Текст книги "Не твой день для смерти"

Слева от двери, словно застывший ящер, притаилась одежная вешалка, изощренно выгнутая под стать стулу. На ней одиноко висел фиолетово-синий халат, в которых ходят работники типографии.

Клим устроился на рабочем месте и заглянул в ящики (по два справа и слева).

В нижних ящиках лежали бумаги, записные книжки, полуисписанные карандаши – так, наверное, выглядят ящики всех канцелярских столов мира. В левом верхнем желтела стопка писчей бумаги. Правый верхний был пуст. По характерному пятну – следу оружейного масла – Клим догадался: здесь бывший владелец хранил пистолет. Но детальную инспекцию ящиков и двух шкафов (один маленький, рядом с вешалкой, другой побольше, слева от рабочего стола) журналист решил оставить на свободные дни. А сейчас время писать свое первое информационное сообщение.

В двери показалась секретарша с пачкой бумаги и накрученной на бобину лентой пишущей машинки.

– Спасибо, но у меня есть бумага.

– Лишней не будет, – буркнула старуха, тяжело опустила бумагу на Климов стол, поковыляла назад, пробормотав:

– Потом распишешься о получении.

Клим вставил лист в каретку и быстро-быстро стал ударять пальцами по клавишам. Печатать он научился в армии, когда после ранения некоторое время подменял писаря, убитого при дезертирстве.

Новый журналист наслаждался уже забытым удовольствием от работы на механическом печатном чуде.

"Вчера в меблированной комнате на улице Героя совершено нападение на стажера-журналиста нашей газеты К., который заселился накануне. Неизвестные вломились в квартиру, нанесли удар по голове, после которого К. потерял сознание. Кто были нападающие, журналист не заметил, так как был без чувств. Злоумышленники перерыли всю квартиру и ушли.

Редакция считает, что если подобные инциденты происходят с представителями прессы, которые облечены значительной властью и особой защитой государства, что может происходить в жилищах трудового народа, который может надеяться только на помощь полиции? Но станут ли стражи порядка приходить на подмогу каждому рабочему или крестьянину?".

Клим подумал, написал рубрику "Не ждали" и впечатал заголовок: "Совершено нападение на журналиста "Истинного времени". И подписался – "Жорж Правдин".

– Быстро, – похвалил Ив Клима, прочитал заметку и одобрительно кивнул. – Хорошо. Не ошибся я в тебе!

По опухшему лицу Клима расплылась болезненная улыбка.

– Только никуда это не годится, – тем же невозмутимым тоном продолжал редактор. – Скажи, зачем в одной информашке четыре раза слово "который"? Ладно, сейчас поправим.

Ив взял лист с сообщением, быстро внес несколько правок. Получилось так:

"Наглый вызов. Журналист запомнил нападавших.

Вчера в меблированной комнате по улице Героя № 33 совершено бандитское нападение на корреспондента нашей газеты Клима Николаева. Бандиты вломились в квартиру и напали на журналиста. Злодеи нанесли удар, после которого К. потерял сознание. Однако пострадавшему удалось запомнить нападавших. Их приметы он передал полиции, а сам принялся самостоятельно расследовать нападение с целью выявить и покарать виновных.

Редакция считает, что задача журналистов не только обличать словами тех, кто честно жить не хочет, но и, при случае, физически обезвредить мерзавцев, чтобы им не повадно было нападать и на других честных тружеников пера.

Лучия Пузикова".

– Ну, как, чувствуешь разницу? – воскликнул Ив.

– А почему Лучия Пузикова?

– Отличный вопрос! Значит, по остальной правке претензий нет. Пузикова? Был такой известный журналист в стародавнее время. Но мало кто сейчас помнит. А имя звучное! Не станешь же ты своей фамилией сообщение про себя подписывать?

– Понятно… А если нападавшие захотят меня добить как свидетеля?

– Разумеется, захотят! – радостно потер ладоши главред. – Но ведь теперь ты вооружен во всех смыслах!

– Я не совсем понял… Так мне что, проводить расследование и заниматься поиском нападавших?

– Э, нет! Не к чему время тратить зря. Они сами тебя найдут, – успокоил шеф.– А пока иди… Нет, постой!

