Текст книги "Я спас СССР. Том I"

Перебежчики. Угонять самолеты, оставаться после гастролей, уплывать с кораблей, а затем выступать на «Голосе Америки» и «Радио Свобода» перебежчики начнут еще не скоро. С начала 70-х годов. Сейчас это «не модно». А значит, пока делать ничего не надо.

Наконец, маньяки. Эти твари не зависят от политики и текущего положения в стране. Во-первых, конечно, Борис Гусаков, работавший фотографом в детском приемнике-распределителе ГУВД Мосгорисполкома. Тот еще ублюдок. Жертвами его в основном становились девушки (школьницы, абитуриентки и студентки), которых он заманивал в укромное место, оглушал ударом тупого предмета, раздевал, насиловал и убивал. На его счету 10 покушений, 5 убийств. До 68-го года будет бегать.

Во-вторых, маньяк уровня Чикатило. «Заслуженный учитель РСФСР» Анатолий Сливко. Эту тварь хочется прикончить собственными руками. Скольких детей он замучил! И ведь гад состоит в КПСС, значится «ударником коммунистического труда», будет несколько раз избираться депутатом Невинномысского горсовета. Местная, сука, знаменитость.

Сон совсем с меня слетает. Делаю несколько глубоких вдохов. Будто из унитаза воду попил.

Ладно, с гигиеной решил. Анонимки в уголовный розыск и КГБ, максимально шифроваться…

Внешняя политика. А тут на удивление все отлично. Несмотря на метания Хрущева, СССР вступает в относительно благополучный период истории. Американцы в следующем году увязнут в войне во Вьетнаме. Союз будет поставлять братскому народу оружие. Обкатает кучу технологий – от радаров до зенитных ракет. Штатовцам будет больно. Очень. На долгие годы у них будет большая головная боль. Не до мировой гегемонии.

Англия. И здесь все прекрасно. Комитетчики сработали ювелирно. Запустили и раскрутили дело Профьюмо. Являясь действующим военным министром (и будучи женатым), Джон Профьюмо в палате общин Великобритании сделал заявление об отсутствии у него внебрачной связи с танцовщицей Кристи Килер. Разумеется, он с ней спал. И, разумеется, Килер была подставлена министру Евгением Ивановым – помощником военно-морского атташе посольства СССР. Которому она сливала всю информацию, что добывала у Профьюмо. Разразился неимоверный скандал. Килер стала настоящим киллером не только для Профьюмо, но и для правительства Гарольда Макмиллана. Консерваторы в глубокой заднице, к власти осенью в Англии приходят дружественные СССР лейбористы.

На этом фоне резко улучшаются отношения и с Францией. Совсем скоро состоится успешный визит де Голля, после которого он вообще выведет страну из НАТО. А заодно отправит в Штаты целый корабль с долларовыми купюрами. И попросит обменять зеленые фантики на золото. Ведь бакс обеспечен желтым металлом! Самая надежная валюта мира! Тридцать пять баксов – одна унция. И вот тут и выяснится, что «король-то голый». Американцы откажутся менять, и золотой стандарт рухнет. Штатовцы не простят де Голлю измены. Еще спустя несколько лет во Франции случатся студенческие волнения. В 69-м году он уйдет в отставку.

Я посмотрел на часы. Три часа ночи! Нет, пора спать. Подошел к окну, открыл форточку. Может, ночная прохлада поможет уснуть? Увы. Мозг лихорадочно искал выход.

За год до отставки де Голля случится Пражская весна. Обуржуазивание чехословаков уже идет быстрыми темпами. В конце десятилетия они захотят и политических свобод. СССР придется вводить войска, это крайне негативным образом скажется на взаимоотношениях и с союзниками, и с Европой в целом. Внутри страны вновь поднимут голову диссиденты. Как же… Можем править только с помощью штыков.

Я ложусь в постель. Какие-то мысли еще бродят в моей голове, еле слышно шепчет СЛОВО, и тут я незаметно проваливаюсь в сон.

