Текст книги "Путь домой идёт через болото. Часть 2"

Глава 6

За время путешествия, точнее за те тягучие часы, что провел, отталкиваясь шестом ото дна, в голове окончательно сложился план конструкции печи, которую я собираюсь соорудить в своем жилище. Это будет глинобитная печь, топящаяся по черному, т. е. без трубы. Дым станет выходить прямо из топки и свободно поднимаясь под потолок, вытягиваться оттуда через деревянную трубу-дымник. Чтобы дым не стлался понизу, необходимо обеспечить на время топки постоянный приток свежего воздуха в комнату.

Первым делом, вернувшись домой, стал обследовать берега своего острова на предмет обнаружения месторождения подходящей глины. Сначала обошел берега залива. В нескольких местах видел выходы глины, но, на мой взгляд, она слишком тощая, так как скатанные из неё шарики легко крошились при сдавливании. Затем прошелся узеньким пляжем вдоль внешней стороны восточной косы, проверяя каждый раз найденный слой на пластичность: скатав в ладонях глиняный шарик – плющил его в лепешку. И каждый раз края этих лепешек в большей или меньшей степени покрывались трещинами. Наконец в том месте, где пляж сходил на нет, а обрыв тонул своим основанием в озерной «бездне», я обнаружил обнажившийся двадцатисантиметровый слой превосходной глины, именно такой, какой нужно. Скатав очередной раз шарик, сдавил его между ладоней. Получилась плоская шайбочка с ровными, не потрескавшимися краями. Это то, что я искал!

Почему я так уверен в этом? Все достаточно просто. В детстве родители каждое лето отправляли меня на каникулы в деревню к бабушке Варе, которая переехала туда сразу, как вышла на пенсию. Но «старушка», будучи еще не старой, не смогла усидеть без дела, как мечтала о том, и вскоре устроилась учительницей в местную начальную школу. И еще с десяток лет преподавала там и физику, и химию, и географию, и ботанику с зоологией. Вроде как даже историю с литературой. Для меня же эти поездки превращались в мучение, так как бабуля сама придумывала мне по всем предметам задания и строго следила за их выполнением. Неудивительно, что я, будучи не очень прилежным учеником, искал каждую возможность улизнуть из дома. Сидеть летом в деревне в избе – благодарю покорно. Впрочем бабушка не была жестокой женщиной и строгость в ней сочеталась с любовью к единственному внуку, поэтому глядела она на мои выходки весьма снисходительно. Но понял я это много позже, когда бабушки уже не стало. А тогда…

Рядом, через дом, жил дед Мирон, которого местные за глаза звали Бандерой. Называли его так потому что он был родом с Западной Украины и в молодости, шептались, действительно был бандеровцем, за что и оказался некогда сослан сюда. Впрочем деда Бандеру любили за его незлобивый нрав и готовность помочь любому, кто об этом попросит. Ни жены, ни детей, ни внуков у деда отродясь не было (правда по молодости, говаривали, он вполне был еще тот ходок. И подозревали, что на самом-то деле детишек в округе у него должно вполне себе предостаточно. Да кто ж из деревенских баб в этом признается-то). То ли по первой причине, то ли по второй, но когда ссылке Мирона вышел срок и ему дозволили вернуться домой, он отказался. Край, показавшийся некогда диким и неприветливым, стал родным. Он понял и оценил неброскую, не выставляемую на показ, но глубокую и отзывчивую душу местных жителей.

Дед Мирон слыл великолепным и чуть ли не единственным оставшимся в районе печником и печи во всех соседних деревнях по большей части были делом именно его рук. Я помню, что бабушка говаривала: если уж дед Бандера сложил печь, то будьте уверены, печь непременно «топка» и «увариста». Что она имела под этим ввиду, я не мог тогда понять.

