Текст книги "Избранные. Добрая фантастика"

Так стыдно, что умри Вовка вот прямо сейчас – и хуже уже не станет.

Ну вот честное слово.

Пескоход в очередной раз взрыкнул и принялся отфыркиваться от забившего заборники сырого песка. Вовка включил форс-продув – а потом вырубил зажигание и убрал дистанционку в карман.

На несколько минут воцарилась абсолютная тишина – только шуршал, стекая с бортов машины, живой песок, да потрескивал остывающий пласталевый кокон двигательного отсека.

Потом Вовка услышал ветер. С севера шла буря, деликатно предупредившая Вовку о своем приближении плотным занавесом радиопомех, который окончательно отрезал его от остального мира.

Страшно Вовке не стало – ну, может, если только самую малость.

Буря зародилась где-то над бескрайними каменистыми равнинами Заполярья. Сейчас, на двадцатом году терраформинга, марсианские пустыни уже не были просто безжизненным морем красного песка со щедро разбросанными по нему островами валунов и скальных выходов. Теперь, когда уровень влажности изменился, дали всходы споры лишайников, приспособленных под суровые марсианские условия, которые щедро рассеивали в атмосфере с дирижаблей последние несколько лет. Приполярные пустыни имели сейчас нежный серовато-розовый цвет, с приходом весны приобретающий насыщенный зеленоватый оттенок.

В пустыне по-прежнему во множестве росли шарообразные марсианские кактусы, бледно-желтые, колючие, похожие на огромных иглобрюхих. Земных растений тут пока не было. Саксаул, слоновья трава и верблюжья колючка здесь все еще не приживались – иное дело в экваториальной зоне, где вдоль каналов и побережья мелких морей высажены были уже самые настоящие лесополосы из уродливых деревьев с искривленными, в шипах, стволами и ветками.

Хотя как раз сейчас Вовка бы отдал обеденный десерт за то, чтобы на краях оплывшего кратера росли бы даже такие жалкие пародии на деревья, ибо тогда он смог бы каким-то образом использовать их для того, чтобы спасти машину… Ну, и себя самого – тоже, сознался себе в конце концов Вовка, чтобы не малодушничать уж наедине с собой-то. Подумав еще с минуту, он вынужден был признаться себе еще и в том, что не имеет ни малейшего представления о том, чем бы ему помог в столь важной миссии корявый марсианский саксаул. И наконец ему пришлось быть честным с собой до конца: назвав саксаул жалким, он сам себя уличил в снобизме – потому что других деревьев он, как потомок первопоселенцев и истинный абориген Марса по праву рождения, видеть наяву ну никак не мог.

Впрочем, как истинный марсианин, Вовка радовался малому и ценил то, что имел.

Владел же он на этот момент весьма немногим. В активе у него был насмерть застрявший пескоход, приличный продпаек из неприкосновенного запаса, термодоха, термокомбез и унты – опять-таки, термо. Батарей пескохода без подзарядки от генератора должно было хватить на сутки-другие – если использовать энергию только на обогрев. Гоняя вхолостую движок, можно было протянуть еще с недельку, пока в танках не закончится энергосуррогат – водорослевый спирт. Но если Вовке удастся каким-то чудом освободить пескоход, а горючего у него не хватит на обратный путь – вот это будет, конечно, номер.

Вовка с тоской подумал о кнопке тревоги на приборной панели пескохода. От отчаяния она вдруг показалась ему единственным верным выходом. А может, это просто голос разума наконец нашел отзыв в мятежной вовкиной душе.

Но стыдно-то как…

Дудки, решительно сказал себе Вовка. Все равно что-нибудь придумаю. Знать бы еще, что.

Потом краем правого глаза он заметил стремительное движение на гребне. Похолодев, Вовка медленно обернулся, всматриваясь в четкий на фоне светлого еще неба край кратера. Шуршал песок, свистел ветер среди скал, вибрировали в потоках воздуха антенны пескохода. Движения на гребне не было.

«Показалось», – с облегчением подумал Вовка.

И тут же что-то снова шевельнулось на периферии зрения. И снова справа. Но уже гораздо ближе.