* * *

«Нас утро встречает прохладой…» У Индустрия срабатывает большой круглый будильник, и мы просыпаемся. Я – с громадным скрипом. Глаза красные, как у вампира. Щетина еще больше отросла – шрама уже под ней не видно.

Водные процедуры, уборка комнаты. Легче всего это делать в воскресенье, на энтузиазме. Никуда не надо срочно бежать, перед кем-то отчитываться…

– Русин! Тебе звонят, – к нам в комнату заглядывает дежурный. Тащусь к телефону, беру трубку:

– Общежитие слушает.

– Привет, шутник, – в трубке раздается резкий мужской голос. – Загляни ко мне сегодня. К двенадцати.

– Куда? – Мозг отказывается узнавать собеседника.

– На Таганку.

В трубке раздаются короткие гудки.

Я иду в душ, включаю воду. Сначала холодную, потом горячую. Чередую. Закрываю глаза, терзаю память Русина. Мне только что звонил Степан Денисович Мезенцев. Фронтовой друг отца. Генерал, начальник 3-го главка КГБ. Военная контрразведка – особые отделы в армии, на флоте… Видел его Русин после смерти матери трижды. Сразу после дембеля, на первом и втором курсах. Все разы – на конспиративной квартире. В первую встречу Мезенцев настоял на МГУ. На второй и третьей дал денег. Много. Собственно, с этих средств куплена «Спидола», часы, фотоаппарат…

Я завтракаю, одеваюсь.

– Куда собрался? – Димон, похоже, готов ехать со мной.

– Надо встретиться… с одним человеком.

Кузнецов понимающе кивает. Подмигивает мне. Хорошо, что Индустрий корпит над учебниками и ничего не видит.

Я качаю головой. Кузнецову, как и мне, – 24. А в заднице все еще детство играет. «Зарница» плюс казаки-разбойники.

Я выхожу из метро «Таганская» и нос к носу сталкиваюсь… с двухэтажным автобусом. Сначала стою в некотором оцепенении, наблюдаю, как народ грузится внутрь. Причем практически никто не поднимается на вторую «палубу». Подхожу ближе, смотрю шильду на капоте. Да это же немецкие Büssing Do-56! Кажется, Хрущев получил их в подарок от председателя немецкого Совмина Отто Гротеволя. Пару или тройку штук. А они оказались не очень удобными. Опасно раскачивались при движении, грелись… И их скоро списали. Выходит, что пока работают… Живы еще бродяги.

Подивившись на ретроавтобус, я дошел пешком до Воронцовского переулка. Тут в старом, еще довоенной постройки здании на третьем этаже располагалась служебная квартира. Их еще называют оперативными. Я позвонил, дверь открыл лично Мезенцев. Подтянутый мужчина среднего роста, в обычном двубортном костюме. Высокий лоб украшен многочисленными морщинами. Глаза карие, узкие губы. Взгляду зацепиться не за что.

– Проходи. – Степан Денисович тоже внимательно осмотрел меня с ног до головы. Похоже, заметил шрам на скуле. Внимательный. Я мысленно поежился. Тяжело будет с таким.

Я зашел внутрь. Двухкомнатная квартира была обставлена в странном эклектичном стиле. Кожаные кресла, бюро с инкрустацией, в спальне была большая железная кровать с никелированными шарами, в шкафах заметил много книг по ботанике. На письменном столе в гостиной стоял мраморный чернильный прибор и ручки с железными перьями. Такими я писал в первом классе.

Мезенцев уселся за стол, я рядом на стуле.

– Алексей, ты знаешь, зачем я тебя позвал? – Степан Денисович достал пачку «Мальборо», закурил.

– Вы испытываете чувство вины. – С такими людьми надо сразу играть в открытую. – Наверное, мой отец просил вас заботиться обо мне и маме, если с ним что-то случится.

Я сумел удивить Мезенцева. Тот расслабил узел галстука, скинул пепел с сигареты в хрустальную пепельницу.

– Откуда ты об этом знаешь? Подслушивал наши разговоры с мамой в Самарканде?

– Да.

– Не ожидал… И в чем же моя вина?