Ив уже начал просматривать свежую корреспонденцию и держал одно из писем, пришедших в редакцию.

– На море хочешь? – пробормотал Ив, дочитывая послание.

– Нет, я работать хочу!

– А мы работаем во всех стихиях. Так вот, запоминай свое первое задание – наша читательница Феодора Тимофеевна из поселка Волнорезово пишет, что какие-то… тут неразборчиво… вытаптывают по ночам лук, который она высаживает в своем огороде. Знаменитый сладкий волнорезовский лук – ее единственное средство существования. Поезжай к почтенной старице, выследи и излови хулигана. Вот тебе тема первой статьи. Нет, везет же вам, молодым! У меня был первый репортаж с поимки сбежавшего носорога. И ты не представляешь, кто оказался живцом в той неоднозначной ситуации! – Ив инстинктивно потер седалищную мышцу.

Глава 2. Пьянство с Типлером

Сапфировна выписала Климу командировочное удостоверение (такой порядок) и направила новичка к Алексу получить снаряжение в командировку.

Кабинет, точнее, лабораторию Алекса Клим действительно нашел по запаху. Еще в коридоре перед искомой дверью стоял легкий сизый туман с оттенками анаши. Клим постучал. Рядом с дверью в одном из тупиков коридора вырисовывался силуэт токарного станка (Клим еще не забыл, как выглядит этот агрегат). У другой стенки были свалены бесформенные железки.

Клим еще раз постучал. Долго не открывали. Наконец, дверь распахнулась, на пороге из дымки появился человек в темной одежде с тяжелым кожаным фартуком. Он дружелюбно улыбнулся мелкими желтыми зубами и поправил тонкие очки на соколином носу. Клим уставился мастеру на шляпу. Она своей оснасткой была похожа на швейцарский нож. С нее свисали, оттопыривались, выглядывали многочисленные стекла-монокли, увеличительные линзы на тоненьких ножках, маленький фонарь, похожий на велосипедную фару, клаксон и несколько медных приспособлений неопределенного назначения. Тулью украшали большие стрекозиные очки с темными стеклами.

– Триста девяносто четвертый… – прочел человек в шлеме номер журналиста. – А меня зовут Двадцать пятый. Можно и проще – Алекс. Если я тебе действительно нужен и ты не боишься дыма, проходи!

– Меня зовут Клим, – уже в спину Алексу произнес гость. – А вы что, здесь средство против наркотиков изобретаете?

Алекс остановился и обернулся.

– Так пахнет канифоль, юноша. Индийская канифоль. Это у вас буквы ничем не пахнут, а мы работаем с предметным миром.

Алекс подкрутил какой-то краник, и тусклая лампа загорелась ярче. В кабинете-мастерской стало светлее. Клим изумленно оглянулся. Он никогда не был внутри городской башни с часами, но если бы он оказался в сердце часового механизма, тот непременно бы выглядел именно так, как эта комната чудаковатого технаря. Все вокруг шипело или тикало. Каждая вещь в этой небольшой мастерской была настолько притягательна, что вызывала головокружение во время ее созерцания. Даже чайник, обычный медный чайник, стоявший на столе Алекса, был не просто чайником. К нему были приделаны колеса, и он больше походил на танк или на сухопутную подводную лодку.

– Чайку? – уточнил гостеприимный хозяин, уловив взгляд гостя. В ответ на отрицательное качание головой продолжил: – Тогда к делу! В командировку?

– Да.

– Куда именно?

– В селе Волнорезное какие-то козлы у нашей читательницы ночью вытаптывают лук.

– Да… Это мощный информационный повод. Но Главному виднее! Оружие выдали? Ага, вижу. Шестьдесят девятый. Держи вот пару коробок патронов. Для начала. Ночью, говоришь, животные хулиганят? Возьми осветительную гранату – моя модернизация! Абсолютно безопасная. Как бенгальский огонь. А вот с этой штуковиной поосторожней. Это боевая граната. Тяжелая? Так чугун – не пух! Вот фителек? Поджигай и швыряй. Можно метров на пятнадцать закинуть! Желательно, не ближе.

– Алекс, вы что меня в гренадеры записали? С кем мне воевать? С бабушкиными козликами?