Вовка рывком обернулся, но увидел лишь волны песка на дне кратера и редкие шары кактусов на его внутренних склонах. Потом крутанулся на пятке, обводя взглядом все вокруг. Движения не было.

Вовка осторожно, не делая резких движений, попятился к пескоходу. Он с тоской подумал о самодельном пугаче-ракетнице, запросто, но без особой точности метавшем на полсотни шагов термитные бомбочки – тоже, разумеется, самодельные. Пугач остался в интернате, тщательно спрятанным за шкафчиком с личными вещами.

«Вот что надо было в спасательный комплект добавлять! – с внезапной досадой подумал Вовка. – Попасть, может, и не попал бы, но шуму бы было!.. Отпугнул бы гадину запросто!»

Пескоход был совсем уже близко, сразу за правым плечом, рукой можно дотянуться, даже не оборачиваясь. Больше всего Вовка хотел оказаться сейчас в тесноте кокпита, чтобы вжаться спиной в упругий темполон пилотского ложемента и опустить сверхпрочную полусферу блистера, оставив все свои страхи снаружи.

С диким, рвущим слух свистом со склона кратера сорвалась неясная тень, стрелой уйдя в небо. Вовка чуть было не заорал с перепугу – но вовремя понял, что это всего лишь шипастый шар огромного кактуса, который накопил достаточно сжатого воздуха в полостях своего сферического тела, чтобы сменить место жительства.

Вовка с облегчением перевел дух. Под доху невесть каким образом проник леденящий холод, а тело отчего-то покрылось испариной. А еще Вовка чувствовал, как у него трясутся поджилки. Да так трясутся, что ноги просто ходуном ходят – словно сам песок марсианской пустыни норовит ускользнуть из-под ступней и опрокинуть его, Вовку, на спину, превратив в легкую добычу для самого легендарного из марсианских кошмаров.

«Уф, – подумал Вовка. – Кажется, обошлось».

Она прыгнула из-за пескохода, взвившись в темнеющее небо стремительным длинным телом. Вовка, уловив движение, задрал голову к проклюнувшимся в фиолетовой черноте звездам, увидел заслонивший часть из них силуэт, который неотвратимо падал на него, и заорал, шлепнувшись на песок.

Челюсти у нее, сверкая режущими кромками в свете восходящего Фобоса, вращались плавно перетекающими одна в другую восьмерками, словно фрезы металлорежущего станка. Безглазая башка переходила в веретенообразное мускулистое тело, оканчивающееся прыгательной ногой с широкой опорной стопой.

«Совсем как в музее», – успел подумать Вовка, чувствуя, как Марс уходит у него из-под ног.

Потом пиявка рухнула на него.

За миг до того, как Вовка должен был принять очень глупую, но оттого не менее героическую смерть, песок в центре кратера вспучился гигантским пузырем, сбив курсанта-модификатора с ног.

В темнеющее небо ударил чудовищный гейзер из смешанной с песком воды, подбросив пескоход к звездам и сломав траекторию смертоносного прыжка пиявки. Корчась и извиваясь, пиявка с маху грянулась омарсь – и осталась лежать. По ее телу пробегали конвульсивные волны мышечных сокращений.

Освобожденный из зыбуна пескоход пришлепнул пиявку трехтонной тушей, рухнув на нее дамокловым мечом судьбы. Забилась-забилась и обмякла видневшаяся из-под машины прыжковая нога. Обвисший блин стопы придавал телу пиявки сходство с поганкой, угодившей под сапог искушенного грибника.

Потом из округлой дыры в центре кратера, вокруг которой громоздились теперь горы пропитанного водой песка, выглянула огромная тупая морда о десятке глаз, расположенных на голове по окружности. Морда исторгла из себя еще один грязевой фонтан, а потом скрылась из виду, поразив напоследок Вовку монументальностью форм и размерами тела, которое потащилось за мордою следом.

Неведомый зверь нырнул в песок, словно в воду. Вынырнул, плюнув в небо новым фонтаном, и опять ушел на глубину.

Вовка завороженно смотрел ему вслед, сидя на красном песке.

