Текст книги "Время перемен"

§ 2. «Доктрина Эйзенхауэра» – внешнеполитический ответ США на рост нестабильности в Ближневосточном регионе

После Суэцкого кризиса 1956 г. на территории Ближнего Востока были представлены две активные силы: с одной стороны – Насер, с другой – Соединенные Штаты. После осени 1956 г. противоречия в арабском мире между консервативными и нейтралистскими силами переросли в острый конфликт. Растущий вызов прозападным режимам региона мог быть уравновешен активной западной поддержкой, основной действующей силой которого после Суэцкого кризиса были только США.

В этих условиях перед администрацией Эйзенхауэра встала необходимость пересмотра внешнеполитической практики «сухой» экономической поддержки своих партнеров, проводившейся Белым домом на Ближнем Востоке в 1952–1956 гг.

За этот курс команда республиканцев удостоилась серьезной критики со стороны демократов в ходе предвыборной президентской гонки 1956 г.[260]260
  U.S. News and World Report. 1956. 17th August. P. 38.


[Закрыть] Лидеры демократической партии говорили, что «в течение четырех лет республиканцы не смогли предпринять никаких действенных мер по удержанию Ближнего Востока в зоне влияния «свободного мира» <…> а разрешение Суэцкого кризиса стало возможным лишь благодаря усилиям СБ ООН»[261]261
  National Party Platforms, 1840–1960. Urbana. Сhicago, Univ. Of Illinois, 1972. P. 525.


[Закрыть].

В понимании американских официальных лиц Советский Союз вряд ли хотел завоевать влияние на Ближнем Востоке посредством грубой военной акции или другими военно-политическими методами. Гораздо более вероятно, с их точки зрения, что СССР использует в своих интересах «антизападную ориентацию ультранационалистических элементов»[262]262
  FRUS 1955–1957. Vol. VII. P. 395.


[Закрыть].

Еще 8 ноября 1956 г. в течение Суэцкого кризиса Д. Эйзенхауэр оставил в дневнике запись: «… Когда страсти улягутся, мы должны незамедлительно принять меры, дабы свести советское влияние в регионе к нулю»[263]263
  Eisenhower D. D. The Eisenhower diaries. N.Y., 1981. P. 333.


[Закрыть].

Администрация Эйзенхауэра в тот период видела два выхода из ситуации: во‑первых, сотрудничество с националистическими правительствами и привлечение их к союзу, хотя бы и формально нейтральному, но имевшему склонность к Западу, и во‑вторых, попытаться сохранить консервативный status quo, создававший оппозицию националистическим режимам и способствовавший удержанию прозападных правительств в этом состоянии.

Многие официальные лица США понимали силу национализма 1950-х гг. и необходимость для Запада приспособить его хотя бы для предотвращения ситуации, когда СССР стал представлять собой единственного его благожелателя. Однако это было невозможно осуществить на практике. Арабский национализм оказался не столь хорошо изученным явлением и теперь представлял угрозу установленному порядку вещей. Американская элита опасалась, что СССР может использовать эту ситуацию таким образом, что последствия для Запада станут абсолютно непредсказуемы. США должны были подавить националистические волнения, чтобы не дать СССР использовать их в своих интересах. Антисоветизм в этом контексте надо понимать как стремление к сохранению status quo в противовес дестабилизирующим элементам, которыми, по мнению США, были действия СССР и просоветских государств региона[264]264
  US Congress, Committee on Foreign Affairs. House of Representatives, Mutual Security Act of 1956. Wash., 1956. P. 20–21.


[Закрыть].

В американском истеблишменте не было единого мнения относительно того, какой должна быть политика США в этом регионе. Критика со стороны демократов, направленная в адрес администрации Эйзенхауэра, сосредоточилась прежде всего на «отсутствии инициативы у республиканцев в ближневосточных делах». Решение проблемы номинальный лидер Демократической партии Эдлай Стивенсон видел в «поиске регионального партнера США, действуя в привязке с которым, можно прийти к снятию политического напряжения в регионе»[265]265
  Foreign Policy Bulletin. 1956. Sept. 15 P. 5.


[Закрыть].

Во второй половине декабря 1956 г. Дж. Ф. Даллес предоставил президенту Эйзенхауэру меморандум об американской политике в регионе. В нем констатировались три опасные для американских интересов тенденции:

1) серьезное ослабление позиций Великобритании Франции;

2) усиление советского влияния;

3) рост националистических настроений в арабских странах.

