Текст книги "Верховный тайный Совет. Первый полицейместер"

Так обстояли дела, когда царь вернулся из Польши в Ливонию. Причем, он вернулся быстрее, чем предполагал. Он бы этого не сделал, если бы ему не намекнули, что его присутствие было там совершенно необходимо, потому что жители этой области покидали свои земли целыми группами, чтобы укрыться в соседних странах не столько от чумы, сколько из-за тяжелых поборов Меншикова. Последний, хотя его часто хвалят, был по своей сущности ненасытным скифом в своем стремлении к богатству. В докладах, присланных царю, было слишком много правды. Прибыв в Ливонию, царь холодно обошелся со своим фаворитом. Мотивы этого он ему объяснил в грубых выражениях. Фаворит оправдывался путем всяких измышлений и нелепых доводов, и все это было признано приемлемым именно потому, что он был фаворитом.

Так как царь намеревался остаться на некоторое время в Ливонии, то не стал жить у Меншикова, а поселился в отдельном доме, который был для него приготовлен. Но это не мешало тому, что он постоянно находился в обществе Меншикова, у которого он обедал несколько раз, вовсе не думая о Екатерине, которая делала вид, что она не хочет появляться, когда он приходил… Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить… Эта сцена происходила в присутствии двух слуг, которых прислал Меншиков, и одного капитана Преображенского полка, которого царь, не предвидя, что могло произойти, позвал, чтобы дать ему приказания. Она наделала много шуму в обществе, и вскоре только и говорили, что о знаках внимания и уважения со стороны царя к этой женщине… Меншиков первый это заметил и почувствовал, насколько эта женщина, которая позднее была ему очень полезна, будет иметь влияние на царя. Можно предположить, что в прекрасном подарке, который он сделал Екатерине, было больше политики, чем щедрости…». (Вильбуа)

«1703. В один из таких вызовов, проводя время за веселыми пирушками в московском доме своего любимца, Петр увидел Екатерину. Она понравилась государю: в это время он уже разошелся со своей любовницей Анной Монс, изменившей Петру. Петр взял Екатерину к себе; она тогда уже порядочно освоилась с русским языком и изъявила охоту принять православную веру. Ее крестным отцом был молодой Алексей, сын Петра…». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)

Пётр и Екатерина. Зубов. 1720

«1710 год. Узнав, что царь, или, как он приказывает себя называть, дворянин Михайлов, собирается уходить со своим отрядом, я отправился к нему на судно проститься с ним и застал (у него) его наложницу Екатерину Алексеевну, о которой уже сказано выше, шаутбенахта дворянина Михайлова». (Записки датского посланника)

«В тот момент (1711), когда он меньше всего об этом думал, он оказался окруженным турецкой армией со всех сторон на маленьком пространстве. Турецкая армия состояла из 150 тысяч человек, у него же было лишь 30 тысяч человек, безмерно уставших от длинных переходов, которые он заставил их совершить по безводным и пустынным местам, где они испытывали во всем недостаток. В течение трех дней у его солдат не было ни хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения, и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать.

В то время Екатерина, которая его сопровождала в этом походе, нарушив его запрет никого не впускать к нему в палатку, пришла туда и внушила ему, что необходимо проявить больше твердости. Она доказала ему, что еще есть выход и нужно постараться что-то сделать, а не предаваться отчаянию. Этот выход состоял в том, чтобы попытаться заключить наименее выгодный мир путем подкупа Каймакама и Великого везира…

Их уверенность возросла еще больше, когда вернулся человек, которого она тайно посылала к Каймакаму. Он принес ответ, что можно посылать к Великому везиру русского комиссара, имеющего полномочия вести мирные переговоры. Дело было вскоре завершено, несмотря на угрозы и интриги шведского короля, который, узнав о положении русских войск, самолично приехал в турецкий лагерь… С этого дня в русский лагерь стало поступать достаточное количество продовольствия. На следующий день хорошо снабженная армия отправилась в путь к русской границе, куда она прибыла в достаточно хорошем состоянии, чтобы окончательно выбить шведов с Балтийского моря…». (Вильбуа)

12.07.1711 г. Петр и Екатерина в лагере при Пруте. В турецком лагере заключен трактат (на турецком и на русском языках (копия на итальянском языке) был разменен, аманатами оставлены П. П. Шафиров и М. Б. Шереметев. Пока оформлялись документы и прикладывались печати, «паки от Е. ц. в. присланы адъютанты Павел Ягужинской, да Антон Виер (А. М. Девьер) с словесным указом, чтоб оной договор скоряя окончать и розменятца».