– Главный не послал бы тебя за семь верст козлов ловить, если бы нутром не чуял там иной поворот событий. А может, к бабке в огород дракон прилетает? Ты, наверное, не городской. Еще не привык, что любой чих может перетечь в перестелку?

– Дракон? Перестрелка? Здесь точно запах канифоли?

– Друг, или ты молча слушай, внимай и благодари, или не мешай мне работать. Я лично двоих драконов видел. На ясную голову, причем. Только дракон нынче пошел редкий. Я бы сказал, полупрозрачный. Не спрашивай, почему: я не знаю. Можно столкнуться с ним и не заметить. А чтобы ясно различать всяких нестабильных существ с зыбкими носами, вот тебе гогглы. Это очки такие специальные. Через них чудищ третьего мира видно.

– Вроде, как для сварочных и кузнечных работ, – Клим внимательно рассмотрел окуляры. – А что это за третий мир?

– Почем мне знать? Я не уверен, что третий мир вообще существует. Я и про второй сомневаюсь, но все равно бери, положено. Поимку дракона печатлеть будешь? Тогда не забудь фотоаппарат. Там на объективе тоже специальный фильтр есть. Ты вообще снимал когда-нибудь? Вот и хорошо. Вот тебе новинка – узкопленочная камера. То же, что и широкая, только узкая. Фотоаппарат заряжен, заднюю крышку не открывай. Ну, ни пуха тебе! Если вернешься и останутся гранаты, сдай. Гогглы пока можешь не возвращать. У меня их целый ящик.

С весомым арсеналом Клим вернулся в свой кабинет. Разложил все на столе. Затем заглянул к Анне. Оказалось, что в день накануне поездки журналистам разрешалось уходить пораньше, чтобы как следует "подготовиться к командировке". Как правильно готовиться к командировке, Клим не спросил. Да никто этого и не знал. Но традиция есть традиция.

В левом углу Аниного кабинета на невысокой тумбочке с вырезанными лилиями красовалась изящная медная штуковина, похожая на маленький паровоз, поставленный вертикально. Разве что без колес, но с мономерами, шлангами, трубочками и краном. Паровоз шипел, свистел с нарастающим тонким звуком. Клим с интересом посмотрел на него.

– Это чайник или самовар, короче, машина для чая и кофе, – пояснила девушка. – От предшественника мне достался. Раскочегарить ее просто: дровишки у меня в шкафу, и вода вскипает очень быстро. А дым уходит вон по той коленчатой трубе в вытяжную шахту. В редакции есть еще похожие приборы, но мой самый изящный.

Анна налила Климу и себе чаю в фарфоровые чашки с нарисованными цветами, гербами и всевозможными выкрутасами. Кабинет у Анны был такой же планировки, как у него. Но казался каким-то женским. Хотя из "женских атрибутов" выделялся только чайный сервиз с "вензелями и кренделями", как шутливо говорила о нем Анна. На столе у девушки также стояла печатная машинка, но более хрупкая, с белыми перламутровыми клавишами. А вот в углу, справа от стола, не менее гламурно поблескивал прислоненный к стенке огромный пулемет Гатлинга.

– Будь осторожней и внимательней, – отхлебывая чай, напутствовала журналиста очаровательная коллега. – Не забывай про револьвер и контрольный выстрел. Имена, даты, цифры записывай тщательно, переспрашивай, если не расслышал. Это не стыдно. Стыдно ошибку в газету занести. Телефона или телеграфа в глуши, скорее всего, не будет. Или связь плохая. Или провода украли. Не рискуй: возьми с собой вот что…

Аня подняла жалюзи, открыла окно. Из просторного проволочного домика на подоконнике вынула голубя. Из под стола извлекла маленькую походную клетку для птицы:

– Если что случится, закрепи на голубиной лапке сообщение, голубь вернется ко мне с посланием. И кормить не забывай. Только не черным хлебом.

Аня достала из ящика стола жмень зерна, бросила в мини-голубятню за окном. Птицы довольно заурчали, засуетились, захлопали крыльями и застучали по жестяному подоконнику коготками.

Еще две жмени насыпала в скрученный из машинописного листа кулек. И молча вручила Климу. Командировочный улыбнулся, кивнул и замешкался.

