Текст книги "Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба"

Глава двадцать первая
Княжеский город

Вернулись они только к обеду. Святозар, оклемавшись к тому времени, свой заказ подтвердил и даже выдал вперед кошель с деньгами. Приказчики были довольны. Кондратий тоже, он успел выспаться и пришел в себя после ночных переговоров с княжеским посадником.

– Денег не пожалел, – сообщил Захар, предъявляя туго набитый золотом кошель, – а ожерелье мы ему до весны справим, как заказывал. Надо уважить человека, раз он наших мастеров выше своих черниговских ценит.

– Да, уважить надо, – согласился боярин, который мыслями своими сейчас был уже далеко от Болдыжа. Только не к Чернигову стремились его мысли, а в обратную сторону – к Рязани.

Спрыгнув с телеги, на которой он под утро завалился спать рядом со связанными в пучок мечами и копьями, отказавшись идти в дом, Кондрат стряхнул прилипшую к его кафтану солому и прошелся по двору, где происходила обычная для такого места суматоха. Кто-то приезжал и уезжал, кто грузил телеги, кто наоборот. Люди сновали туда-сюда, на ходу обсуждая свои вопросы. Но делали все это как-то неторопливо, размеренно. Словно сама здешняя природа не давал им забыть народную мудрость «Поспешать надо не торопясь».

– А где наши ратники? – напомнил приказчикам Кондратий, – уговаривались, что они нас догонят в Болдыже. Мы уже дальше ехать собрались, а их все нет.

Захар и Макар пожали плечами, не придав этому особого значения.

– Задержались, наверно, в дороге. Мало ли что, – спокойно ответил Захар, укладывая кошель с золотом подальше, в дубовый ящик, обитый металлическими прутьями на одной из повозок. – Конечно, лишние ратники нам не помешают, десять человек это немало, но и оставшихся хватит. Здесь места уже не глухие. А если что – можем и еще нанять на обратную дорогу в Чернигове. Денег у нас достаточно.

– Ратиша, – воин умелый, – высказал свое мнение Макар, стоявший рядом, – если сюда опоздает к намеченному часу, то до Чернигова точно догонит. Можно ехать. Он дорогу знает.

Евпатий, не сводивший взгляда с ворот, немного озадачился. Не сам Ратиша был ему сейчас нужен, а новости о боярской дочке, оставшейся без отца, хотелось получить поскорее. Как доехала, как отца похоронила, как вынесла такое горе. И ждать новостей о Ладе до самого Чернигова, куда еще почти семь дней добираться, рязанскому боярину совсем не хотелось. И бог услышал его.

Буквально в то мгновение, когда он уже поднял руку, чтобы отдать приказ покинуть пределы Болдыжа, раздался стук копыт и в воротах появился знакомый силуэт ратника с огромными усами. Сначала на постоялый двор въехал сам Ратиша, а за ним и остальные воины из Рязани по двое в ряд. На небольшом пятачке двора, запруженного телегами и людьми, сразу началась толкотня.

– Ратиша! – приветствовал его Кондрат, едва заметив. – Прибыл? Молодец! Готов без отдыха сразу дальше ехать?

– Наше дело ратное, терпеть да воевать, боярин, – ответил на это бывалый воин, все же отерев пот со лба, – если надо ехать, то поехали.

– Надо, время не ждет, – решил Кондрат, уже сидевший в седле, – мы сегодня сами припозднились с выездом. До ночлега всего полдня осталось, там и отдохнешь хорошенько. А пока давай за нами. Вижу, жив и здоров ты, – это главное. Остальное, как из города выберемся, все мне и расскажешь.

– Езжай, боярин, – кивнул Ратиша, принимая на себя командование охранниками, – а мы за тобой помаленьку.

Коловрат махнул рукой, и груженные товаром повозки, скрипнув колесами, вновь двинулись в путь в сопровождении серьезной охраны, внушавшей трепет всем встречным простолюдинам и зависть купцам. Спустившись с окруженного бревенчатыми стенами холма и быстро оставив позади Болдыж, отряд направился дальше по дороге, что петляла теперь невдалеке от реки. Это был приток Десны, до верховий которой было еще пару дней ходу. Никаких городов по пути до нее больше не предвиделось, и потому Кондратий с легким сердцем решил проехать за остаток дня как можно дальше, – все равно ночевать придется в этот раз в лесу или чистом поле. Ближайший город назывался Трубецк и лежал уже на другом берегу Десны, в ее верховьях, куда приказчики рассчитывали попасть, миновав известную им переправу.

