Текст книги "Религия для атеистов"

^{Прежде чем стать службой, месса была трапезой.}

Посетители уходят из ресторанов такими же, как и пришли, пребывание в них только укрепляет существующие кастовые границы. Как и многие институты современного мегаполиса, рестораны научились собирать людей в одном месте, но не проявляют никакого стремления способствовать их контактам друг с другом, раз уж они рядом.

6

Помня о преимуществах мессы и недостатках современных обедов в общественных местах, мы можем представить себе ресторан будущего, «Ресторан любви», использующий наиболее глубокие идеи евхаристии.

Наверное, разумные требования к такому ресторану: двери открыты для всех, небольшая входная плата, привлекательный интерьер. Посетителей надо рассаживать, разбивая тесные компании и этнические сообщества, в которых мы обычно отгораживаемся от остальных. Членов семьи и семейные пары лучше сажать раздельно, соседям отдавать предпочтение перед родственниками. Каждый получит возможность общаться и разговаривать с каждым, не опасаясь, что его резко осадят или в чем-нибудь упрекнут. Только тем, что они оказались в одном месте, присутствующие – как в церкви – выкажут свою преданность духу общности и дружелюбию.

Сидя за одним столом с компанией незнакомцев, становится сложнее ненавидеть их без всяких на то оснований. Предрассудки и этническая неприязнь кормятся абстракцией. Однако соседство во время трапезы – передача тарелок с едой, разворачивание салфеток, даже обращенная к незнакомцу просьба передать соль подрывают уверенность, что люди, которые носят необычную одежду или говорят с заметным акцентом, заслуживают того, чтобы их выслали на родину или убили. Из политических решений, которые предлагаются на государственном уровне для улаживания этнических конфликтов, редко какие сравнятся с совместным ужином по эффективности восстановления доверия между подозрительными соседями.

^{Еда – не самое важное. Дуччо ди Буонинсенья. «Тайная вечеря» (1308–1311).}

Многим религиям известно, что процесс переваривания пищи располагает к нравственному воспитанию. Есть такое ощущение, что стоящая перед нами еда убеждает наши обычно упрямые «я» проявить к другим великодушие, проявленное к нам. Эти религии также достаточно много знают о наших чувственных, неинтеллектуальных сторонах, чтобы понимать, что одними словами на пути добродетели нас не удержать. Им известно, что за трапезой они получают внимательную аудиторию, которая, скорее всего, готова к обмену пищи на идеи… и они превращают трапезы в скрытые этические уроки. Они останавливают нас перед первым глотком вина и предлагают мысль, которую можно запить жидкостью, как таблетку. Они заставляют нас слушать пастырское наставление в промежутке между двумя блюдами. И используют особые виды еды и питья, чтобы представлять абстрактные концепции, говоря христианам, что хлеб – это священное тело Христа, сообщая иудеям, что блюдо из тертых или мелко нарезанных яблок и молотых орехов, которое подают на Песах, есть раствор, который использовали их предки-рабы, чтобы строить склады в Египте, а буддистов учат, что чашки медленно закипающего чая – свидетельства преходящей природы счастья в плавающем мире.

^{«Ресторан любви» – мирской отпрыск евхаристии и традиции христианских общих трапез.}

Заняв свое место в «Ресторане любви», каждый гость найдет перед собой буклет-наставление, чем-то напоминающий иудейскую «Аггаду» или католический служебник, в котором приведены правила поведения за столом. Никто не должен сидеть в одиночестве, если ему хочется с кем-то поговорить, как это и ожидается от участников иудейского Песаха или христианской евхаристии, только речь пойдет не об истории колен Израилевых и не о приобщении к Господу.

Книга любви предложит обедающим поговорить друг с другом определенное время и на заданные темы. Как знаменитые вопросы, которые, как предписано «Аггадой», задает самый младший из детей на церемонии Песаха («Чем этот вечер отличается от всех других вечеров?», «Почему мы едим пресный хлеб и горькие травы?» и так далее), темы разговора специальным образом подобраны, чтобы удержать гостей от привычных выражений superbia («Чем вы занимаетесь?», «В какую школу ходят ваши дети?») и побудить их к более искреннему рассказу о себе («О чем вы сожалеете?», «Кого вы можете простить?», «Чего вы боитесь?»). Такая трапеза, как и месса, способствует пробуждению милосердия, позволяется с пониманием и состраданием отнестись к жизни других людей. Рассказы о самом сокровенном – о страхе, вине, ярости, меланхолии, неразделенной любви и неверности – создадут ощущение коллективного безумия и нашей трепетной хрупкости. Такие разговоры освободят нас от некоторых самых искаженных представлений о жизни других, откроют, до какой степени за тщательно охраняемыми масками мы сходим с ума… и дадут основание протянуть руку помощи нашим так же, как мы, страдающим соседям.