– Я хочу поцеловать Вас на прощание. Вдруг я паду в схватке с драконом или с призраком. Ив сказал, что посылает меня на смерть. Последнее, что я хочу вспомнить, это ваши глаза.

Анна подошла к новичку вплотную, почти нос в нос, и посмотрела ему в глаза. Огненная волна прокатилась по груди командировочного от пронизывающего взгляда карих глубоких глаз.

– Из тебя получится хороший журналист, – произнесла девушка. – У тебя хорошая фантазия и понятный слог. Ну, иди. Чего застыл. Или ты думаешь, я отдамся тебе из жалости сразу же на этом столе?

Клим криво улыбнулся, козырнул и вышел, бормоча под нос:

– Могла бы и отдаться, делов-то…

Так и пошел Клим на свое "первое дело" с сумой, где лежали патроны, две гранаты и фотоаппарат. И еще была клетка с голубем: журналист привязал ее к вещмешку.

Сразу домой (он так стал называть свое временное пристанище) возвращаться не хотелось. Но и со всей амуницией бродить по городу тоже было бы глупо. Клим поднялся в свою квартиру, разгрузился и вспомнил, что в начале улицы видел какой-то кабак. И от дома почти рядом. Горе-любовник дождался омнибуса и вскоре был на месте. Мог бы и пешком пройтись, времени было много, но хотелось покататься.

Встроенный в здание бани кабак "Две подковы" ему напоминал ковбойский салун из прошлых веков, виденный Климом на картинке в каком-то старом журнале. Клим даже не удивился, когда, не успев сделать шаг, ему под ноги, отчаянно матерясь, выкатился какой-то тип.

– Эй, – заржали в кабаке, – не заслоняй выход: гражданину надо освежиться!

Клим не сразу сообразил, что реплика обращена к нему, он невольно сделал шаг влево, и катящийся человек успешно обрел свободу на мостовой.

Но через мгновенье выкатившийся снова влетел в заведение:

– Вы – уроды и неучи! – орал, стряхивая пыль, свежевыброшенный человек с малиновой от гнева физиономией и цепкими глазами, зыркающими по сторонам. – Благодарите, что я не сжег ваш клоповник вместе с вами!

Угрозы обличителя, однако, заглушались дружным хохотом. Только сейчас Клим заметил на шее возмущенного оратора желтый журналистский платок, небрежно торчавший из под слегка засаленной рубахи. В это же время и крикун бросил искоса взгляд на Клима и тоже признал родственную душу. Он вцепился в нашего друга и едва ли не силой вытолкал из кабака.

– Типлер, – коротко представился коллега. – Газета "Ваша правда"!

– Клим, "Истинное время".

– Отлично. Тоже к командировке готовишься? Валим из этого гадюшника!

Они шли по улице, а Типлер все не мог успокоиться. Он размахивал руками, жестикулировал и выкрикивал проклятия.

– Я вынужден заходить в эту забегаловку (недалеко живет моя тетя, а я ее частенько навещаю) и всегда натыкаюсь на быдло и люсов! Мое любимое заведение на ремонте, я тебе обязательно его покажу. Можно на ты? А эти… Начали спорить со мной, кто круче, Гегель или Кант. Они, идиоты, в одну глотку кричат: "Гегель!". А любой пацан знает, что Кант.

– В этом кабаке собираются философы?

– Да при чем тут философы? Гегель и Кант – титаны из "Голиафа", бойцы-гиганты, суровые ребята. Но Кант круче, поверь мне!

– Я и не спорю, – пожал плечами Клим.

Типлер, вытер градом катившийся с его лица пот и переспросил:

– Значит, в "Истинном времени" стажируешься? Хорошая газета. Скажу тебе по секрету, что наша "Ваша правда" и ваше "Истинное время" – самые главные газеты в этом Мухосранске. Ну, наша древнее будет, конечно. Сам понимаешь. Есть еще пяток газеток, но я их на ночь даже вспоминать не стану. Мелочь всякая. Их читают только учредители изданий и просматривают их любовницы – они кроссворды разгадывают. И то, насчет учредителей я не уверен. Ну что ж, давай выпьем за нас, служителей слова! Ведь не за кефиром ты в кабак заходил?!