Едва Болдыж остался позади, а дорога опять вошла в лес, боярин подал знак Ратише приблизиться. Когда тот, обогнав все телеги, прискакал в голову колонны, Кондрат молча отъехал с ним далеко вперед. Очень уж ему хотелось поговорить без свидетелей.

– Ну, рассказывай, – приказал он бывалому ратнику, когда расстояние между ними и приказчиками показалось Кондрату достаточным, – довез ли боярыню в целости?

– А то как же, Евпатий Львович, обижаешь, – кивнул Ратиша, – конечно, довез. Я свое дело знаю. По дороге туда все тихо было. Мы ехали, а она все плакала. Отца своего мертвого за руку держала и причитала. Только к самой Рязани и успокоилась. А потом все молчала.

– Успокоилась, говоришь? – уточнил Кондрат.

– Ну, про то, что у нее на сердце, мне неведомо, – признался бывалый воин, – ясное дело, тяжело. А только плакать перестала.

– Что с похоронами? Помогли?

– Не потребовалось, – ответил спокойно Ратиша, покачиваясь в седле, – у нее приказчики толковые. Я их раньше видал. На себя все взяли и обряды по порядку справили, какие нужно. Только нас туда уже не звали. Мы как тело мертвого боярина довезли до его жилища в Среднем городе, да дочь-горемыку и телеги с товарами приказчикам на руки передали, то и попрощались. Остальное она сама сделала.

– И все? – не поверил Кондрат. – Больше ничего не говорила?

– Да нет, – покачал головой Ратиша, – не до того ей было. Убивалась она еще, хоть и бессловесно уже. Мы твоих холопов домой отпустили, как ты наказывал, а сами ночь переночевали в Рязани и сюда. По дороге обратной тоже все тихо прошло, разбойников в том месте заново не повстречали. Видать, мы им так хорошо всыпали, что они до самого Дикого Поля пятки смазали. А может, просто повезло в этот раз.

Кондрат проехал молча с десяток шагов, не желая верить, что Лада не передала ему никаких слов. А он так надеялся. С другой стороны, почему он решил, что она ему что-то передаст. Ну, спас он ее от разбойников, и что? Так на его месте любой поступил бы, если мужик. У Лады в тот день отец погиб и родных никого на свете больше не осталось. Ей сейчас, схоронив отца, о многом надо подумать. Прежде всего, как жить дальше на свете, да еще большое хозяйство вести. И не до какого-то боярина Евпатия ей сейчас. Это верно. И все же…

– Вот я старый дурак, – вдруг воскликнул Ратиша, хлопнув себя по лбу, – совсем забыл! Прав ты, Евпатий Львович. Было.

Он полез под кольчугу и вынул оттуда небольшой кожаный сверток. Развернув его, Ратиша осторожно, взяв двумя пальцами, передал Кондрату небольшой красный платок, расшитый узорами по краям.

– Вот, это молодая боярыня Лада тебе велела передать в благодарность, как оберег, – неожиданно заявил он, – в последний миг мне сунула его в ладонь, как прощались. Сказала «в нем сила намоленная». И еще велела навестить ее, как вернешься. Если захочешь. А я убрал за пазуху, да забыл на много дней про него. Прости уж.

– Если захочешь, – тихо повторил Кондрат, забирая платок и бережно, словно драгоценную вещь, пряча под кафтан, пока никто не увидел, – теперь-то всё? Больше ничего не запамятовал?

– Всё, – кивнул смущенный ратник, – истинный крест.

– И на том спасибо тебе, что вспомнил, Ратиша, – поблагодарил его обрадованный боярин, – только об этом обереге зря языком не болтай промеж ратников.

– Да оно и без наказа понятно, Евпатий Львович, – слегка обиделся Ратиша, – дальше меня не уйдет и со мной помрет. Ты меня знаешь, я болтать не люблю.