«Вскоре после своего триумфального вступления в Москву жадный до трофеев Петр стал замышлять большой поход против турок, которые, казалось, хотели действовать вместе с Карлом XII. Петр I считал их, несмотря на их большую численность, не очень опасными врагами в сравнении с теми, которых он только что победил под Полтавой.

Именно тогда, окрыленный славою, он захотел увенчать свою любовь тайным браком с Екатериной. Вероятно, ей было нужно переменить религию. Ведь она родилась в семье римско-католической веры, но не знала этого, а воспитывалась в лютеранской вере, которую исповедовал архипастырь, в доме которого она оказалась с малых лет. Считая себя достаточно образованной, чтобы отдать предпочтение греко-русской (православной) церкви перед всеми другими, она отреклась от двух прежних, от первой – бессознательно, по неведению, а от второй – по доброй воле. После этого ее снова крестили, как будто бы она никогда не была крещена, потому что православная церковь считает недействительными все крещения, совершенные в других христианских религиях.

Когда эта церемония была закончена, тот же поп приступил сразу, без всякого шума, к церемонии благословления ее брака с Петром I… Утверждают, что цесаревна Марта (иные называют ее Марией; у нее было два имени), любимая сестра царя, немало способствовала этой женитьбе. И в этом нет ничего невероятного. Она не только страстно любила своего брата, но и знала все достоинства иностранки, к которой он питал такую привязанность. Она никогда не симпатизировала Евдокии, несчастной первой жене царя. Она боялась ее возвращения ко двору и старалась найти этому непреодолимое препятствие и отомстить за все неприятности, которые причинила ей та высокомерная женщина. Известно, каким сильным может быть желание одной женщины отомстить другой. Одно лишь это соображение оказалось более чем достаточным, чтобы она охотно одобрила женитьбу своего брата на Екатерине…». (Вильбуа)

Обычно, считается, что у Петра I было две сестры Марфа (1652—1707) и Мария (1660—1723), а не одна Марта-Мария (1652—1723).

Брак Екатерины. Зубов

«Начиная с этого времени (1711) он хотел, чтобы она сопровождала его повсюду, как во время военных походов, так и во время различных путешествий за пределы его владений. Вернувшись из поездки в Германию, где они вместе посетили несколько дворов, царь начал войну с Персией, и Екатерина следовала за ним повсюду… Он заставил всех своих подданных присягнуть ей в верности как своей государыне и неограниченной властительнице, которая будет править ими в случае его смерти. И в этой присяге было сказано, что она, равно как Петр Великий, ее муж, имеет право назначать наследника, какого ей заблагорассудится…». (Вильбуа)

«Но так как в это военное время император Петр I часто бывал за пределами страны, а императрица Екатерина повсюду следовала за ним в чужие страны». (Дневник фон-Мюнниха)

«Так продолжалось до тех пор, пока он не был пленен чарами одной ливонской пленницы, которую ему уступил князь Меншиков. Он не только женился на ней, но даже, в ущерб правам царевича Алексея Петровича, передал наследование российской короны детям, которых он имел от этой пленницы, ставшей царицею и известной с тех пор под именем Екатерины. С нею он отправился путешествовать по различным европейским дворам. Все это восстановило против него многих членов его семьи, а также семьи царицы Евдокии…

Он побывал с ней в Копенгагене, Берлине, Дрездене и Амстердаме, откуда хотел отвезти ее во Францию. Однако эта поездка не состоялась из-за вопросов церемониала, которые были нарочно придуманы герцогом Орлеанским, знавшим всю историю ливонской пленницы. Проблема заключалась в представлении Екатерины герцогине де Берри, первой принцессе крови и внучке короля Франции…

Царь, посмотрев на нее, сказал: «Екатерина, мне кажется, что мы оба смутились, но я рассчитываю, что мы разберемся этой ночью». И, повернувшись к Меншикову, он ему сказал: «Я ее забираю с собой». Сказано — сделано. И без всяких формальностей он взял ее под руку и увел в свой дворец… «Послушай, я тебе не возвращу Екатерину, она мне нравится и останется у меня. Ты должен мне ее уступить». Меншиков дал свое согласие кивком головы с поклоном и удалился, но царь позвал его во второй раз и сказал: «Ты, конечно, и не подумал о том, что эта несчастная совсем раздета. Немедленно пришли ей что-нибудь из одежды. Она должна быть хорошо экипирована». Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить». (Вильбуа)

04.01.1716 г. Петр и Екатерина ездили к А. М. Девьеру на крестины его дочери, где застали А. Д. Меншикова. Туда же приехали Ф. М. Апраксин, Г. И. Головкин, П. П. Шафиров, и «бавясь до 8 часу пополудни, розъехались по домам». Петр пожаловал жене Девьера 15 червонных, а бабушке «на кашу» 1 червонец.