Он все еще сидел рядом с пескоходом, не чувствуя пробравшегося под доху холода марсианской ночи, и смотрел, как снова и снова поднимаются над кратером пенистые грязевые столбы, когда одноместный краулер взобрался на гребень, перевалил его и лихо развернулся совсем рядом.

Из краулера выскочила изящная фигурка в укороченной приталенной термодохе с кокетливой опушкой. Рыжие косы выбивались из-под мехового треуха. За плексаритом маски виднелась россыпь веснушек вокруг курносого носа и синих-пресиних глаз. Глаза смотрели на Вовку оценивающе и лукаво.

– Значит, ты все-таки разбудил виталика?

Голос был молодой, девичий.

– Кого? – спросил Вовка.

– Вот его, – тонкая рука изящно махнула туда, где по песку расходились концентрические круги. Зверь опять ушел в нырок.

– Я не нарочно, – потупился Вовка. Теперь влетит, тоскливо подумалось ему вдруг.

– Не переживай, – словно прочитав его мысли, сказала девушка.

– Я и не думал, – храбро ответил Вовка.

– Вот и хорошо.

– И вообще, он… оно само проснулось! От пиявки меня спасло…

Проследив направление его взгляда, девушка присвистнула.

– Роскошный экземпляр. Почти три метра от жвал до подошвы – это вам не хухры-мухры! От тебя бы одни рожки да ножки-то и остались бы, бродяга. Вот скажи мне, герой-самоубийца, за каким мелким бесом тебя понесло на режимную территорию?

Вовка вздохнул.

– Дух авантюризма, – сказал он. – Это все он.

Девушка рассмеялась. Смех у нее был хороший, незлой.

– Меня Мариной зовут. Фамилия Князева. Я куратор этого кратера и еще двух по соседству. Практика у меня на здешней биостанции. А сейчас плановый вечерний обход, на маршруте я. А ты, должно быть, тот самый Владимир Котиков, которого ищут сейчас спасатели по всей Аркадии?

Вовка покраснел под маской. Едва он успел порадоваться, что его пылающих щек ночью, да под маской не особенно-то и разглядишь, как новая знакомая сказала:

– Ну точно, ты – это он. Вон как уши горят. В инфравизоре просто сплошная засветка вокруг головы. Ты бы уж отозвался, что ли. Раз уж сразу аварийный маяк не включил, то хоть просто на связь выйди. Родители же с ума сходят.

Вовка нахлобучил на макушку свалившуюся с нее при падении ушанку.

– То, что аварийкой не воспользовался, не запаниковал – хвалю, – сказала вдруг Марина.

Вовка воззрился на нее с удивлением и надеждой.

– А вот то, что сунулся сюда, не зная брода – это глупо. Оттаял бы зыбун полностью, или виталик не проснулся бы вовремя, или пиявка проворнее и хитрее бы оказалась – и пропал бы курсант Котиков без вести. Один пескоход бы и нашли.

Вовка скис. Отогнал недостойные жалостливые мысли о своем ближайшем невеселом будущем, взял себя в руки и полез в кокпит.

– И не дуйся на меня, – сказала Марина чуть позже.

Обе машины стояли на гребне кольцевого цирка. Вовка уже огрёб по радио первую порцию взысканий от воспитателей, куратора и родителей и теперь страшно переживал в ожидании второй, теперь уже очной, порции. С прохождения маршрута регаты его сняли и велели возвращаться на учебную базу в Петит. Марину, как единственную на полторы сотни километров окрест взрослую, попросили сопроводить беглеца, чтобы не потерялся снова.

Внизу, на дне кратера, резвился, вздымая волны песка, виталик.

– Они совсем недавно вылупились, – рассказывала Марина. – Замороженные икринки попали на Марс из пояса Койпера, с ледоритами, и до поры спали в водяных линзах под песком. Потом из икры вылупились вот эти чудные создания. Меньше года прошло. О них совсем немного народу знает – решили не будоражить колонии, пока не изучим их как следует. Мало ли, как люди отреагируют. Только-только с пиявками разобрались – а тут новые неведомые зверушки…

Вовка покосился в сторону пескохода. На раме багажника, прочно принайтованная к ней эластичными липучками, вяло пошевеливалась его, вовкина, пиявка.

