Автор книги: Ален Жобер
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
(3)
Во времена народного фронта
(АЖ) Как прошли ваши первые годы в Париже?
(ДВ) Я частенько оставалась одна – мои родители работали. Я много гуляла по этому прекрасному городу, который стал моим. Особенно внимательно рассматривала расположенные поблизости большие здания. От улицы Монж я доходила до Валь-де-Грас – через Пантеон и церковь Святой Женевьевы. Еще я ходила в Тургеневскую библиотеку, чтобы читать детские книги по-русски.
В библиотеке были в основном Тургенев и другие русские писатели – все те, кто пострадал при царизме и эмигрировал во Францию, то есть интеллектуалы, ученые, любители… Там было много самых разных книг. Были даже манускрипты, рукописные книги, сотни редких изданий, литература XIX века, всякие публикации, запрещенные в России, весьма интересные, и множество детских книг, удивительных по качеству текстов. Во время войны Тургеневская библиотека была разграблена и вывезена в Германию нацистами.
Меня в первую очередь интересовала археология – она меня до сих пор не отпускает. Родители давали мне деньги на обед в школьной столовой. Но я туда заходила редко, хотя столовая была очень приличной. Мои карманные деньги уходили на покупку детских газет, типа «Неделя Сюзетт», а через несколько лет, когда я начала коллекционировать, на археологические находки, которые тогда были вполне доступны. Два моих любимых антиквара располагались на улице Бонапарта. Я их удивляла: я была такой юной, но хотела не только все знать – хотела покупать разные вещицы. Антиквары были очень добры ко мне, продавая мне по ценам для студентов, да еще позволяя покупать в рассрочку.
На улице Монж над нами жило семейство с Антильских островов. Соседей было много, они были шумными и очаровательными. Мы иногда разговаривали. Мать этого семейства сразу поняла, что я недоедала. Матери все чувствуют. Но она заметила, что я была с характером, и, чтобы не обидеть, стала думать, как покормить меня, как кормят птичек. В конце концов она пригласила меня на антильский обед, устроенный в честь семейного праздника. Так я проникла в это антильское семейство – у меня до сих пор во рту вкус той бесподобной кухни – и я вот так запросто оказалась на Антильских островах улицы Монж. Знаете, их приветливость и глубокая человечность остались со мной на всю жизнь. Когда мы сблизились, они стали говорить при мне без оглядки: могли, например, вспоминать истории из тех времен, когда – в начале XIX века – их предки еще были рабами на Антильских островах.
Они просили меня рассказывать то, что я знала от отца о русской революции и о Сталине, который их зачаровывал. Антильцы не были политизированы, это были люди доброй воли, которые хотели понимать, что про Советский Союз правда, а что – выдумка. Они хотели знать и про то, кем был Троцкий.
Я пыталась сдерживать эти желания, говоря им, что они мне не поверят, что никто не верит, что по-настоящему слеп тот, кто не хочет видеть. Почему они должны мне верить? Это было бессмысленно. Но они настаивали, хотели знать о Сталине все. К моему глубокому удивлению, они подолгу выслушивали меня и поверили мне. Потом они начали читать на эту тему и стали антисталинистами, как и мы с отцом. Я встречалась с антильцами каждый день, мы очень сблизились. С самого раннего детства и по сей день я не терплю никаких критических замечаний в адрес цветных людей или насмешек над ними. Расизм происходит от незнания. Это – один из пороков нашей цивилизации.
(АЖ) Хорошо! Но пока мы в 1934–1935 годах, накануне Народного фронта.
(ДВ) Пользуясь всеобщим недовольством в условиях экономического кризиса, кагуляры[11]11
От французского cagoule – монашеский капюшон или балаклава. Члены фашистской антикоммунистической организации, существовавшей перед Второй мировой войной. – Прим. пер.
[Закрыть], роялисты, члены «Огненных крестов»[12]12
Члены военизированной националистической организации. – Прим. пер.
