Текст книги "Не твой день для смерти"

– Проход только для местных!

– Почему так, сержант?

– Это вам в другом месте расскажут.

Клим остановился и извлек из-под воротника край журналистского платка:

– Я в командировку!

– Журналист? – так же равнодушно уточнил военный, записал номер Клима в свой блокнот и уточнил: – Цель визита?

– По письму нашей читательницы Феодоры… – Клим задумался, похлопал по карманам, достал из внутреннего письмо и добавил: – Тимофеевны.

– Есть такая, – довольным тоном произнес страж, – она нас вареньем угощает. Вы могли бы ей несколько пустых банок с крышками вернуть, а то мы у нее сейчас редко бываем.

Климу очень не хотелось переться по дороге с банками, но жизненный опыт научил его не спорить в подобных ситуациях, ведь охранник запросто мог задержать журналиста "до особого разрешения", "для выяснения обстоятельств".

– Конечно, передам, если донесу! – с напускной радостью согласился Клим.

Шлагбаум поднялся.

– Вот еще что, – напутствовал солдат, – не вздумай пересекать ограждение и подходить к развалинам: часовой стреляет без предупреждения!

Клим криво улыбнулся и пошагал к морю – с рюкзаком за спиной, с голубиной клеткой в одной руке и авоськой пустых банок в другой.

Он шел, и только заросли виноградника окружали его с двух сторон. Остановился, сорвал гроздь, сдул пыль с темно-синих ягод.

"Мускат Гамбургский". Его любимый. Уже реликтовый. Он мгновенно вспомнил дом. Ничто так быстро не возвращает в прошлое, как запах или вкус еды детства.

Несколько ягод просунул в клетку к голубю. Ошалевшая от путешествия птица, не сразу поняла, чем ее угощают, но вскоре распробовала предложенное.

Виноградники закончились быстрее, чем казалось. Вместо них появился двойной ряд колючей проволоки. А за ним нескончаемое пространство бетонных глыб. Когда-то такие изготавливали специально и бросали в море, чтобы не размывало пляжи. Эти же лежали далеко от берега. Из некоторых торчали проржавевшие арматурины и трубы. Клим не сразу догадался, что это такое. А когда понял, содрогнулся.

Когда алчные строительные боссы начали заставлять бетонными высотками Симфидор, некоторым, пришедшим слишком поздно, чтобы поживиться на уничтожении облика родного города, места в центре не досталось. Тогда они начали строить многоэтажные дома там, где никто никогда выше рыбачьей избушки не строил, – на песке. У моря. И дом и курорт. Два в одном. Их предупреждали, что почва в этом районе очень ненадежная, да и течение подмывает берег.

Был выход – разработать проект и возвести квартал на особых сваях. Правда, стоимость постройки возросла бы в разы. Строители, благо фирма была заезжая, решили, что дать взятки городским властям и заткнуть деньгами рты геологов, журналистов и прочих правдорубов куда как проще. А что потом будет с "песочными кварталами" строителей, не волновало.

Дома на песке, в прямом смысле слова, построили очень быстро. И благодаря тем же журналистам, за умеренную рекламную плату раструбивших о прекрасной застройке, микрорайон "Прибрежный" широко разрекламировали.

Строительство от моря расширялось в сторону виноградников. И тут снова заволновались законники. Оказалось, что нельзя, чтобы виноградники располагались вблизи домов: из-за опрыскивания лозы химикатами, могли пострадать жители ближайших строений. Стройку решили остановить, а потом передумали и начали… вырубать виноградники. Не сносить же дома, пусть и возведенные на сомнительных основаниях? Так и сделали.

А вот природа решила эту задачу по-своему.

Строительные боссы торопились. Чтобы побыстрее избавиться от своего ненадежного детища, квартиры продавали не очень дорого. И распродали все. Как и следовало ожидать, счастье новоселов оказалось недолгим. Однажды утром море слизало всю набережную. С фонарями. Потом уплыли ларьки и магазины. Потом началось самое страшное. Накренились и начали падать дома. Быстро, тихо, как башни из песка. Их выворачивало с корнями, как старые деревья. Мало кто из жителей спасся. Дома, упавшие в океан, стали могилами для некогда счастливых жильцов. Обтянутые остатками кожи и илом скелеты так и плавали в своих роскошных могилах. Так как извлечь останки всех оказалось невозможным, решили просто оградить территорию и охранять ее от любопытных и мародеров.

