все: посуда, мебель, утварь, снедь, белье, барахло вперемешку с ценностями. Поселок грабился не просто энергично, но с каким-то неистовым остервенением. Тем остервенением, что, затмевая жадность, ясно свидетельствует о тяжести завоевания. По улочкам вихрился дух не столько разбоя, сколько мести, жажды разрушения, унижения врага. Висел надрывный женский и детский вой. С вещами на дорогу летели выломанные рамы, кое-где во мраке окон уже светились языки пламени. Немногие посмевшие воспротивиться победителям валялись, изрубленные, прямо на проходе. Здесь же размашисто били кого-то по морде, неподалеку драли в очередь заголенную бабу, не замечая под ногами ее ревущего, копошащегося малыша. Самые верные из псов остывали рядом со своими хозяевами, иные же, трусливо озираясь, спешили налакаться их дымящейся крови.

Шагалан шел по улочкам, хмуро наблюдая, как истекает жизнь из поселка, которому он вспорол брюхо. Раздал пару затрещин особо озверевшим ватажникам, но в корне ничего не пресекал. «Это вольная ватага, а не монастырь», – так, кажется, говаривал Сегеш. Приходилось иметь Дело с обычными людьми, полными пороков, страстей и заблуждений. Других не существовало.

– С-сюда… – Провожатый отворил какую-то низкую дверь.

С порога в нос ударил запах хлева и лежалого сена. После истерично голосящей улицы внутри было столь тихо, что почудилось, будто там никого нет. Однако в глубине тотчас блеснул огонь факела, перекрытый множеством спин. Перед прибывшими расступались в гробовом молчании, и Шагалан почувствовал – случилась беда. Раздвинув замешкавшихся повстанцев, он выбрался на свободное пространство. И обмер.

Пустое стойло, крохотный, засыпанный соломой и навозом закуток. С потолочной балки спускались вожжи, а на них висел Йерс. Туго затянутый ремень обвивал запястья мальчишки, ниже белели тоненькие, цыплячьи руки. Безжизненным кулем тело оттягивалось к земле, босые ноги волочились по полу. Голова свешивалась на грудь, на иссеченную в кровь и клочья рубаху. В общем тягостном безмолвии поскрипывали, чуть раскачиваясь, вожжи.

Разведчик шагнул вперед, резанул ножом, подхватив рухнувшего ребенка. Едва коснувшись, понял, что все уже кончено. Недавно, тело не успело окоченеть. Юноша положил его на спину, освободил от ремней, под которыми обнажились кроваво-синие раны. Откинул слипшиеся волосы с закрытых глаз. Лицо паренька оказалось на удивление спокойным, даже ангельски кротким. Пожалуй, столь умиротворенным сорванец Йерс редко бывал при жизни. Шагалан провел пальцами по застывшей коже с чернеющими разводами синяков. Сзади кто-то тяжело вздохнул.

– Забили до смерти, – мрачно произнес Джангес. – Запороли. Видно, под самый штурм… Не стали ни с допросами тянуть, ни с мелонгами делиться. Просто убили. И разве мыслимо щадить после этаких зверей?

– Петля им – незаслуженное милосердие, – буркнули из рядов повстанцев. – Собрать уцелевших в один дом, да и сжечь, ровно чумных. Заразу принято под корень…

– Погодите! – оборвал Шагалан, кончиками пальцев ощупывая шею мальчишки. В них еще гудела недавняя сеча, мешала чувствительности. – Сдается, не ушел пока. Чуть теплится… Ну-ка, тулуп, носилки, воды горячей, живо!

Ватажники обмерли, потом суетливо заворочались, зашумели, боясь поверить в нежданное.

– Не, вряд ли оклемается, – наклонился рядом Джангес. – От холода медленнее угасает всего лишь. Кости, вон, поломаны… Вряд ли…

– Все равно потащим! – Разведчик поднял голову. Никакого яростного пламени мести в его глазах не было, что пугало куда больше. – Наше дело – позаботиться, а уж Творца… Не снизойдут Небеса – хоть умрет среди друзей. Похороним, брат Торен отслужит по-человечески, как…

– Это уже едва ли.

В сарай втиснулся запорошенный снегом Сегеш. Хромая, приблизился к зловещему стойлу, глянул.