– Вот это дело, – похвалил его снова внезапно повеселевший боярин, – езжай обратно, к остальным воинам. Недолго уж до ночлега осталось, там и отдохнете.

В тот вечер они закончили свой путь быстро. Едва смеркалось, боярин велел вставать на ночлег. Пожалел уставшего Ратишу и его воинов, что скакали без роздыха последние сутки. Да и сам он еще не полностью отошел от разговоров со Святозаром, – тело и душа требовали доброго сна.

В этот раз путники заночевали у реки, а наутро, хорошо отдохнув и перекусив, двинулись дальше и вскоре достигли Десны возле города Трубецка. Переправившись на другой берег по мосту, сооруженному в узком месте неподалеку от города, они не стали заезжать в Трубецк, а двинулись дальше, оставив его в стороне. Боярин, получив неожиданный подарок от Лады, вообще больше не хотел останавливаться. Лишь бы побыстрее дела сделать и назад. Так они и ехали целый день по проторенной дороге, что вела прямо в Чернигов, петляя меж Десной и ее притоком – речкой по прозванию Судость. Дорога была хорошая, поля да рощи кругом. Болот, таких, что окружали Болдыж, более не попадалось. Городов тоже не было, да и больших деревень, лишь одинокие починки да займища. Даже знаменитый в этих местах город Новгород-Северский, где княжеский стол был, путники обошли стороной, хотя по Десне до него было не больше дня пути.

– А чего мы по реке не поплыли, Захар? – вдруг спросил боярин, вспомнив о широкой пристани возле Трубецка, где теснились десятки судов. – Город возле воды стоит. Ты же сам вчера говорил, что по ней можно до самого Чернигова доплыть за три дня. А то и быстрее. А пешком нам еще дней пять плестись.

– Оно, конечно, так, – не стал спорить приказчик, – да только, если уж по воде в Чернигов добираться, то от самой Рязани, Евпатий Львович. Здесь уже товар перегружать сил и времени уйдет больше. Скоро и так доберемся. А с Рязани плыть – волоков много, – вот и решили посуху. На подводах оно в Чернигов сподручнее. Вот если караван снаряжать куда подальше, за море, вот там и на ладьях сразу идти надобно.

Задав вопрос, боярин между тем особо не прислушивался к ответу, радостно взирая на белый свет, который представлялся ему сейчас каким-то особенно прекрасным. Заветный платок под кафтаном грел душу, и Кондрат даже начал что-то насвистывать себе под нос, к несказанному удивлению приказчиков. Они никогда раньше не видели своего сурового и часто нелюдимого хозяина в таком расположении духа. И даже начали немного беспокоиться за него, не зная истинной причины, о которой Ратиша помалкивал. Но Кондратий вскоре сам одернул себя, напустив серьезность. Конечно, многое можно списать на последствия болезни, но ведь приказчики не дураки, могут скоро и догадаться, отчего их хозяин так весел. Все стычку с разбойниками в лесу видели, и кого спасли, тоже помнят. А лишние пересуды Кондрату пока ни к чему. Никто не знает своей судьбы. И он сам еще не знал, на что рассчитывать. Может, Лада отпишет свое имение монастырю и с горя в монахини пострижется, не дождавшись, пока он вернется из Чернигова. В этой жизни такое часто бывало. Вот боярин изо всех сил и сдерживал улыбку, которая иногда все же мелькала на его бородатом лице.

Пять дней пролетели незаметно. Так они и ехали вдоль реки, не пересекая ее и не удаляясь, благо искомый город стоял на том же берегу. На рассвете шестого дня обоз сотника и рязанского боярина Евпатия Коловрата благополучно прибыл на место. Точнее, приблизился к Чернигову, объезжая в предрассветной дымке, еще висевшей над полями, бесчисленные курганы, охватившие город полукругом и словно оборонявшие его от остального мира.

– И откуда здесь столько курганов? – недовольно пробормотал Кондратий. – Дорога петляет так, что у коня скоро голова закружится. И чем только здешний князь занят? Спрямили бы путь, – всем только лучше стало.