Неофитам формальности такого обеда, несомненно, покажутся необычными. Но со временем они оценят, как продуманные правила поведения способствуют проявлению истинных чувств. В конце концов, едва ли выглядит естественным, когда преклоняют колени на каменном полу с группой людей, смотрят на алтарь и хором произносят: «Удостой рабов Твоих, Господи, верной защиты и изобилия благодати; даруй им спасение души и тела; дай им полноту братской любви, и пусть они будут всегда преданы Тебе. Через Христа, Господа нашего». И, однако, верующие, которые посещают мессу, не видят в этом ничего предосудительного, радуются такой необходимости, потому что нет более эффективного способа ненавязчиво создать ощущение общности.

^{Мы извлекаем пользу из книг, объясняющих, как вести себя за столом. В «Аггаде» (Барселона, 1350) приведена подробная инструкция по проведению трапезы в Песах, позволяющей не только провести урок по истории евреев, но и укрепить чувство общности.}

Благодаря «Ресторанам любви» наш страх перед незнакомцами будет уходить. Бедные будут есть вместе с богатыми, черные с белыми, верующие с неверующими, нервные с уравновешенными, рабочие с менеджерами, ученые с представителями искусства. Клаустрофобия, лишающая радости все наши отношения с другими людьми, уйдет, как и наше желание обрести статус благодаря допуску в так называемые элитарные круги.

Мысль, что мы можем подлатать рвущуюся современную социальную материю с помощью такого простого и недорогого способа, как общественная трапеза, покажется оскорбительной для тех, кто верит в силу законодательных и политических решений для лечения болезней общества. Однако эти рестораны – не альтернатива традиционным политическим методам. Они всего лишь шаг для гуманизации представлений о других в нашем сознании, чтобы мы стали более естественными в общении, с большей охотой шли на контакт, боролись с эгоизмом, расизмом, агрессивностью, страхом и чувством вины, в которых кроются корни столь многих проблем, которыми озабочена традиционная политика.

^{Трапеза в Песах: здесь задействованы социальные механизмы, не менее полезные и сложные, чем в работе парламента или судопроизводства.}

Христианство, иудаизм и буддизм внесли немалый вклад в современную политику, но их польза в формировании духа общности особенно велика, когда они отходят от политики и напоминают нам, как важно стоять в большом зале с сотней незнакомцев и хором петь псалом, или торжественно омывать ноги незнакомцу, или сидеть за столом с соседями, есть жаркое из ягненка и беседовать. Эти ритуалы ничуть не меньше, чем решения парламентов и судов, сохраняют единым целым наше хрупкое сообщество.

б) Извинения

1

Усилия религии пробудить чувство общности не ограничиваются представлением нас друг другу. Религия ставит перед собой задачу улаживать трения, которые возникают в группах после того, как они уже сформировались.

Необходимо отдать должное иудаизму с его концентрацией внимания на злости: как легко ее почувствовать, как трудно выразить и какой страх и неловкость она вызывает у других. Все это особенно ясно мы видим в иудейском Дне искупления (Судном дне), где практикуется один из наиболее эффективных психологических механизмов из всех, когда-либо придуманных для разрешения социального конфликта.

^{В День искупления, традиционно одетые в белое, израильские евреи идут по свободной от транспорта дороге в синагогу.}

Приходясь на десятый день месяца тишрей, вскоре после начала еврейского Нового года, День искупления (или Йом Кипур) важное и торжественное событие в иудейском календаре. В Книге Левит указано, что в этот день евреи должны отложить все домашние и прочие дела и мысленно обозреть все свои действия за прошедший год, выделяя те, что могли принести боль и незаслуженную обиду. Собравшись вместе в синагоге, они говорят в молитве:

«Виновны мы; были вероломны, грабили, лицемерили, свернули с правильного пути и обвиняли невиновных, намеренно творили зло, присваивали чужое, возводили на ближнего напраслину; давали дурные советы, лгали, глумились, бунтовали, кощунствовали, были непокорны, злодействовали, восставали против закона, враждовали между собой, упорствовали в грехе; творили зло, вредили, делали мерзости, заблуждались, вводили в заблуждение других».