– Вы не смогли позаботиться о маме, от меня отделываетесь деньгами.

Мезенцев глубоко затянулся. Я видел, что он хочет мне сказать что-то резкое, но сдерживается.

– Ты стал… каким-то другим, колким… Впрочем, всегда таким был, – генерал сильно вдавил сигарету в пепельницу. – О маме я позаботиться не смог, это правда. Был в служебной командировке. Длительной. Хотя очень хотел… Даже готов был забрать вас в Москву. Я сильно обязан твоему отцу – он мне жизнь спас. Там, на фронте.

Мы помолчали.

– Я обещал ему. Но видишь, не сдержал обещание.

– Это не ваша вина, – примиряюще произнес я.

– Моя! – Мезенцев резко щелкнул зажигалкой, закурил новую сигарету. – Я бы мог позаботиться о тебе, забрать из детского дома к себе. Но я тогда… женился. И в общем, супруга была против.

А кольца-то на пальце нееет!

– Это жизнь, – философски вздохнул я.

Генерал держит паузу. Мхатовскую.

– Ладно, это все лирика. А позвал я тебя, Алексей, вот для чего. Твоя фамилия появилась в суточной сводке по Москве. Ты позавчера был у памятника Маяковскому, читал стихи на публике. После чего попал в нашу учетную картотеку. Это само по себе не очень хорошо, пусть и стихи твои были правильные, и ты все делал из лучших побуждений. Потом еще эта драка. Я глянул протокол допроса. Наш сотрудник не имел права его изымать. По закону ты – пострадавшая сторона. Если над стилягами этими будет суд, а там ребята очень непростых родителей…

Мезенцев замялся.

– Короче, нарушена социалистическая законность.

Мы опять помолчали. Генерал курил, я разглядывал книги на полках.

– Сейчас у нас в обществе разворачиваются всякие непростые процессы, – туманно продолжил Степан Денисович. – Куда все пойдет – совершенно не ясно. Поэтому очень тебя прошу и даже, как друг твоего отца, требую! Держись от всего этого подальше! Не надо соваться под катящийся каток. Учись, на лето найди подработку, встречайся с девушками… Через полгода станет ясно, в каком направлении двинется страна. Тогда я тебя куда-нибудь пристрою. Одного не брошу.

Я согласно кивнул. Интересно, а Мезенцев участвует в заговоре против Хрущева? Должность у него большая, но состоит ли он в ближайшем окружении Семичастного? Насколько я помнил мемуары, точно участвовал генерал, который отвечал за прослушку. Он-то и докладывал Семичастному о «протечках» в заговоре. А председатель КГБ принимал меры.

– Кстати, о девушках, – располагающе улыбнулся Мезенцев. – Ну-ка доложи о своих успехах в деле покорения женского пола. Вроде бы у тебя была подруга на первом курсе?

– Была да сплыла, – эту сцену в памяти Русина я внимательно рассмотрел, – Лена Володина.

– Помню такую – рассказывал.

– Она не москвичка… – замялся я. – По лимиту приехала в столицу, работала, то есть работает на хлебобулочном комбинате, живет в общежитии. Ну и…

– Не дождалась? – проницательно заметил генерал.

– Вроде того. Замуж очень хотела. А куда я ее приведу? В общагу? Мне еще учиться четыре года! А если дети пойдут? Куда я их пропишу?

– Ну-ну, не заводись, – Мезенцев налил мне воды из графина. – Сейчас-то кто-то есть?

– Ухаживаю за одной девушкой, – я глотнул из стакана. – Викой зовут.

– Молодца, – генерал покопался в ящике. – Вот тебе на расходы и на ухаживания.

На стол легли две пачки денег в банковской упаковке. Десятки. Да тут пара тысяч, если не больше. Сумма огромная. Но если на год… Что же делать? Деньги очень нужны. На новое свидание с Викой пришлось занимать у Кузнецова.

– Не возьму.

– Почему?

– Мы это уже обсудили. Степан Денисович, я вам и так благодарен за поддержку… А деньги… Деньги я сам заработаю.

Мезенцев внимательно посмотрел на меня.

