Текст книги "Путь домой идёт через болото. Часть 2"

То, что после посадки картофеля я ежедневно ходил на «огород», вовсе не означало, что я забросил все прочие дела – я продолжал заниматься достройкой дома и рыбной ловлей. Соорудив из жердей каркас двускатной крыши, густо оплел еловым лапником, решив, что при первой же возможности необходимо покрыть крышу сухими тростниковыми вязанками, как это делается до сей поры в некоторых глухих небогатых деревушках, а так же на элитных хижинах миллионеров. Крыша получается теплой и водонепроницаемой. Пока же от нескольких прошедших коротких, но сильных майских ливней меня вполне добросовестно спасала и зеленая хвойная кровля. Конечно, зимой тепла она не удержит, но к тому времени я накрою её поверх лапника полотнищами бересты. На сооружение стропил, обрешетки и покрытие крыши лапником ушли остатки мая.

Из тонких, десятисантиметровых бревнышек я соорудил пристрой к срубу со стороны той его стены, в которой находился проем двери. Со стороны двора он выдавался за габариты основного сруба метра на полтора. Внутри сооруженьице делилось легкой стенкой с дверью на две неравные части. Большее по размеру помещение, собственно сени, куда непосредственно выходила дверь избушки, имело ширину два метра и глубину во всю ширину сруба. Второе, более маленькое помещеньице, так же соответственно в два метра ширины и глубиной в полтора, представляло собой нечто вроде тамбура, соединяющего уже сени с улицей. Дверь из тамбура на улицу я устроил сбоку. Она выходила к лицевой стене дома. В сенях, во всю их левую и заднюю глухие стены, навесил два ряда полок. Сени должны были выполнять роль моего оперативного склада, хранилища вещей, которыми я постоянно пользуюсь.

В тамбуре же намеревался хранить и изготавливаемые мной орудия труда, охоты и лова, а зимой лыжи-снегоступы, которые обязательно сплету.

Пристрой покрыл односкатной, умеренного наклона крышей из толстых сосновых жердей и больших листов бересты, прижатых поверху тонкими поперечными жердочками.

Неделя ушла на изготовление трех дверей. Главной трудностью при этом стало найти способ скрепления вместе отдельных их частей. Наконец, пораскинув мозгами, справился и с этой задачей. Даже изобрел нечто вроде деревянных петель. Конструкция получилась довольно громоздкой, но выполняющей свои функции вполне прилично. Наиболее тонкой работой явилась сборка и подгонка частей внутренней двери, так как она должна закрываться очень плотно и надежно, сохраняя тепло в доме. От внешней двери требовалось более крепости, чем герметичности, а двери между тамбуром и сенями были вообще скорее похожи на садовую калитку.

С окончанием строительства дома заботы по благоустройству усадьбы не только не прекратились, а лишь увеличились. Теперь необходимо изготовить печь (выходы подходящей на мой взгляд глины я обнаружил на западной косе). Сделать широкие нары-лежанку вдоль одной из стен комнаты. Пустить поверху стен комнаты по всему их периметру полки. На улице обязательно следует возвести лабаз, а то и два – один для мяса, рыбы и шкур, другой для растительных припасов. Надо соорудить приличное отхожее место (не бегать же все время в лес). Приладить к внешним стенам избушки две – три доски-скамейки, что бы с комфортом отдыхать от трудов праведных. Моей мечтой, которую обязательно воплощу в реальность к концу лета, была баня. Скидать небольшой сруб с печью каменкой никаких проблем для меня теперь не представляло. На баню сгодятся бревна более короткие и тонкие, чем на дом. Вопрос упирался во время. Вот его то катастрофически на все не хватало.

Кстати, я продолжил практику, заведенную мной еще на своем первом острове – куда бы не пошел, хоть на сто метров от дома, обязательно возвращаться с охапкой дров. Таким образом, уже к началу лета образовался изрядный запас. Но как я уже знал – дров много не бывает! Под очаг отвел место у шалаша, обложив его камнями.