Я очень любил наблюдать за работой старого печника и с удовольствием помогал ему, ходил вместе с ним в небольшой самокопаный карьер, в котором все брали глину на печи. Здесь старик рассказывал мне, чем хорошая глина отличается от плохой или вовсе непригодной. Вообще, дед Мирон не делал секрета из своего мастерства и делился им со всяким, кто проявлял к этому хоть малейший интерес. Единственно о чем он действительно жалел, так о том, что здесь никто не покрывал свои печи разноцветными изразцами, как это принято делать на его далекой родине. Да и где местным взять эти диковинные и таинственные изразцы, если бы они даже вняли совету печника? Обычно заказчик махал рукой – так, баловство одно эти изразцы. Но глядели на Бандеру с еще большим уважением. Старику, как я заметил, льстило его несколько особое положение в общине и ореол некой таинственности вокруг его персоны. Временами Бандера впадал в задумчивость. Тогда темные глаза его становились туманными и грустными. Кончики пышных седых усов обвисали. Бросив все дела, дед сидел на завалинке своей «хаты», курил коротенькую тёртую трубочку, выпуская густые сизые клубы самосада. И вполголоса пел заунывные гуцульские песни. Впрочем грустил он недолго, пока тлела трубка.

Многому меня научил дед Мирон. Я любил просто поговорить с ним, так как человек он был незаурядный и, как я только сейчас уже понимаю, неплохо образованный. Хотя дед Мирон и не имел родственников в деревне, но когда он умер, на похороны сошелся народ со всех окрестных сел и слезы на глазах у людей блестели вполне искренние. Помню, что тогда я подумал: вот так надо прожить свою жизнь – оставив после себя не деньги, не груды барахла, а добрую память. Такую память, чтоб когда наступит пора, люди пришли проводить тебя не по принуждению или обязанности, а потому лишь, что у каждого из них сегодня случилось горе – ушла частичка их души.

Чтобы натаскать корзиной необходимое для кладки, вернее битья, печи количество глины, пришлось совершить больше десятка ходок, на что ушло два дня. Затем я вырыл рядом с домом затворную яму диаметром около полутора метров и глубиной более полуметра. Обмазав толстым слоем глины стенки и дно ямы и обложив их циновками, я вывалил туда всю принесенную глину и залил водой таким образом, что бы она полностью погрузилась в жидкость. Время от времени перемешиваю содержимое, подливая свежей водички. Глина должна вылежаться несколько дней, хорошо размокнуть и стать пластичной, словно пластилин.

За эти дни натаскал к яме основательную кучу песка. Затем принялся за изготовление фундамента под печь. Как я уже говорил, комната в моей избушке имела ширину в два с половиной метра, один из которых уже занимала сооруженная вдоль левой стены лавка. Таким образом оставалось пространство шириною до полутора метров. Учитывая, что от стенки печи до стены дома следует оставить не меньше сорока сантиметров, а до лавки сантиметров тридцать, рассчитал, что ширину печи можно принять в восемьдесят сантиметров.

Разметив контуры будущей печи на полу, отступив от дальней стены так же сантиметров сорок, прорезал слой затвердевшего уже песка по этому контуру и стал аккуратно выбирать грунт на глубину около полуметра, пока не извлек весь слой чернозема и не достиг суглинка. Затем плотно забил эту яму почти доверху в несколько слоев принесенным с берега песком, хорошо утрамбовывая и промачивая каждый слой.

Окончательно заложил фундаментную яму одинаковыми по размеру плоскими камнями, плотно подгоняя их друг к другу. Замазал все щели довольно жидкой, чтоб только не растекалась, глиной.

В этих хлопотах прошла неделя, в течении которой по нескольку раз за день вымешивал голыми ступнями мокнущую глину, подливая по необходимости воды, которая частью уходила из импровизированного чана в землю, частью впитывалась набухающим тестом. Наконец, когда глина показалась достаточно размоченной, а работы по сооружению фундамента полностью завершились, приступил к сооружению печи. Первым делом я отложил пару ведер размоченной глины в большой берестяной короб, наполовину врытый для крепости в землю. Затем всыпал туда столько же ведер (условных, конечно) песку и стал перемешивать, поначалу руками, а затем и ногами. Временами, что бы добиться необходимой консистенции, то подкидывал пару горстей песочка, то подливал по необходимости самый чуток водицы. На эту работу ушло больше часа, но в конце концов я добился той самой консистенции, что добивался дед Мирон, т. е. консистенции очень крутого теста, не липнущего к рукам, очень плотного, но еще достаточно пластичного, позволяющего с ним работать, с самым минимальным содержанием воды и густо равномерно пронизанного песчинками. Взяв кусочек готовой глинопесчаной смеси, скатал из неё шар величиной с кулак и с высоты в метр бросил на твердую землю – шар упал, практически не потеряв при этом своей формы и не растрескавшись.