[Закрыть] решили, что они достаточно сильны, чтобы взять власть и отправить правительство в отставку. Лидер кагуляров Делонкль явился со своими отрядами к Национальному собранию. Они напали на конные подразделения республиканской гвардии, защищавшие вход в здание. Вооружившись бритвами, кагуляры перерезали сухожилия лошадям, кровь лилась рекой. Гвардейцы храбро сражались. Там было много раненых и погибших. На площади Согласия собиралась «Аксьон франсез»[13]13
L’Action française – с фр. «французское действие». Старейшая в мире радикальная правая партия, существующая до сих пор. – Прим. пер.
[Закрыть] и различные лиги, в том числе «Огненные кресты». Чуть не каждый день их разгоняла полиция. Они призвали своих сторонников выступить против сил законопорядка 6 февраля. Разгромили несколько автобусов, нападали на автомобилистов, снова были раненые и погибшие. Это происходило вечером, и члены «Аксьон франсез» зажигали ракеты, чтобы освещать стычки. Всего было семнадцать или двадцать погибших и более двух тысяч пострадавших. Однако республиканцы победили. Утром членов лиг, «Аксьон франсез» и кагуляров разогнала полиция.
9 февраля в Париже состоялась грандиозная антифашистская манифестация. Я ходила на нее с отцом и моими политизированными друзьями. А 12 февраля вместе со всеми парижанами-республиканцами мы были на площади Республики, многие держались за руки. Молодые люди забирались на главную статую, я смотрела на них с восхищением – меня саму удержал отец. Люди пели, смеялись, плакали. Это был наш триумф. Республика была окончательно спасена, не оказалась поверженной.
После этих событий февраля 1934 года в среде французских левых зародилась идея создания Народного фронта. Но, чтобы это произошло, социалисты должны были сблизиться с коммунистами, с которыми постоянно конфликтовали. Базировалась идея на антифашизме. И спустя два года, в 1936-м, с помощью социалистической партии СФИО[14]14
Французская секция Рабочего интернационала. – Прим. пер.
[Закрыть], Радикально-социалистической партии, Коммунистической партии, анархистов, всех французских левых организаций был создан Союз левых, будущий Народный фронт.
(АЖ) Есть ваша фотография, сделанная Пьером Жаме…
(ДВ) Пьер Жаме фотографировал меня совсем молодой, с шестнадцати лет. Он был моим первым возлюбленным. Пьер умер в 2000 году, ему было девяносто. Фотография, которую вы имеете в виду, где я с рюкзаком, в шортах и в грубых ботинках, не была постановочной – напротив, очень жизненной. Я направлялась в окрестности Этампа, где была молодежная гостиница. Шла пешком целый день, страшно устала, но была счастлива. Такой и запечатлел меня Пьер Жаме. Этот снимок был опубликован – и произвел сенсацию. Его потом часто использовали как символ Народного фронта, даже печатали на афишах.
Пьер Жаме: Дина на дороге около Вильнёв-сюр-Овер (деп. Эссонн), 1937 г.
Знаете, я жила, опережая свою эпоху. Ходила в шортах в 1936 году, когда их еще никто не носил. Ездила так в метро, на меня фыркали. И я часто ходила в сандалиях, сандалиях Дункана – так тоже не было принято. В таких же сандалиях ходила писательница Колетт. Реймонд Дункан, изготавливавший их, был братом великой танцовщицы Айседоры Дункан. Они вместе открыли для себя Грецию, и эти сандалии были копией тех, что носили Сократ или Овидий. Реймонд Дункан ходил в греческой тунике. У него в Париже был свой дом, на улице Сены, 31, он назывался Академия и был создан по афинскому образцу. Иногда Реймонд читал там лекции, некоторые из них были просто фантастическими.
Немногим раньше была создана организация Молодежных гостиниц Франции. Я быстро в нее вступила. Поскольку меня часто фотографировал Пьер Жаме, я попадала на обложку журнала Le Cri des Auberges de Jeunesse[15]15
«Крик молодежных гостиниц» (фр.).