Еще не решил, буду ли устраивать вокруг своей новой усадьбы ограду, ведь и сам по себе дом был прекрасным и вполне надежным убежищем. Во всяком случае этот вопрос не требовал принятия немедленного решения.

С конца мая мою жизнь сильно осложнила мошкара. А затем за меня принялись и комары. Я собирал пижму, имеющую очень сильный резкий запах, и, размяв её между ладоней, натирался выступившим соком. Помогало. То ли она действительно отпугивала гнус, то ли просто укусы становились не так заметны. Несколько букетов свежих пижмы постоянно держу в доме. Впрочем, вскоре я настолько привык к гнусу, что почти перестал обращать на него внимание, лишь лениво отмахиваясь от самых назойливых особей. Но в густую траву все же заходить не стоило, так как вверх немедленно поднимались тучи кровопийц. В безветренную погоду особенно было тяжело на воде. К счастью от входа в залив в сторону поляны обычно тянул легкий ветерок, делавший мое положение вполне терпимым.

К середине июня мошка почти исчезла, зато во всей красе развернулись комары, осаждавшие меня до конца июля, ослабив свой натиск лишь в августе и практически исчезнув к сентябрю. Днем же на солнышке начинали вдруг осаждать оводы или как говорят у нас – пауты. Та еще зараза! Стоило только зазеваться, как эта тварь норовила пребольно цапнуть, выкусив кусочек плоти, хоть и махонький, но не менее от того дорогой мне. Чтоб хоть как то снизить количество гнуса в округе, я изничтожил с помощью длинной палки все заросли густой травы в ближайших окрестностях. В общем-то количество комаров у дома заметно снизилось. Как то в июле в голову пришла замечательная, как мне показалось, мысль! Я принялся отлавливать по всему острову стрекоз, засовывая их в берестяной туесок, и выпускать у себя на усадьбе. Они действительно летали и кого-то там даже ели. Но, как я уже говорил, вскоре я настолько привык к комарам, что почти перестал обращать на них внимание и бросил это баловство с переселением стрекоз.

Пришла пора соорудить в доме длинную лавку-нары шириной порядка метра и длинной во всю левую стену и вплотную приступить к кладке печи из глиняных блоков.

Сооружение лавки заняло несколько дней. Свалил две сосны толщиной на высоте метра от корня около двадцати сантиметров. Вырубил из них четыре бревна длинной равной длине моей гостиной, тщательно произведя все замеры шестом. Основательно обтесал каждое. Укрепил одно из них на земле кольями, чтобы оно не перекатывалось с боку на бок. Аккуратно всадил топор сверху по центру бревна у самого его торца. После чего принялся лупить по обуху дубиной, пока от места проникновения лезвия по обнаженной поверхности древесины не поползла хорошо заметная трещина. В трещину, у самого лезвия топора, вгоняю той же дубиной загодя заготовленный деревянный клин. Извлекаю топор, резко нажав на топорище, как на рычаг. Несколько раз ударяю обухом по клину, осаживая поглубже. Трещина с писком расползается. Вставляю сантиметров через сорок очередной клин и ударяю по нему. Затем пару раз по первому и вновь по второму. Устанавливаю третий клин. Бью. Вновь по первому. По второму, по третьему. Трещина растет. Четвертый, пятый, шестой, пока бревно, с жалобным треском, не распадается надвое, цепляясь еще половинками друг за дружку отдельными щепами.

К концу второго дня у меня имелось восемь плах – половинок бревен. Выбираю из них нужные мне шесть (две оставшиеся сгодятся на полки). Весь следующий день, подточив камнем топор, обстругиваю внутреннюю сторону плашек, добиваясь ровной, гладкой поверхности. Обжигаю получившуюся поверхность с помощью горящей смолистой ветки и зашлифовываю её пучком сухой травы, подсыпая песочка. Поверхность получилась приятной и на глаз и на ощупь.