Дорога в поселок уходила вправо. По ней журналист и отправился дальше.

Феодора Тимофеевна оказалась древней, но бодрой старушкой, хотя слегка покосившейся, как ее крашеный известью домик.

Жилище бабули располагалось почти на краю пляжа, у высокой скалы. Между скалой и домиком был огородик, на нем и рос небезызвестный, многострадальный лук. Свежий декабрьский лук. Мечта гурмана!

– Вам тут баночки просили передать, – вместо приветствия воскликнул Клим, завидя во дворе хозяйку.

– Вы, наверное, журналист? Письмо позвало в дорогу! – догадалась старушка.

– Позвало, привело, накормило и напоило! – не ожидая сам от себя такой наглости, парировал Клим.

– Так это мы сейчас, – улыбнулась пожилая женщина, – Вы проходите, а я обедом займусь.

Клима определили в комнатку, выходившую окнами на луковый надел. Гость аккуратно поставил вещмешок на пол, а клетку с измученным голубем – на стол. Рядом с клеткой положил револьвер. Присел на мягкую пружинистую кровать и с убаюкивающим скрипом утонул в ней.

Тимофеевна закончила хлопотать на кухне, но когда зашла в комнату Клима, то он так крепко спал, что будить его не решилась. Пусть подремлет, решила женщина, ночью будет лучше бдить.

Вечерело. Клим открыл глаза, вскочил, потряс головой и мгновенно пришел в себя. Тимофеевна сделала настольную керосиновую лампу со стеклянным абажуром молочного цвета ярче и повторила свою простую, но загадочную историю.

– Только луком и кормлюсь: его хорошо берут рестораны Симфидора, – пояснила старушка. – Лучок ращу, как сыночка, – рыхлю, удобряю, разве что слезами не поливаю. А тут кто-то по ночам стал лук вытаптывать. Я следила – не уследила. Да и что я могу сделать, старая, против киклопища-то?

– Как вы сказали, "киклопища"?

– Его, гада, чтоб ему света последним глазом не узреть! А кого ж еще? Кому здесь безобразничать?

– А вы что, видели здесь чудовище? – насторожился Клим.

– Не видела и видеть не хочу. Чтоб он подавился моим луком, проклятый!

"Ага, значит, народные фантазии", – расслабился журналист. Вложил револьвер в кобуру, фотоаппарат повесил на шею, вещмешок с гранатами – за спину.

– Я пошел!

– Что же, голодным?! Возьми вот… – Тимофевна сунула горячий сверток, пахнущий сдобой.

– Мерси. Водички бы еще.

И, для порядка, уточнил, кивнув в сторону скалы:

– Злодей именно на этом участке хулиганит?

– На ем!

– Будем ловить! Когда станет совсем темно, поставьте фонарь, да поярче, на это окно, чтобы хотя-бы часть огорода освещалась.

Тимофеевна кивнула.

Клим вышел на порог и поежился от прохладного бриза.

Тишина и легкое шуршание волн. Молодая Луна слабо освещала участок, но вскоре глаза Клима привыкли к темноте. Через калитку в небольшой изгороди вошел на луковую плантацию. Чистота. Порядок. Никого.

Внезапно его посетила неприятная мысль. А может, бабке надоело одной куковать, вот и вызвала собеседника из города? Нет. Вряд ли. Из-под ног вырвалось нечто и с воплями взлетело к звездам. Клим, выхватил револьвер и с бедра выстрелил вслед неизвестному источнику шума. Из дома выкатилась бабка с ухватом в руках.

– Бей его!!! – заорала старуха.

– Кого "его"? – это птица была. – А Вас я попрошу, что бы ни случилось, не выходить из дома, а услышите выстрелы или еще что, лучше вообще спрячьтесь в подвале. Есть подвал? Нет? Тогда – под столом. Можно периной и подушками прикрыться. От пуль спасает. От зловонного дыхания киклопа или драконьего огня – не очень.

Бабка выронила ухват:

– Да кто ж меня палить-то будет? – охнула хозяйка.