[Закрыть]. Там была молодежь, которая стремилась к чистоте, к природе. Мы говорили: «Нет танцзалу, да кемпингу». И это было так – нога моя не ступала в танцзалы. Мы проводили много времени в пути, путешествовали автостопом. Эта американская идея тогда только добралась до Франции, и нас таких оказалось немного. В новинку автостоп был и для автомобилистов, которые из любопытства останавливались – и возили нас по всей Франции.
Мы часто ночевали под открытым небом, пели, шли по полям, по берегу моря, плавали на острова Бретани. Я была членом многих ассоциаций, таких как «Друзья природы» и, естественно, «Красных соколов», молодежной организации социалистов. Жаме сделал множество фотографий того периода, тысячи снимков молодых людей того времени. Это просто невероятные документы для будущих историков. Время Народного фронта! Потрясающее, замечательное время!
(АЖ) То есть вы позировали не только для художников и скульпторов!
(ДВ) Для Пьера Жаме я действительно была моделью. Все сто́ящие фотографии моей молодости сделал он – я запечатлена в палатке, путешествуя автостопом, на пляже, в ванне, одетой и обнаженной, одна или с приятелями. Пьер был человеком очень талантливым. Перепробовал самые разные профессии: секретарь-машинист, статист в кино, натурщик для художников. Он руководил летним лагерем на острове Бель-Иль, где отдыхала молодежь из группы «Октябрь». И был не только прекрасным фотографом. Поначалу Пьер был певцом и танцором. Он пел в хоре AER, то есть Artistes et écrivains révolutionnaires[16]16
«Революционные художники и писатели». – Прим. пер.
[Закрыть], который потом стал Народным хором Парижа. В 1937 году организовал еще один хор, «Хор восемнадцатилетних», в котором пела и я. Нам всем в этой группе было около восемнадцати лет, и наши выступления выделялись благодаря качеству текстов. У Жаме был удивительный тенор, и, когда уже после войны он пел в ставшем знаменитом ансамбле «Попутчики», позднее переименованном в «Четверо бородачей», его голос выделялся.
(АЖ) А группа «Октябрь»?(ДВ) Это Пьер познакомил меня с Жаком и Пьером Преверами. Я тут же была принята в их группу «Октябрь». Это было в 1936 году, мне семнадцать, но не я оказалась там самой юной: братья Мулуджи были младше меня. Они красиво пели «Тюр-лю-тю-тю, островерхая шляпа». Один из них рано умер. Второй брат, Марсель Мулуджи, стал потом певцом, кинозвездой, художником и писателем. Группа «Октябрь» была театральной труппой в духе Брехта: хор читал речитативы Превера, ставились авангардные пьесы.
В 1936-м «Октябрь» приходил в упадок. Они по-прежнему держались на огромном поэтическом таланте Жака Превера, но времена изменились, и театральные пьесы тоже. Это была уже не «Битва при Фонтенуа» с Жан-Луи Барро, а «Спокойной ночи, капитан» – история судна, которое никогда не выходило в море, с Роже Бленом, Реймоном Бюссьером, Морисом Баке и Лорисом. Я участвовала в этой пьесе, которая так и не была закончена и сыграна. На репетиции мы собирались в мастерской Лу Бонена. В то время Превер не был известен широкой публике. Его прославили «Слова», изданные позднее, и особенно тексты, написанные для кино.
Во время июньских стачек 1936 года «Октябрь» выступал перед забастовщиками «Галери Лафайет». Какое воспоминание! Все работники, в том числе множество женщин, собравшиеся на верхних площадках лестниц и на галереях, были буквально озарены стихами, которые мы, стоя внизу, читали и пели. Это было чарующе.
(АЖ) Вы много пели? Но как вы к этому пришли?