– Уважаю. Можно узнать способы заработка?

Можно, но не все.

– Устраиваюсь на стажировку в «Известия» плюс роман пишу.

Генерал убрал пачки в ящик, запер его.

– «Известия»… хм… ладно, пока не вижу особых проблем. А что за роман?

Рассказываю про Асю Федоровну, шефскую помощь, разведгруппу в Кракове.

– «Город не должен умереть»? – Мезенцев удивлен, качает головой. – Точно рассекречено?

Киваю.

– Я уточню это по своим каналам. Рукопись мне сразу на стол, – генерал слово в слово повторяет декана. – Вот мой прямой телефон приемной на Лубянке.

Мезенцев записывает на бумажку номер, протягивает его мне.

– Как только будет готово, сразу же привози. Помогу с публикацией.

* * *

По дороге обратно в общагу я возвращаюсь мысленно к обстановке в стране и за рубежом. Арабы. На них Никита сделал большую ставку. Дружит со всеми, кроме саудитов, – Алжир, Египет, Сирия и прочие… Все они декларируют движение по социалистическому пути развития. И все кинут. Ну какой социализм прямо из феодализма? Даже теоретики марксизма это понимают. Но Хрущев закусил удила, вваливает в арабов огромные и невозвратные кредиты. Их потом будут списывать уже после развала СССР. До двухтысячных годов включительно.

Арабы встали на путь войны с Израилем. Который им как кость в горле. Впереди две большие войны. Шестидневная и «Судного дня». В 67-м и 73-м. Обе неудачные. Ибо арабы воевать не умеют. Даже при всех советниках и оружии, что СССР им будет поставлять. Евреи оба раза расчихвостят Египет и Ко всего за несколько дней. После чего арабские лидеры, большей частью с воем и слезами, переметнутся к Штатам. Плакали наши денежки. И что тут можно сделать? Не знаю. Воевать за арабов? Сажать наших пилотов за штурвалы самолетов? А почему бы и нет? В следующем году будут же воевать наши зенитчики во Вьетнаме. И ничего, американцы проглотят. Или за евреев они плотнее впишутся? Тут ведь под угрозой их «непотопляемый авианосец» на Ближнем Востоке. В США – огромная и богатейшая еврейская община. Половина Уолл-стрита – евреи. Черт, как все сложно…

– Станция «Ленинские горы».

Поезд останавливается на мосту через Москву-реку. Передо мной в окне открывается прекрасный вид на пейзажи столицы. Часть пассажиров выходят. Целая толпа молодежи, с гитарами и рюкзаками, идут в сторону выхода на Ленинские горы. На пикник? Самое оно. Солнышко ласково светит, водичка умиротворяюще плещет. Птички поют… Лепота! Сам бы все воскресенье провалялся на травке, поел шашлычка. Но у меня внутри бухает СЛОВО. В такт сердцу. СЛОВО зовет, требует…

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Университет».

Арабам все равно придется помогать. Война с Израилем, как бы она ни закончилась, – это политика эмбарго и высокие цены на нефть. Точнее, рекордные. Как раз в октябре открывается нефтепровод «Дружба». Он свяжет СССР с Европой. Дальше будут строиться новые ветки, увеличиваться объемы поставок «черного золота». Наконец, отгрохают газопровод «Союз» и «Уренгой – Помары – Ужгород». Доходы от нефти и газа позволят сгладить экономические проблемы СССР. А сверхдоходы в эпоху Брежнева так и вовсе обеспечат возможность проводить Олимпиаду, строить БАМ и оплачивать прочие советские мегапроекты.

Главным из которых, безусловно, должен стать «цифровой скачок». Процессоры, компьютеры, программное обеспечение, сотовая связь… Вот на что надо тратить нефтедоллары. Впрочем, до «цифрового скачка» и в Штатах еще долго. «Эппл» появится в 76-м году, «Майкрософт» в 75-м году. IBM уже активно работает, но до массового персонального компьютера (81-й год) – еще грести и грести. Хотя в этом году будет представлено семейство IBM System/360 – первый универсальный компьютер с байтовой адресацией памяти. У нас академики тоже понимают важность компьютеризации. Глушков, Китов, Левин еще в 62-м году начали процесс создания вычислительных центров (АСУчивание). Но все делается через задницу, без единых стандартов, кто во что горазд…

– Станция «Университет».