– На войне как на войне, – успокоил Клим. – Могут в плен и не брать.

Тимофеевна тотчас растворилось в доме. В тишине Клим услышал, как изнутри лязгнула щеколда.

Так-то лучше.

Клим спрятал пистолет. Несмотря на то, что не попал в ночную птицу, не утраченная со времен войны реакция его порадовала. Он еще раз обошел луковое поле. Затем нашел на берегу охапку сухих водорослей, устроил удобный наблюдательный пункт у подножья скалы, немного над уровнем участка. Самодельная постель пахла йодом.

Месяц да лампа в окне – его товарищи по ночному дежурству – пристально всматривались в темноту. Костер решил на зажигать. Фонаря хватит. Когда Клима клонило в сон, он вскакивал, делал нехитрые гимнастические движения и начинал обход территории.

Несколько раз подходил к морю. Однажды спешно окунулся. Вода была не холодная, но еще недостаточно теплая для купания. Он снова пошел на пост.

Порой ему казалось, что находится на боевом задании, на фронте, что он не журналист, а разведчик. Вот почему он здесь, а не в городе, в объятьях пахучей и теплой Джес, и не на ящиках вместе с неумолкающим Таплером?

Клим то грустил, то вздыхал, то, затаив дыхание, вновь и вновь всматривался в темноту.

Ранний рассвет подвел обнадеживающий итог его дежурству. Все было в порядке. Ни одна луковка не потревожена.

Солнце еще не успело сменить красный окрас на золотой, как Клим уже сидел в теплой комнате, пил чай с пирогом-плетенкой и молча слушал размышления старушки.

– Может, вор вас испугался… Но вы же не останетесь здесь навсегда, а только уедете – опять начнется. Что бедной вдовице делать, ума не приложу.

– А что если частную охрану нанять? – с набитым ртом, наконец-то, вставил слово Клим.

– Были бы деньги, я бы вас и не беспокоила, платить-то нечем, – жаловалась бабуля. – Разве что луком. Но лук еще собрать надо, чтобы расплатиться. А собрать ночной злодей мешает.

Климу вдруг стало тоскливо. Луковая тема ему начала заметно поднадоедать.

– Я еще сегодня у вас отдежурю, а завтра с утра назад, в редакцию. У меня план по строке. Критерий называется. Иначе меня точно в типографские сторожа разжалуют. А сейчас подремлю немного.

После завтрака Клим на несколько часов погрузился в глубокий сон. Проснулся почти под вечер. И снова за стол. На этот раз Тимофеевна его накормила так, что он выдвигался на дежурство, еле переводя дух.

– Впервые за три дня хоть нормально поел, – охал Клим. – Но сколько можно объедать старушку!

Усаживаться на мягкий стожок сушеных водорослей он не рискнул, дабы не впасть в соблазн мгновенно захрапеть. Быстро темнело. Время шло к полуночи, и Клима все больше одолевала досада. Наконец он сел, набил трубку и спокойно и вдумчиво закурил, прикрывая огонь чубука на всякий случай ладошкой.

Тишину нарушили посторонние звуки. Хотя все звуки у тишины – посторонние. В этот раз зазвенело установленное еще вчера ограждение из натянутой проволоки с подвешенными консервными банками. Потом раздался хруст. Шум шел со стороны забора, установленного ближе к морю. Когда Клим, отложив курение, приподнялся и выхватил револьвер, его сердце отчаянно заколотилось, увиденное просто не поддавалась осмыслению.

Плетеный забор разрезал, как бумагу, огромными клещами… краб. Да не простой, а размером с упитанного бегемота!

– А ну стоять! – заорал охранник. – Клешни вверх!

Краб-мутант не сразу обратил внимание на Клима, а когда понял, что обнаружен, не сдвинулся с места, а только агрессивно зыркнул на Клима фиолетовыми, светящимися во тьме глазками. Клим выстрелил в воздух. Краб не шелохнулся. Клим выстрелил в панцирь. Судя по звуку, пуля только отрекошетила от чудовища. Однако краб сдал позицию и переместился на несколько метров к морю.

– Вали-вали, – напутствовал его журналист. – И деткам своим накажи, чтобы они клешни свои сюда не совали.