(ДВ) Это своего рода наследственность. С незапамятных времен семья со стороны моего отца была очень музыкальной. Я вам уже говорила, что сестра отца, Мария, была оперной певицей. Моего отца в пятнадцать лет приняли в консерваторию. Это было в России, как раз перед его посещением броненосца «Потемкин». Отец был пианистом, у него были абсолютный слух и феноменальная память. Он мог сыграть на пианино то, что услышал на улице, в мюзик-холле или в оперном театре. Особенно ему нравилась комическая опера. Я училась на слух. Я пела – чувствовала эту потребность. Я пела в «Народном хоре Парижа», пела Генделя, Баха, Моцарта… Но плюс к тому и народные, и революционные песни. Позабытые песни Французской революции, завораживающие песни русской революции. Я пела и с «Красными соколами».
Пьер Жаме: Дина и Пьер Жаме в Ницце, апрель 1936 г.
И в группе «Октябрь». В Марселе в пьесе Федерико Гарсиа Лорки. В кабаре Марианны Мишель. Позднее пела во Френской тюрьме. Очень рано, в шестнадцать лет, я познакомилась с большими артистами, русскими цыганами Димитриевичами. Это было в 1935 году, вечером в кабаре на авеню Мэн. Я пришла с друзьями родителей, кабаре называлось «Джигит» (так называют искусных наездников кавказские народности). Их пение меня глубоко взволновало. Душу затрагивают самые простые звуки, именно они проникают так глубоко. Цыгане, целое семейство, были приветливы. Я им сказала: «Я пою, как вы». Так и было – я могу петь на их манер. Валя, которая позднее станет большой звездой, потребовала: «Так спой». Я запела, и они бросили работу и обступили меня, говоря: «Да ты поешь как цыганка! Чем ты там занимаешься? Оставайся с нами!»
Пьер Жаме: «Хор восемнадцатилетних» под руководством Пьера Жаме поет в Лилле в августе 1939 г. на национальном слете Молодежных гостиниц.
Поскольку у меня постоянно была бессонница, после войны я часто пела с ними поздно вечером, даже ночью. И пользовалась успехом. Мы пели в кабаре, чаще всего в «Белом слоне» на Монпарнасе, и у частных меломанов. Все заработанное я оставляла цыганам, а петь приходила ради удовольствия.
В начале 50-х годов я пела и с Сержем Поляковым, членом большого семейства цыганских артистов. После Второй мировой войны его тетя открыла школу цыганской музыки в Америке.
Так что музыка присутствует в жизни нашей семьи с незапамятных времен. И она никуда не ушла. Мой сын Оливье был певцом и композитором, один из моих внуков, четырнадцатилетний Пьер, – гитарист.
(АЖ) Но среди людей, с которыми вы общались, были и кинематографисты?
(ДВ) Я проникла в мир кино, понемногу снимаясь в массовке. Я даже получила роль в фильме «Высота 3 200» Жана Бенуа-Леви с Одетт Жуайё, Жаном-Луи Барро, Фернаном Леду и Бернаром Блие. Это утопическая история о колонии молодых людей, которые поселяются в шале высоко в горах. Я была знакома с Жаном Ренуаром, именно он подталкивал меня к работе в кино. До него я снималась в основном в массовке. А с ним стала работать в так называемой умной массовке, это когда вы произносите хотя бы одно слово. С ним в 1936 году я и запела в одной из картин, «Жизнь принадлежит нам».
(АЖ) В фильме, который финансировался Коммунистической партией?(ДВ) Это было во времена Народного фронта. Ренуар заставил меня петь «Интернационал» в собранной им толпе. Да! Но Ренуар никогда не был настоящим коммунистом, как и Пикассо. Мне не все нравится в «Интернационале», но Эжен Потье – это была личность. Там есть слова, которые кажутся мне великолепными, как, например, вот эти, сейчас я вам напою:
Ренуар хотел, чтобы я поработала в его фильме «Человек-зверь» с Жаном Габеном и Фернаном Леду. Однако я уже не очень к этому стремилась. Я не знала, будет ли это настоящая роль или «умная массовка». Конечно, я обожаю кино, но терять драгоценное время в коридоре, ожидая, когда тебя позовут, – увольте.