– Давно его так? – только и спросил он.

– Похоже, днем, – откликнулся Шагалан.

Атаман вздохнул.

– Теперь понятно, почему переговоры скомкали, ведали, твари, что отдавать-то, по сути, некого. Ну, эта ночь выродкам запомнится.

– Что с Тореном?

– У задних ворот тревога затеялась. Барокары, те, кто имел мужество сопротивляться, смекнули, что оборона рухнула, собрались в кучу и туда. Выбежало десятка два человек с бабами, детьми и стариками. Наших в заслоне пробили сразу. Затем подоспел я с ребятами… Далеко гнали проклятых, и трети не спаслось. А у нас Торен… Схватился отшельник на топорах с каким-то верзилой. Врага одолел, однако и сам… Принесли, говорят, совсем скоро упокоится. Вот подле мальчишки… Пойдемте, может, еще успеете проститься.

Раздвигая хлынувший к Йерсу народ, вожаки направились к дверям. На улице прямо у порога стояли угловатые носилки. Торен лежал на них полуодетый, но с огромным мотком ткани, тянувшимся от плеча к животу. Местами даже через эту нелепую повязку проступали темные расплывающиеся пятна. Отшельник, бледный почти как снег, что падал ему на лицо, неглубоко, часто дышал, задрав бороду к небу. Заметив подошедших, попытался приподняться, один из двух сопровождающих ватажников помог ему.

– Спасли… малыша? – На бескровном лбу от усилия навернулся пот.

Шагалан взял его холодеющую, дрожащую ладонь.

– Спасли, брат.

– Слава… Творцу Всеб… Как он?

Шагалан переглянулся с атаманом, тот мрачно покачал головой.

– Живой, – с трудом вымолвил юноша. – Правда, слаб очень, били крепко. Но-, выкарабкается обязательно. Обоим вам подлечиться, тогда и свидитесь.

– Это не для меня… – Отшельник откинулся на носилки. – Это Йерсу… жить да жить, а… я все… истек… Старался вот… как мог… а все равно… кровью грехи искупать… Хоть за малыша… порадуюсь…

Слова сменились бессвязным хрипом, раненый дернулся в судороге. Повинуясь знаку Сегеша, повстанцы подняли скорбную ношу и двинулись по улице.

– С собой понесем? – посмотрел вдогон Джангес.

– Понесем. – Атаман вздохнул. – Даже если Богу душу по пути отдаст. Потащим назад и раненых и убитых. Здесь-то их толком не похоронишь, да и могилам покоя не будет.

– Йерс покуда жив, – напомнил Шагалан. – И Торен…

– Ненадолго. Сами видели, кончается. Да и кто оправится после такой страшной раны? Грудь, почитай, напополам разнесло… А нам, братья, поторопиться бы. Что могли – сделали, пора следы зачищать и скрываться. Как бы гости какие незвано не объявились.

– Есть еще дело, атаман, – придержал старика Джангес. – Из-под дубинок Шагалана уцелело четыре латника. Он желает их допросить, народ требует повесить. Слово за тобой.

Сегеш повернулся к разведчику, посмотрел на него печальным взглядом.

– Уцелели, значит? Мы тут тоже по дороге в переулке наткнулись на побоище. Картина не из приятных. Не слишком ты, брат, похож на доброго сказочного рыцаря.

– И не претендую, – пожал плечами юноша.

– Бездоспешные там все мертвые уже валялись, но пара латников шевелилась. Мы им, впрочем, помогать не стали, на месте успокоили. А вы-то зачем со своими затянули?

– Мне надо с ними побеседовать, сир.

– Времени нет. Кто знает, куда последние выползни подевались и как скоро врагов ждать? Да и зачем? Уж не отпустить ли прикажешь в милосердии своем?

– На ваше усмотрение, сир. Мальчишку мы, боюсь, не выручили, так извлечем хоть какую-то пользу из свершенного. Я не уверен, что у нас еще много впереди таких моментов, таких разбитых хуторов.

Сегеш скривился, почесал жидкую бородку.

– Надеешься прок извлечь из болтовни? Ладно, пытайся, брат. Только быстро. И запомни, в любом случае за это, – он мотнул головой в сторону распахнутого сарая, – им утро живыми не встречать. И сам не допущу, и людей своих унимать не стану.