Но существо не собиралось возвращаться в море, оно повернулось мерзкой мордой к воде, что-то пронзительно пропищало, и через несколько мгновений из пучины выполз еще один крабовидный бегемот. Затем еще. И еще. Клим насчитал семерых. Крабы, ощетинив клешни-ножницы, направились к смельчаку.

Мысль скакала лихорадочно.

– Пулями их не взять. Боевая граната одна. Значит…

– Эй, а ну, за мной! – Клим отбежал подальше от избушки. – Я здесь, красавцы!

Зловещие существа, пощелкивая клешнями, как садоводы в предвкушении большой стрижки кустов, окружали Клима. И когда круг почти сомкнулся, бывший солдат сиганул поверх одного из пришельцев, пролетел мимо клешней и шлепнулся в песок позади агрессора.

Неповоротливые крабы не сразу осознали, что цель упущена, на что и надеялся стратег. Одного мгновенья хватило Климу, чтобы достать гранату, выдернуть чеку и бросить в круг, где еще миг назад он находился сам. Глухой взрыв, и волна песка накрыла журналиста. Покалеченные крабы жалко дергали лапами. Клим подготовил фотоаппарат, достал световую гранату и снова швырнул в сторону монстров. Пока ослепительный свет завис над полем боя, сделал несколько снимков. Вот, первополосные кадры!

Еще свет не померк, как журналист обратил внимание на то, что поверженные крабы, были не гигантским животными, а … механическими созданиями! Панцири начали откидываться, как люки, и из чрева стали выбираться люди. Маленькие злобные человечки. Да это же карлики! Суровые малыши в черном трико молча шеренгой шли на Клима. Послышались выстрелы.

– Вторая часть Марлезонского балета, – сплюнул журналист.

Клим спрятался за перевернутую деревянную лодку. Выстрелил, не целясь, в ответ. Атакующие залегли.

– Мужики, а слабо, без оружия, врукопашную?

Зря он это предложил. Семеро злобных карликов на одного писаку, как оказалось потом, страшней газовой атаки. Через минуту великолепная семерка уже висела на руках и ногах Клима. Точнее, пятерка. А двое с разбегу по очереди били головами в журналистский живот, иногда мазали, тогда Клим вопил особенно призывно.

И когда двое бойцов снова разбежались для нанесения очередного удара, Клим напрягся и швырнул повисшего на руке малыша под ноги к его бегущим товарищам. Вслед за ним полетел и другой соплеменник.

Швыряние карликами продолжалось до рассвета.

Силы Клима стали иссякать, но тут ему на помощь подошла "тяжелая артиллерия".

В пылу боя никто не заметил, как из дома вышла старушка, волочащая за собой треногу. Когда распорка была установлена, бабка метнулась в хату и не без труда дотащила и установила на раскоряке громадное нелепое сооружение – смесь гарпуна и арбалета. Не одна, а пять стрел зловеще поблескивали на рассветном солнце.

– А ну, стоять, руки вверх, вы арестованы!!!

Бабка в лучах заката с оружием массового поражения выглядела патетически. И настолько угрожающе, что потасовка тут же прекратилась. Маленькие солдаты немедленно подняли ручонки. И даже Клим поднял, не поняв сразу, в чем дело. Правда, тут же опустил.

– Молодец, бабуля! – прокричал он, переводя дух и стирая пот с лица. – Сделай из них шашлык.

– Нет, это пленные, – серьезно парировала хозяйка. – В них стрелять нельзя!

– А, может, притопим их для острастки, – уже улыбаясь, предложил журналист.

Наконец, впервые за всю эту котовасию раздался голосок противника. Видимо, заговорил Старший:

– Вы совершаете большую ошибку! – тонким девичьим голоском зашелся Старший. – Мы секретное подразделение правительственных войск. У вас будут большие неприятности.

– У меня будет большой лук! – гордо ответила бабка и с благодарностью взглянула на Клима. – А ну-ка, марш вперед в сарай! Нет, постойте! Стройся в шеренгу по одному и вперед в хату, кофий пить! И тебя это, отважный журналист, касается.

Карлики толпились у рукомойника во дворе, умывались, фыркали, как щенята, прикладывали гальку к ссадинам, искоса поглядывали на Клима.