Главной задачей в сложившихся условиях госсекретарь считал недопустимость заполнения образовавшегося «вакуума силы» Советским Союзом. Даллес выступал за проведение нового курса американской политики в регионе[266]266
  Foreign Relations of the United States. 1955–1957. Vol. VII. P. 413.


[Закрыть].

Как возможный вариант развития ближневосточной политики в США рассматривалось и создание новой региональной оборонительной организации. В частности, эксперт Госдепартамента из ближневосточного отдела У. Бардетт предлагал приступить к подготовке создания новой военно-политической группировки, состоящей в основном из североафриканских стран и арабских государств, так называемого Южного Яруса региона[267]267
  Foreign Relations of the United States. 1955–1957. Vol. XII. US Military and Economic Policy. Wash., 1989. P. 368.


[Закрыть]. Меморандум У. Бардетта вызвал в Госдепартаменте США дискуссии по поводу дальнейшей эволюции политики на Ближнем и Среднем Востоке, в ходе которых это предложение не нашло положительного отклика у руководства внешнеполитического ведомства США[268]268
  Foreign Relations of the United States. 1955–1957. VII. P. 434, 457, 470.


[Закрыть]. Межарабское соперничество и арабо-израильский конфликт не позволяли реализовать план создания нового военно-политического блока на данном этапе.

Приблизительно с конца ноября 1956 г. эксперты Госдепартамента США разработали другой вариант действий на Ближнем Востоке. Американские дипломаты исходили из признания того факта, что в условиях падения влияния Великобритании и активизации действий Советского Союза на Ближнем и Среднем Востоке у Вашингтона не оставалось другого выхода, кроме объявления этого региона сферой своих государственных интересов. Одновременно и в Госдепартаменте, и в министерстве обороны США возникло предложение оформить новый курс ближневосточной политики в виде специальной резолюции американского Конгресса. Например, председатель ОКНШ адмирал А. Рэдфорд предложил разработать соответствующую программу по примеру так называемой Формозской резолюции 1955 г., предоставлявшей особые права президенту США по использованию американских вооруженных сил и создававшей специальный финансовый фонд для реализации интересов США на Дальнем Востоке.

Такой вариант соответствовал определенным традициям американской внешней политики. Оформление новой программы дипломатии США в виде доктрины, одобренной законодателями Соединенных Штатов, давало президенту вполне достаточную свободу для маневра, не связывая в то же время страну какими-либо жесткими военно-политическими обязательствами перед другими государствами. Таким образом, в администрации Д. Эйзенхауэра было решено сделать акцент на развитие двусторонних отношений со странами Ближневосточного региона. Как заметил президент США на совещании со своими помощниками в конце ноября 1956 г., развитие двусторонних связей с арабскими государствами позволило бы вывести из контекста ближневосточного урегулирования процесс вовлечения арабских стран в орбиту влияния США. Такая политика, как рассчитывали в Вашингтоне, могла привести к снижению влияния Советского Союза в арабском мире и прежде всего к ослаблению связей Москвы и Каира[269]269
  Ibid. P. 446.


[Закрыть].

Американское руководство определило долгосрочную политику на Ближнем и Среднем Востоке. Прежде всего предполагалось, используя американскую военную и экономическую помощь, укреплять социальную опору режимов, которые могли стать проводниками интересов США. При этом особое внимание должно было уделяться двум группам стран: Иордании, Ираку и Саудовской Аравии, с одной стороны, и Ливии, Судану и Тунису – с другой. В то же время Соединенные Штаты должны были продолжать политику экономического и политического давления на Египет с целью прекращения Г. А. Насером игры на противоречиях США и СССР в своих интересах. Осуществление второго этапа во многом зависело от внешнеполитического курса Египта. Если взгляды египетского президента на международные отношения в мире не претерпят изменений в необходимую для США сторону, американские правящие круги не исключали возможности создания двух военно-политических блоков для изоляции Египта – из стран Северной Африки и государств, в которых правили представители королевских династий Саудитов и Хашимитов[270]270
  Holland M. America and Egypt: From Roosevelt to Eisenhower. Westport. L., 1996. P. 129.


[Закрыть].