Я выхожу из поезда, иду весь в мыслях к эскалатору. И уже перед самыми ступеньками получаю хлопок по плечу. Оборачиваюсь, вижу высокого мускулистого парня в футбольной майке «Спартак». Мужественное лицо, голубые глаза, на голове лихая, почти «кубанская» челка. Петров. Бывший парень Виктории.

– Слышал, Рус, что ты за Селезневой ударяешь? – Бывший комсорг встал на одну ступеньку со мной.

– Здороваться не надо? – Я смотрю в глаза Петрова. Там горят какие-то нехорошие огоньки.

– Ну, здравствуй, Русин, – парень разворачивается ко мне всем телом. – Так это правда? Про Вику?

– Допустим, правда, и что? – я иду на обострение.

– Это моя девушка! – повышает голос бывший комсорг.

– Она была твоя. Пока ты не налажал! – Я тоже говорю громко. На нас оборачиваются пассажиры. На эскалаторе свободно, но люди есть.

– Ты точно уверен в своих словах? – Петров нависает надо мной, хватает за шею правой рукой. Я перехватываю его кисть сверху и с небольшим шагом вперед срываю руку. С усилием выворачиваю наружу. Петров шипит от боли, сопротивляется. Я добавляю левой рукой под его локоть. Парень совсем скрючился, наклонился к ступенькам.

– Молодые люди! Сейчас же прекратите! – раздается голос дежурной по эскалатору. Он разносится через встроенные динамики. Теперь на нас смотрят все. Я продолжаю держать Петрова, тот дергается. Наконец эскалатор поднимается наверх. Перед нами никого. Сильным пинком под зад я придаю Петрову ускорение, и он выскакивает в вестибюль. Пытается тут же броситься ко мне с кулаками, но его останавливает взгляд милиционера, незаметно стоящего сбоку эскалатора.

– Молодые люди, что здесь происходит?

– Так, дурачимся. Правда, Коля?

Петров мрачно кивает.

– Дурачьтесь в другом месте! Эскалатор – место повышенной опасности.

Мы дружно киваем, Петров первым выходит наружу. Я за ним. Милиционер смотрит на нас через окна станции.

– Ну, Русин, еще увидимся, – бывший комсорг потирает кулак. – Ходи аккуратно.

– Давай, Петров, дуй в общагу, не задерживай пешеходов, – я спокойно иду к светофору, даже не оглядываясь.

* * *

– Леш, а ты где был? – интересуется Индустрий, когда я захожу в комнату.

– Там где я был, меня там уже нет, – туманно отвечаю соседу. – А что?

– Коган приходил, конверт оставил. Просил тебя еще раз поблагодарить. Ты сам знаешь, за что.

Индустрий просто лучится любопытством.

– А что было вчера? Вы так ничего и не рассказали.

– Добро победило зло. Сиди, занимайся. – У меня нет никакого желания общаться с этим трусом. Индустрий обижается, утыкается в учебник.

Рядом с конвертом лежит записка от Димона. «С Левой поговорил, он тоже готов. Ушел в магазин».

Я мысленно стону. Вот так и сыпятся агенты. Один сказал другому, другой третьему – а третий оказался сексотом. Еще и Индустрий наверняка прочитал.

Открываю конверт – там два билета на «Вам 22, старики». В первый ряд. М-да… Коган-старший держит слово.

Быстро обедаю в столовой, переодеваюсь в костюм. Хорошо бы прогуляться по Москве перед спектаклем. Спускаюсь на этаж женской общаги, прошу вахтершу позвать Селезневу. Та с ворчанием, но все-таки идет по коридору. Стучит в дверь:

– Селезнева! К тебе пришли.

Из комнаты выскакивает Вика. В коротеньком халатике, вся такая свежая… Волосы распущены, глаза светятся. Я с трудом сглатываю слюну.