– Да ты что, Евпатий Львович, – изумился Захар, ехавший к нему ближе всех, и перекрестился, – подзабыл, наверное? Это ж могилы древних князей черниговских да их знатнейших богатырей-дружинников. Их уж тут почитай двести лет назад схоронили. Новых давно не сыпят, церковь запрещает, но эти стоят. Глянь вокруг, их тут тысячи наберутся.

Кондрат обвел взглядом холмистую местность, что опоясывала Чернигов с этой стороны и состояла, похоже, сплошь из одних княжеских курганов да захоронений их ближайших помощников.

– Вижу, – кивнул он, – немало.

– Злата-серебра в них с князьями, говорят, – вставил слово Макар, – тоже немало захоронено. И про то всем известно. Как набег какой вороги совершают на эти земли, то и курганы здешние грабить принимаются. Но сейчас спокойно все на Руси, слава богу.

Кондрат промолчал, провожая взглядом ближайший курган, медленно растворявшийся в тумане, и подумал: «Надолго ли?» Но вслух ничего уточнять не стал, чего зря людей пугать. Он ведь и сам не представлял, когда именно появятся на Руси новые захватчики. Хотя, если Васька Волк не ошибся, то до нашествия татаро-монголов на Русь оставался всего год или около того.

Вскоре обоз выехал из курганного кольца и начал спускаться на равнину перед городом. Неожиданно подул ветер. Он быстро сдернул предрассветную дымку с алеющего неба и заставил боярина остановить коня, едва не раскрыв рот от удивления. Перед ним на высоком холме, окруженном глубоким рвом и спускавшемся тремя огромными выступами к широкой реке, что плавно изгибалась за ним, раскинулся необъятный город. Таких он здесь еще не видел. Чернигов был огромен. Кондрату показалось, что этот город в несколько раз больше его родной Рязани. Разделенный на три четкие части, каждая из которых имела высокие крепостные стены с островерхими башнями и дополнительную защиту в виде рвов, отделявших одну от другой, город был застроен великолепными храмами, маковки которых блестели на солнце и были видны даже отсюда. Кроме храмов было в нем множество каменных палат и строений, о назначении которых неискушенному еще боярину было сказать трудно. По всей видимости, эти величественные сооружения из камня с арками и колоннами были княжескими палатами, да домами его ближайших бояр-советников, а может, и духовенства. Столь большого количества каменных домов Кондрат в Рязани не заметил, а здесь их было трудно сосчитать. Впрочем, все храмы и каменные палаты были собраны в одном месте – кремле, под княжеской защитой. В сопредельной части уже стояли постройки из дерева и дома попроще, для ремесленников и работного люда, а то и вовсе худые. Город был также окружен многочисленными предместьями, среди которых тоже можно было разглядеть как немало резных боярских теремов, так и бесчисленное множество покосившихся избушек с полуобвалившимися крышами. Огромную разницу между роскошью и бедностью здесь никто особенно и не скрывал.

– Это и есть княжеский кремль? – уточнил боярин у всезнающего Захара, указав на скопление церквей и каменных строений.

– Он самый, Евпатий Львович, детинец, – подтвердил Захар, тоже пораженный красотой и размерами города. – Там, где амбары деревянные виднеются, это уже Окольный град, самый большой среди прочих, рядом Предградие. Ну а ниже, за стенами, пригородные села да боярские усадьбы начинаются. Место удобное. Сколько раз видал Чернигов, а все не привыкну. Знатный город у князя Михаила выстроен.

– Богатый город, – кивнул Кондратий, чуть поворачиваясь в седле, чтобы охватить взглядом весь Чернигов, протянувшийся перед ним вдоль горизонта. – Это сколько же народу здесь обитает?

– Тыщ сорок наберется, – вставил слово в разговор подъехавший Макар.

– Немало, – покачал головой Кондрат, опять вспоминая Рязань, где тоже был свой князь, но проживало гораздо меньше народа, – значит, у князя местного и дружина побольше нашей будет.