Новая доктрина американской внешней политики была одобрена Д. Эйзенхауэром 20 декабря 1956 г. на заседании Совета национальной безопасности. Будущая резолюция конгресса должна была состоять из трех разделов. Согласно первому разделу президенту предоставлялось право оказания экономической помощи по просьбе нуждавшихся в ней стран региона. Для этого следовало создать специальный фонд в 200 млн долл. После Суэцкого кризиса американское руководство собиралось значительно активизировать свою экономическую деятельность на Ближнем и Среднем Востоке. Второй раздел должен был быть посвящен поддержанию военного баланса сил в регионе, для чего американское правительство оставляло за собой право продажи оружия ближневосточным государствам. И в последней, наиболее принципиальной части речь должна была идти о предоставлении президенту права использовать американские вооруженные силы для борьбы с распространением «международного коммунизма»[271]271
  Foreign Relations of the United States, 1955–1957. Vol. VII. P. 471.


[Закрыть].

Администрация Д. Эйзенхауэра была намерена активно эксплуатировать тезис об угрозе советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Ярко выраженная антисоветская направленность предлагаемой доктрины необходима была для того, чтобы увеличить шансы на принятие ее Конгрессом США. Как признавал и сам госсекретарь США Дж. Ф. Даллес, на Ближнем Востоке не было стран, контролируемых «международным коммунизмом». Даже Сирия и Египет, государства, чьи связи с СССР по сравнению с остальными странами региона были наиболее прочными, по оценкам американских экспертов в области международных отношений, в ближайшем будущем вряд ли могли превратиться в так называемых сателлитов Советского Союза[272]272
  US Congress. Senate Committee on Foreign Relations. Executive Session of the Senate Foreign Relations Committee. (Historical Series). Vol. IX. 85-th Congress. 1st Session, 1957. Wash., 1979. P. 10.


[Закрыть]. Тем не менее успешная пропагандистская деятельность Москвы во время Суэцкого кризиса не могла не встревожить Госдепартамент и Пентагон. Таким образом, планируемая американская инициатива должна была также стать ответом на активизацию ближневосточной политики СССР.

Выдвигавшаяся инициатива была односторонним действием США. Будущая новая доктрина американской политики на Ближнем Востоке разрабатывалась без консультаций с официальным Лондоном. В интересах США логично было бы избегать впечатления о наличии неких общих интересов и совместной политики с одним из организаторов недавних военных действий против Египта.

Одной из целей Соединенных Штатов было постепенное вытеснение Великобритании с Ближнего Востока, поскольку активные действия британской дипломатии (как показал Суэцкий кризис) осложняли ближневосточную политику США. Однако, несмотря на подходящий, казалось, момент для того, чтобы окончательно взять на себя роль лидера западного мира на ближневосточной арене, Соединенные Штаты в конечном итоге были вынуждены признать за Великобританией «особые» интересы в регионе. В какой-то мере США были заинтересованы в восстановлении британских позиций в ряде стран региона, например в Ираке. Администрация Д. Эйзенхауэра признавала важность консультаций по вопросам ближневосточной политики с Великобританией, но при условии, чтобы это не выглядело как совместное планирование действий и руководство британскими политиками над менее искушенными в делах Ближнего Востока американскими коллегами[273]273
  Rees G.W. Anglo-American Approaches to Alliance Security, 1955–1960. L., 1996. P. 152.


[Закрыть]. Выдвижение новой американской инициативы в некоторой степени также было ответом на ожидания ряда стран региона, полагавших, что роль лидера западных стран в этом районе мира должны взять на себя США.

Соединенные Штаты сообщили о содержании доктрины своим союзникам по НАТО в конце декабря 1956 г. Возможности Великобритании как-то повлиять на курс ближневосточной политики США были ограничены тем, что по инициативе США были прекращены все контакты на официальном уровне между американскими и британскими политиками. Возросшая активность дипломатического корпуса Великобритании в странах «Северного Яруса», которая выражалась, в частности, в более частых встречах со своими американскими коллегами, свидетельствовала о попытках официального Лондона убедить Вашингтон в необходимости широкой поддержки организации Багдадского пакта. Отсутствие обмена информацией между Вашингтоном и Лондоном объяснялось и характером американо-британских отношений непосредственно после окончания агрессии против Египта. Помимо недовольства действиями своего основного союзника США рассчитывали на скорейший вывод английских, французских и израильских войск из Египта, что позволило бы приступить к реализации новой ближневосточной инициативы Вашингтона.