– Ой, Леша! А я еще не готова… Куда мы идем?

– Куда и заказывала, – я с большим усилием отвожу взгляд от ее высокой груди. Пожилая вахтерша недовольно качает головой.

– В «Ленком».

– Ой! Какой же ты молодец! – меня удостаивают поцелуем в щечку. – Я буду готова через полчаса. Погуляй пока.

Делать нечего, иду гулять по пустому МГУ. В одной из открытых аудиторий слышу надрывный детский плач. Ребенок чуть не захлебывается криком. А еще и безысходный женский.

Заглядываю. Молодая девушка, прикрывшись кожаной сумкой, пытается покормить ребенка грудью. Тот лишь упрямо вертит головкой и орет еще сильнее. Девушка же сама рыдает. Крокодильи слезы капают на лысую, покрытую красными пятнами головку младенца.

– Ну и что тут у нас за слезливое море разлилось? – участливо спрашиваю я и захожу внутрь. Разглядываю мать. Миловидная такая. Темные волосы, большие глаза, пухлые губки. Одета в светлый летний костюм, юбка которого пуритански прикрывает коленки, шелковую светлую блузку, кожаные бежевые лодочки на шпильке. Все импортное, качественное, очень дорогое. Кто же ты такая, птица-небылица?

Ребенок не сказать чтобы совсем младенец. На голове есть пушок, взгляд фокусирует, смотрит по сторонам. Пока я разглядываю парочку, ребенок успокаивается. Мама тоже.

– Ты кто? – шмыгает носом девушка.

– Я Русин. А ты – Света Фурцева, да?

– Козлова!

– Ой, да все на курсе знают, что ты Фурцева, – смеюсь я, – дочь министра культуры.

– Я по мужу Козлова! – мне демонстрируется палец с кольцом.

«–  А муж у нас кто?

– Волшебник.

– Предупреждать надо!»

Кто у нас Козлов-старший? Член Президиума ЦК КПСС, один из ближайших соратников Хрущева. Сейчас сильно болеет, в следующем году умрет. Его сынок и так ведет разгульный образ жизни, а без тяжелой руки отца так и вовсе пустится в загул. Светлана с ним разведется. Выйдет замуж повторно. Но сейчас династический брак еще в силе.

– Почему ребенок плачет?

– Не хочет грудь брать, – краснеет Светлана. – Она у няни привыкла к бутылочке…

– А где няня?

– Уехала к родственникам. Я приехала к подругам в общагу, а дочка раскапризничалась.

– Попробуй не совать грудь, а сжать ее, чтобы молоко брызнуло в рот – у моей сестры было аж трое детей. Знаю почти все про выращивание младенцев.

– Отвернись!

Я подхожу к доске, встаю спиной к Фурцевой. Разглядываю формулы. Математики занимались? Послышалось детское причмокивание.

– Слушай, ест!

М-да… Вот вам и мамашка.

– Как ребенка-то зовут?

– Марина.

– Понятно. Ладно, раз все хорошо, я пойду.

– Постой! Откуда ты знаешь про грудное вскармливание? – в голосе Светланы слышны нотки традиционного женского любопытства.

– Пусть это останется моим секретом, – усмехаюсь я. – Детей грудью не кормил.

Фурцева смеется.

– Ты любопытный! Мне кажется, в тебе что-то есть.

Какой несоветский вызов – Фурцева-младшая тайком заправляет грудь в платье, встает. Ребенок наелся и уснул. Может, слинги изобрести? Только кому я в Союзе продам идею?

– Ладно, еще увидимся! Чао!

Светлана вешает сумку одной рукой на плечо, девочку прижимает к себе. Стремительно выходит из аудитории. А я иду обратно в женскую общагу. На проходной меня уже ждет разодетая Вика. Выглядит Селезнева очень стильно. Голубое платье, открывающее плечи. Широкий красный ремень, который подчеркивает ее талию. Такие же крупные красные бусы. Аккуратные стрелки на чулках. Лодочки на шпильках. Из-за угла выглядывает и тут же прячется рыжая голова. Раздается хихиканье. Понятно, Вику на свидание собирали всем миром.