Глава 5. Своя правда

Вначале разговор не заладился. Морские гости громко отхлебывали кофе и проворно подбирали остатки пирога. Наконец, хозяйка вспомнила о главном. В кухонном шкафу она нашла большую бутыль с темно-красной жидкостью и не без труда взгромоздила на стол. Затем поставила небольшие граненые рюмашки.

– Угощайтесь, гости! – пробило на хлебосольство бабку. – Сама готовила. По древнекитайским рецептам: луковая настойка на красном вине!

– Кто бы сомневался, что луковая! – поперхнулся Клим.

– Очень хорошо помогает от сердца и других болезней, – тем временем приговаривала Тимофеевна, наклоняя бутыль и разливая вино по рюмашкам. Пятьдесят граммов в день – и ты здоров и весел. Режешь луковицу, заливаешь литром вина, настаиваешь недельку…

Но виночерпия уже никто не слушал. За столом начали говорить, шушукаться и посмеиваться. Снова старший подал голосок:

– Неужели вы, бабушка, смогли бы выстрелить в нас из той штуковины? Из арбалета?

– Нараз! – махнула рукой пожилая воительница. – А что мне терять? Еще дед, покойник, охотился с этим гарпуном. Завелся в наших водах… Как его, гада?.. Ихтиозавр. Стал рыбу из дедовых сетей вышелушивать. Вот дед и охотился на вора. У нас семья решительная. Чужого не возьмем, но своего не отдадим!

– И что, дед убил чудовище?

– Кто ж его знает. Однажды лодку с арбалетом прибило к берегу уже без деда. Может, и пристрелил он гада морского, а может… А может, "левиафан" этот подавился моим стариком (всплакнула). Но с тех пор ни одного, ни другого у наших берегов не видали.

Налили еще по одной.

– А скажите, – все не унималась старуха, – на кой ляд вы из моего поля проходной двор сделали?

– А мы не знали, что там огород, – покраснел карлик, – думали забор просто так стоит.

– Если еще в наших краях будете, – смилостивилась хозяйка, – вы уж, будьте добры, обползайте хату справа, небольшой крюк вам не в тягость, а мне спокойнее. А захотите еще луковой настойки – милости прошу!

Под настойку в качестве закуски пошли остатки вчерашнего Климового обеда. А скоро почти все съестное, что было в доме, также отправилось на стол.

Клим и Старший вышли на порог покурить. Журналист вернулся к своему посту у копны водорослей и забрал оставленную там трубку. На пляже подобрал свой вещмешок. Сумка валялась между застывшими крабами: при свете дня они выглядели не менее зловеще, чем в темноте.

Старший карл раскуривал огромную кубинскую сигару (маленькие люди любят большие вещи). Клим набил трубку голландским табаком (смешно – Кубы и Голландии, наверняка, уже на карте нет, а табачок откуда-то берется). Из дома раздавалось пение, а потом, как горох по столу, застучали маленькие каблучки. Танцуют…

– Послушай, солдат, – зазвенел голосок карлика. – Насчет лука, я виноват. А как мне из этой ситуации выкручиваться. Что сказать начальству по поводу того, что мы задержались и почти все крабы повреждены? Это же секретные учения. Дело государственной важности. Нас с тобой вмиг на принудработы отправят. Давай так, тебя здесь не было, а мы скажем, что в нас заговорщики из дома из пушки стреляли… Ну, дом с бабкой придется спалить…

Карлик набрал полный рот дыма, сложил губы трубочкой и начал выпускать дым кольцами.

– Можно, конечно, и спалить… – помрачнел Клим. – Если загорится, почему бы не спалить. Но есть и другой вариант. К слову, я не солдат, а журналист. И приехал сюда как раз по поводу вытаптывания этого злосчастного лука. Давай, я напишу, что огород отутюжила гигантская гидра, а доблестный отряд правительственных войск в неравной схватке победил монстра.

– Ну, можно и так, можно и не жечь! – по-детски рассмеялся и потер ладошки маленький человечек. Но не может быть гидра сильнее правительственного отряда.

– А если это правительственная гидра?

– Нет, не пойдет, – запел Старший. – Лучше сказать правду. Расскажу, что напоролись на мину времен Третьей мировой.

– Странная у Вас правда.

– Какая есть.