– Дружина у князя Михаила большая, – подтвердил Макар, оглядываясь на ратников, что застыли у телеги в трех десятках шагов, – соседи его уважают и побаиваются. В прошлые века, сказывают, до самой Византии князь черниговский с дружиной добирался на ладьях, да с нее дань брал. А теперь вон как оно обернулось. У нас храмы стоят, как в самой Византии, а его купцы беспошлинно торгуют аж в самом Константинополе. И теперь через Чернигов много грузов везут в дальние земли: соль, смолу, поташ[36]36
  Поташ – это одно из названий карбоната калия. Это соль, свойства которой были известны человеку еще в древности. Например, римляне использовали поташ для стирки одежды. В наши дни его применяют гораздо шире. Одно из применений – в качестве пищевой добавки. Поташ применяется как стабилизатор и регулятор кислотности. Его современное название E501. В последнее время учеными был доказан вред этой добавки для человека, так как поташ провоцирует аллергические реакции.


[Закрыть] и специи. А еще ковры, шёлка и ткани разные. Товаров здесь множество, – Чернигов город богатый, и мы здесь хорошо поторгуем.

– Ну, нам-то дружины черниговской бояться не след, – не то сказал, не то спросил Кондратий, пропустив мимо ушей рассказы о богатствах Чернигова. Его сейчас больше интересовали военные возможности князя Михаила Всеволодовича, – он ведь нашему князю друг и союзник. Не зря же мы ему гостинцы везем.

– Так-то оно так, – заметил на это мудрый Захар, но продолжать не стал.

Кондрат еще немного полюбовался панорамой города на холме и тронул коня.

– Чего застыли? – одернул он приказчиков, разомлевших от предчувствия хороших барышей. – Пора дела делать.

Вскоре обоз из Рязани, миновав по перекидному мосту глубокий ров и башню, въехал в город.

Глава двадцать вторая
Михаил Всеволодович Черниговский

Едва отъехав от ворот три сотни шагов по узкой улочке между лавками, длинными амбарами и другими хозяйственными пристройками, примыкавшими к крепостным стенам, рязанцы неожиданно угодили в затор из людей. В пределах небольшой площади, у которой со всех сторон сходилось сразу четыре подобные улочки, несмотря на ранний час, происходило какое-то действие. Кондрат, первым уткнувшийся в непроходимое море из людских тел, по привычке уже хотел было проложить себе дорогу широкой грудью боевого коня, но, услышав людские крики откуда-то сбоку, остановился и пригляделся, заинтригованный неожиданным скоплением горожан. Ему захотелось самому узнать, каким развлечением они заняты спозаранку.

Посреди площади был выстроен высокий помост, на котором стоял какой-то не то приказчик, не то городской служащий в длинном сером кафтане и во всеуслышание читал грамоту. «Бирюч»[37]37
  Бирюч – так назывался глашатай в Древней Руси, вплоть до времен Петра Первого. Он объявлял на улицах о княжеских решениях и новых постановлениях, а также контролировал их выполнение.


[Закрыть], – догадался Кондратий. Однако сильный и звонкий голос представителя власти тонул во всеобщем гуле, напоминавшем звук пчелиного улья. Люди явно не слушали, а веселились, переговариваясь меж собой и время от времени указывая куда-то пальцами. В толпе были почти сплошь простолюдины и ремесленники. Лишь несколько человек в богатых кафтанах заметил уже наметанным взглядом Евпатий. Он было решил, что здесь собирают налоги в городскую казну, но перевел взгляд чуть левее бирюча и всё наконец понял. У ног представителя власти виднелось сразу три деревянных чурбана, перед которыми на коленях стояло трое несчастных со связанными за спиной руками. Это были приговоренные к смерти. Они были без рубах, в одном лишь исподнем. Все бородатые, с горящими ненавистью глазами, жадно смотревшими в толпу, без надежды ожидая спасения. А за их спинами высился горой здоровенный детина с массивным топором на плече, готовый привести в исполнение приговор, как только его закончат читать.

– Что это? – уже догадавшись, все же спросил вполголоса боярин у Захара, остановившегося рядом.

– Да разбойников, наверное, каких-то судят или душегубов, – с безразличием пожал плечами приказчик. – Обычное дело. Сейчас дочитают, рубанут по шее и на небеса. А мы далее поедем. Это не надолго, хозяин.