После этого разместил на земле параллельно друг другу четыре коротких бревнышка, длинной каждое, равной ширине сложенных вместе шести плах. Монтирую лавку, выбирая топором на округлой стороне плах небольшие поперечные выемки, чтобы они ровно и устойчиво держались на поперечинах. Иногда уже установленную плаху приходится поднимать и вновь подгонять по месту. Плахи укладываю комлями в разные стороны, что бы общая ширина нар оказалась везде одинакова. Кроме того, чтобы избежать щелей, обтесываю соприкасающиеся стороны плах, тщательно сплачивая друг с другом.

К концу четвертого дня лавка готова. Осталось перенести её по частям в дом и смонтировать по месту. Для этого пришлось разобрать в одном месте крышу, так как через тамбур и сени затащить массивные доски в дом положительно невозможно. Что бы нары получились повыше, под каждое поперечное бревнышко подложил еще по одному. С этой задачей справился достаточно скоро. Поверхность нар возвышается примерно на полметра. Такую высоту я выбрал намеренно, не столько из-за удобства посадки и вставания, сколько для того, что бы зимой, когда будет топиться печь, оказаться подальше от холодного пола.

Ширина лавки позволяет использовать её и как место для сна, и как террасу для зимнего обитания, не опускаясь без надобности на пол. Со дня завершения оформления спального места окончательно перебираюсь жить в свой новый дом.

Глава 5

Но даже теперь, по завершению всех строительных работ, дом мой готов лишь наполовину. Хоть избушка и сложена из довольно толстых бревен и сама по себе неизмеримо теплее и надежнее чума, в котором я провел минувшую зиму, но выжить в ней без огня зимой станет совершенно невозможно.

Концепцию простейшего открытого очага из камней, подобного бывшему у меня в чуме, я отверг сразу. Такой очаг в бревенчатом доме попросту неуместен. Во-первых, слишком пожароопасен. Во-вторых – он практически не запасает тепла и греет лишь пока в нем пылает пламя. Стоит огню погаснуть, как температура в начнёт неуклонно снижаться. Кроме того он потребует для своего прокорма огромное, неизмеримое количество дров.

Я видел несколько раз, как на местах длительных стоянок – станах геологов, лесорубов, охотников-промысловиков, рыболовов и прочей лесной братии сооружалось нечто вроде упрощенной русской печи из круто замешанной пополам с песком глины. Печь эта представляла собой простейший ровный «под», то есть днище будущей топки, над которой возводится туннелеобразная арка-перекрытие. Оба торца туннеля закрываются толстыми глиняными стенками, в одной, из которых, лицевой, прорезается отверстие – устье топки. После нескольких неторопливых протопок глина достаточно просыхает и даже получает некоторый обжиг, в результате чего печь становится крепкой, монолитной и отлично выполняет свои функции. Обычно такие печи устанавливали на улице, на небольшом бревенчатом фундаменте-постаменте, прикрывая от осадков простейшим навесом. В жилье же для обогрева использовались легкие (относительно) переносные стальные или чугунные печки-буржуйки. Основное назначение сооружаемых на улице глиняных печей – выпекать хлеб. Но в них же с успехом готовят и суп, и мясо, и рыбу, и каши. Пища, приготовленная в такой печи, получалась необычайно вкусной и питательной. А запеченное в ней большим куском мясо просто бесподобно! Печи эти, как правило, не имеют трубы и топятся, посему, по чёрному, то есть дым свободно истекает из устья топки на улицу, расползаясь окрест. Я намеревался соорудить нечто подобное и у себя в доме, несколько при этом усовершенствовав её, потому что она должна служить мне в первую очередь даже не очагом для приготовления пищи, а средством обогрева в зимний период.

Но прежде чем приступить к сооружению печи, отчасти для того, что бы временно сменить род деятельности и отдохнуть от строительных работ, отчасти чтобы спокойно, не торопясь продумать в деталях конструкцию будущего очага, соизмеряясь со своими возможностями и опытом, решил совершить вылазку в тайгу, переправившись на плоту на материк.