– Ну, это Вы для отчета. А читателю я про гидру расскажу.

– Как я погляжу, Вы тоже правдорез! – прищурился карлик.

– Зря смеешься. Я служу правде. Но и безопасность государства для меня не пустой звук. И вот еще что, вы, как я понял, в этих краях гости частые? Помогли бы одинокой хлебосольной хозяйке, а то она после нашего гулянья без корки хлеба останется.

– Это вообще не вопрос. Завтра пару коробок крабовой тушенки ей подгоним. Не дадим с голоду умереть!

Ударили по рукам.

Несмотря на уговоры, Клим решил возвращаться домой. Вначале помог перевернуть несколько машин-амфибий со "спины на ноги", козырнул зевающим и уставшим за ночь воякам, помахал старушке и отправился на станцию.

По пути передал банку варенья стражу шлагбаума.

Пока на чугунной скамейке ждал поезд, написал карандашом на крошечном клочке бумаги: «Гидра – пожирательница лука побеждена. Возвращаюсь домой. Ставьте чайник. Клим». Свернул записку, закрепил на кольце голубиной лапки (телеграфная связь, действительно, в Волнорезово не работала), поцеловал птицу в макушку и подкинул в голубое небо:

– Лети пташка к моей замечательной и любимой Анюте. Любимой? С чего это вдруг?

Впрочем, когда тебе тридцать, много ли вокруг просто девушек? Если не принимать в расчет дурнушек (почему бы этих страшилищ сразу не отправить на рудники), то каждая была для Клима любима, красива и желанна. Нет, в обратном порядке.

Анна особенная. Супержурналистка, умна, проворна, красива. Плавает, правда, не очень…

В вагоне подошедшего поезда Клим позволил себе удариться в мечтания. Ведь, глядя в окно, можно думать не только об изгибах мировой истории. Конечно, у таких женщин, как Аня, дюжина парней и жених есть. Или два. Из высшего света. А он, Клим, бездомный горемыка, вчерашний слесарь, победитель крабов… Смеет ли он думать о ней? Да и чувство ли это? Или просто желание?

Близилась ночь. За окном, словно в черном зеркале, он видел только свое отражение. Захотелось спать. Клим попросил у проводника плед, укутался в клетчатое покрывало и лег на скамейку (благо, вагон был полупустой, и свободных мест хватало). Он загадал себе увидеть во сне Аню. Но до конечной станции ему снились луковые поля и мертвецы, плавающие наперегонки в приморских квартирах "Прибрежного".

И все равно он отлично выспался под мерную колыбельную колес.

На улице Героя было так же пустынно, как в его душе. Клим поднялся на третий этаж, по пути к своей квартире достал ключ, машинально нажал на ручку. Дверь открылась… В комнате кто-то был!

Глава 6. Кто дома?

В комнате Клима явно орудовал непрошеный гость. Или гости? Недолго думая, командировочный медленно вынул пистолет из кобуры, выстрелил два раза в потолок и крикнул:

– Всем на пол! Лежать, не двигаться!

В глубине квартиры что-то грузно опустилось на пол. Клим осторожно прокрался через коридор в зал и услышал приглушенное:

– Друг, не стреляй, свои!

На полу в кабинете, распростершись, лежал Падлович.

– Какого ты здесь?! Как ты вошел? Что это значит?

– Чтобы ответить на все ваши вопросы, сир, – издалека начал люс, – извольте убрать оружие, а мне разрешите подняться. Вот так. Замечательно.

– После Вашего ухода я вдруг понял, что идти-то мне некуда, – едва не пустил слезу Падлыч. – Это долгая история, но поверьте на слово. А ведь скоро январь, а это – сырость. Здесь же… Я в тебе сразу заметил благородного человека, с чистым сердцем, которому наверняка нужна бытовая помощь в борьбе с мировым Злом!

– Как в квартиру проник?

– С вахтершей вашей познакомился. Между прочим, эффектная женщина. Рекомендую! Я сказал ей, что твой слуга, и ты ключ оставил и велел в комнатах прибраться….

– Ну, ты наглец. Но я не оставлял тебе ключа!

– Ой, ну, замки же, сами знаете, для честных людей. Поковырялся "гвоздиком в зубах" и … добро пожаловать!