После чего ищут тех, у кого вызвали раздражение, злость, к кому не прислушались или кого обидели иным способом, и предлагают им полное возмещение ущерба. Такова Божья воля – и редкая возможность получить полное прощение. «Нет человека праведного на земле, который не согрешит», – говорит вечерняя молитва, а потому «и будет прощено всей общине сынов Израиля и прозелитам, живущим среди них».

В этот святой день евреям рекомендуют связаться с коллегами, посидеть с родителями и детьми, написать знакомым, любимым и бывшим друзьям в других странах и составить список прегрешений. В свою очередь, те, у кого просят прощения, признают вложенные в слова о прощении искренность и смирение. И вместо того, чтобы и дальше копить раздражение и злобу по отношению к обидчику, они должны подвести черту под прежними конфликтами, осознав, что они сами, конечно же, не без греха.

^{Не один человек хочет сказать «прости»: служба на Йом Кипур, будапештская синагога.}

Бог наслаждается своей ролью в этом цикле извинений: Он – единственное идеальное существо, а потому единственный, кому не надо знать, что такое извинения. Что же касается остальных, несовершенство – неотъемлемое качество человеческой натуры, и таким же должно быть желание приносить извинения. Просьба о прощении – мужественное и честное признание, и ее исполнение показывает разницу между человеческим и божественным.

День искупления особенно хорош тем, что все выглядит так, будто идея просить прощения идет свыше, не является инициативой обидчика или обиженного. Сам этот день заставляет нас сидеть вместе и говорить о неком инциденте, случившемся полгода назад, когда ты солгала, и я накричал на тебя, а ты заплакала. Инцидент этот полностью не забылся, но мы бы никогда не упомянули о нем вновь, и он медленно разъедал бы доверие и любовь, которые мы когда-то испытывали друг к другу. Этот день дает нам возможность, взяв на себя ответственность, перестать обсуждать обыденность и вновь вернуться к инциденту, вроде бы уже выброшенному из головы. Мы делаем это не по собственной воле, мы подчиняемся правилам.

2

Рецепты Дня искупления несут умиротворение обеим сторонам конфликта. Страдая от обиды, мы часто не стремимся к тому, что могло бы нас излечить, потому что слишком многие раны при свете дня выглядят абсурдными. Наше здравомыслие ужасает необходимость признать, как сильно мы мучаемся из-за того, что нас куда-то не пригласили или не ответили на наше письмо. А сколько часов пытки мы выдерживаем из-за резкой фразы или из-за того, что кто-то забыл про наш день рождения. Нам бы давно следовало научиться не обращать внимания на такие пустяки, но увы. Наша ранимость отрицательно воздействует на нашу самооценку; нам больно, и при этом мы оскорблены тем, что боль вызвана такой ерундой. Наша сдержанность может иметь и финансовый аспект. Обидчик зачастую стоит выше по служебной лестнице – это или владелец предприятия, или тот, кто решает, с кем заключить тот или иной контракт, – подчиненное положение заставляет нас молчать, но не уберегает от горечи и подавляемой злости.

С другой стороны, когда мы сами причиняем кому-то боль и не хотим извиниться, очень возможно, что такие действия приводят к невыносимому чувству вины. Мы можем очень сожалеть о содеянном, но быть не в силах заставить себя попросить прощения. Мы избегаем наших жертв и проявляем по отношению к ним недопустимую грубость не потому, что нас не волнует содеянное, а потому, что мы недовольны собой. Таким образом, наши жертвы страдают не только от первоначальной обиды, но и от последующей холодности, с которой мы начинаем к ним относиться из-за того, что нас мучает совесть.

3

Все это помогает поправить День искупления. Период, когда право человека на ошибку признается истиной, облегчает признание в ней тем, кто ошибся. Гораздо проще покаяться в содеянном, когда высший авторитет говорит нам, что все мы можем ошибаться, но нас, как и детей, можно простить.

День искупления – огромное очищение души, и остается только пожалеть, что в году он только один. Секулярный мир без ущерба для себя мог бы приспособить для своих нужд аналог Дня искупления и начинать с него каждый квартал.