– А что с чужими людьми?

– Которыми?

– Бабы местные, старики. Дети малые. Все, кто убежать не успел.

– Не пойму я тебя, брат, – нахмурился Сегеш. – То ты покойниками улицы засыпаешь, то племени шакальему пощады испрашиваешь. Что, совесть вдруг проснулась некстати?

– С этим не знаком, сир. Когда нужно драться, я дерусь, когда не нужно – решаю миром. Бабам и так всем подолы оборвали, стариков отлупили, дети до старости кошмара не забудут. Не достаточно ли для них возмездия?

Атаман недовольно покосился на Шагалана, помедлив, махнул рукой.

– Черт с тобой, благодетель. Выгоним шатию за ворота, прежде чем гнездо палить. Будет воля Творца – сберегутся. Язвы эти, рассеянные по нашей земле варварами, надо выжигать каленым железом. А бабы… Что ж, пускай уходят. Однако латников, стольких моих ребят положивших, – он поднял указательный палец, – на перекладину. Что бы там тебе ни наговорили, уразумел? За Шургу и Торена с мальчонкой рассчитаться всей их черной крови не хватит.

В выбранном для пленных доме, похоже, единственном не занималось пока пламя пожара. Шагалан глянул на мельтешащие по поселку в отсветах тени. Времени и впрямь оставалось немного, никакой снегопад не помешает заприметить разгорающееся зарево. Внутри среди полутьмы и порушенной мебели гулял холодный ветер. Четверо пленников, связанные, в разодранном платье, мешками валялись в углу. Охранявшие их ватажники при появлении вожаков поднялись. Шагалан обозрел врагов, сухо ткнул в высокого бородача.

– Начнем с этого. Давайте в соседнюю комнату.

Командир барокаров, вероятно, не слишком еще очухался, потому втащили его почти волоком. Смотрелся он неважно. Подкашивающиеся босые ноги, порванное белье, грязь и кровь по всему телу – бедолаге явно успело перепасть и от повстанцев. Что юноша уверенно мог считать своей работой, так это огромный лиловый кровоподтек, закрывавший половину лица. Небрежно брошенный на лавку барокар при всем том зыркнул из-под спутанных волос непокорно и зло.

Выпустив охранников, Джангес притворил за ними дверь, сам устроился поблизости. Шагалан неторопливо прошелся по разгромленной комнате, выбрал более-менее уцелевший табурет, подтащил его к пленнику. Сел, долго и внимательно разглядывал угрюмого мужика.

– Если не ошибаюсь, – произнес холодно, – вы, сударь, возглавляли местных воинов. У частокола вы отказались со мной говорить, это упрямство ваши люди оплатили жизнями. Теперь я вновь предлагаю беседу.

Барокар не шелохнулся.

– Надеюсь, вы понимаете мою речь? Хоть немного знаком язык страны, в которую незванно ввалились? За несколько лет могли бы удосужиться освоить.

Бородач кинул исподлобья мрачный взгляд.

– Похоже, вы все-таки понимаете меня, – с удовлетворением кивнул Шагалан. – Итак, я хотел бы откровенно с вами побеседовать, сударь. Не собираюсь выпытывать никаких секретов и тайных планов, до которых вы никогда, видимо, и не допускались. Вообще-то меня не особо интересует даже ваше имя. Сразу и честно: о чем бы вы ни поведали, ваша судьба неизбежно будет безрадостной. Я, возможно, поступил бы по-другому, но атаманы твердо решили всю вашу четверку повесить. И у них полно для этого оснований.

– Тогда к чему зря болтать? – Барокар заговорил сипло, сильно коверкая слова то ли из-за акцента, то ли из-за разбитого лица.

– Верно, – согласился юноша. – Шею вы не убережете. Совершили свои ошибки и понесете наказание. Однако вопрос в том, чтобы прочие хутора не повторили тот же путь.

– Какое мне дело до прочих, раз наше поселение обращается в пепелище? – Барокар попытался усмехнуться, но скривился от боли.

– Вы же не рядовой воин, сударь. Вы вожак и обязаны смотреть хоть чуточку дальше собственного носа. Вместе с вами в Гердонезе очутились сотни, тысячи ваших соратников. Отстроились, привезли семьи, наплодили детей. Неужели вам безразлична их участь? Не желаете помешать им превратиться в такой же пепел? Тогда нам вправду не о чем болтать. Ответь ваши товарищи так же, останется лишь проводить всех к перекладине.