Для столь длительного путешествия имеющийся у меня в наличии для рыбной ловли в акватории залива легкий плот не годился. Необходимо что-то более основательное. Благодаря приобретенному плотницкому опыту сооружение нового (уже третьего по счету) плота не заняло много времени. За день, свалив три сосны, разделил их на четыре четырехметровых и одно пятиметровое бревна. Прорубил поперек в каждом из них в трех местах пазы, несколько расширяющиеся в глубину. Плотно вогнал туда по обтесанному соответствующим образом шесту. Каждый шест, таким образом, проходя через все пять бревен крепко удерживая их вместе. Пятиметровое бревно я разместил в центре. Выступающий с одного края плота метровый отрезок бревна должен был, по моим расчетам, сыграть роль киля и предотвратить рыскание плота по курсу. Кроме того он послужит и причальным трапом, если берег окажется излишне топким и не позволит подойти вплотную. Затем я разобрал плот, спустил по частям на воду и вновь стал собирать его там. Неожиданно с этим пришлось немало провозиться. Особенно сложно оказалось протянуть сквозь прорези во всех четырех бревнах первый, центральный шест, так как заботливо очищенные мною от коры бревна, намокнув, стали скользкими, словно их намылили. Они плясали на воде, норовя расплыться в разные стороны либо совершить оверкиль, перевернувшись прорубленными пазами вниз, а то и поднырнуть под меня, больно саданув при этом по ногам. Второй шест установился по месту уже легче, а третий проблем не доставил вовсе. Я весь промок и от воды, и от пота, и от мата и основательно вымотался. Пожалуй эта операция по времени и по трудоемкости превзошла все предыдущие. Но к вечеру у берега мерно покачивался отличный плот. Кинув на него длинный шестиметровый шест (я не знал глубины озера, но вряд ли она была большей) и, заякорив судно вторым шестом, воткнутым в дно, отправился спать.

Утром встал с первыми лучами солнца, всходившего в это время в самом начале четвертого часа, с тем, что бы успеть проверить все рыбные ловушки. Ставил я их сейчас не больше четырех-пяти штук за раз, так как неплохой улов позволял не только ежедневно сытно есть, но и с каждого улова несколько рыбин покрупнее завяливать.

Вернувшись с часовой рыбалки, плотно позавтракал, выпил горячего кипрейного чайку, подготовил запас продуктов в дорогу. Кроме того взял нож, малый топор, копье с костяным наконечником и моток веревки. Все, кроме копья, уложил в вещмешок, повесив его за сразу спину, так как ужасно боялся, что что-либо из моего драгоценного и весьма скудного имущества может упасть в воду и затонуть. Это стало бы для меня катастрофой.

Что бы сберечь обувь (подаренные мне ботинки) я очень часто ходил босиком. Земля уже достаточно теплая и ходьба босиком доставляет истинное удовольствие. Приятно ощущать своими босыми пяточками все морщинки на могучем теле острова. Лишь когда приходилось пробираться густым зарослям, надевал ботинки и то лишь потому, что опасался змей. Правда я их пока не видел, но несомненно ужи либо гадюки где то здесь обитают.

Часов в семь утра наконец отчалил и медленно тронулся в путь, отталкиваясь шестом ото дна. Еще через полчаса вышел из залива и, сменив курс, двинулся в сторону виднеющегося вдали, в слепящих лучах восходящего солнца, берега.

Когда стоишь на одном берегу, расстояние до другого всегда кажется в несколько раз меньше, чем оно есть на самом деле. И сейчас, планируя свое путешествие, я рассчитывал, что за час-полтора спокойно, не торопясь, переправлюсь на другой берег, до которого по моим расчетам было никак не более километра. Однако по мере того, как мой берег становился все дальше и ниже и остров уменьшался в размерах, другой, казалось, не приблизился ни на метр. Наконец мне показалось, что я нахожусь где то в центре безбрежного океана. Оба берега лишь узкими полосками темнели у противоположных горизонтов.

Глубина везде стояла небольшая, редко превышая пару метров. Чаще же шест уже на глубине метра погружался в слой ила, с трудом нащупывая более-менее плотное дно, от которого можно было оттолкнуться. Предвидя это, я вырубал свои шесты из молодых стройных березок, оставив снизу часть корневой системы, таким образом получалось расширение, которое не позволяло концу шеста тонуть в мягком дне до бесконечности.