Говоря это, Типлер достал из внутреннего кармана слегка помятую металлическую флягу. Открутил крышку с замысловатым набалдашником, сделал большой глоток и протянул Климу. Плоская, слегка выгнутая с одной стороны серебряная фляга была несомненным произведением искусства: ее нижнюю и верхнюю часть утяжелял растительный орнамент, а крышка представляла из себя свернутого змея, как будто вылезшего погреться из серебряных зарослей.

– Нравится? Это мой друг – Зеленый Змий. Тонкая работа. Он всегда при мне. Но в одиночку я не люблю пить. Не пьянчуга же. Поэтому утолять душевную жажду иду в народ. А они мне в нее своим Гегелем плюют! Ну, по второй!

Шагать стало веселее. Встречные люди, даже собаки, казалось, улыбались новым друзьям. Куда они шли, зачем, никто не знал. Куда-то в сторону порта, по набережной. На этот раз по течению.

Клим был рад неожиданному знакомству и тому, что он нашел хоть в ком-то родственную душу.

– А я тебя вспомнил! – неожиданно вымолвил Типлер. – Это ты за Анькой в воду полез, когда она с моста навернулась. У меня глаз-алмаз. И память я еще не пропил. Я же тоже выслеживал этого типа.

– Какого типа? – улыбнулся Клим.

– Какого типа… – передразнил собутыльник. – Тебе еще ничего на рассказали. Ты что, вообще не в курсе?

– Честно говоря, да. То есть, нет… – пробормотал Клим. – Я эту часть города знаю плохо, а с политикой вообще не знаком. Я родился в провинции. На восточной стороне. Потом война. Потом завод. Я всегда жил одним днем и не забивал голову всякой ерундой. А вот душа тянулась к красоте и правде. Мечтал обрести их в стихах и журналистике.

– Душа… – вздохнул Типлер, – ее не пропьешь. Но в дерьмо погружаться нам приходится частенько. Журналист должен знать все и всех. И прежде всего, кто враги трудового народа, нашего подписчика?

– Ик… И кто же?..

– Все, кроме трудового народа и нас: буржуи, латифундисты, люсы, феодалы и некоторые боевые мутанты.

– А власть?

– Не так громко… С властью тоже не все просто.

Фляга опустела. Новые друзья, не сговариваясь, уселись на пустые ящики, валявшиеся у продовольственного ларька.

– Так вот. Трудовой народ горбатится, а паразиты живут в своих имениях и на собственных паровых кораблях по реке на бал ездят. Особо наглый —граф Виндор.Живет на отшибе, благотворительностью не занимается, поддерживает оппозицию. Но гений в оборонке. За это его власти терпят. Но не мы. Журналисты давно пытаются его выследить и подловить на горячем, но он, гад, юркий. И помощников у него свора: армия телохранителей, армия адвокатов и еще всякие проходимцы… А что это мы тут сидим трезвеем? Заглянем в лавку, добавим!

Говорун встал, и его непослушные ноги начали выписывать кренделя. Он обхватил столб.

– Плохо дело. Вышел указ: пьяным журналистам спиртное не отпускать. А денег у тебя, как я понял, нет. Да и у меня нет, откуда? Но я знаю выход. Учись, коллега! Но в начале сними платок и иди за мной. Только, чур, ни слова, говорить буду я.

В продовольственной лавке было пусто. Владелец, или просто продавец, дремал за стойкой. Дверной звонок разбудил его, и он с ненавистью стал смотреть на забулдыг. Типлер решительно подошел к прилавку и, не отрывая глаз от морды бакалейщика, начал читать по памяти, громко, может, даже с излишним драматизмом:

Январь в Крыму. На черноморский брег

зима приходит как бы для забавы…

В гробовой тишине лавки стало еще тише. И тут Типлер медленно полез в карман и со словами «Забыл продолжение» прочел с вырванного листа:

…Итак – улыбка, сумерки, графин.

Вдали буфетчик, стискивая руки,

дает круги, как молодой дельфин

вокруг хамсой заполненной фелюги.

Хотя никого рядом не было, буфетчик осмотрелся по сторонам, наклонился к Типлеру и прошептал:

– Что вы хотите?

– Виски. И закусить – сыр, колбаса…

Продавец выхватил листок со стихами, спрятал в карман фартука и вытащил литровую бутылку виски.