Бородач хмуро заворочался.

– Что, думаете эдак выжечь и остальных? Надорветесь. После нас-то все начеку будут. Не хватит вам ни людей, ни твоей, парень, сноровки.

– Это спорно. А главное… я ведь не заявлял, будто наша ватага сама уничтожит всех переселенцев. Зреют глубокие потрясения, командир. Не знаю, уцелеют ли в них ваши хозяева, мелонги, но уверен, вам перепадет в первую голову. У гарнизона-то всегда есть шанс отсидеться за стенами крепостей, а вот вы с семьями да хозяйством… Нужно описывать чувства, которые вызываете вы в Гердонезе? Разве мало хуторов погорело во время восстаний?

– Сызнова смута? – проворчал пленник.

– Возможно и большее. Однако в любом случае при масштабных волнениях вам не поздоровится.

– Во времена восстаний… сударь, горели только поселения, отпустившие основную часть воинов. Пока те усмиряли одних бунтовщиков, другие жгли их дома.

– А полагаете, в сей раз получится иначе? – хмыкнул Шагалан. – Полагаете, Империя позволит вам укрываться за частоколами вместо ее защиты? Нет, серьезно? Вы сами, сударь, в такое не верите. Если же мелонги здесь отступят… а я приложу к тому все усилия… вас не спасут никакие стены. Это, по крайней мере, осознаете? Переселенцев примитивно вырежут. Всех. До последнего человека. И вовсе не потребуется геройство нашей ватаги.

Барокар насупился еще пуще, вроде бы даже скрипнул зубами.

– И чего же вы ждете от меня, обреченного на казнь? – буркнул он.

Шагалан поднялся, медленно прошелся к выбитому окну. Зарево за ним изрядно разрослось. Под всеобщий галдеж повстанцы сгоняли в кучу лошадей, груженных мешками с добычей.

– Для начала хочу услышать, сударь, честный рассказ о вашем ненормальном племени, о странных людях, проливающих кровь за своих поработителей. Ненависть в Гердонезе вы успели породить, однако знают про вас по-прежнему очень мало. Некоторые прямо считают переселенцев околдованными, лишенными человеческой души. Подобные слухи не улучшают отношения, а сами вы всех чуждаетесь. Полагаю, правда уже не в состоянии испортить дело.

– А зачем вам какая-то правда?

Шагалан обернулся к пленнику.

– По совести, я теряю здесь время вовсе не из внезапной любви к вам или человечеству. В грядущей схватке на стороне мелонгов могут оказаться сотни и тысячи таких, как вы, сударь. Своих хозяев они едва ли оградят, но неприятностей доставят изрядно. Моя же цель – избежать напрасных жертв. Объяснение устраивает? Тогда я слушаю ваш рассказ. И не затягивайте, а то огонь скоро доберется и сюда.

Барокар поглядел, прищурившись, на юношу, осторожно облизнул языком разбитую губу.

– Руки развяжите.

– Потерпите, не девица.

– Я никуда не убегу.

– В этом не сомневаюсь, – пожал плечами Шагалан. – Не за себя боюсь, а за полноту вашего, сударь, повествования. Отчаянная глупость способна оборвать его слишком рано. Потому приступайте.

– Начнем с того, что ваши приятели лукавят, уверяя, будто ничегошеньки о нас не ведают. Разве вы, молодой человек, явились издалека? Расспросите-ка их получше. Я четвертый год в Гердонезе, и все эти годы вместе с осенними сборщиками податей по стране колесят вербовщики. Каждый год в каждой Богом забытой деревушке принародно оглашают условия найма. Их тут, должно быть, выучили наизусть все от мала до велика. И голытьба ваша лесная ежегодно норовит ограбить вербовщиков. Это ли незнание? Мне сказывали, уже несколько тысяч молодых гердонезцев соблазнились посулами. Когда-то и я прислушался к такому зазывале.

– Тогда почему вы по-прежнему здесь чужаки?

