Текст книги "Философское постижение идеи нации"

Не надо думать, что подобная постановка вопроса релятивизирует реальность и ее познание. Поскольку она не отрицает, а утверждает развитие, постольку для нее непреходяще значимой является каждая из преходящих ступеней бытия, ибо все они обладают неповторимой качественной определенностью. Всеобщая же взаимосвязь и неразрывная преемственность этих ступеней в недрах всеединого и всеобъемлющего мироздания и позволяет нам осмыслить необходимый порядок его развития в его сущностно-непреходящих чертах. В этой связи, безусловно, прав был А. И. Герцен, когда писал, что каждый исторический миг полон, замкнут по-своему; каждый период нов, свеж, исполнен своих надежд, сам в себе носит свое благо и свою скорбь, настоящее принадлежит ему [17, с. 38].

Углубляя эту мысль, замечу, что в каждой конкретной цели бытия сущего возможно аналитическое выделение кроме «цели в себе» еще двух основных составляющих ее моментов. Оба они равнозначно положены природой самого сущего. Первый момент, строго говоря, и есть собственная цель бытия любого индивидуального существования («цель для себя»). Второй же превращает всякое индивидуальное существование в средство для последующих и иных существований («цель для другого»). И не только в качестве продолжения рода, но и как продукт, питающий иные существования.

В то же время означенная противоположность обоих целевых моментов есть в большей степени аналитическая игра ума, который с целью познания расчленяет целое на его органические составные части, не имеющие жизни сами по себе. В реальности сущее несет в себе оба эти момента цели в их неразрывном двуединстве, как две стороны одной медали. Так, например, ребенок, рожденный и воспитанный в семье, представляет собой с этой точки зрения не только средство для продолжения рода, но и самостоятельную, ни с чем не сравнимую ценность для самого себя и своих родителей. Его существование составляет, зачастую, такие же и даже более значительные моменты цели и смысла жизни родителей «для себя», как те, которые, казалось бы, направлены на рафинированную реализацию этой цели.

Представляется, что подобный подход устраняет кажущуюся противоположность цели и средств в лоне их высшего единства. А это значит, что не надо искать цель (смысл и ценность) индивидуального бытия вне его. При всей своей условной двойственности она всегда во всей целостности заключена в самом этом бытии, имманентна ему и только через него, через его неповторимое индивидуальное качествование, получает свою жизнь Абсолют великого и всеобъемлющего мироздания.

Во всей этой логической цепочке рассуждений надо, по-видимому, допустить только одну существенную поправку. Суть ее в том, что если все дочеловеческие формы существования слепо стремятся к реализации своей полноты бытия, поскольку ее границы, в своих основных чертах, изначально и принудительно предопределены природой каждого существования и, следовательно, здесь имеет место полное тождество бытия, его цели, ценности и смысла, то цель (смысл и ценность) человеческой жизни не есть просто сама жизнь. В последнем случае мы согласились бы признать таковой и самое заурядное прозябание или любое даже самое безнравственное бытие человека. А тогда напрасны все человеческие мучения и страдания, связанные с нравственным поиском и подвигом бесчисленных подвижников истины, красоты, блага, борцов за правду, счастье и справедливость. И вообще вся человеческая жизнь превращается в некую «дурную бесконечность».

Что тут сказать?! Человек, конечно, как и все сущее, безусловно, подвержен действию общих основ мироздания. Однако, на мой взгляд, основное качественное отличие человеческой природы и состоит в том, что достижение максимальной полноты его бытия немыслимо без личностного уровня развития, как высшего качествования человека, потенция которого изначально заложена в каждом человеческом существе. (Интересно, как это емко и точно выражено в основных догматах христианства, говорящих о том, что Бог сотворил все живое «по роду их», а человека «по образу и подобию своему»). Так как именно личностное развитие и есть наиболее полное развертывание потенциальной природы человека, наполнение его бытия высшим смыслом и придание человеку высшего ценностного значения, а все прочее в человеческом существовании – моменты, ведущие к этой цели или, напротив, уводящие от нее.