Перетаскав получившееся тесто в дом и выложив на фундамент, я стал заготовленной загодя деревянной колотушкой разбивать массу ровным слоем по поверхности камней, не давая при этом вылезать по сторонам за границы фундамента. В нескольких местах в недра глиняной массы вбил сухие веточки в палец толщиной, которые должны послужить арматурой, не дающей на первом этапе, пока глина окончательно не затвердеет, потерять основанию печи форму. В конце концов у меня получилась толстая, сантиметров в десять, ровная лепешка с гладкой верхняя стороной. Все боковые грани этой лепешки я аккуратно обровнял ножом и уплотнил колотушкой. Работу завершил тем, что застлал будущий «под» слегка смоченной циновкой. Площадка, как я уже отмечал, имела ширину порядка восьмидесяти сантиметров и длину более полутора метров. Тыльная ее сторона, как и боковые – ровная, а передняя имеет полукруглую форму, в соответствии с задуманным мною устройством печи.

С утра, позавтракав, выбрав из ловушек свежий улов и навестив картофельную плантацию, я вновь принялся за печь. Набросав в большой берестяной короб из растворной ямы четыре условных ведра глины и столько же тщательно перебранного сухого песка, тщательно перемешал всё это руками и ступнями. Эта очень тяжелая работа отняла у меня часа два. Затем перетащил глину в дом, где разместил большим комом на устланной циновками и пластами бересты лавке, накрыв, чтоб не сохла, влажной циновкой. Отделяя ножом соразмерный необходимому ломоть глины и выбивая его колотушкой, я формировал бруски шириной в пятнадцать сантиметров, высотой десять и длинной около полуметра. Делал я это очень тщательно и аккуратно, понимая, что исправить допущенный дефект в сложенной печи уже будет невозможно. В завершение гладко затирал каждую сторону бруска слегка смоченной в воде дощечкой.

Только изготовив несколько брусков, я принимался укладывать их по месту. Первым делом выложил на уже подсохшем основании печи обод по всему его периметру, подгоняя торцы брусьев друг к другу, по необходимости обрезая излишки ножом. Затем слегка обстукал колотушкой поверху и по боками получившуюся стенку. Задний край этого сооружения, как и фундамент и под печи, имел прямоугольную форму, а передний изгибался ровным полукружием. Отступив от задней стенки печи примерно три четверти метра, уложил здесь поперек один глиняный брус, соединивший собой левую и правую стенки будущей печи. Торцы этого поперечного бруса углубил на пару сантиметров в боковые стенки, прорезав в них ножом соответствующие ниши. В завершении тщательно затер глиняным тестом все стыки.

Встав с колен, полюбовался на начавшую принимать уже какую-то осмысленную форму печь. Отчетливо видно, что она состоит из двух частей. Дальняя, шириной в полметра и длинной в три четверти – топка, которую сверху перекроет арка. Именно в ней запылает основной огонь, разогревая глиняные стенки, запасая в них тепло. В ней будут томиться на жару самые лакомые блюда. Её раскаленные бока согреют меня зимой.

Передняя же часть шириной в пятьдесят сантиметров и длинной в сорок, окруженная невысоким бордюрчиком, представляет собой ничто иное, как открытый очаг. Сюда я буду выгребать нагоревшие угли из топки и что либо запекать в них, готовить на открытом огне. Впоследствии, когда кладка печи завершится, прорежу ножом в мягкой еще перегородке между топкой и открытым очагом отверстие-горнило.

Позволив себе малость передохнуть, вновь погрузился в работу. Формую бруски, отрезая от глиняного кома ломти и прикрывая оставшееся циновкой. Таким же образом, как и первый ряд, выложил второй. Брусья же третьего в передней части печи уже не пошли по кромке открытого очага. Теперь я возводил только стенки топки. При этом я не допускал, что бы вертикальные швы между торцами брусьев в нижнем и верхнем рядах совпадали между собой, ослабляя тем конструкцию всего сооружения.