Клим, было, набрал воздуха, чтобы обрушить проклятия на голову незваного гостя, как краем глазом заметил – в квартире идеальный порядок, в вазах стоят живые цветы, поверхность мебели натерта до блеска. На чистейших коврах только в одном месте след от известки – видимо, осыпался потолок в том месте, куда бдительный журналист загнал пули. К тому же из кухонной комнаты заманчиво пахло едой.

– Говядина, тушеная в клюквенном соусе, по-петербургски!

Клим невольно сглотнул слюну.

– Мне в долг дали, мясник-люс напротив живет. Мне всегда верят. Мы, люсские, не обманываем друг друга. А вы потом зайдите, пусть он перепишет сумму на счет Симфидора. А пока будете переодеваться, я водичку погрею. Ванну с дороги принять не откажетесь?

Люс юлил, но сердце Клима дрогнуло:

– Валяй!

Падлович сиял.

Клим вышел после купания, запахнутый в халат своего предшественника. В нем же, не переодеваясь (устал очень), сел за уже сервированный стол. Подивился богатству серебряных столовых приборов – со вкусом жил его коллега!

– А ты что, не будешь обедать? – уточнил Клим.

– Я за раздельное, от шефа, питание. И не настаивайте. Мы этикету обучены!

– И где же Вы проходили университеты? – у Клима была странная особенность обращаться к собеседнику в зависимости от хода разговора то на "ты", то на "вы".

– Да, было дело… – нехотя произнес люс. – Красного вина?

– А это того, в чем мясо тушилось?

– Обижаете. Мясо приготовлено в сухом вине. Хотя и в полусладком оно бы тоже не испортилось. Это же крепленое. К слову, не забудьте и его списать со счета: три бутылки в винном магазине, где я Вас… Возле которого мы встретились впервые.

Клим ел медленно, устало, вяло осваивая искусство владения ножом не в бою, а за столом. В рукопашной было легче. Люс понемногу подливал вино в серебряный кубок.

– Как вам полутона, чувствуете привкус бархата, сафьяна и чернослива? А вы медленно выдохните через нос!

– Есть немного, – с видом старинного знатока произнес Клим. – Но по мне вино все же сладкое… А что такое сафьян? И чернослив?

– А кто ж его знает… Слова какие-то старинные. Но звучат красиво. Может, цветы?

– Может. А вот бархат пахнет пылью.

Эх, знал бы Падлович, какое пойло приходилось пить Климу после заводской смены, изумился бы! Но к хорошему привыкаешь быстро, особенно если положение обязывает.

– А третью бутылку ты тоже взял крепленого?

– Да, но… Вам ее тоже открыть?

В ответе "но" журналист почуял неладное.

– Неси ее сюда!

– Ее нет, – скорбно ответил люс. – Я использовал ее…

– По назначению? В десерт добавил?

– Ну, почти…

– Давай договоримся, коль Родина доверила разумную трату ее закромов, мы будем использовать продукты. Но в меру. Иначе за перерасход оба загремим на рудники.

– Кто бы знал ту меру… – проворчал Падлыч.

– И еще: мне всегда говори правду. Выжрал, так и ответь. Это мелочь. Но малая ложь рождает большую. Что бы ни случилось, говори только то, что есть. А там уже я буду решать, как выйти из ситуации.

– Это приказ?

– Да.

– Но вы не забывайте, что я люс. У нас другое мироощущение.

– Вот выгоню на улицу…

– Ладно, я понял.

После (иногда – вместо) обеда – трубка. Армейская привычка. Климу однажды пришлось идти в атаку с трубкой в зубах. Просто, от волнения забыл вынуть. Ну, дело прошлое. Плотный обед, хорошее вино и трубка. По мнению Клима, это был вполне достаточный минимум житейских благ, которые судьба может отпустить мужчине. А вот кресло-качалка стоявшее в зале, уже показалось Климу излишним. Обычного кресла хватило бы вполне. Вздремнуть минут сорок. Хотя лучше просто постоять на балконе.

Смеркалось. Далекие фабричные дымы наискось перечеркивали алый закатный горизонт. В домах зажглись огни. Люди, как пчелы, разлетались по своим ульям в тепло и уют. Дети ложились спать после вечерней сказки престарелых нянь. Нежные руки жен ерошили слипшиеся волосы мужей. Падлыч звенел на кухне посудой.