– Чего такой задумчивый? – Девушка игриво пихает меня в бок.

Идем молча в сторону метро. Наконец я рассказываю про Фурцеву-младшую. Вика сочувственно кивает и подтверждает ее неудачный династический брак. Рассказывает о Козлове-младшем, про которого ходят нехорошие слухи в МГУ. Дочка Фурцевой, оказывается, ушла от мужа и проживает с дочкой на даче в Переделкине.

Богатые тоже плачут. Деньги и положение могут помочь во многом, но только не в чувствах.

Спектакль в «Ленкоме» проходит на «отлично». Когда я провел Вику в первый ряд – та аж задохнулась от радости и удивления.

– Леша, твоя фамилия случайно не Корейко? – шутит девушка с раскрытыми от восторга глазами, разглядывает сцену, потолок, портьеры.

– Дай миллион, дай миллион, – я корчу рожи и хватаю Вику за рукав, пародируя старика Паниковского из «Золотого теленка».

Вика заливается беззаботным смехом и украдкой утирает выступившие слезы на густо подведенных стрелками глазах. В это мгновение она хороша как никогда. Окружающие мужчины бросают на мою подругу заинтересованные взгляды.

Я практически не слежу за сюжетом – впитываю в себя молодого Державина, Ширвиндта, Збруева… Зал – битком. Аплодируют. Несут на сцену охапки пионов, поздней сирени. Счастливые лица вокруг. Хочется обнять весь мир. Атмосфера такая, будто хрущевская оттепель вовсе и не закончилась.

После спектакля мы гуляем по Москве. Вика вздрагивает от прохладного ветерка, и я накидываю ей на голые плечи свой пиджак. Она благодарно улыбается в ответ. На центральных улицах опять толпы народу. Воскресенье, вечер.

– Это все приезжие, – замечает Вика. Глазастая.

– Как и мы, – я пожимаю плечами.

Просто погулять – основное развлечение жителей столицы. Этот обычай принесли с собой выходцы из маленьких городков и поселков. Москва интенсивно заполнялась провинциалами уже несколько десятилетий. Вначале приезжали на строительство заводов, метрополитена. После войны приток был небольшим, но, когда колхозникам стали выдавать паспорта, Москва стала быстро расти. И с окраины вечерами и в праздники бывшие жители маленьких городков и деревень съезжались в центр, чтобы пройтись по главной улице, на людей посмотреть и себя показать.

По тротуарам движется довольно плотная толпа, кто-то останавливается у витрин. Магазины уже закрылись, что не мешает людям разглядывать товары.

Идем, болтаем. Вика делится впечатлениями от спектакля. Восторгается игрой актеров. У меня же мысли о другом. Сейчас бы пригласить Вику в ресторан, шикануть. А потом… Собственно, куда потом? Проклятый квартирный вопрос!

Спустя два часа добираемся до МГУ. В парке пусто. Беру Вику за руку, отвожу за большой дуб. Нежно целую. Девушка отвечает! Да еще так страстно… Теперь шейка, ключица… Быстро возбуждаемся. Я лезу руками ей под платье. И это мне позволяют! Проклятые советские чулки, пояс, резинки… Как же все сложно устроено!

– Леша, постой, – наконец Вика приходит в себя, отталкивает руки. Девушка раскраснелась, грудь бурно вздымается. Я с большим трудом делаю шаг назад. Глубоко вдыхаю, выдыхаю.

– Мы же договорились не торопиться, а ты уже под юбку лезешь! – с деланым возмущением говорит мне Селезнева. Грозит пальчиком. Я ловлю ее руку, целую ладонь. Вижу, что ей это нравится.

– Все, пошли в общагу. Вахтерша ругаться будет.

Действительно, старушка на входе в женское общежитие ворчит: «Когда же вы нагуляетесь?»

– Сами молодой не были? – смеется Вика, целует меня в щеку и упархивает к себе. А я отправляюсь к себе. Парни уже спят, пора и мне.