В это же время, поддерживая главу казначейства Г. Макмиллана, США стали активно влиять на политическую борьбу за пост премьер-министра Великобритании. На выбор Вашингтона повлияли взгляды Г. Макмиллана на внешнюю политику своей страны, особое место в которой он отводил укреплению британо-американских отношений. Определенную роль сыграли также личные связи главы британского казначейства с американским руководством и происхождение Макмиллана – его мать была американкой[274]274
  См.: Румянцев В. П. Провозглашение «доктрины Эйзенхауэра»» и американо-британские отношения на Ближнем и Среднем Востоке (ноябрь 1956 – март 1957 г.) // Американские исследования в Сибири. Вып. 7. Мат-лы Всеросс. науч. конференции «Мир и общество в ситуации фронтира» 14–16 апреля 2006 г. – Томск, Изд-во Том. ун-та, 2003. С. 105–108.


[Закрыть].

Большое значение президент Эйзенхауэр придавал предварительным консультациям с лидерами конгресса. По воспоминаниям руководителя аппарата Белого дома Ш. Адамса, президент Эйзенхауэр планировал провести встречу с лидерами республиканской партии 31 декабря 1956 г., а на следующий день – объединенное совещание с лидерами обеих фракций в сенате. План проведения этих встреч и материалы Госдепартамента о готовившейся к выдвижению внешнеполитической доктрине были опубликованы в прессе, о чем в своих мемуарах рассказывает глава президентского протокола Ш. Адамс. Это вызвало острую реакцию некоторых лидеров Конгресса, ибо в глазах общественности они выглядели как марионетки президента, которых вызывают «на ковер» для раздачи им указаний[275]275
  Adams Sh. First-hand Report. The Inside Story of the Eisenhower Administration. L., Hutchinson, 1961. P. 217.


[Закрыть].

Вопреки картине, представленной в прессе, встреча с 30-ю видными конгрессменами, состоявшаяся уже 1 января 1957 г., не стала для Д. Эйзенхауэра и Дж. Ф. Даллеса «легкой прогулкой». Так, сенатор А. Смит отметил, что оказание военной помощи странам региона в обход ООН вызовет недовольство мирового сообщества и побудит СССР к ответным мерам, что еще больше обострит международную обстановку. Член палаты представителей Д. МакКормак выразил недоумение относительно запрашиваемых администрацией у конгресса дополнительных полномочий, ведь у президента как верховного главнокомандующего вооруженными силами страны их и так достаточно для защиты безопасности США и их союзников[276]276
  Eisenhower D. The White House Years. Waging peace, 1956–1961. Garden City. N.Y., Doubleday, 1965. P. 178–179.


[Закрыть].

Несмотря на отсутствие абсолютной поддержки со стороны лидеров демократического большинства, Д. Эйзенхауэр выступил 5 января 1957 г. перед объединенной сессией обеих палат конгресса. Описав сложившуюся ситуацию в регионе Ближнего Востока после Суэцкого кризиса, президент США заявил о стремлении «правительства России заполнить “вакуум силы” в регионе». «Принимая во внимание широко известную цель мирового коммунизма, легко понять, – заявил Д. Эйзенхауэр, – что она стремится к господству и на Ближнем Востоке»[277]277
  CR. 1957. January 5. P. 182.


[Закрыть].

На риторическом уровне «доктрина Эйзенхауэра» была призвана оказать «помощь» арабским странам в борьбе против «коммунистической опасности». Для обеспечения американских интересов президент потребовал право использовать вооруженные силы в регионе без согласования с сенатом и обратился к конгрессу с просьбой ассигновать 200 млн долл. на предстоящий финансовый год для экономической и военной помощи ближневосточным странам: «Действия, которые я предлагаю предпринять, заключаются в следующем. Во-первых, необходимо позволить Соединенным Штатам сотрудничать и оказывать помощь любой стране или группе стран в регионе Среднего Востока в развитии экономического потенциала с целью сохранения независимости. Во-вторых, разрешить президенту реализовать в этом регионе программы военного сотрудничества с любой из стран или группой стран, которая этого пожелает. В-третьих, позволить, чтобы развертывание такого сотрудничества включало в себя использование вооруженных сил Соединенных Штатов для защиты территориальной целостности и политической независимости тех стран, которые попросят такую помощь для противодействия прямой вооруженной агрессии со стороны любого государства, находящегося под контролем мирового коммунизма»[278]278
  Congress: proceedings and debates of the 85th Congress. Vol. 103, 1st session. P. 1 (Jan. 3.1957–Febr. 1957). P. 10.