в) Наша ненависть к общности

1

Наивно предполагать, что мы не можем создавать крепкие общности всего лишь по одной причине – стесняемся поздороваться с другими. Часть нашей социальной отчужденности берет начало в тех гранях человеческой натуры, которые не заинтересованы в общественных ценностях, тех сторонах нашего характера, которым скучна или отвратительна верность, самопожертвование, сочувствие, а куда больше по нраву нарциссизм, зависть, злоба, половая распущенность и неспровоцированная агрессия.

Религия прекрасно осведомлена об этих тенденциях и признает: если общности хотят существовать нормально, им необходимо на это воздействовать, но не просто подавлять, а искусно очищаться и избавляться от них. Религия предлагает набор ритуалов, многие из которых на первый взгляд кажутся странными, но их цель – безопасным образом избавить нас от злобного, разрушительного, нигилистического в нашей натуре. Эти ритуалы, разумеется, не афишируют свое назначение, потому что в этом случае многие потенциальные участники в ужасе разбегутся, но их продолжительное существование и популярность доказывают, что они способствуют достижению чего-то важного.

Первые общественные ритуалы эффективно находили золотую середину между потребностями индивидуума и группы в целом. Если позволить нашим импульсам свободно себя проявлять, они неизбежно разрушат наше общество. Если же жестко их подавлять, под угрозу будет поставлена психика индивидуумов. Ритуал, таким образом, примиряет индивидуума и коллектив. Это контролируемое и зачастую эстетически трогательное очищение. Ритуал определяет пространство, в котором наши эгоцентрические желания на какое-то время получат волю ради долгосрочной гармонии и гарантированного выживания общности.

2

Мы видим, как это работает в иудейских ритуалах, связанных со смертью члена семьи. Существует опасность, что скорбящий будет так сокрушен горем, что прекратит выполнять свои обязанности по отношению к общности. Последнему по этой причине выдана инструкция, с одной стороны, разрешать скорбящему выражать свое горе, но при этом усиленно на него воздействовать, чтобы со временем он вернулся к нормальной жизни.

Семь дней шивы, которые следуют за смертью, разрешается без ограничений выражать свои чувства, далее наступает период, с 8-го по 30-й день, большей сдержанности (шлошим), в который скорбящий освобождается от многих групповых обязанностей, а затем более продолжительный период до года (шнейм асар чодош), когда усопший поминается в молитвах во время служб в синагоге. В конце года, после установки памятника (мацевы), молитвы, еще одной службы и домашних поминок, скорбящий должен полностью вернуться к нормальной жизни и выполнять все обязанности, возлагаемые на него обществом.

3

За исключением похорон, большинство коллективных религиозных ритуалов отличает ярко выраженное веселье. Они проходят в залах с горами еды на столе, танцами, обменом подарками, тостами и в атмосфере легкомыслия. Но под радостью зачастую прячется и грусть людей, которые находятся в центре событий, потому что они отдают что-то такое, чем выделялись в общности. Ритуал, по правде говоря, это форма компенсации, трансформационный момент, когда изменение должно быть переварено и подслащено.

Трудно бывать на большинстве свадеб, не осознав, что эти празднества на каком-то уровне отмечают печаль, кончину сексуальной свободы и индивидуального любопытства ради детей и сексуальной стабильности, а компенсацией от общности служат подарки и речи.

Иудейская церемония бар-мицва – еще один внешне веселый ритуал, который призван снизить внутреннее напряжение. Хотя очевидно, что связан он с празднованием момента, когда еврейский юноша становится взрослым, он во многом сосредоточен на том, чтобы примирить родителей с тем, что их сын стал взрослым. Родителям трудно смириться, что под периодом воспитания, начавшимся с рождения, подводится черта и – особенно это касается отца – скоро им самим придется бороться с угасанием, завистью и негодованием, потому что новое поколение уже стоит с ними наравне и скоро их превзойдет. В день церемонии отца и мать сердечно поздравляют с достижениями их ребенка, но при этом мягко побуждают позволить ему идти своим путем.