– И не зыркай на нее, – сказала Марина. – Они теперь редкий вид, в Зеленой книге находятся, и каждой из них свой номер придан. Так что вези-ка ее, дорогой мой, в питомник. Там разберутся, что с ней делать. Кстати, не исключено, что именно виталики поспособствовали тому, что пиявок на Севере теперь захочешь, да не найдешь. Не любят они пиявок.

– А людей? – спросил Вовка.

– Людей любят, – сказала Марина. – За что только, непонятно. Они же с нами раньше не контактировали. Во всей Системе их больше нигде нет. Только те, что спят во льду комет в ожидании пробуждения. Кто-то создал их такими… дружелюбными. И вот теперь их час пробил. Остается только ждать, как еще виталики себя проявят.

– А почему – виталики? – спросил Вовка.

– Эх ты, темнота! – рассмеялась Марина. – Чему только в школе учился? Уж явно не латыни!

– Латынь-то здесь при чем? – сердито проворчал Вовка.

– При том при самом, неуч! – Под маской Марина явно все еще улыбалась. – Вита на латыни – жизнь. Живчики они. Живунчики. Виталики, словом. Теперь уже и не вспомню, кто их так впервые назвал. Проспали в кометном льду несколько миллиардов лет, оттаяли – и вот на тебе. Не животные, а сплошная польза. И к человеку лояльны так, что собакам и не снилось, и вредоносную фауну проредили, и кислород-то выделяют всей поверхностью кожи при питании, когда поглощают местный песочек…

Вовка вспомнил поднимающиеся над кратером пенистые фонтаны и кивнул. Потом надолго задумался.

– А как с ним можно подружиться? – спросил он вдруг.

Марина удивленно посмотрела на него.

– С кем? С виталиком? Шутишь, пионер?!

Шутить Вовка и не думал. Смотрел прямо в глаза, открыто и честно.

– Ты вот что, Володя Котиков, – так же серьезно ответила Марина. – Заканчивай-ка учебу, и давай к нам, на биостанцию. Вместе будем разбираться, как с виталиками дружить, и что они за звери такие.

Вовка кивнул, с самым серьезным видом пожал смутившейся отчего-то Марине ее узкую крепкую ладошку, завел пескоход и покатил навстречу своим личным громам и молниям. Краулер Марины полз по дюнам следом, явно стараясь не мозолить курсанту глаза.

Всю дорогу до Петита Вовка переналаживал шлейку собственного изобретения. Теперь он точно знал, кто будет спасать заблудившихся в песках людей через считанные годы. О том, чтобы мечты эти стали явью, он позаботится. Нужно только закончить учебу.

Работы было и правда – непочатый край.

Прикинув на глаз габариты виталика, Вовка решительно увеличил длину ремней сбруи и принялся переустанавливать пряжки.

Ведь виталики – это вам не вараны какие-то.

Они покруче будут.

Песни сироты
Антон Воробьёв

В пронизанной звездным светом туманности Белого Лебедя, охватывающей широкими «крылами» центральную область Галактики, дрейфовала планета. Поскольку обычно космические явления для наглядности изображают с помощью солонок и чайника, можно взять с соседнего столика скатерть, высыпать в неё пару сахарниц (сахаринки будут звездами), как следует скомкать и пустить крохотного муравья в путешествие по бежевым складкам. Понятно, что найти потом этого муравья будет не просто (как и объяснить свои действия посетителям кафе, которые мирно пили чай и ничем вам не мешали), но это потому что вы не позаботились прикрепить к нему маячок. Планета, о которой идет речь, в этом отношении отличалась. Она сигнализировала о себе на всех мыслимых частотах, словно желая, чтобы кто-нибудь её обнаружил. Дитя, потерявшее свою родительскую звезду, как описал её в своих дневниках капитан Трэвис. Назвать эту планету «Орфан» – его идея. Капитан был романтиком, как и все первооткрыватели. Вот только первым Орфан открыл не он.

– Полагаю, – заявил Найджел Дикси, – всё предельно ясно.