Закончил работу в этот день, аккуратно зачистив ножом, легко обстукав колотушкой и загладив досочкой со всех сторон подросшие стенки. Главное в сооружении глинобитной печи – добиться очень плотной кладки брусьев, что бы будущую печь после просушки не повело и она не потрескалась от огня. Затем, так же как и накануне, я укрыл сооружение слегка влажными (но не мокрыми) циновками. Остатки глины, не поленившись, отнес в затворную яму, где так же накрыл циновками.

На следующий день предстояла, пожалуй, самая сложная и ответственная часть работы – изготовление свода горнила печи. Долго не мог придумать, каким же образом мне выложить арочное, полукруглое перекрытие свода, что бы его не повело. Чтобы получилось оно ровным и крепким. Все-таки влажные бруски довольно пластичны и под собственным весом арка почти наверняка провиснет или попросту разрушится. Обычно для кладки арки сооружают из нескольких досок и деревянных реек так называемое кружало – опалубку соответствующей формы, поверх которой и укладывается материал. В результате кладка принимает необходимую форму. Затем, подсохнув и окрепнув, стенки печи уже сами по себе держат форму. Впоследствии же, при первой топке, деревянная опалубка попросту выгорает. Увы, у меня нет возможности сделать опалубку из реек за отсутствием таковых. Их же изготовление с помощью топора и ножа отнимет непозволительно много времени. И тогда в голову пришло очень простое, но как мне без лишней скромности показалось, гениальное решение. Я проложил вдоль внутренних боковых стен топки несколько толстых плетенных циновок таким образом, чтобы они возвышались над печкой почти на метр и засыпал внутреннее пространство топки до уровня возведенных уже стенок сухим песком. Затем я стал формировать из торчащих краев циновок арку, подсыпая, слегка смачивая и плотно утрамбовывая песок. Наконец купол из циновок полностью готов. Плетенный чехол настолько плотно набит песком, что даже при сильном надавливании ладонью практически не поддается. Предварительно, на всякий случай, я подпер плоскими досками внешние поверхности стенок печи, что бы их не повело изнутри давлением насыпанного песка.

Пообедав, вновь взялся за изготовление глиняных брусьев. И уже когда солнце стало заметно клониться к горизонту, я приступил к завершающему этапу кладки печи. Благодаря очень качественной подготовительной работе свод сложил быстро и еще засветло успел хорошенько подравнять наружные поверхности. Печь смотрится как игрушечка. Накрывать её циновками не стал. Да и кончился у меня запас циновок. Теперь печь должна хорошо просохнуть, прежде чем приступлю к финальной стадии – её обжигу.

Дав печи пару дней постоять в том виде, в котором я закончил её битьё, чтоб стенки окрепли, я длинным ножом аккуратно прорезал в передней стенке отверстие устья шириной и высотой около тридцати сантиметров. Снизу отверстие опускалось к самому поду, а сверху повторяло форму арки.

Затем прорезал соответствующее отверстие и в циновке, из-под которой сразу же хлынул песок. Весь остаток дня пришлось потратить на выгребание песка и вытаскивание на улицу (я ссыпал его в яму, в которой раньше вымачивал глину). Сами циновки не стал выколупывать из топки. Во-первых, боялся повредить еще не окрепшим стенкам, во вторых они и так сгорят при обжиге топки и дадут, к тому, дополнительного жару.

Еще неделю не рисковал разводить в печи огня. Дожидаюсь, чтобы получше просохла. Наконец, по моим расчетам 26 июня, приступаю к обжигу печи.

Положив в топку немного сухих ветвей, разжег их с помощью тлеющей головни из костра, который постоянно поддерживаю у шалаша (я вновь переселился в него на время сооружения печи, так как лежанка занята глиной).

Сначала огонь в очаге никак не хотел разгораться, но всё же дал себя уговорить. И сразу повалил дым. Клубы густого влажного дыма. Подбросив еще немного сухих веток я, кашляя и путаясь в ядовитом облаке, выскочил наружу. Понимаю, что необходимо разогревать печь постепенно, сразу сильно не протапливая, давая возможность просыхать ей равномерно. Вечером вновь с час топил печь. На ночь, когда огонь прогорел, равномерно разгреб по поду накопившиеся в топке угли и прикрыл устье заранее найденным у каменной осыпи плоским, подходящим по размеру камнем, который должен служить мне отныне заслонкой.