– Хватит?

– "Двенадцать лет выдержки", – перевел Таплер. – До сих пор не могу понять, что там выдерживать? Не вино ведь!

Бакалейщик аккуратно уложил в большую холстяную торбу выпивку и нагрузил столько всякой снеди, что Таплер еле сдвинул "покупку". Одна ручка торбы сразу же оторвалась, но несмотря на подпитие, дорогой груз пола не коснулся. Порванную ручку Таплер мгновенно починил – завязал узлом. Потом посмотрел на бакалейщика, благодарственно кивнул и направился к выходу. За ним Клим. Уселись на ящиках. Глоток виски обогрел пищевод. Выпили, откусили по очереди от кольца колбасы.

– Что это было? – наконец произнес Клим.

– Клуб любителей поэзии, – улыбнулся Таплер. – Видать, братан, ты долго на войне или на заводе был. Хоть книги живьем видел? Что такое стихи, знаешь?

Клим покраснел:

– Ну, я знаю про стихи… и книги. Несанкционированное распространение книг запрещено. Но то, что за листик из сборника можно все это купить…

– "Все это", – передразнил Таплер. – Если поторговаться, то можно было не только это, но и всю лавку за небольшой томик выменять! Знаешь, запретный плод – горек и пьян! Ты же слышал, что после Великой Катастрофы уцелевшие в огне книги были собраны в охраняемые хранилища. И правильно сделали. "Во многих знаниях большая печаль", – говорили древние португальцы. Наши предки учились, писали умные книги, а потом однажды чуть не взорвали планету! Чтобы это не повторилось, книги запретили. Конечно, у некоторых сохранились дома по паре экземпляров на память, но это на свой страх и риск. Ведь можно и на рудники за хранение угодить. Поэтому старая печатная книга стала дороже золота. Ведь книг на планете оказалось меньше, чем этого желтого металла. А листок из книги дороже денег. Вот я читал стихи – теперь они у бакалейщика. А ведь, может быть, нигде во Вселенной второго экземпляра нет. Даже в Хранилище. А этот жук-лавочник найдет способ продать эти неплохие стихи неизвестного автора подороже.

Отхлебнул из горла Клим, закусил сам и почувствовал, как его голова начинает отказываться различать и понимать.

Сидели долго, говорили ни о чем.

– Слышь, дружищ-щ-ще… – Клим обнял коллегу. – Мне завтра в командировку. Я пойду. Тут недалеко.

– Мне тоже в путь. Ррр-ад знакомству, Климентин! – бодро отчеканил Типлер. – Еще увидимся!

Типлер ушел куда-то в сторону центра. Может, домой, а может, еще "читать стихи".

Клим плыл, раскачиваясь по тротуару, иногда ступая на мостовую, по направлению к дому. В темноте журналист навел резкость и увидел спасительный огонек фонаря над дверью в его обитель. Внезапно огонек заслонила чья-то спина. Рядом появилась еще одна тень. В горло вонзилось острие стилета.

– Без крика и шума, быстро сюда барахло.

Реакция Клима была странной. Он вдруг начал хохотать, а потом все поплыло перед глазами в красивых радужных разводах….

Глава 3. Знакомьтесь – Падлович

Утро вползло в мозг Клима молочным киселем. А ничего хуже молочного киселя Клим не пробовал. Он медленно, очень медленно открыл и тут же закрыл глаза. И снова начал открывать их медленно, понемногу запуская в себя болезненную радость нового трудового дня. Он лежал в своей комнате, на своей постели. Одетый. Как он добрался? Журналист этого не помнил. Приподнялся на кровати и содрогнулся. В кресле, в другом углу спальни, храпел какой-то мужик. Клим медленно вытащил пистолет из кобуры и подошел к спящему. Оружие в его руках выделывало зигзаги, как дирижерская палочка в руках виртуоза.

– Эй! – толкнул он спящего. – Ты кто?

– До полудня не будить… – Не открывая глаз, пробормотал незнакомец.

Клим освежил пересохшее горло глотком слюны и осознал, что чувствует себя препаршиво.