Подчеркивая, таким образом, безусловную значимость каждого отдельного человеческого существования, я, в то же время, отнюдь не желаю преуменьшить или унизить значимость всех иных форм бытия. Последнее, как мне думается, полнее всего находит свое выражение в исключительном стремлении к утверждению и обоснованию личного бессмертия человека, тогда как всему иному в этом отказывается. Подобный подход представляется своеобразной абсолютизацией лишь одной, временной, преходящей, как и все иное сущее, человеческой формы бытия. Он связан с глубоко укорененным в нашем подсознании в виде инстинкта самосохранения страхом смерти, утратой нашей нынешней самости и возможностью выпадения из вечного потока жизни или переходом на так называемые «низшие» ступени бытия. Но, таким образом, фактически отрицается или умаляется всеединство Универсума, сведенное до признания преимущественной ценности одних его «высших форм», так как в этом случае все предшествовавшие формы и существования признаются лишь средством для более высших. Однако в лоне всеобъемлющего всеединства наши традиционные ценностные характеристики утрачивают свой общепринятый смысл. Они становятся формами преходящего мироощущения, так же как и определяемое ими «высшее» и «низшее». Здесь (то есть с точки зрения философии всеединства) абсолютной признается ценность бытия каждой формы, каждого индивидуального существования, в каждом из которых мировое универсальное целое по-своему качествует и выражает себя.

Рассматриваемый в этом же ключе вопрос о смысле жизни человека логически состоит из двух аналитически выделяемых частей. Первая содержит ответ на вопрос о смысле его существования в данной, человеческой форме. Вторая, снимая этот вопрос (т.е. соподчиняя его себе), в свою очередь предполагает ответ на вопрос о смысле бытия мироздания как целого, частью или моментом которого является бытие человеческое. Ответ на второй вопрос логически полагается как актом рождения (и возникновения) человека, так и пожизненным переходом человеческой субстанции к иным формам бытия, в целостном лоне которых собственно человеческое бытие есть только преходящий момент в вечности бытия Универсума. Тем самым оба означенных вопроса, как и ответы на них, теснейшим образом связаны между собой и представляют по сути разные грани одного великого вопроса о смысле бытия сущего. А посему «высшее» и «низшее» признаются здесь лишь различными относительными моментами этого саморазвивающегося универсального целого, моментами, каждый из которых представляет собой неповторимое качественное звено всеединой цепи мироздания и каждый из которых находится на своем месте и в свое время.

Определив развитие, развивающееся, его источник, цель, смысл и ценность, мы еще не выяснили вопрос о том, как совершается восхождение от простого к сложному, а не однообразное повторение одних и тех же бытийствующих форм. Иначе говоря, необходимо вкратце охарактеризовать «механизм» саморазвития мироздания.

На мой взгляд, всякое поступательное развитие в мироздании (и мироздания) совершается в силу того, что продукты распада всех ранее бытийствующих форм, завершив цикл своего «прижизненного» существования, не возвращаются заново к своему исходному состоянию, но разлагаются на более сложные комбинации элементов, несущих в себе более организованное духовно-материальное начало. При этом, чем выше был уровень этой бытийствующей формы на условной «шкале развития», тем более сложные комбинации сохраняются от нее при распаде и вновь востребуются к бытию. Подобная постановка вопроса означает, что разрушение или смерть сущего есть не абсолютное исчезновение его духовно-материальной субстанции, что в общем-то является банальной истиной, но переход ее в иное качество бытия (причем «переход» – это тоже момент бытия), с последующим вовлечением в состав более совершенной ступени саморазвития мироздания.

Иначе говоря, подобный взгляд основывается на признании принципа абсолютного бессмертия сущего при относительном умирании его пространственно-временных бытийствующих форм. «…Если бы все причастное к жизни умирало, – говорил, развивая сходные мысли Платон, – а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, – разве не совершенно ясно, что в конце концов все стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже живое возникло из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и уничтожения?» [20, с. 25].

Резюмируя сказанное, можно сделать вывод о том, что все «низшее» живет в «высшем», все умершее вновь возрождается к бытию и живет в живущем. Смерть не тождественна полному разрушению и исчезновению чего-либо, но есть лишь переходная форма бытия вечно сущей и вечно меняющей свой облик субстанции мироздания.

Представляется, что подобная трактовка реального порядка бытия способна объяснить механизм восходящего движения. Ибо в этом случае всякая качественно новая ступень развития вступает в мир именно потому, что изначально являет собой более совершенную по сравнению с исходным уровнем предыдущей ступени духовно-материальную потенцию бытия, несущего в себе в снятом виде все богатство определений предшествовавших форм и ступеней. Последние удерживаются в своих существенных чертах более сложными исходными комбинациями саморазвивающейся мировой субстанции, с которых всякий раз и начинается развитие всякой новой ступени (и формы) бытия. В этом смысле человек имплицитно, безусловно, не только несет в себе всю мыслимую историю мироздания, но и заключает все его будущее.