– Гм, – бросил холодный взгляд на ученого Генри Гладстоун. – Ваша проницательность впечатляет, мистер Дикси, но не могли бы вы подробнее изложить м-м… что вам стало ясно после первого же осмотра?

– Хватит строить из себя Шерлока, Найджел, – поддержала начальника экспедиции Рене Бонтье.

– Видите кисточки на столе возле кучи тряпья? – ткнул коротким пальцем Дикси. – А вон та штука, я уверен, что-то вроде пылесоса.

– И? – подняла бровь Рене.

– В помещениях, которые мы уже осмотрели, тоже были кисточки и всякий хлам.

– Что в этом странного? – погладил короткую седую бороду сэр Генри. – Разве заброшенные города инопланетян не должны быть забиты самыми разными вещами?

– Но кисточки возле хлама! – всколыхнулись щеки Найджела. – Где вы ещё могли это видеть?

– У вас в лаборатории? – съязвила Рене.

– Вот именно! – радостно подтвердил мистер Дикси. – Здесь жили наши коллеги! Археологи!

– Что, весь город был заселен археологами? – снисходительно посмотрел на ученого Гладстоун.

– Не весь, конечно, – согласился Найджел. – Но вы ведь помните снимки с орбиты. Вот, – живо подскочил он к столу, сдвинул рукавом куртки толстый слой пыли и поместил в центр что-то вроде стеклянной пепельницы, валявшейся возле кисточек. – Это – основной Город, – объявил он. – А это, – в ход пошли пуговицы с куртки, оторванные нетерпеливой рукой, – кварталы, чьи здания сильно отличаются не только от зданий Города, но и от строений других кварталов, – пуговицы окружили пепельницу кривым полумесяцем. – Кто же их построил? – торжествующе вопросил спутников Дикси.

– И вы думаете, что это были археологи-инопланетяне? – осторожно уточнил сэр Генри.

– Не просто инопланетяне, – уткнулся толстый палец в грудь Гладстоуна, – а инопланетяне разных рас. Которые занимались здесь тем, что изучали Город.

– Я бывала в десятках экспедиций, – скрестила руки на груди Рене. – Оритрея, Поллукс, Дорма – нигде не встречала и намека, что кроме землян кто-то вообще интересуется археологией.

– Тем любопытнее вопрос – что же такого они все тут нашли? – парировал Найджел. – Я чувствую, нас ждет целое море открытий, – потер он ладони с улыбкой человека, который мысленно уже очищает от грязи Венеру Милосскую. – За дело, коллеги!

Коллеги переглянулись и пожали плечами. В конце концов, для этого они сюда и прилетели.

Как известно, первый этап – это самая простая часть любого мероприятия, начиная от вечеринки и заканчивая войнами и ремонтом. Легко поднять первый тост, сделать первый выстрел, оторвать первый кусок обоев, но потом вы вдруг обнаруживаете, что надо бы и мебель поменять. Принявшись исследовать заброшенный Город на Орфане, ученые вскоре сделали несколько важных открытий. Например, такое: катастрофически не хватало людей, оборудования, припасов, источников энергии и вычислительных машин. И мероприятие по изучению инопланетных развалин начало набирать обороты.

Сэр Генри Гладстоун предпринял срочный вояж по университетам Земли и колоний, что вылилось в поток желающих покопаться в древних кондоминиумах. Ученые приезжали с семьями, собаками, кошками, домашним скарбом и любимыми микроскопами. Строились жилые здания, возводились школы, открывались магазины и отделения банков. На подоконники выставлялись петуньи. Через год на окраине Города, по соседству с кварталом Огурцов (прозванному так из-за небоскребов характерной формы) выросло полноценное поселение землян.

Найджел Дикси шагал по улице Бешеных Тротуаров и мурлыкал себе под нос. За ним следом несколько дроидов тащили анализаторы, контейнер «Эврика» и набор кисточек.

Над головой ученого ползло в зенит скопление звезд, обрамленное перламутровой вуалью туманности. Освещения вполне хватало для того, чтобы прочесть выведенные Рене на огрызке бумаги каракули «Не забудь купить хлеб!»