[Закрыть].

В этой постановке вопроса есть одно принципиальное противоречие. Если сравнить эмоциональные заявления президента Эйзенхауэра с данными ЦРУ, которые Управление направляло президенту, то можно усмотреть явное расхождение[279]279
  См.: Пилько А. В. Указ. соч. С. 233.


[Закрыть]. В то время как американский лидер делал основной упор на крайнюю опасность вмешательства социалистических стран, и прежде всего СССР, в ближневосточные дела, военные аналитики предпочитали говорить о маловероятности такого сценария[280]280
  NATO Strategy Documents, 1949–1969. C – M. (56) 138 FINAL P. 272.


[Закрыть]. Такое поведение американских элит говорило об ужесточении американской политики на Ближнем Востоке и желании закрепиться в этом регионе в качестве самостоятельной державы и не в рамках коллективных действий НАТО или стран Багдадского пакта. При антикоммунистической направленности политики американской администрации в данном случае этот фактор выступает, скорее, как умелый пропагандистский и риторический ход.

Один из ведущих экспертов, проводивших анализ «доктрины Эйзенхауэра», Х. Болдуин, подчеркивал, что «доктрина была призвана сыграть важную роль в окружении и оказании военного давления на СССР. Глобальная система периферийной безопасности, которую создали США, представляет базы для сил стратегической авиации, чтобы действовать вплотную к советской территории»[281]281
  Foreign Affairs. 1957. July. P. 658–659.


[Закрыть].

Как предвидел Д. Эйзенхауэр, доктрина вызвала сопротивление различных групп влияния в конгрессе: «Члены конгресса отнюдь не были едины в поддержке просьбы администрации. Некоторые считали, что это приведет к передаче президенту конституционных полномочий, принадлежащих законодательной власти. <…> другие – как “друзья Израиля” – не желали помогать ни одной из арабских стран. <…> Были и те, кто предполагали, что в случае, если Советский Союз предпримет хотя бы малейшее вмешательство на Ближний Восток, резолюция санкционирует “тотальную атаку” на СССР»[282]282
  Eisenhower D.D. Ibid. P. 180.


[Закрыть].

Концептуальную сторону доктрины подверг критике бывший глава ВВС США Т. Финлеттер. Выступая 2 февраля 1957 г. в Филадельфии на обеде в память Ф. Рузвельта, он заявил: «Таким образом, доктрина Эйзенхауэра является новой формой старой доктрины “массированного возмездия”, которая потерпела столь сокрушительное поражение в Индокитае…»[283]283
  Congressional Record, 1957. February 4. P. A714.


[Закрыть]

Схожие мысли разделяли не только отставные военные. Непосредственный участник тех событий, глава ОКНШ (1955–1959 гг.) генерал Максвелл Д. Тейлор напишет позже в своих мемуарах «Зыбкая безопасность»: «Даже если Конгресс одобрит отправку боевых подразделений в Ближневосточный регион, это не будет сулить верной удачи. Мы, вероятно, столкнемся с серьезными логистическими проблемами, а именно как в короткие сроки перебросить группировку и должным образом ее обеспечить»[284]284
  Taylor Maxwell D. Precarious Security. N.Y., 1976. P. 26.


[Закрыть]. И пусть публично об этом генерал напишет только спустя 20 лет (в 1976 г.), зимой 1957 г. Тэйлор был одним из тех, кто определял, по какому пути пойдет военная доктрина США.

А в феврале 1960 г. в кратком очерке «The Uncertain Trumpet» М. Тейлор напишет: «Необходимо пересмотреть ту роль, которую армия, флот, воздушные силы и войска специального назначения играют в текущих обстоятельствах. Но в нынешних условиях роли, например, флота и армии могут замещаться, что требует и от военных теоретиков новых подходов»[285]285
  Taylor Maxwell D. The Uncertain Trumpet, Address of General Maxwell D. Taylor before the U. S. Army War College, Carlisle Barracks, Pennsylvania, 1960. 5 February P. 10.