– Заковыриста природа людская, – криво ухмыльнулся пленник. – Ваши люди упрямо не желают уразуметь, что их поддавшиеся на уговоры парни и мы – суть одно и то же. Мы – это они через десяток лет… если доживут, конечно. Однако же им сочувствуют, а нас продолжают люто ненавидеть! Что тут поделаешь? Мы ведь инородцы, захватившие вашу страну, растоптавшие ваше королевство, отнявшие вашу землю. Нас положено ненавидеть. А то, что вашим милым ребяткам суждено захватывать другую страну и отнимать землю там, – это нормально. Ненавидеть их тоже будут там, зато в Гердонезе – вспоминать и любить.

– Допустим. Вернемся все же к движению барокаров.

– Барокаров? Забавную, право, кличку здесь измыслили. Мелонги нарекли нас «барг-ок'каар», по-ихнему означает примерно «солдат, нанятый за землю». Очень меткое название. Слыхали что-нибудь о Дигулсе, провинц-советнике Императора? Занятный молодчик, один из той компании, что и затеяла нынешние потрясения. Довелось пару раз его зреть. Из себя ничего не представляет: плюгавенький, плешивый человечек, сладострастец и зануда. Удивительно, но именно он, вовсе не подходящий для ратных подвигов, сумел изобрести самую совершенную систему войны. Вообразите, в деревушку приезжает вербовщик и предлагает всем молодым парням послужить в имперской армии. Те, разумеется, кипят негодованием – страна едва-едва захвачена, еще пожарища до конца не разобраны и не заросли могилы убиенных. Впору о восстании мечтать, не о пособлении мелонгам!.. Однако вербовщик разъясняет на пальцах: отслуживший десять лет получает чертову уйму земли. В свободное владение, безо всякого сеньора. И парни тотчас призадумываются. Понимаете?

– Не очень.

Пленник вздохнул.

– Откуда вы такой взялись, юноша? В каком зачарованном замке взлелеяны? Вы ни разу не видели, как на клочке пашни копошится дюжина человек, пытаясь хоть что-то вырастить? Как с ужасом ждут каждую зиму, когда будут драться с мышами за последнее зернышко? Земли мало, народу, без устали плодящегося, много – обычное дело. Все из поколения в поколение тянут подобную лямку. Легче всего стервенеет молодежь. Кто посмелее, пускается на поиски лучшей доли: в странствия, в разбойные дружины или в эти… крестоносные воинства. И бунтующие лапотные толпы большей частью строятся из таких же. А хитрец Дигулс лишь сообразил, как взнуздать и направить эту стихию. Уж если крестьянские сыны готовы за кусок земли рвать врага голыми руками, пусть попробуют заняться тем же самым в латах и за приличный надел. Толково?

– Это все равно остается предложением захватчиков, – покачал головой Шагалан. – Да и крестоносцам, помнится, уже сулили нечто похожее.

– В отличие от них мелонги выполняют свои обещания. И я тому живой пример. Что же касаемо захватчиков… Да, сперва не по себе. Однако вербовщик опутывает дальше и дальше: деньги семье немедля, скромное, но ежемесячное жалование, хорошее содержание, разовая выплата для обустройства на новой земле. Вдобавок доля от военной добычи. Вдобавок солидная выплата семье в случае гибели. Каково? Кто на такое не соблазнится, а?

– Вы, прям, будто меня самого вербуете, сударь? – хмыкнул Шагалан.

Барокар пристально посмотрел на него. Опустил взгляд.

– Почему-то сдается, это была бы безнадежная затея. Но многие соглашаются. И охотно. Мелонги же всячески подхлестывают события. Об «имперском слове» слыхали? По нему сеньорам запрещают препятствовать вербовке своих крестьян, даже если те кругом должны. Мало того, подчас долги вообще списываются с семьи, поделившейся сыном. Часто для людей это единственный выход, а господин остается несолоно хлебавши.

– Какие варвары, оказывается, добрые… – Юноша поморщился.

– Дело, разумеется, не в доброте. Мелонгам нужны все новые солдаты, вот и лезут из кожи, добывая их. Подозреваю, и подушную подать вводят повсеместно в первую очередь с той же целью. Теперь ведь у бедняков каждый лишний рот – тяжкая обуза. Послушайте истории в любом трактире: больных, увечных, старых толпами выгоняют на улицу. Там их убивают голод с холодом, а остальных развешивают на деревьях патрули. После скудных зим у дорог десятки тел младенцев, выброшенных матерями. От такой радостной жизни к дьяволу на поклон… не то что к захватчикам. Так не только выживают, но и спасают близких.