Он еле добрел до ретирадного места и после того, как успешно справился с задачей, захотел пить. Налил воду из кувшина в хрустальный бокал. Потом еще раз. И еще. Остаток допил из горлá. И снова вспомнил о незнакомце. Вернулся за револьвером (он забыл его в сортире) и, пошатываясь, побрел в спальню. У входа столкнулся с непрошеным гостем.

– Мистер, уберите пистолет, поранитесь!

– Вы кто? – повторил вопрос Клим.

– Начать рассказывать свою историю со времен праотцов?

– Давай, короче!

– Я шел по улице, когда увидел, что тебя пытаются обработать двое нездешних. Они к тебе еще не прикоснулись, а ты захохотал и рухнул. Они хотели обчистить, но испугались моей морды или пистолета (у меня он тоже есть) и куда-то свалили. Я увидел в кармане твой платок и понял, что ты журналист. А на этой улице только один порядочный дом, где останавливаются журналисты. Я и дотащил тебя. Внизу толстуха подсказала твой номер. А так как идти мне некуда, я решил остаться до утра… Ты не бойся, все твои вещи целые: и голубь, и гранаты, и фотоаппарат.

– Какое благородство! Ну, спасибо, конечно! А зачем ты шарил по моим карманам?

– Да ты упал, как мешок, на тротуаре, я подумал, что, может, лекарство какое нужно. Но ни в карманах, ни в сумке его не было.

У Клима все еще кружилось голова, и он соображал туго. Этот наглый тип, перешедший с ним на "ты", был слишком шустрым и говорливым. Он не вызывал неприязни, но и к доверию не располагал.

– Ты люс? – догадался Клим.

– И в этом мой плюс! – в рифму ответил незнакомец.

– Ты что, говоришь стихами?

– Иногда… Между нами, лопухами…

– Я Клим.

– А я просто старый мим. Можете называть меня Александр Павлович, – вытянулся наглец. – Но не возбраняется и снизить пафос. Я и на Падловича не обижусь.

– Вот что, любезный Падлович. Отблагодарить мне тебя нечем. Сейчас я уезжаю. Когда приеду, и если мы вдруг встретимся, я тебя как-нибудь поощрю. А теперь прошу освободить помещение.

– Благодарю за угощение. – Падлович кивнул и уверенным шагом вышел из квартиры.

Глава 4. Ночная битва за лук

Вокзал, как погода, радовал. Или нагонял тоску. В зависимости от настроения. Сейчас Климу было плохо. Он с трудом поднялся по ступенькам вагона. Паровоз недружелюбно зашипел, словно старая больная змея. Голубь в клетке встрепенулся. Клим в полупустом общем салоне сел у окна, задвинул ногой кладь под сиденье, прислонил пылающий лоб к лекарственному холодному стеклу и с нервным храпом на выдохе уснул.

– Чаю?

– Что? – Клим недоуменно осмотрелся.

– Чаю желаете?

Перед Климом стоял вагонный проводник. Журналист на секунду пришел в себя. Он едет в вагоне. В окошке впереди на кривом участке показалась паровозная голова поезда.

Через мгновенье Клим пришел в себя и ответил проводнику:

– Да, двойной чай. С двойным лимоном. Без двойного сахара, – он еще пытался шутить. Сказал и снова уткнулся лбом в целебное оконное стекло.

Локомотив нырнул в тоннель приморской скалы Западная Клешня. Климу нравилось ехать в темноте в неизвестность. Даже в светлую неизвестность. Как во сне. Во внешнем мире жизнь текла иначе.

Чем дальше отъезжал поезд от Симфидора, тем настороженней чувствовали себя горожане.

И несмотря на то, что окраины были опасны, у некоторых горожан за городом были дачи, а для кого-то поездка за Клешню была возможностью вдохнуть свежего воздуха на полудиких просторах.

У некоторых пассажиров за пределами города жили родственники, в основном престарелые. Приходилось навещать их на свой страх и риск.

По вагону то и дело проходили музыканты со скрипками или гармонями, торговцы зажигалками, газетами и пирожками. Водили ягуара на тонкой цепочке и за мелкую монету разрешали его гладить.