На Орфане никогда не было настоящей ночи. Настоящего дня там тоже не было, но это не мешало землянам вести привычный образ жизни. Только вместо восхода солнца сигналом к началу утра было появление над горизонтом семи ярких белых звезд. Город располагался на берегу моря, и восход созвездия над волнами напоминал рождение искр света в безбрежном молочном океане: вода отражала туманность Белого Лебедя, сливаясь вдали с перламутровым небом. Археологи тоже были романтиками, и Найджел не упускал случая полюбоваться рассветом, когда задерживался на раскопках в Городе.

Квартал Чашек, по которому продвигался Дикси, был не особенно популярен среди научной братии – интересных артефактов здесь было мало, а мусора и похожих на лабиринты переулков – много. Однако Найджелу тут нравилось. Было в этих вздыбленных тротуарах и загнутых кверху крышах что-то смутно знакомое, навевавшее приятные воспоминания о летних вечерах, пледе, горячем чае и иллюстрациях в Большой Археологической Энциклопедии. Здесь можно было отдохнуть от напряженной суеты, царившей в Городе. Можно было, например, зайти в этот ничем не примечательный дом, сесть на этот заурядный десятиногий стул и отхлебнуть из фляги старый добрый виски. И никто не побеспокоит и не доложит потом Рене.

– Арригкх ту плеррр ну?

После появления на свет Дикси-младшего, у археолога с мировым именем Рене Бонтье на научные изыскания совершенно не оставалось времени, что сказывалось на её и без того нелегком характере. Да и седобородый Генри как-то отошел от работы «в поле» – бедняга зарылся с головой в бухгалтерии и отчетах. Найджелу повезло больше, он возглавил группу ученых, проводивших исследования в Городе, и мог заниматься любимым делом хоть круглые сутки.

– Скст стст счст ск?

За прошедший год Город превратился в Мекку археологов. Здесь за день студенты собирали данные, которых хватало на несколько докторских диссертаций. Найджелу светила премия Шлимана за доказательство культурных заимствований в архитектуре прилегающих к Городу кварталов. Вот так, какой-то инопланетянин решил выделиться из толпы соотечественников и поставил у входа в дом зеленые колонны, другого взяли завидки, и он воткнул себе в спальне возле кровати такие же, а доктор археологии Дикси получит награду. Все довольны. За это можно и выпить.

– Какого черта вы тут делаете?

Найджел подпрыгнул на десятиногом стуле и поперхнулся глотком. В проеме двери, возле скучающих дроидов стоял коротышка щуплого телосложения, одетый в рваный и грязный хитон. Судя по величине миндалевидных глаз (в пол лица) и их количеству (три штуки) родом ночной визитер был не с Земли.

– А вы, собственно, кто? – оправился от неожиданности и решил на всякий случай возмутиться Дикси-старший.

Виски в организме доктора наук советовали обращаться с нахалом построже.

– Я тут, вообще-то, живу, – ответил трехглазый оборванец.

Какой археолог не мечтал встретиться с жителями древних поселений? Увидеть Ахиллеса, вдруг вышедшего из развалин Трои. Поговорить с Рамзесом II возле пирамид, полюбезничать с Нефертити в её гробнице (да, у археологов своеобразные фантазии). Порисовать бизонов на стене пещеры Альтамира вместе с охотником Агрх. Пообщаться как следует. Всё разузнать, уточнить, удивиться «Ах вот зачем вам эта палка с рыбьими костями! А мы-то думали… И ведь действительно удобно чесать». Сделать все это и, отодвинув в сторону Ахилла с Рамзесом, продолжить раскопки. А отодвинуть надо. Потому что трудновато изучать гравировку на кубке, который сжимают пальцы пьяного грека. Археологи, в сущности, не очень-то любят людей…

От инопланетян земные ученые тоже были не в восторге.

– Послушайте, мистер О’Нил, – лицо сэра Генри скривилось, словно он только что сжевал половинку лимона.

– Меня зовут Ос Нелле, сколько можно повторять? – вздохнул коротышка в рваном хитоне.