«Император сочетался браком с императрицею в присутствии нескольких свидетелей 19 февраля 1706 г.; но титул царицы и величества дал ей только тогда, когда у нее обнаружились признаки беременности…». (Генрих Седерберг)

Москва. 29-го марта 1711. «В день своего отъезда. Его Величество объявил, что Екатерина Алексеевна, которая пользуется его любовью, и от которой у него уже родилось две – царевны, впредь должна быть признаваема царицей. Здесь, говорят, будто Его Величество повенчался с нею в Смоленске перед отъездом отсюда». (СИРИО. Т. 50)

Хотя было мнение, что Петр в феврале 1712 обвенчался с Мартой, принявшей православие и ставшей Екатериной Алексеевной.

Ч. Витворт. C.-Петербург. 20-го февраля 1711. «Вчера Царь торжественно сочетался браком с государыней Екатериной Алексеевной». (СИРИО. Т. 61.)

В 1702 Екатерине было 13 лет, а в момент свадьбы с императором, в 1706 – 16 лет, в 1712 – 23 года.

Семья Петра I. Эмаль. Г. С. Мусикийский. 1720

Екатерина имела детей: Анна (1707—28), Екатерина (1707—8), Елизавета (1709—61), Мария (1713), Маргарита (1714—15), Петр (1715—19), Павел (1717), Наталья (1718—25).

«Очевидно, Петр не отличался большой нежностью чувств… его переписка с Екатериной, такая нежная в том, что ее касается, полна выражений, свидетельствующих о постоянной заботливости о здоровье и благополучии двух его дочерей, Анны и Елизаветы, которых он в шутку называл „воровками“, потому что они отнимали у него время, но также величал „своим нутром“ (Eingeweide). Каждый день он заходил к ним в классную комнату и следил за их занятиями». (К. Валишевский. Петр Великий)

«Когда Петр I покинул эту область и отправился в Москву, он поручил одному гвардейскому капитану отвезти ее туда самым секретнейшим образом… Екатерина, приехав в Москву, жила там очень скромно, если не сказать замкнуто, в течение двух или трех лет… Именно в этот период, когда она жила в полном уединении, общаясь лишь с царем и его министрами в его присутствии, у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица…». (Вильбуа)

Екатерина Алексеевна. Г. С. Мусикийский. 1716

«…Девьеру – генерал-полицеймейстеру, заслуженному офицеру, бывшему в большой милости у Петра Великого и даже у самой императрицы, доверивших ему обязанности воспитателя обеих великих княжон Анны и Елизаветы Петровны…

Но так как в это военное время император Петр I часто бывал за пределами страны, а императрица Екатерина повсюду следовала за ним в чужие страны, обе принцессы, Анна и Елизавета Петровны, не имели никакого двора и находились под надзором только двух женщин: одной русской по имени Ильинишна и другой из Карелии, звавшейся Елизавета Андреевна, таким образом их воспитание не соответствовало тому, чего требовало их рождение, и только после смерти Петра Великого к ним была приставлена француженка, мадемуазель Лонуа, чтобы обучать их французскому языку; но эта дама не жила при дворе и виделась с принцессами только в часы занятий. Как мы сказали выше, генерал Девьер, обер-полицеймейстер, исполнял обязанности воспитателя этих принцесс…». (Дневник фон-Мюнниха)

Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. 1717

«…родилась… принцесса Анна – 27 января 1707 г.; принцесса Елизавета – 18 декабря 1709 г.». (Генрих Седерберг)

«…у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица… именно в тот период жизни в уединении она, чувствуя ту власть, которую имеет над разумом и сердцем своего господина, задумала стать его женой. Чтобы осуществить свое намерение, она сумела воспользоваться тем разладом, который почувствовала в царской семье. Под видом человека, который стремится лишь потушить огонь противоречий между мужем и женой, между отцом и сыном, она в значительной мере способствовала раздуванию этого огня до такой степени, что все это увидели. Всем было известно недостойное обращение царя с первой женой Евдокией, с которой он развелся, заставив ее постричься в монахини, и заточил в ужасную тюрьму, а также его отношение к ее сыну Алексею Петровичу, которого он предал суду и который умер в тюрьме.