Помимо всего сказанного, подобный подход дает ключ к объяснению временной длительности существования той или иной ступени бытия развивающегося мироздания, взятой во всем многообразии ее форм и индивидуальных существований. Ибо очевидно, что для того, чтобы всякая новая ступень бытия стала господствующей реальностью, необходим определенный уровень качественно-количественного «насыщения» всей развивающейся среды более высокой духовно-материальной потенцией, на основе которой взрастают все восходящие формы, черпая питающий их материал. А это предполагает длительное бытие многих поколений и форм предшествующей ступени с их последующим разрушением (то есть «переходом»), закладывающим фундамент для новой восходящей ступени развития1010
  Данная точка зрения открывает простор для объяснения губительных экологических последствий, вызванных необдуманной хозяйственной деятельностью современного человека. Последняя имеет своим прямым результатом известное разрушение природной среды обитания всего живого, то есть, по нашей версии, примитивизацию духовно-материальной субстанции, достигнутой ныне на Земле ступени развития. Это ведет к тому, что окружающая среда становится все более неблагоприятной для поддержания жизни и ее нормального воспроизводства. Особенно для воспроизводства крайне уязвимых, наиболее сложных форм органической жизни, прежде всего человека. Об этом свидетельствует широкое распространение раковых и иных «цивилизационных» заболеваний, а также болезней, связанных с врожденным поражением половой, генной, иммунной систем человека, его психики. Тем самым природа как бы предупреждает (и наказывает?!) нас о возможности деградации и вымирания человечества, бездумно нарушившего естественные и необходимые условия развития.


[Закрыть].

В пространственно-временном аспекте бытия мироздания интенсивность развития далеко не одинакова в его различных частях и в различные периоды. Прежде всего она, очевидно, наиболее высока в пределах относительно замкнутых пространств, где для развития сложились наиболее благоприятные внутренние и внешние условия, что находит свое выражение в возможности многократного вовлечения в новый жизненный оборот обогащенных опытом предшествующего бытия продуктов саморазрушения субъектов развития (например, на Земле). Там же, где эти продукты подвержены высокой дисперсии (т.е. рассеиванию), интенсивность развития значительно ниже.

Частным примером повышенной интенсивности развития может служить земная природа. С одной стороны, будучи космическим телом, взаимосвязанным и взаимодействующим со всей вселенной, Земля, безусловно, являет собой частный момент общих тенденций развития мироздания. Однако в силу сложившихся уникальных условий, интенсивность развития земной природы, по сравнению, скажем, с природой окружающих космических тел, так высока, что только она сумела выносить в своем лоне мыслящий дух человека.

В целом же, очевидно, что и Земля могла породить человека, только достигнув периода известной зрелости. Это проявилось во вне в определенной сдержанности ее растительных и животных форм, завершенности земного ландшафта, умеренности климатических условий. Данный период истории нашей планеты (например, в отличие от Юрского и сопряженных с ним этапов развития земной природы, с их необузданным буйством растительных и животных форм, бурными горнообразовательными процессами, влажным жарким климатом и другими показателями незрелого «тела» и «духа» Земли, погруженного в некое подобие юношеского кипения чувственных страстей) всем своим внешним видом как бы свидетельствует о наступившей поре ее зрелости, о внутренней концентрации в пределах Земли саморазвивающейся субстанции мироздания, которая только тогда смогла произвести на свет свой величайший плод, когда прошла длительный и мучительный период предварительного развития.

Характеристика «механизма» саморазвития мироздания была бы не полной, если бы мы не остановили внимание на том реальном порядке бытия сущего, основные определения которого находят свое логическое выражение в форме так называемого «закона» или «законов» развития мироздания.

§ 4. О «законе» саморазвития мироздания. Свобода и необходимость

Очевидно, что в своем исконном стремлении к полноте бытия каждое существование сталкивается с бесчисленным множеством аналогичных стремлений других существ. Одних оно превращает в средства для своего развития, другие стремятся превратить в средство его. В реальности это вызывает всеобщую борьбу за существование, пронизывающую собой всю неисчерпаемую природу. В конечном же счете, всеобщее единство субстанциальной основы мироздания неизбежно ведет к тому, что каждый для обеспечения своего существования прямо или опосредованно нуждается в другом, это другое – в другом, то другое – в другом, и так до бесконечности. В итоге же, условно исходный член этого ряда, через использование в качестве средства другого, использует и все его опосредованные члены, вплоть до «последнего» включительно, и наоборот. Например, человек, потребляя в пищу мясо животного, опосредованно потребляет и растение и почву, на которой росло съеденное этим животным растение, и солнечную энергию, которой «питались» все члены этого ряда и т.п. Таким образом, каждый нуждается во всех, и все в каждом.