Утром опять топил печь. На этот раз она уже так не чадит. Умеренный дымок не спеша равномерно полупрозрачной струйкой перетекает через арку устья, поднимаясь вверх и плавая там под обрешеткой крыши туманящимся перевернутым озерцом. И медленно выходит сквозь проделанное сбоку отверстие. Начало неплохое. Вечером повторил топку.

На четвертый день просушки рискнул развести огонь побольше и подержать его подольше. Накопившиеся раскаленные угли частью выгреб через устье наружу, распределив по поду открытого очага. Еще три дня обжигал печь, пока не удостоверился, что она полностью готова к эксплуатацию. К тому времени успел изучить её нрав и приноровиться к её капризам. Впрочем их было не много. Главное – не перебарщивать с количеством дров и не топить смолистой елью или влажными ветвями. С внешних стенок печи совершенно исчезли темные мокрые пятна. Местами появился снежно-белый мучнистый налет, который легко сметался метелочкой. А вскоре печь окрасилась приятным светло-терракотовым оттенком.

Пришлось повозиться с просушкой и обжигом бордюра открытой части очага, но и с этим я справился, обкладывая его кучками раскаленных углей.

Пока обжигалась печь, я соорудил в крыше, в противоположном конце комнаты, у самого конька плетеную полутораметровую трубу-дымник, опиравшуюся на пару длинных шестов, промазав её хорошенько глиняным раствором. Нижним концом труба опускалась примерно на полметра внутрь дома, что бы дым не сразу покидал помещение, а успевал оставить большую часть прихваченного им тепла. Поднимаясь от печи вверх и собираясь под крышей, дым медленно вытягивался через дымник. У основания трубы я прикрепил небольшую, обтянутую кожей дверцу-заслонку, которую с помощью тонкого шеста прикрывал после того как топка заканчивалась, а дым покидал помещения. Это было необходимо, что бы избежать утечки, вслед за дымом, тепла.

Кроме того за печкой, у самой земли, с помощью ножа через центр второго бревна просверлил отверстие диаметром сантиметров пять, которое заткнул деревянной пробкой. Во время топки печи я открывал это отверстие-душник, давая доступ к огню свежего воздуха. За счет этого образовывалась устойчивая тяга, дым не стлался по полу, а мирно поднимался вверх. После окончания очередной топки я так же затыкал этот душник. Благодаря продуманной системе циркуляции, в избушке всегда теплый, свежий, не затхлый сухой воздух.

Главное, как я уже отмечал выше, не напихивать в очаг много дров. И чем они суше, тем дым меньше доставляет каких либо неудобств.

Чтобы накопленное печью тепло дольше сохранялось, следует после того, как огонь прогорит, обязательно выгрести все угли из топки, так как теперь они уже не столько греют печь, сколько засасывают снаружи необходимый для своего тления воздух, который усиленно остужает печь. Извлекши все угли в открытую часть очага, я прикрываю устье каменной заслонкой и спокойно на углях готовлю пищу. А раскаленная печь всю ночь медленно отдает комнате накопленный в себе жар. Конечно сейчас, в разгар лета, это абсолютно лишнее и делается мной исключительно для закалки печи. Через неделю я стал топить печь лишь раз в неделю, для поддержания её боевой формы.

Да, теперь мой дом был в полном смысле домом. Я наломал березовых прутьев и связал из них веник, как символ окончания строительства и начала проживания в избушке. Конечно, по нормальному-то надо бы запустить в неё кошку, так где ж её взять то, кошку. Обойдемся веником.

088

Вечерами, перед сном, я любил посидеть на лавке у протопленной печи, млея от тепла и уюта и, задумчиво глядя на мерцающие в наступившей мгле угольки, лениво вороша их палочкой и размышляя обо всем на свете. Вдруг откуда-то из глубин памяти выплывают строчки Есенина, что некогда учил в школе:

 
Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
 

Я задохнулся. Иногда меня начинала грызть ностальгия. Но не по оставленному мною миру, а по безвозвратно ушедшему вдаль детству:

 
И березы стоят
Как большие свечки.
 
 
И вдали за рекой
Видно, за опушкой,
Сонный сторож стучит
Мертвой колотушкой.