[Закрыть].

В связи с этим логично рассмотреть ближневосточную проблему как составной элемент американской глобальной стратегии. Уже осенью 1957 г. «доктрина Эйзенхауэра» была дополнена тезисом «о соразмерном устрашении»[286]286
  Eisenhower D. D. The Eisenhower diaries. N.Y., 1981. P. 342.


[Закрыть], что определило начавшийся отход от «доктрины массированного возмездия». В преломлении к политике США на Ближнем Востоке это означало провозглашение политики «малых войн», что вполне соответствовало международным реалиям конца 1950-х гг.

Комитет по международным делам палаты представителей начал слушания по «доктрине Эйзенхауэра» 7 января 1957 г. Как язвительно отметил один из оппонентов администрации Г. Кордон (штат Орегон), «комитет начал обсуждение президентской инициативы еще до того, как она была полностью сформулирована»[287]287
  CR. 1957. January 29. P. 1047.


[Закрыть]. 25 января комитет одобрил проект резолюции и рекомендовал ее на пленарное заседание палаты с некоторыми поправками. 30 января после дискуссий члены Палаты представителей одобрили доктрину 355 голосами против 61[288]288
  CR. Ibid. P. 1197–1198.


[Закрыть].

Было принято пять поправок, предусматривающих в случае использования военной силы предоставление президентом конгрессу доклада, консультации с ООН и окончание программы помощи путем принятия совпадающей резолюции обеими палатами конгресса[289]289
  Congressional Record Daily Digest of the 85th Congress, 1st Session. Vol. 103, Pt. 14. Wash., US GPO, 1957. P. 38.


[Закрыть].

13 февраля сенатский комитет по международным делам двадцатью голосами против восьми одобрил резолюцию о предоставлении президенту права на применение вооруженных сил на Ближнем Востоке[290]290
  CR Daily Digest P. 64.


[Закрыть].

В итоге основную роль в принятии «доктрины Эйзенхауэра» сыграло центристское крыло в обеих палатах, поддержка которого предопределила быстрое прохождение законопроекта через обе палаты Конгресса.

Но даже при наличии определенного консенсуса среди конгрессменов по вопросу о голосовании за доктрину, уже на пороге принятия, демократы не отказались от ее обсуждения. Впрочем, и для них «страх проникновения коммунизма на Ближний Восток» был основой логики при голосовании за доктрину. Так, сенатор от Массачусетса Джон Кеннеди заявил: «Конечно, многим из нас не нравится проект этой доктрины, но в условиях, когда на кону стоит судьба наших ближневосточных партнеров, президент не оставил нам другого выбора, как проголосовать “за”»[291]291
  Time. 1957.11.03.


[Закрыть].

Серьезную коррективу в изначальный вариант резолюции доктрины внесла так называемая поправка М. Мэнфилда (штат Монтана), которая требовала соблюдения Устава ООН при вводе войск на территории иностранных государств и предоставления помощи чрезвычайным силам ООН на Ближнем Востоке. 5 марта помощник госсекретаря Р. Хилл направил председателю сенатского комитета по международным делам письмо, в котором давал согласие на принятие поправки[292]292
  CR. 1957. March 5. P. 2737.


[Закрыть].

Американские сенаторы и конгрессмены на протяжении двух месяцев подробно обсуждали не только «доктрину Эйзенхауэра», но и ближневосточную политику США. Основным препятствием на пути к принятию соответствующей резолюции стало выступление произраильски настроенных законодателей. Сионистское лобби в конгрессе настаивало на том, что обсуждаемая доктрина будет лишь способствовать финансированию «арабских диктаторов»[293]293
  CR. 1957. January 30. P. 1182.


[Закрыть]. За выступлениями этой группы конгрессменов стояла политика официального Тель-Авива, долгое время добивавшегося гарантий безопасности Израилю со стороны США. Среди поправок, не менявших сути президентской инициативы, наиболее важной было требование предоставления главой государства подробного доклада каждые полгода в случае использования американских вооруженных сил на Ближнем и Среднем Востоке.