Я не буду вдаваться в детали этих двух трагических историй, которые наделали столько шума в обществе, но я должен сказать, что роль Екатерины в этих интригах, которые привели к гибели матери и сына, была немалой. Она ловко сумела стать главной пружиною этих интриг, делая вид, что в этом не участвует. И она извлекла из всего такую выгоду, на которую могла только надеяться…». (Вильбуа)

Семья Петра I. Эмаль. Г. С. Мусикийский. 1717 г.

16.03.1720 г. А. М. Девьер писал А. Д. Меншикову, что Петр и Екатерина семь дней употребляли воду, а теперь перестали, о намерении их ехать на Петровские заводы 20.03, а оттуда, после нескольких дней пребывания, в СПб.

04.08.1720 г. А. М. Девьер писал А. Д. Меншикову, что Петр на транспорте ходил к Выборгу и «бывши тамо дни с три, возвратился и пробовал кораблей „Ангута“, „Леснова“ и „Северный Орел“ и всех лучше в пробе явился „Северный Орел“ и потом „Лесной“ и потом Е.в. изволил быть в Питергофе» с Екатериной.

09.11.1721 г. указ Екатерины, переданный через А. М. Девьера, об освобождении от постоя «оконишного мастера Никласа Блека».

04.12.1721 г.

Указ Екатерины, переданный через А. М. Девьера, о том, чтобы кн. И. А. Голицына отпустить «для его нужд» из СПб в Москву и вернуться ему по последнему зимнему пути; то же о бригадире Вл. П. Шереметеве.

Зимний дворец Екатерины I. 1723—26

Судя по всему Петр не представлял происхождения своей императрицы.

«Именно в это время, через три месяца после коронования (26 мая 1724 года), один непредвиденный случай открыл и установил происхождение этой государыни. Вот как это произошло. Некий крестьянин, конюх на одном из постоялых дворов в Курляндии, будучи пьяным, поссорился с другими подобными ему людьми, такими же пьяными. На этом постоялом дворе находился в то время чрезвычайный польский посланник, который ехал из Москвы в Дрезден и оказался свидетелем этой ссоры. Он слышал, как один из этих пьяниц, переругиваясь с другими, бормотал сквозь зубы, что, если бы он захотел сказать лишь одно слово, у него были бы достаточно могущественные родственники, чтобы заставить их раскаяться в своей дерзости. Посланник, удивленный речами этого пьяницы, справился о его имени и о том, кем он мог быть. Ему ответили, что это польский крестьянин, конюх, и что зовут его Карл Скавронский. Он посмотрел внимательно на этого мужлана, и по мере того, как его рассматривал, находил в его грубых чертах сходство с чертами императрицы Екатерины, хотя ее черты были такими изящными, что ни один художник не мог бы их схватить.

Портрет графини А. К. Воронцовой (урожденной Скавронской). Антропов А. П. 1763

Пораженный таким сходством, а также речами этого крестьянина, он написал о нем письмо не то в шутливой, не то насмешливой форме тут же, на месте, и отправил это письмо одному из своих друзей при русском дворе. Не знаю каким путем, но это письмо попало в руки царя. Он нашел необходимые сведения о царице на своих записных дощечках, послал их губернатору Риги князю Репнину и приказал ему, не говоря, с какою целью, разыскать человека по имени Карл Скавронский, придумать какой-нибудь предлог, чтобы заставить его приехать в Ригу, схватить его, не причиняя, однако, ему никакого зла, и послать его с надежной охраной в полицейское отделение при суде в качестве ответчика по судебному делу, начатому против него в Риге. Князь Репнин в точности исполнил приказание царя. К нему привели Карла Скавронского. Он сделал вид, что составляет против него судебный акт по обвинению его в том, что он затеял спор, и послал его в суд под хорошей охраной, якобы имея обвиняющие его сведения.

Прибыв в суд, этот человек предстал перед полицейским генерал-лейтенантом, который, согласно указанию царя, затягивал его дело, откладывая со дня на день, чтобы иметь время получше рассмотреть этого человека и дать точный отчет о тех наблюдениях, которые сделает. Этот несчастный приходил в отчаяние, не видя конца своему делу. Он не подозревал о том, что около него находились специально подготовленные люди, которые старались заставить его побольше рассказать о себе, чтобы потом на основании этих сведений провести тайное расследование в Курляндии.

Екатерина Алексеевна. Л. Каравак. 1717

Благодаря этому было установлено совершенно точно, что этот человек являлся братом императрицы Екатерины. Когда царь в этом совершенно убедился, то Карлу Скавронскому внушили, что, поскольку он не смог добиться справедливости от генерал-лейтенанта, то должен подать ходатайство самому царю. Ему обещали для этой цели заручиться протекцией таких людей, которые не только найдут для него способ поговорить с царем, но подтвердят также справедливость его дела.