Однако вскоре выяснилось, что первыми должны были казнить не разбойников, а другого преступника. Именно ему сейчас зачитывали приговор. То был длинноволосый и бородатый мужчина уже в летах. В его развевающихся на ветру волосах проглядывала седина, а на испещренном морщинами лице блуждала улыбка, словно он совсем не боялся смерти, а ждал ее с нетерпением. Кафтана на нем не было, лишь длинное серое рубище, все в дырах, прикрывало наготу. Преступник был за руки подвершен и прикован цепями к высокому столбу, что возвышался сразу за помостом. Вокруг него кольцом стояли ратники, словно творившие суд боялись, что дружки отобьют приговоренного. Из-за спин охранников на приговоренного с ненавистью взирал священник, державший в руке зажженный факел. Двое холопов подкладывали хворост под ноги пленника, заканчивая последние приготовления.

– …За ересь, волхование и колдовство… – донеслось до Кондрата, которому со своего места было все отлично видно и даже лучше слышно, чем остальным участникам представления, – …к смерти через сожжение!

Едва прозвучало окончание приговора, священник с факелом подтянул рясу и, шагнув ближе к столбу, поджег хворост. Когда он распрямился, приговоренный вдруг неожиданно подался вперед и плюнул ему в лицо. Священник выронил факел, отскочил в сторону, быстро вытирая плевок и крестясь, словно на него попал яд гремучей змеи.

Сухие сучья быстро занялись. Огонь начал лизать пятки приговоренному еретику. Тот держался стойко, но недолго, вскоре первый душераздирающий крик разнесся над площадью, заставив собравшихся на мгновение вздрогнуть. Но затем вся толпа одобрительно загомонила, заглушая новые крики.

– Так ему и надо, охальнику, – услышал возле своего стремени Кондрат шипение какой-то старухи, с ненавистью взиравшей в сторону пылающего столба.

Тем временем представление, предварявшее ярмарку, продолжалось. Не дожидаясь, пока в огне умрет от мук богохульник, истошные крики которого разносились далеко за пределами площади, местный представитель власти быстро зачитал новый приговор. Оказалось, что остальные действительно были разбойниками.

– …За лихоимство и воровство!.. – прозвучал зычный голос над площадью.

И заскучавший палач, наконец, взялся за дело. Он шагнул вперед, пригнул голову первого обреченного к плахе и, не раздумывая, с размаху рубанул тяжелым топором. Отсеченная голова с глухим стуком покатилась на помост, обагрив его кровью. Толпа одобрительно выдохнула. Палач взялся за второго. Но этот разбойник не хотел безропотно принять свою смерть и стал брыкаться, даже упал на окровавленные доски и попытался уползти.

– Ишь ты, – загомонили в толпе, – упирается, окаянный.

– Неохота помирать в такую рань, – вторил ему другой веселый голос.

– Куда ты, дурашка, – милостиво пожурил его здоровенный палач, – от меня не уйдешь.

Он подхватил приговоренного разбойника за связанные руки и хорошенько приложил головой об колоду. А когда тот обмяк, оглушенный и окровавленный, другой веревкой накрепко примотал его голову к самой колоде, чтобы больше не брыкался.

– Вот так, – удовлетворенно произнес палач, пригладив волосы на голове разбойника, чтобы освободить от них жилистую шею, – теперь нормально.

И, высоко вскинув топор, отсек вторую голову. Когда третий разбойник, на чем свет стоит поминавший черниговского князя и его помощников, отправился к праотцам, толпа вдруг потеряла интерес и начала расходиться. Увидев просвет впереди, Кондрат толкнул в бок Захара, который почему-то не мог оторвать взгляда от огненного столба, на котором корчился в агонии богохульник.

– Поехали, – сказал он приказчику, – надоело мне здесь. Надо князя побыстрее увидать.

– Едем, – быстро согласился Захар, приходя в себя, и последовал за хозяином.

Следом за ними ожили и возницы на телегах. Скрипа колес не было слышно за истошными криками казнимых и общим гомоном толпы, собравшейся для веселья, устроенного по случаю ярмарки.