Окончательный текст резолюции с поправками, внесенными в сенате, принят палатой представителей 7 марта 1957 г. 350 голосами против 60 (в число последних входили представители произраильского лобби и изоляционисты)[294]294
  См.: Саргунин А. А. Обсуждение «доктрины Эйзенхауэра»» в американском Конгрессе // Динамика арабо-израильского конфликта: Мат-лы междунар. науч. конференции. (Н. Новгород) – М., 1991. С. 47.


[Закрыть].

9 марта Д. Эйзенхауэр подписал резолюцию, которая приобрела силу закона. В выступлении на церемонии подписания законопроекта президент США высказал свое удовлетворение решением конгресса и поблагодарил тех законодателей, которые его поддержали[295]295
  Public Papers of the U. S. Presidents, 1957. P. 187–188.


[Закрыть].

Начало реализации принятой доктрины было положено 12 марта 1957 г., когда на Ближний и Средний Восток для разъяснения американской инициативы выехала специальная миссия во главе с бывшим председателем комитета по иностранным делам Палаты представителей конгрессменом-демократом Дж. Ричардсоном.

Но даже когда «доктрина Эйзенхауэра» стала политической данностью, в прессе продолжались споры о ее значении для американской внешнеполитической мысли. 18 марта 1957 г. еженедельник Time публикует статью, озаглавленную «Доктрина Эйзенхауэра: как создавалась и для чего служит?». Обозреватели издания прямо говорили, что доктрина – одно из главных детищ госсекретаря Дж. Ф. Даллеса. «Доктрина Эйзенхауэра – это одновременно новое слово и повторение уже пройденного. Первое потому, что она прямо проецирует американский экономический и силовой фактор в регионе, а повторение пройденного – так как, подобно «доктрине Трумэна» в отношении Греции, она опирается на инициативу региональных игроков. Доктрина была «двусторонней», «превентивной», «неформальной» и исключительно «американской» – лаконично заключали авторы Time[296]296
  Time. 1957.18.03.


[Закрыть].

Хронологически период общей нестабильности на Ближнем Востоке (1956–1958 гг.), в рамках которого могла быть применена «доктрина Эйзенхауэра», можно разделить на этапы: сирийский (события 1957 г., когда давление США было направлено в основном на Сирию как проводника советского влияния в регионе); иракский (выразившийся интервенцией в Ливан и Иорданию, а также последовавшей за этим Иракской революцией 1958 г.).

В связи с изменяющейся политической ситуацией менялось и отношение к доктрине среди стран Ближнего Востока. Так, на 1958 г. «доктрина Эйзенхауэра» была официально одобрена: Ливаном, Израилем, Турцией, Ираном, Ираком (страны – участницы Багдадского пакта одобрили доктрину на совещании 21 января 1957 г. в Анкаре[297]297
  Middle Eastern Affairs. 1957. March. P. 109.


[Закрыть]), Афганистаном, Эфиопией и Ливией; отклонена Египтом, Сирией и Йеменом; не определили своего отношения к доктрине Саудовская Аравия, Иордания и Судан.

Отношение арабских стран к «доктрине Эйзенхауэра» – один из самых острых вопросов в истории Ближнего Востока. Приверженность доктрине, по замыслам ее создателей, должна была определяться не столько официальным заявлением страны, сколько развитием событий на Ближнем Востоке. «Доктрина Эйзенхауэра – это отношение, точка зрения, состояние ума», – подчеркивал Дж. Ф. Даллес[298]298
  The New York Times. 1957.25.01.


[Закрыть].

Среди британского руководства отношение к «доктрине Эйзенхауэра» было двойственным. С одной стороны, Великобритания приветствовала активизацию ближневосточной политики США, которой Лондон настойчиво добивался еще в первой половине 1950-х гг. В Форин-офисе рассчитывали, что после декларации США своего «особого» интереса к Ближнему и Среднему Востоку можно будет попытаться вернуться к идее разделить этот регион на сферы влияния, что ранее встречало упорное сопротивление американских правящих кругов. При этом признавалось, что Англии придется смириться с ролью «младшего партнера» США. С другой стороны, в Лондоне считали недостаточной ту поддержку, которую США оказали Багдадскому пакту после тройственной агрессии.