– Как угодно. Почему ваша команда роется во Дворце Стаканов? Мы ведь договорились, что это наша территория, – Гладстоун изящным движением выудил из папки лист бумаги, где был изображен Город, разделенный на два неравных сектора.

– Вы просто варвары… – сокрушенно покачал головой трехглазый оборванец. – Какой ещё Дворец? Каких ещё Стаканов? Разве не ясно, что это, – ткнул себе за спину тонким пальчиком коротышка, – Станция Сонных Путешествий?

Глава земной экспедиции окинул взглядом фасад невысокого здания. На прозрачной стене переливались под светом семи звезд филигранные узоры. Внутри, на уровне второго этажа, проглядывало хрустальное перекрытие, вселяя в наблюдателей одновременно оптимизм и пессимизм.

– Не уходите от темы, – нахмурился сэр Генри. – Это место – в нашей зоне раскопок.

– Мы уже начали исследования Станции, и нам необходимо их закончить, – скромно потупил взор своих трех глаз инопланетянин. – В договоре, который вы подписали, упоминается, что мы имеем право завершить новые проекты.

– Вот именно! – возмущенно воскликнул Гладстоун. – Новые! А не проекты тысячелетней давности!

– Мы сюда оборудование пять дней назад перетащили, – заверил седобородого собеседника коротышка. – Как раз перед тем, как вы беспардонно вторглись в наш район. Откуда вы взялись-то вообще… – негромко добавил в сторону оборванец.

– Послушайте, мистер О’Нил, – сэр Генри проигнорировал усталый вздох инопланетянина. – Мы ценим культурный контакт с вашей расой, м-м… оригитте? Мы ценим, рады и всё такое, но договор есть договор. Будьте любезны, освободите территорию, – не терпящим возражений тоном потребовал он.

Коротышка в грязном хитоне пробубнил что-то на своем языке, повернулся и пошел к команде своих соотечественников, наблюдавших за переговорами из-за прозрачных стен Дворца.

– Была бы связь с Туум-ка-Ле, – негромко, но так, чтобы Гладстоун мог услышать, пробормотал он, – я бы посмотрел, кто кого выгонял бы с раскопок.

Сэр Генри сделал вид, что не расслышал. Обострять и так натянутые отношения с другой разумной расой не стоило. Тем более что (тут глава земной экспедиции оглянулся, словно опасаясь, не подслушивает ли кто-нибудь его мысли) связи с Землей не было уже пять дней. Конечно, технические накладки бывали и раньше, то ретранслятор барахлил, то гиперпространство штормило, то какой-нибудь умник по фамилии Дикси случайно удалял координаты Орфана из памяти передатчика… Но – пять дней? Возможно, стоит начинать беспокоиться.

«Кстати, о Найджеле, – подхватился Гладстоун. – Тот вроде просил подойти к Белой Солонке, сказал, что это срочно».

У старых городов есть своя атмосфера. Воздух там пропитан мыслями и чувствами всех людей, которые когда-либо город населяли. Конечно, по узким улочкам могут быть разлиты и обычные запахи, вроде аромата булочек с корицей или той вони с сырного рынка, но кроме них везде присутствует нечто неуловимое обонянием. И если жители пишут на городских стенах красками, то город рисует на холсте разума своего населения атмосферой. Он выводит кистью не «Осторожно, сосульки!» и не «Маша – дура!». Он рисует себя.

Чем старше город, тем увереннее кладет он мазки. Со временем тонкие линии и наброски приобретают глубину и насыщенность. Очень старые города могут запечатлеть в голове обывателя такой яркий образ, что не останется места ни для чего иного. «Кто видел Рим, тот видел всё». «Увидеть Париж и умереть». «Аааа! Рррр! Бизоны!».

У археологов чутье на такую атмосферу обострено до крайности. Когда Найджел Дикси первый раз шел по кривым улицам Города на Орфане, мимо зданий, похожих на рассыпанные великаном драгоценные камни, он буквально кожей впитал в себя знание: здесь таится нечто настолько ценное, что на его поиски не жалко потратить жизнь. Кстати, О’Нил, даром что выглядел как последний оборванец, как-то за бутылочкой пива разговорился и признался, что у него такое же ощущение.