Местами встречались совсем уж откровенные мели с торчащими из воды гребенками озерных трав, которые приходилось, делая промеры тем же шестом, осторожно обходить стороной. Попадались и разного размера полу затопленные плавучие островки, плотно сплетенные из всякого растительного хлама. Несколько раз мимо проплыли, раздвигая в стороны усы меленьких волн, головы каких-то водоплавающих существ. Кто то были – бобры ли, выдры, ондатры, либо какие-то большущие водяные крысы, я различить не мог, так как заметив меня они тотчас проворно меняли направление движения, вовсе не горя желанием встречаться со мной. Возможно они были и правы. Правда мысль о том, что из этих бродяг могло получиться неплохое жаркое, пришла мне на ум уже после того, как они скрылись из глаз. Надо будет в следующий раз сплести и взять с собой сачок. Заметно, как в некоторых местах у самой поверхности густо ходят косяки рыбной молоди, в которые временами врезались какие-то стрелы. Кто это – голодные щучки или полосатые разбойники – окуни, я не мог издали определить. При этом я успокоился на счет пополнения рыбных запасов в моем заливе – озеро явно не заморное, не промерзающее даже холодными зимами до дна. Оно изобиловало глубокими зимовальными ямами и по весне богатства подводного мира быстро восстанавливались.

Я утвердился в мысли – если хочу действительно быть подвижным на воде и иметь возможность использовать предоставляемые мне шансы, одного плота мало. Обязательно необходимо строить лодку. Уверен, что вполне способен соорудить нечто вроде индейского каноэ из бересты. Мерно отталкиваясь шестом ото дна (работа, не требующая чрезмерной сосредоточенности), погрузился в раздумья и в моей голове все более отчетливо прорисовывалась схема будущего судна.

Спустя еще полтора монотонных часа берег все-таки, нехотя, но стал подрастать. Я уже различал на нем отдельные деревья и даже кусты. Наконец оказался у цели своего путешествия, но еще с полчаса пришлось выискивать место, где бы я смог причалить, так как берег сплошь обрывист, резко уходя в воду и не позволяя подняться наверх. Но вот нашел часть свеже-осыпавшегося суглинистого обрыва, следствие последнего паводка. Образовался небольшой пологий подъем. Причалив к берегу и тщательно заякорив свое судно сразу обоими имевшимися у меня шестами, воткнув их, насколько смог, тонкими макушками в дно, вскарабкался наверх.

Почти вплотную к берегу подступает смешанный хвойно-лиственный лес: в основном березы, осины, сосны, ели. Местами подлесок довольно густ, но не редки и открытые, хорошо проветриваемые, лишенные травы, устланные ковром сухой хвои или прошлогодних перепревших листьев участки. Множество павших деревьев. Временами приходилось, косясь на солнце, огибать сплошные буреломы, пролезть напрямую сквозь которые, не то что свободно пройти, совершенно невозможно. Далее, вглубь тайги, шли сосновые боры и ельники. Березняки, ольшаники и осинники вкраплялись в них небольшими рощицами-урочищами с крошечными болотцами по центру. За все время путешествий, что по своим обоим островам, что здесь, на материке, я встретил лишь несколько пихтовых и лиственных деревьев. Вообще-то лиственница, самое распространенное таёжное дерево. Но не здесь. Лиственница любит более высокие места, образует сплошные массивы, тянущиеся на сотни и сотни километров по Уралу, в центральных и восточных горных районах Сибири и Дальнего Востока. Здесь же, в распластавшейся на два с лишним миллиона квадратных километров болотистой низинной местности, одной из самых больших равнин на земном шаре, главным определяющим таежным деревом являлась сосна. Это её законное царство. Она со своей подругой елью лишь милостиво дозволяла прочим деревьям подселяться к себе.