Когда Кондрат преодолел десять шагов и оказался напротив самого помоста, толпа поредела уже настолько, что он смог увидеть последнего разбойника, которого тоже привязали к колоде.

– Я ненавижу вашего князя, – кричал тот, плюясь слюной, – и вас всех ненавижу!

На мгновение голова разбойника оказалась на одной линии с головой боярина, и они встретились глазами. Во взгляде разбойника сквозила такая неприкрытая злоба, что даже у привычного к смерти Кондрата побежали мурашки по спине.

– Ненавижу, – опять закричал разбойник, глядя прямо на проезжавшего мимо на коне боярина в ярком кафтане.

В этот момент топор нашел его шею, и позвонки с хрустом разорвались. Мертвая голова неожиданно отлетела не на помост, а скатилась с него прямо под ноги рязанскому боярину. И поскакала по камням, разбрызгивая кровь во все стороны.

– Лови ее, лови! – азартно закричали в толпе.

– Федька, лови голову, – а то у тебя своей нету! – подзадоривали другие.

Кондрат, ошеломленный поведением толпы, старался этого не показывать и побыстрее покинул площадь, свернув на одну из улиц, что вела к детинцу. Но истошные крики человека, горящего в огне, долетали и сюда, заставляя боярина то и дело вздрагивать. Преступник оказался живучим. К счастью, они удалялись от площади и вскоре уже выехали из бедных кварталов, приблизившись к местному кремлю, рядом с которым обитала знать. По сторонам стали попадаться каменные дома и храмы. Один из них – одноглавый храм, построенный из красного и желтого кирпича, привлек внимание боярина.

– Смотри, – удивился Кондрат, указав Захару на живописный храм, к которому сбоку было пристроено еще одно здание пониже с отдельным входом, – сдается мне, я такой же где-то видел.

– Знамо дело где, – ответил на это Захар, все еще пребывавший в какой-то задумчивости, – у нас в Рязани и видел. Здесь он зовется храмом Елецкого монастыря, а у нас точно такой же выстроен с крещальней сбоку. Видать, епископы договорились.

– Интересное дело, – кивнул Кондрат, которого не отпускало видение смерти последнего разбойника и его голова, скатившаяся под копыта коню, – и действительно. У нас такой же храм стоит. Точь-в-точь.

На Захара, как вскоре выяснилось, тоже произвела впечатление казнь. Только другого преступника.

Обоз свернул к большому постоялому двору, рядом с которым виднелось множество широких амбаров, где прибывшие купцы могли разместить все свои товары. В его массивности и основательности чувствовалась особенная стать столичного города, привыкшего принимать у себя гостей тысячами.

– Послушай, боярин, – осторожно начал приказчик, понизив голос так, что Кондрат едва мог его расслышать, – хотел попросить тебя кой о чем. Евпатий Львович, ты уж будь добр, никому не рассказывай, что мы с Макаром к тебе Февронию водили, пока ты хворал.

– А что за тайна такая? – удивился Кондрат, поднимая глаза на приказчика, который был сейчас не в меру робким.

– Она ведь знахарка, сам понимаешь, – пробормотал Захар, отводя глаза, – волхованием, говорят, занимается. Наши попы этого не любят. Как и здешние.

Захар помолчал немного и добавил чуть окрепшим голосом, видя, что Евпатий все еще не до конца понял, о чем разговор:

– Ну, того мужика, на столбе, заживо ведь сожгли… за волхование и ересь. Как бы и нас с Макаром… не того…

– А, вот ты о чем, – наконец-то догадался Кондрат, нахмурившись, – да не боись. Она же меня вылечила, а значит, и вы помогли. Что я вас всех за это, на костер отправлю? Не такой я человек. Князю не рассказал и другим не скажу. Так что забудь. Я вас благодарить должен за спасение. А занимается она волхованием или нет, не мое дело.

Захар не мог поверить своему счастью. Он хотел было в пояс поклониться боярину, но не вышло, – сидел на коне.

– Благодарствую, Евпатий Львович, – затараторил он, все же нагнув голову вперед, сколько смог, и перекрестился. – Благодарствую! Век будем помнить твою доброту. И я и Макар.