– Она замолчала, – заговорщицким голосом произнес Найджел. – Уже несколько дней молчит.

Сэр Генри с озабоченностью вгляделся в лицо коллеги. Дикси выглядел неважно: волосы взлохмачены, глаза красные, толстые щеки заросли щетиной.

– Мы сначала думали, у нас с оборудованием проблемы, – продолжил Найджел, – но теперь уверены – дело в Солонке.

Гладстоун положил руку на плечо археолога и внимательно изучил его расширенные зрачки: не отблескивает ли там на дне глаз чего посерьезнее обычного безумия энтузиаста.

– Найджел, – с отеческой теплотой обратился к ученому руководитель экспедиции, – давно ли ты был дома? Рене наверняка волнуется…

– Солонка, Генри! – прошипел толстяк. – Она больше не издает сигнал!

Гладстоун, разумеется, понял, о чем говорил Дикси. О сигнале, который позволил капитану Трэвису найти Орфан. Первая экспедиция быстро выяснила, что источником сигнала было сооружение в центре Города – большая белая башня цилиндрической формы. Сооружение висело примерно в метре над изумрудной площадью, ставя в тупик не только археологов, которые вот уже год не могли найти в него вход, но и физиков, не понимавших, как такая махина может левитировать безо всяких антигравитационных полей. Вскрыть Белую Солонку резаками и лазерами не получалось – материал стен оказался совершенно неподатливым, все попытки землян не оставили на блестящих боках башни ни единой царапины.

– У меня на сей счет есть теория, – еле слышно прошелестело рядом.

Гладстоун медленно повернул голову. Рядом, в двух шагах, над зеленой площадью порхало облако мотыльков. Порхало не так, как обычно порхают мотыльки, а вполне целенаправленно, формируя из своих крылатых тел облик, с каждой секундой все более напоминавший человеческий. Вряд ли сказанное было произнесено с помощью легких, гортани и языка, решил сэр Генри. Скорее, имело место уникальное совпадение звуков шелестящих крыльев и скрипа хитиновых ножек.

– Кто это, Найджел? – очень спокойным и ровным тоном произнес Гладстоун.

– А, это – профессор Фусс, – представил новоявленного собеседника Дикси. – Из квартала Салатниц. Я вам о нем говорил.

– Вот уж точно – нет.

– Ну, значит, вылетело из головы, – не стал спорить толстяк. – Не до того нам тут было.

– Насколько я понял ситуацию, – прошелестел псевдогуманоид, – мою команду исследователей перенесло в будущее, в этот момент времени. Мы тогда как раз приступили к изучению Основы Мироздания, – рука, состоящая из серых мохнатых насекомых, указала на белую башню. – И начали расшифровывать Песню, которую вы называете сигналом.

– Вы неплохо владеете нашим языком, – заметил сэр Генри. – Уже успели выучить?

– Это особенность носителей разума, – шевельнулись многочисленные серые крылья. – Мы все ищем смысл в случайных звуках. Я лишь передаю вам свои мысли, а вы уже сами воображаете, что слышите слова.

– А вот мистер О’Нил не поленился, выучил, – с укором сказал Гладстоун.

– Будем справедливы, – вступился за профессора Найджел. – Мелкий оборванец побывал на старушке Земле когда делал курсовую по отсталым цивилизациям. А во времена доктора Фусса наши предки ещё с деревьев не спустились.

– Я так понимаю, жители остальных кварталов вскоре тоже объявятся? – деловито уточнил сэр Генри.

– Наверняка, – прошелестело в ответ.

Когда вы ведете переговоры где-то в дали от родины, важной деталью является наличие связи с Большой Землей. Чтобы в случае чего можно было послать голубя адмиралу Нельсону, позвонить в Планетарное Министерство Обороны или, на худой конец, разжечь костер и отправить в небеса пять клубов дыма. Вашим аргументам нужен вес. А ничто так не давит на весы, как линейный корабль, вооруженный сотней пушек. Или крейсер с аннигляционными ракетами. Или боевой отряд команчей в соседнем лесу.