– Вот это больше похоже на варваров. И что же происходит далее?

– Я сам родился в Илиери. Охотниками вроде меня набили полный корабль и вывезли на пустынный островок посреди моря. Там обучали и готовили без малого год.

– Чему?

– Главным образом, работе с оружием и строю.

– На манер показанного у частокола?

Бородач ухмыльнулся.

– То малая толика. Настоящих опытных ребят у нас немного… было, молодежь натаскивали уже здесь. Строй – основа силы тех, кого вы прозвали барокарами, сударь, это вбивалось постоянно. А еще тщательнее Империя вбивала дисциплину, беспрекословное подчинение. Кормили хорошо, зато и плетей не жалели, лупили за всякое прегрешение. Каждому втолковали: за бегство с поля боя ждет незамедлительная казнь. Впрочем, не меньшей угрозой служило лишение заветного надела, превращение в жалкого бродягу. Это поддерживало в трудные минуты.

– И что же за войско получил в итоге Император?

– Как я понял, мелонги вначале с пренебрежением относились к нам. Не верилось, будто разноплеменная рать из вчерашних лапотников способна к серьезному бою. И тогда первым барокарам придумали испытание. Ничего такого не долетало? Среди нас история долго обсуждалась. Мы лишь готовились к обучению, когда отряд воинов, наших предшественников, вывезли в Тиграт. Просто высадили на побережье, а сами чуть отдалились в море. Ребята построились на пологом склоне. Сзади обрыв и вода, обойти невозможно, но и отступать совершенно некуда. Неподалеку имелся крупный город, и вскоре явились местные полки. Чужаков старательно обстреливали из луков и пращей, затем в атаку ринулась рыцарская конница. Когда ее отбрасывали, вновь обстрел, следом новая волна атаки. Так несколько часов, до самого вечера… Уже в сумерках пристали корабли, мелонги помогли выжившим покинуть берег. Из тысячи человек уцелела едва ли половина… Но с тех пор никто не смел смотреть на нас свысока!..

Почудилось, в голосе пленника прорезалась гордость.

– Наверно, в Тиграте тогда очень радовались отражению нападения непобедимых дотоле врагов?

– Да, эти придурки так и не поняли, чем занимались. Славили собственную доблесть, заступничество Небес… Не прошло и года, как Империя одним махом поглотила их Тиграт вместе с их бахвальством.

– При вашем участии?

– Там я толком не дрался. Зато завоевывал Гердонез. Это ведь вам интереснее?

– Сражались под Оронсом? – ледяным тоном спросил юноша.

– Сражался и брал потом город. Какие-то личные воспоминания? Поверьте, мы были там жестоки не больше, чем везде.

– Вот в это верю. Банально стерли непокорный городишко с лица земли, случается. Затем?

– Уже сотником застал поход на Овелид-Кун. Впрочем, там серьезной драки не получилось, мелкие стычки не в счет. Так что, если хотите знать, ваш Гердонез сопротивлялся едва ли не яростнее всех… И сейчас продолжает брыкаться, не желая внимать голосу разума.

Шагалан с насмешкой глянул на барокара.

– А что же нам должен вещать сей таинственный голос? Смиренно сложить лапки? Или, может, раскорячить удобнее ноги, ровно шлюха под пьяным воякой? Далеко не любой, сударь, готов за брошенную кость лизать врагу сапоги.

– Если бы все так просто, – вздохнул бородач. – Ваш порыв, молодой человек, я бы оправдал через месяц, через год после завоевания. Даже через два. Здесь Империя десять лет! Глупо объяснять, как беспомощны ваши наскоки на этого монстра. Во-первых, таких горячих юношей словами не остудишь. Вы ни о чем не размышляете, пока не расшибете себе носы. А кроме того…

– Уж не пошатнулась ли вера в непобедимость варваров, сударь?

– Я не о том… – Пленник замялся. – Мои речи попадут не совсем по адресу, да выбора иного… Хочу, чтобы вы хоть на мгновение подумали, что, по сути, делаете. Уверены, что несете добро страстно любимой родине?