– Хватит уже бормотать, – оборвал его Кондрат, останавливая коня у широких ворот, – сказал же – забудь! Иди лучше размести людей. Да пошли узнать, чем князь занят. Отдохнем немного и в гости наведаемся с гостинцами, если примут.

– Всё сделаю! – крикнул Захар, спрыгивая с коня и принимая ногу боярина из стремени. – Оглянуться не успеешь.

С тем приказчик и исчез в глубинах необъятного постоялого двора, у которого остановился обоз рязанского боярина с вооруженными охранниками, вызвав небольшой переполох у работников и зевак. Многие приходили поглазеть на прибывших и расспросить, кто такие да откуда. Купцы, что жили по соседству, особенно интересовались.

– Ну теперь слухи до князя раньше нас дойдут, – пробормотал Захар, с неодобрением глядя на эту суматоху, но понимая, что ее не избежать, – ярмарка дело такое. Надо бы нам для тебя, Евпатий Львович, отдельный дом снять на время. А мы уж тут как-нибудь.

– Вот и займись, подыщи, – кивнул Кондрат, заходя внутрь огромного бревенчатого сооружения с двухскатной крышей, – а пока я и здесь отдохну маленько. Подальше от посторонних глаз.

Все сложилось удачно и довольно быстро. Пока Захар размещал людей и товары на постой, а Кондратий отдыхал в одной из комнат, Макар уже обернулся назад из детинца с сообщением от князя.

– Всё узнал, боярин. Аккурат в последний момент успел в хоромы княжеские. Михаил Всеволодович с княгиней Аленой только сейчас на обедню отправились, – сообщил Макар, – но я успел весточку передать, что явились мы утром из Рязани, и боярин Коловрат привез ему подарок от Юрия Рязанского. Князь сказал, что рад нам и желает видеть тебя после обедни для совместной трапезы и разговора у себя в хоромах, как и положено по церковному обычаю.

– Ну что же, – кивнул Кондратий, который смотрел через растворенное окошко на верхушку какого-то собора, что виднелся неподалеку, сверкая своими золотыми куполами, – совместная трапеза это хорошо. Не будем нарушать обычаи. Принеси-ка мне, братец, одежду посвежее. А то запылился я с дороги. Неловко будет перед князем.

А когда Макар уже шагнул за дверь, напомнил приказчику:

– Да гостинец не забудь для княгини.

– А то как же, – ухмыльнулся в бороду Макар, – из самой Рязани везли.

Пока князь Черниговский находился в церкви, рязанский боярин отдохнул, стряхнул с себя дорожную пыль, умылся и переоделся в чистый ферязь да красные сапоги. Надел шапку, расшитую золотой нитью. А затем, прихватив своих приказчиков с богатыми подарками и десяток воинов для порядка, сел на коня и отправился с княжеские хоромы, выстроенные, как и положено, за стенами неприступного детинца.

Проехав крепостные стены сквозь открытые ворота, немало церквей и палат боярских, что все больше из камня были сотворены, и оказавшись на месте, Кондрат узрел перед собой, наконец, и княжеские хоромы. Охрана князя Черниговского из крепких витязей была уже предупреждена о прибытии гостей рязанских. Спешившегося боярина с приказчиками пропустили беспрепятственно. А своих вооруженных ратников Кондратий снаружи оставил, ибо входить с оружием в палаты князя было не дозволено никому, кроме людей особенных.

Пышные каменные хоромы Михаила Всеволодовича с красной крышей оказались двухэтажными. Потолки здесь были высокие, и оттого все княжеское жилище тоже казалось выше. Снаружи все здание было пышно украшено полукруглыми арками с резьбой, над дверями и особенно над окнами, а кроме того, колоннадой. Шагнув между двух изящных колонн в широкий дверной проем, боярин из Рязани попал на лестницу, перила которой были уставлены объемными греческими вазами. А ступени такими замысловатыми рисунками и узорами расписаны, что боярин даже задержался на мгновение, чтобы рассмотреть их. Это были сцены охоты на диких животных, сдобренные орнаментом из трав и цветов. Мастера-камнерезы сработали здесь искусные.