Углубившись на пару километров от берега и не найдя предполагаемого края земли, вернулся в исходную точку, решив немного пройтись вдоль обрыва, что бы окончательно определиться с тем, где же я нахожусь. Что это, очередной остров или все же действительно край болотного царства? Свернув влево, направился к югу. Пройдя с километр удостоверился, что берег и не думает заворачивать на восток. Я уже собирался повернуть обратно, как вдруг справа от меня открылось речное русло. Не сомневаясь, что это устье таежной реки, пошел вдоль её берега. Но через сотню, другую метров убедился, что это всего лишь протока, отделяющая от материка довольно крупный, но не столь широкий остров. Он был, конечно, поменьше моего, нынешнего, но вряд ли уступал старому. Протока в самом широком своем месте не превышала полусотни метров, поэтом издали, особенно со стороны озера, этот клочок суши казался совершенно частью материка и лишь в непосредственной близи от входа в протоку раскрывалось истинное положение географических дел.

Желая узнать, насколько он тянется, решил дойти берегом до его конца. Шагов через пятьсот увидел противоположный край острова, за которым вновь открывался вид на болота. Собирался уже было повернуть обратно, как вдруг оказался на краю обрыва, под которым протекала то ли речка, то ли еще одна протока, но значительно уже. Русло чистое, шириной метров десяти. По едва заметному течению логично предположить, что это речушка, берущая начало в моем озере, отводит воды из него куда то вглубь материка. Там она впадает либо в более крупную реку, либо в другое озеро. Я попытался пройтись берегом реки, однако он оказался настолько густо завален стволами упавших в разное время деревьев, что продвинуться хоть на пару десятков шагов решительно невозможно. Вздохнув, решил, что это еще одна причина, по которой мне обязательно нужна лодка. Ведь по руслу этой речки я мог свободно проникнуть вглубь материка на километры, выбирая наиболее перспективные с точки зрения охоты и собирательства места. Вернувшись обратно к берегу большой протоки, принялся лениво рассматривать островок, который не представлял для меня какого либо особого интереса, так как находился рядом со значительно более богатым и заманчивым во всех отношениях материком.

Вдруг показалось, что в просвете между деревьями на том берегу мелькнуло нечто знакомое. Я замер. Да нет, ничего необычного. Отступил на пару шагов назад, внимательно вглядываясь в заросли. Точно, вон там, совсем недалеко от берега стоит что-то. Да это же почерневшие останки сруба с полупровалившейся внутрь крышей! Открывшаяся картина настолько отчетлива и вместе с тем фантосмогорична, что я несколько минут стоял в совершеннейшем замешательстве. Наконец стал искать глазами еще какие либо признаки человека, но больше ни строений, ни чего либо еще, похожего на творения рук человека видно не было. По всей видимости это давно заброшенный приют такого же бедолаги как и я сам.

В глубокой задумчивости возвращался к своему плоту. Мысли о дальнейшем исследовании территории, тем более об охоте покинули меня. Я сделал на сегодня довольно открытий, да и устал основательно, потратив много сил на плавание. И еще предстоял такой же переход обратно. Оставаться в незнакомом лесу, где уж точно водились крупные звери, меня абсолютно не прельщало. Во всяком случае я доказал самому себе возможность плавания по озеру. И понял, что плавание это лучше совершать на лодке, а не на плоту.

Добравшись до плота, спешно погрузился на него и отошел от берега. Затем остановился и какое то время находился в раздумье. Мне не терпелось отправиться к вновь открытому острову с останками хижины. Возможная близость человека неожиданно взволновала меня. Живет ли там кто? И кто он мне – друг или враг? Сколько их? Стоит ли ждать какой либо каверзы с этой стороны? Хотелось ясности. Сейчас, немедленно. Чтобы неизвестность не грызла. Но понимая, что время уже близится к четырем вечера, а мне еще несколько часов добираться до своего острова, я вынужден был отвергнуть идею исследования, какой бы заманчивой она не представлялась. Но решил, что обязательно в ближайшие дни приступлю к постройке лодки и уж тогда никто не помешает мне обследовать и островок, и открытую речку. Кроме того я убеждал себя, что если бы на острове кто и жил, я бы заметил за прошедшие месяцы, и не раз, либо дымок, поднимающийся на фоне берега, либо рыбацкую лодку, которой не могло не быть у островитян. Успокоив таким образом свою подозрительность, отправился в обратный путь.