– А вы сомневаетесь?

– Раньше сомневался. Теперь нет. Теперь я убежден – для стран, вроде Гердонеза, покровительство Империи исключительно во благо.

– Занятно. И свою Илиери призовете к тому же?

– Безусловно. Попробуйте-ка, сударь, сравнить жизнь страны до нашествия и сейчас. Только без чувств, рассудком! Железная рука северян смела все язвы, выращенные прежними властителями. Вас раздирали бесконечные баронские распри? Знать сегодня ходит по струнке. Возмущали наглые жиреющие церковники? У них урезали земли, на что не отваживались былые монархи. Вера в неприкосновенности, зато богатства работают на державу. Вам досаждали алчные соседи и набеги пиратов? Об этом можно забыть! Налажены дороги, мосты, строятся города. Новые верфи, кузни, мастерские, конюшни… Чего ни коснись, все под опекой Империи оживляется, расцветает… А в ответ являетесь вы… Будоражите народ, призываете из-за пролива последышей гнилой королевской династии… Чаю, вы искренне желаете помочь людям, но ведь á итоге возвращение старых порядков им навредит! Достаточно трезво оглянуться вокруг, и вы поймете: трудности нынешних лет – плоды именно вашего сопротивления, бессмысленного и кровавого! Без него не случилось бы ни дорожных препон, ни облав, ни лишних запретов.

– А как насчет свободы? – Шагалан внимательно наблюдал за разворачивающимися за окном сборами.

– Свобода? Красивое словечко для юнцов. Ну, еще для спесивых дворян. У пахаря свободы не было, нет и никогда не будет. Да оно ему и без надобности. Что воистину волнует крестьянина? Земля и подати. Податей больше не стало, мелонги берут то, что раньше отъедали церковники. У них же отняли избыток земли.

– А тех, кому не хватает, ждут имперские вербовщики, – закончил Шагалан.

– Не самый плохой выход. Если пораскинуть мозгами, то…

– Извините, сударь, – холодно оборвал пленника юноша, – но мы отклонились от темы. Вы справедливо заметили, что обращаетесь не по адресу. Я не мечтаю принести добро народу Гердонеза. Я вообще не занимаюсь этой тонкой материей. Лишь делаю то, что должен.

Он развернулся на каблуках к утерявшему враз красноречие бородачу.

– Давайте-ка говорить по существу. Итак, вам посчастливилось выжить и выполнить условия найма. Почему же не отправились обратно на родину?

– У них… мелонги это тоже предусмотрели. Дозволялось ехать и к себе домой, но тогда земельный надел втрое меньше. Настоящую норму обретают исключительно на чужбине. Когда пришло время выбирать, я предпочел Гердонез… И похоже, ошибся.

– Что, так понравились края? – усмехнулся Шагалан. – Однако зачем вы, ставшие свободными землеробами, понадобились тут мелонгам?

– Мыслю, снова что-то из дьявольских хитростей Дигулса, – понурился бадокар. – Вроде мы теперь и мирные сеятели, зато в чужой стране, на чужой земле, да со славой верных прислужников Империи. Прибавьте к тому заурядную людскую зависть, и вы поймете, почему местные нас так не любят. То же творится везде, не только в Гердонезе. На нас срывают злость, кидают камни, поджигают дома, травят скот и посевы. Мы же доступнее, нам труднее ответить ударом на удар. Порой и до смертоубийств… Что нам остается?

– Искать защиты у прежних хозяев, да? Именно эту защиту и отрабатываете рвением в патрулях да облавах?

Бородач замялся, заерзал на скамье.

– С вашим парнишкой… нехорошо получилось, согласен. Вспылили мужики, когда он одного нашего… ножиком саданул. Под кольчугу попал, ранил глубоко. В поселок сорванца уже полуживым привезли.

– Где вы его сообща и добили, так?! – рыкнул от порога безмолвствовавший до сего времени Джангес.

– Как все приключилось? – Шагалан жестом унял товарища.

– Я за чужие спины прятаться не привычный. – Пленник тяжело поднял глаза. – Я был в поселке старостой, я и позволил… проучить… Хотя не чаял, что далеко зайдет. Лишь под сумерки узнал… переусердствовали…