Те, кто осуществлял эту маленькую интригу, спросили у царя, когда и где хочет он увидеть этого человека. Он ответил, что в такой-то день он будет обедать инкогнито у одного из своих дворецких по имени Шепелев, и приказал, чтобы Карл Скавронский оказался там к концу обеда. Это было исполнено. Когда наступило время, этот человек украдкой был введен в комнату, где находился царь. Царь принял его просьбу, и у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть просителя, пока ему как будто бы объясняли суть дела. Государь воспользовался этим случаем, чтобы задать Скавронскому ряд вопросов. Его ответы, хотя и несколько запутанные, показали царю довольно ясно, что этот человек был, несомненно, братом Екатерины. Когда его любопытство на этот счет было полностью удовлетворено, царь внезапно покинул этого крестьянина, сказав ему, что посмотрит, что можно для него сделать, и чтобы он явился на другой день в тот же час. Царь, убедившись в этом факте, захотел устроить сцену в своем экстравагантном вкусе… Скавронскому приказали оставаться в том же доме, где он жил. Его заверили, что у него не будет ни в чем недостатка, и, кроме того, попросили не слишком показываться на людях и поступать во всем так, как ему скажет хозяин, у которого он находился. Утверждают, что все прежнее царское величие Екатерины было уязвлено и оскорблено этим опознаванием и что, конечно, она избрала бы себе другое происхождение, если бы только была на то ее воля». (Вильбуа)

Екатерина Алексеевна

«В Государственном архиве сохранились следующие документы: чрез 20 лет по взятии Mapиенбурга, когда Катерина была уже царицею, в конце 1722 года, неизвестно по какому поводу, Петр, дал повеление, чрез генерал-прокурора Ягужинскаго, Рижскому губернатору князю Репнину отыскать Лифляндскаго крестьянина Скаворонскаго: он найден, взят под крепкий караул и отправлен в Москву к кабинет-секретарю Макарову. Месяца чрез два Макаров уведомил князя Репнина». (Н. Устрялов. Т. 4. Ч. 1)

Екатерина Алексеевна. И. Н. Никитин 1717 (Флоренция)

Ранее это происхождение скрывалось, пока не было публично вынесено в свет Меншиковым. Дьячок Василий Федоров донес на отставного капрала Ингерманландского полка Василия Кобылина, капрал говорил как очевидец о Екатерине: «…она не природная и не русская, и ведаем мы, как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе и отдана под караул и караульной-де наш офицер одел на нее кафтан». Василий Кобылин был арестован, пытан и казнен, а имение его отписано в казну.

«В частности, о судьбе брабанта, за которого их мать вышла замуж в Ливонии. Как мы уже видели, что этот человек был в свите шведского короля Карла XII. Он участвовал в Полтавской битве и имел несчастье попасть там, в плен, как и 14 тысяч его соотечественников, вместе с которыми он был привезен в Москву, чтобы служить там украшением при триумфальном вступлении 1 января 1710 года Петра I – победителя шведов – в главный город своей империи… Теперь мне хочется проследить судьбу брабанта, который после падения Ливонии последовал за шведским королем в походе на Россию и, в конечном счете попал под Полтаву, где, как я уже сказал, этот брабант был взят в плен и затем отправлен в Москву. Посмотрим, что с ним стало. Этот несчастный воин узнал там, по-видимому, что происходило между его женой Екатериной и царем. Но он, не ведая разницы между рогоносцем – простым смертным и венценосным рогоносцем, решил, что его положение может принести ему какое-то облегчение в его трудностях. И он попросту сообщил обо всем русскому военному комиссару, ведавшему делами пленных. Точно не известно, доложил ли комиссар царю об этом обстоятельстве… Безжалостный комиссар, то ли по своей воле, то ли по высшему приказу, немедленно отправил его, как и других пленников, в Сибирь. Если и было какое-либо различие в обхождении с ним, так оно состояло лишь в том, что он был послан в самое отдаленное место Сибири. Как говорят некоторые из его соотечественников, которые там его видели, он прожил несколько лет и умер за три года до заключения мира между Ливонией и Россией, в конце 1721 года. Согласно этому расчету невозможно не прийти к выводу, что упрек сторонников царевича Петра II в адрес герцога Гольштейнского был в их споре вполне обоснован: все дети Петра I от Екатерины родились еще при жизни этого Брабанта…». (Вильбуа)