Эта всесторонняя связь, органическая зависимость и преемственность составляют реальное всеединство мироздания в пространственном, временном и иных смыслах. Во всех этих аспектах мироздание одновременно предстает как всеобъемлющее, и потому вполне оправдана его характеристика как Универсума.

В целом же очевидно, что борьба за существование не в силах разрушить Универсума, так как его природой уже изначально, в форме логически познаваемой нами в виде «закона» саморазвития мироздания, положен предел розни отдельных существований. Определяя этот «закон», мы сначала понимаем его как принудительный и безотчетный порядок следования сущего, определенным его собственной природой и целостной природой мироздания, правилам бытия. Последние включают в себя, помимо имманентных потенций саморазвития сущего, сохранение и поддержание органической взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия сущего в пределах Универсума. На относительно примитивных ступенях бытия принудительное действие этого «закона» проявляет себя в формах познаваемых нами в виде физических и химических законов, на более высокой – в виде биологической необходимости. В сфере человеческой жизнедеятельности эта же необходимость находит свое выражение в форме экономических, социологических, право-политических, нравственных, психических законов развития человека и общества. И здесь, наряду с необходимостью, мы неизбежно вступаем в область свободы.

Как и многое другое, ощущение и осознание свободы впервые отчетливо пробуждается в глубинах нашего собственного духа, и только потом мы переносим эти впервые осмысленные нами ощущения и представления на познание внешнего по отношению к нам мира. Свобода, вероятно, сначала ощущается как антипод внешнему принуждению со стороны общества и природы, то есть как антипод необходимости. И потому ее первой, содержательно самой бедной и наиболее абстрактной логической характеристикой будет, скорее всего, видовое представление о свободе как самоопределении изнутри, из глубины того существа, о котором идет речь. Свобода, следовательно, с точки зрения своей ближайшей родовой характеристики – это прежде всего свойство духа, как активного, направляющего и формообразующего начала единосущей субстанции мироздания.

С позиций развиваемого здесь мировоззренческого подхода, традиционно непримиримому дуализму свободы и необходимости (также, впрочем, как духа и материи, цели и средства и т.п.) противополагается двуединое единосущие того и другого, когда свобода и необходимость трактуются как различные способы внутренне единого действия всех вещей мироздания. При этом, свобода, скорее, достигается в процессе саморазвития мира, тогда как необходимость уже изначально актуализирована в нем во всей своей мощи и выступает в качестве господствующего способа действия на относительно ранних ступенях бытия мироздания.

В целом же, и то и другое, но каждое по-своему определяют и выражают способы действия всего сущего в пределах одного и того же реального (и логического) поля, полностью охваченного действием «закона» саморазвития. И здесь возможность свободы (хотя бы в своей зачаточной форме) и необходимость одновременно бытийствуют в глубинах каждого существования. При этом «закон» саморазвития достаточно жестко детерминирует способ действия сущего только на ранних, неразвитых ступенях бытия, оставляя известный простор для самоопределения сущего на его более совершенных ступенях. В последнем случае он проявляет себя не как тотально доминирующее принудительное начало, но, скорее, как тенденция, задающая общий вектор движения сущего в определенном русле. В то же время выбор конкретной струи этого движения и порядок следования в ней (средства, способы и др.) во многом определяются уже самим сущим.

Говоря иначе, свобода (впрочем, также как и необходимость), – не некая самостоятельная субстанция, но особое качественное состояние духа сущего, благодаря которому оно способно в той или иной мере самостоятельно определяться к жизнедеятельности и вести ее. В каком-то смысле свободу можно рассматривать как особый способ побуждения, мотивации к деятельности. Ее, замечал А. Бергсон, «следует искать в особом оттенке или качестве самого действия» [2, с. 129]. Она не вне этого мира, не выше его, но момент его бытия, один из аналитически выделяемых полюсов в единой жизнедеятельности сущего, противоположный принудительной, навязываемой как бы извне необходимости. При этом и свобода, и необходимость развиваются как дополняющие друг друга начала единой жизнедеятельности сущего. Правило их соотношения таково: чем совершеннее форма духовно-материальной организации сущего, тем выше потенциальная степень его свободы, и наоборот. Именно поэтому последняя проявляет себя постепенно, по мере восходящей эволюции мироздания.