Клим, наполняя голову ароматным дымом, подумал о том, что делают в это время его недавние знакомые. Тимофеевна пьет чай с луковым вареньем в компании Старшего карлика. Таплер приговаривает очередную бутылку в обществе таких же краснолицых интеллектуалов. Илиодор Вегович тайно читает "не рекомендованного" Плутарха. Джес в белоснежном халате вышивает белоснежных драконов. Анна… Клим то ли вздохнул, то ли еще набрал дыма. Анна чистит винтовку, проверяя качество ствола на закат солнца.

– Падлыч! – пропел Клим. – Я уезжаю. Прогуляюсь перед сном. Встречать не надо. Много пить не буду.

Клим снял халат, нашел в ванной комнате одеколон предшественника. Тонкий шипровый оттенок. То, что нужно! Даже вкусы с покойником сходятся! Пару раз прыснул из пульверизатора вверх и на секунду встал под оседающее ароматное облако. Излишний запах одеколона на мужчине он считал подозрительным. Оделся почти как для выхода в высший свет: разыскал в шкафу своего коллеги кружевную рубашку с манжетами (кое-что в этой моде его сильно раздражало). Примерил зеленую замшевую жилетку (она подчеркивала его стройную фигуру), в нее перекочевали часы Клима. Накинул фрак. Сочетание получилось весьма смелое. Падлович одобряюще кивнул и смел щеткой пушинку, скорее всего, воображаемую. Постоял в задумчивости перед зеркалом.

– В театр? Может, пьеску подсказать?

Падлыч догадывался о сельском происхождении своего свежеобретенного босса, но вида не подавал. Понятно, что бомж, живущий в столице, разбирается лучше в городской моде и манерах, чем самый утонченный сельский староста. Советы Падловича были тонки и почти тактичны.

– Нет, спасибо, я иду в театр одной и той же пьесы. И все, что на мне, пожалуй, не годится. Там, куда я пойду, это будет чересчур.

Осмотрел себя в зеркало и снял почти все. С легким раздражением оделся иначе – подобрал рубаху без выкрутасов, но жилетку оставил, разыскал черный до пят плащ, украсил голову шляпой-цилиндром. Не забыл и про оранжевый шейный платок. Вместо рабочих ботинок – туфли с длинными носами. Жмут немного.

– Ну как?

Слуга задумался. И вместо ответа спросил:

– Так я остаюсь у Вас? Я уже и кушетку на кухне пристроил, Вас совсем не стесню.

– Подальше от начальства, поближе к кухне – неплохая дислокация. Ладно, живи, а там видно будет.

– Я не ожидал другого ответа от благородного человека, – искренне всплакнул Падлович. – А это вам презент в знак наших замечательных отношений.

Люс протянул Климу ладошку. На ней лежал пистолет с перламутровой рукояткой.

– Ты бы мне еще губную помаду предложил. Зачем мне дамский пистолет?

– Не дамский он вовсе, скорее, эстетский. Без оружия по ночам даже на балкон лучше не выходить, а ваш револьвер ну никак к этому цилиндру не идет!

– Хитрец, – улыбнулся Клим. – Давай свою игрушку! И вот еще что. Ночевать я не приду, а ты принеси мне с утра на работу вот этот саквояж, голубиную клетку, связку лука на презент. Ну, чтобы я с этим не таскался сегодня. Сейчас я нарисую, где находится редакция "Истинного времени".

– Да я знаю.

– Откуда? А впрочем, хорошо, что знаешь. Не забудь только!

Глава 7. Мечта Коры

Несмотря на то, что наш герой интересовался литературой и писал стихи, он не мог с уверенностью сказать, сколько в городе было театров и где они находятся. Но вот адреса всех семи публичных домов Климу были известны очень хорошо. Как поэт он искал в них вдохновения. Назовем это так.

Самый крупный бордель – для посетителей высшего света – располагался практически в центре, в эдаком мини-дворце. Как ни странно, его посетителями были не те, для кого он предназначался, а люсы, мелкие лавочники и прочие торгаши, пускающие пыль в глаза своим мнимым положением в обществе.