Религия мудра в том, что не ожидает от нас самостоятельного обуздания наших эмоций. Она знает, как сложно и унизительно признаваться в отчаянии, сладострастии, зависти и эгоизме. Она понимает, как трудно приходится нам, когда надо найти способ сказать матери, что мы злимся на нее, или нашему ребенку, что мы завидуем ему или ее будущему супругу, так что его свадьба пугает нас в той же мере, в какой и радует. Религия, таким образом, дает нам специальные дни, под прикрытием которых можно перебороть негативные чувства. Она дает нам стихи, чтобы произносить их вслух, и песни, чтобы их петь, пока ведет нас по опасным закоулкам нашей психики.

^{Как выразить печаль, не позволив ей поглотить человека целиком? Она может заставить забыть про жизнь и общество. Открытие надгробного камня на могиле отца через год после смерти на еврейском кладбище.}

Но прежде всего религия понимает, что принадлежать к общности и крайне желательно, и совсем нелегко. В этом смысле религия куда изощреннее, чем мирские политические теоретики, которые так проникновенно пишут о потере чувства общности, одновременно отказываясь признавать неизбежные отрицательные аспекты социальной жизни. Религия учит нас быть вежливыми, уважать друг друга, быть верными и трезвыми, но она также знает: если не разрешать время от времени вести себя иначе, можно сломать нашу душу. Искушенная в житейских делах, религия отдает себе отчет, в каком долгу доброта, вера и нежность перед своими противоположностями.

4

Средневековое христианство определенно понимало эту раздвоенность. Большую часть года оно проповедовало серьезность, порядок, сдержанность, братство, искренность, любовь к Богу и половое воздержание, а потом в канун Нового года отпирало замки коллективной психики и объявляло festum fatuorum, Пир дураков. Четыре дня мир стоял на голове: священники играли в кости на алтаре, ругались, как биндюжники, вместо того чтобы говорить «аминь», устраивали пьянки в нефе, выпускали газы под аккомпанемент «Аве Мария» и пародировали Святое Писание (Евангелие от куриной гузки, Евангелие от ногтя мизинца святого Луки) в проповедях. Упившись элем, они переворачивали священные книги вверх тормашками, адресовали молитвы растениям, мочились с колоколен. Они привязывали огромные вязаные члены к своим рясам и вступали в половые контакты с любым, будь то женщина или мужчина, кто изъявлял такое желание.

^{Нужны ли нам ритуальные праздники, если в них совершенно нет грусти? Церемония бармицвы, штат НьюЙорк.}

Все это не рассматривалось как шутка. Это было священнодействие, parodia sacra, направленное на то, чтобы в остальное время года все шло как должно. В 1445 году Парижская кафедра теологии объяснила епископам Франции, что Пир дураков – необходимое событие в христианском календаре: «…для того, чтобы глупость, которая составляет нашу вторую натуру и изначально заложена в человеке, свободно исторгалась хотя бы раз в год. Винные бочки взрываются время от времени, если мы не открываем их и не даем выйти воздуху. Все мы, люди, те же бочки, вот почему в определенные дни мы даем свободу глупости: чтобы потом с еще большим рвением вернуться к служению Господу».

^{Для сохранения здравомыслия необходим краткий период времени, когда можно произнести проповедь на основе Евангелия от ногтя мизинца святого Луки. Иллюстрация XIX века средневекового «Пира дураков».}

Из этого нам нужно вынести следующее: если нам нужна слаженно функционирующая общность, нельзя идти против человеческой природы. Мы должны осознать глубину наших разрушительных, антиобщественных чувств. Нельзя сдерживать пиршество и загул в каких-то рамках, под надзором полиции и суровыми взглядами комментаторов. Мы должны хотя бы раз в год передавать бразды правления хаосу и организовать мероприятия, где сможем избавиться от двух главных психологических нагрузок мирской жизни: сохранять здравомыслие и верность. Нам надо разрешить нести чушь, привязывать к одежде вязаные пенисы, уходить на всю ночь и радостно совокупляться с первым встречным, чтобы утром вернуться к своим партнерам, которые провели эту ночь аналогичным образом, причем обе стороны отдавали себе отчет, что в этом нет ничего личного, что их заставил это сделать Пир дураков.

5

Мы узнаем от религии не только о достоинствах общности. Религия учит нас, что хорошая общность понимает, сколь многое в нас на дух не переносит коллективности или, по крайней мере, не может постоянно терпеть ее упорядоченные рамки. Если мы заведем пиры любви, нам также следует иметь пиры дураков.