Клим был поглощен пейзажами. Он просто созерцал горизонт – вначале степной, потом блеснувший морской гладью. Во время пути журналист выполнял услышанную им в детстве разминку для глаз: вначале смотрел на какую-то точку, пылинку или прилипшую мошку на вагонном стекле, потом через минуту резко переводил взгляд на столб или куст, а еще через время пытался сфокусироваться на удобной точке на горизонте.

Дорога его гипнотизировала. Засмотревшись на заросшие курганы бывших атомных электростанций (или каких-то давних селений), он забывал о злоключенияхвчерашней ночи.

Клим настолько увлекся упражнениями для глаз, что уже не обращал внимания на гомон продавцов за его спиной, восклицания фокусников и жалостливые песни инвалидов (реальных и мнимых) минувшей войны. Внезапно он почувствовал прикосновение, почти дружеское, на своем плече. Обернулся. Ему в лоб смотрело дуло револьвера. Неизвестный в маске настойчиво произнес

– Тебе что, отдельно кланяться? Давай деньги!

Клим покосился по сторонам и заметил, что все пассажиры сидели молча с поднятыми руками. Как будто отчаянно голосовали за такой неожиданный способ отбора денег. Журналист заметил в начале и конце вагона двух подельников его грабителя, очищающих кошельки пассажиров от того, что осталось после музыкантов и торговцев.

– А, да ты писака… – разочарованно, заметив шейный платок жертвы, произнес грабитель. – Что с тебя взять?..

Журналист напрягся:

– Я могу рассчитаться этим!

И полез в карман.

– Чем? – полюбопытствовал бандит.

– Пулями! – произнес спокойно Клим, выхватил свой Смит и Вессон, выбил у опешившего злодея револьвер, обхватил его за шею и прижал к себе спиной, словно живой щит.

– Эй, вы там, бросьте оружие!

Долгую сцену после этого, дуэль взглядов, бравурную музыку оставим романистам. Клим догадался, что бандиты не станут выдерживать пауз, поэтому журналист слегка присел, чтобы уйти с линии огня. И правильно сделал. В этот момент подельники изрешетили своего товарища, одна из пуль лишь слегка поцарапала и куртку Клима, остальные раскрошили вагонное стекло. Клим даже не успел выстрелить в ответ, как вдруг произошло нечто неожиданное: в один момент из разных концов вагона, словно брошенные в костер патроны, защелкали хаотичные выстрелы, и оба грабителя, сплясав короткий танец смерти, рухнули на пол: как оказалось, оружие было не только у Клима, но и у многих пассажиров. А те после того, как журналист отвлек внимание нападавших, мешкать не стали.

Судя по всему, этот инцидент был привычным на маршруте: еще до первых выстрелов женщины и дети скрючились на полу, а мужчины нащупали оружие.

Заслышав выстрелы (точнее, дождавшись, когда они стихнут), в вагон зашли железнодорожники и, не говоря ни слова, вытащили за ноги еще не остывшие трупы грабителей.

Клим, стирая с себя чужую кровь, поймал несколько восхищенных взглядов юных пассажирок, которые уже поднялись с пола, кокетливо одергивали платья и поправляли прически. Но нежиться в лучах нежданной славы вагонного героя не было времени. Паровоз дал протяжный свисток – скоро станция!

По скользкой и густой красной дорожке Клим вышел из вагона.

От станции Волнорезово, на которой оказался Клим, в одноименный поселок вела единственная дорога.

– Хорошо, что не в гору! – радостно пропел журналист и широкими шагами стал спускаться.

Трезвящий воздух моря заполнял легкие. Мерзость вагонной перестрелки исчезла вместе с пыхтением ушедшего поезда. Клим не любил не только молочный кисель, но еще насилие, войну, стрельбу и поножовщину. Но его пристрастия никого не интересовали.

Клим был поэтом и свою любовь одевал в костюмы и платья из букв. Но выше поэзии он ставил правду. И работа в газете позволит ему донести слово истины до тысяч читателей. Так он думал. В это он верил.

Дорогу неожиданно преградил шлагбаум. Из пятнистой будки, стоящей подле, вышел сонный охранник с винчестером, небрежно висящем на ремне через плечо. Только сейчас Клим заметил, что по обе стороны от поста вырисовывался местами покосившийся заборчик из колючей проволоки. За забором рос виноград, на горизонте голубело море.