Часть политиков были крайне жестко настроены в отношении новой доктрины как руководящей линии для США на всем Ближнем Востоке. Так, Э. Наттинг, заместитель министра иностранных дел Великобритании, утверждал, что «в основе доктрины Эйзенхауэра лежал хороший замысел», однако «сама инициатива была изначально обречена на неудачу из-за нежелания координировать действия с организацией Багдадского пакта»[299]299
  Nutting A. I Saw for Myself. L., 1958. P. 34.


[Закрыть]. Наттинг констатировал: «Январь 1957 г. дал Лондону недвусмысленно понять, что в рамках ближневосточной политики ни о каком партнерстве США и Великобритании речь идти не может»[300]300
  Ibid. P. 35.


[Закрыть].

Гарольд Макмиллан, занявший пост премьер-министра Великобритании, отзывался о «доктрине Эйзенхауэра», как об «элегантной попытке запереть на засов дверь конюшни, когда лошадь оттуда уже давно ускакала»[301]301
  Ashton N. Eisenhower, Macmillan and the Problem of Nasser: Anglo-American Relations and Arab Nationalism, 1955–1957. L., 1996. P. 37.


[Закрыть]. Очевидно, новый британский лидер имел в виду рост арабского национализма. Тем самым глава кабинета министров Великобритании пытался оправдать внешнеполитический курс кабинета Э. Идена, направленный на силовое свержение Г. А. Насера.

Важно подчеркнуть, что приход Г. Макмиллана на место «хромой утки» премьер-министра Э. Идена, стал отражением определенной перестройки внутри британского истеблишмента. Как писал в январе 1957 г. влиятельный американский журнал Time, «необратимость ухода с поста премьер-министра Э. Идена – это сейчас вопрос национального интереса Англии. Улучшение отношений с США, в чем Англия объективно заинтересована, при Идене было вряд ли возможно»[302]302
  Time. 1957.21.01.


[Закрыть]. Конечно, формально в партийной иерархии консервативной партии Макмиллан был «человеком № 3». Его внутрипартийный авторитет уступал и Энтони Идену, и Ричарду Батлеру, пятидесятичетырехлетнему «архитектору нового консерватизма», лидеру молодых тори, заменявшему премьер-министра на заседаниях кабинета в его отсутствие. Но у Батлера были свои критики. Старейшины партии (значительная часть которых входила в так называемую «Суэцкую группу») обвиняли его в «розоватом социализме». В свои 62 года Г. Макмиллан, приверженец идей Британской империи и консерватор до мозга костей, напротив, был фигурой компромиссной с точки зрения баланса интересов всех групп внутри Консервативной партии. К тому же прозвище «Мак-Ножик», которое он получил, эффективно урезая государственные расходы работ на посту главы казначейства, делало его куда более привлекательным функционером в глазах большинства тори. Ведь после Суэца необходимость сокращения расходов на оборону стала одним из главных пунктов повестки дня внешней политики Великобритании.

И хотя в первые дни января 1957 г. британская пресса наперебой трубила о Р. Батлере как вероятном кандидате на роль преемника Э. Идена, 10 января 1957 г. Великобритания и весь мир узнали, что новым премьер-министром Великобритании стал Гарольд Макмиллан. Как написал спустя десять дней журнал Time, «новый британский лидер сочетает в себе элегантность аристократа, глубину ученого и хватку настоящего функционера»[303]303
  Ibid.


[Закрыть].

Что новое назначение могло означать для англо-американских отношений? Конечно, давнее знакомство с президентом США Д. Эйзенхауэром (в 1942 г. в Северной Африке политический представитель Великобритании при штабе союзников Макмиллан сотрудничал с американским генералом Эйзенхауэром), а также то, что мать Макмиллана была американкой, создавало хороший фон для возрождения «особого» англо-американского диалога. Не скрывал этого и сам Макмиллан.

Первым практическим шагом Макмиллана на посту премьер-министра стало обновление кабинета министров, в состав которого вошли молодые политики и из которого были выведены непосредственные участники «суэцкой катастрофы». С поста министра обороны ушел Энтони Хэд, которого заменил молодой консерватор Дункан Сэндис. Вакантное место главы казначейства занял Питер Торнкрофт. Глава Форин-офиса и видный консерватор Селвин Ллойд свой пост сохранил, что иначе могло выглядеть как «капитуляция перед Насером». Ричард Батлер занял пост заместителя премьер-министра. Таким образом, на уровне персоналий действия Макмиллана были призваны продемонстрировать желание играть в новых условиях с новым составом.