В этом процессе восхождения Универсум последовательно (но отнюдь не прямолинейно) проходит ряд логически выделяемых качественных ступеней бытия, каждая из последующих в котором снимает предыдущую, удерживая в себе в основных чертах ее основное содержание, обогащая ее качественно новыми моментами. При этом всякая новая ступень тотально не поглощает старой, но как бы естественно вырастает из ее недр, выделяясь в форме нового самостоятельного вида бытия, неразрывно связанного со своими прежними основами, и сосуществуя с ними в одном пространственно-временном измерении.

С точки зрения своих сущностных характеристик, каждая из восходящих ступеней (например, космос, земная, а внутри последней неорганическая и органическая, природа, общество) представляет собой новое духовно-материальное качество бытия, своеобразной вершиной которого предстает человек и свойственные ему социальные формы организации жизни. Образно говоря, органические формы бытия мировой субстанции представляют собой то «древо жизни», корни которого глубоко уходят в породившую и питающую их неорганическую или полуорганическую толщу мироздания. Основной ствол этого древа – путь, ведущий к человеческой вершине, боковые же ветви и листья являют собой все неизбывное многообразие жизненных форм.

В конце концов, движение мироздания от ступени к ступени представляет собой процесс постепенного самоусложнения его духовно-материальной организации, в лоне которой духовная сторона, постепенно освобождаясь от связывающих ее пут необходимости, постепенно соподчиняет себе изначально доминировавшее материальное начало. В результате природа, даже в своих наиболее совершенных формах, остающаяся «одухотворенной плотью», в лице человека становится «духом во плоти», обладающим и потенциально и актуально высшей степенью свободы по сравнению со всем сущим1111
  «Можно, – говорил, рассматривая этот процесс эволюции, А. Бергсон, – представить бесконечность степеней между материей и полностью развитым духом, способным не только на индетерминированные действия, но и на действия разумные и обдуманные. Каждая из этих последовательных степеней, измеряющих растущую интенсивность жизни… внешне выражается во все большем развитии сенсомоторной системы. Возрастающая же сложность нервной системы, представляет… все большую свободу действий живому существу, наделяет его способностью ждать прежде чем реагировать, и ставить полученное раздражение в соответствии с увеличивающимся разнообразием двигательных механизмов» [2, с. 300]. «Прогресс… живой материи, – продолжает он далее, – приводит сначала к постепенному усложнению нервной системы, способной направлять возбуждение в определенные каналы и организовывать действия: чем более развиты высшие нервные центры, тем больше способов движения… Эту все увеличивающуюся свободу движений в пространстве мы вполне реально видим. Не доступно же нашему зрению возрастание во времени присущего сознанию напряжения. Сознание не только все лучше и лучше удерживает прошлое… что позволяет ему организовывать это прошлое в одно целое с настоящим… оно становится пропорционально этому все более способным совершать акты, чья внутренняя индетерминация, перед тем, как распределиться между сколь угодно большим множеством моментов материи, все легче проходит через петли необходимости. Таким образом, рассматриваем ли мы свободу во времени или в пространстве, всегда оказывается, что она коренится в необходимости и органически с ней взаимосвязана. Дух заимствует у материи восприятия, которые его питают, и возвращает их ей, придав форму движения, – форму, в которой воплощена его свобода [2, с. 316].


[Закрыть].

Одновременно, если в мире природы всякий новый уровень духовности сущего был неразрывно связан с образованием способных нести его новых телесных форм, что находило свое проявление в большей степени автономности более совершенных организмов, то в лице телесной организации человека Универсум явил, наконец, такую совершенную материальную форму, которая, по словам В. С. Соловьева, уже могла вместить в себя, оставаясь существенно тою же, беспредельный ряд внутреннего – душевного и духовного – возрастания индивидов [25, с. 630]. А посему всякий новый уровень духовного развития человека, коль скоро его телесная форма оставалась неизменной, с неизбежностью потребовал образования новых общественных форм бытия людей способных «вместить» в себя новый уровень человеческой духовности. Таким образом, отныне развитие человека приобретает преимущественно духовный характер, а внешние социальные формы его бытия, рассматриваемые со всей совокупностью неразрывно сопутствующих им материальных факторов развития общества, выступили теперь в качестве феноменальных показателей его духовного восхождения.