Я могла выбирать: либо сниматься в массовке, либо получить небольшую роль, либо позировать. И в тысячу раз больше я любила позировать. Иногда делала и то и другое, но на все времени не хватало.
(АЖ) То есть кино вас не очень привлекало?
(ДВ) Ничего подобного! Кино меня всегда очень интересовало, но не в том смысле, чтобы играть. Это была огромная потеря времени, а я не могла себе этого позволить.
(АЖ) Среди людей, с которыми вы общались перед войной, были не только художники или кинематографисты, но и политики?
(ДВ) Да, например, я познакомилась с Виктором Сержем, русским, который стал моим большим другом и оставался им до самой своей смерти. Виктор Серж, у которого настоящая фамилия была Кибальчич, родился в русской семье с черногорскими корнями. Его дядя Кибальчич был эсером, он участвовал в покушении, которое стоило жизни царю Александру II, – изготавливал бомбу. Естественно, дядю казнили.
Виктор Серж родился в Бельгии, писал по-французски. Он был красавцем. В молодости в Париже, будучи бедным анархистом, был вынужден жить в помещении, где печаталась газета анархистов Le Libertaire. Его подругой стала Риретт Мэтрежан, она была корректором. Они жили вместе. Риретт носила воротнички «Клодин», тогда это было модно благодаря книгам Колетт. У анархистов было несколько течений. Виктор Серж принадлежал к индивидуалистам.
Расследуя дело «банды Бонно»[18]18
Группа анархистов, прославившаяся серией ограблений банков, в результате которых нередко гибли охранники, полицейские и невинные жертвы. – Прим. пер.
[Закрыть], полиция пришла в редакцию газеты, чтобы арестовать его. Виктор был совершенно не согласен с Бонно, он был против «индивидуального изъятия» и ненавидел их образ действий, считая его чистым бандитизмом. Он не захотел отвечать на вопросы полиции. Он ничего не знал, не знал, где прячется Бонно, и, даже если бы и знал, не выдал бы.
Виктор и Риретт предстали перед судом 3 февраля 1913 года. На заседаниях Риретт со своими воротничками «Клодин» пользовалась успехом. Ее оправдали. Виктор Серж тоже пользовался успехом – как я говорила, он был красавцем. В Париже пели на мелодию «Матчиша»: «Этот русский, что меня привлекает, это Кибальчич»[19]19
По-французски это звучит в рифму: Ce Russe qui m'aguiche, c'est Kibaltchich. – Прим. пер.
[Закрыть]. Однако он получил срок. Когда его привезли в центральную тюрьму, прожженные уголовники посмотрели на него и сказали: «Он и двух месяцев не продержится». Он продержался пять лет. И написал прекрасную книгу, «Люди на нарах».
Когда Виктор вышел из тюрьмы, уже произошла Октябрьская революция. Он поехал в Россию, познакомился там с Лениным. Кажется, даже стал его секретарем[20]20
Вступивший в ВКП(б) Виктор Кибальчич работал в Третьем Интернационале, который возглавлял Г. Зиновьев. – Прим. пер.
[Закрыть]. Потом познакомился с Троцким, который больше заинтересовал его. Это была поступь Истории, Истории в лицах! Виктор пользовался огромным авторитетом. Он поехал в Испанию и принял участие в Барселонском восстании. Это был очень осмотрительный человек и великолепный рассказчик. Он был полон благородных чувств, в нем не было ничего отталкивающего. Он сразу располагал вас к себе, его нельзя было не полюбить. Мы стали очень близкими друзьями, сблизилась я и с его сыном Влади.
(АЖ) А вы сами участвовали в политической деятельности?
(ДВ) Разумеется.
(АЖ) Почему «разумеется»?
(ДВ) Потому что это было время, когда вмешательство было необходимо. Невозможно было сидеть сложа руки, ни во что не вмешиваться, оставаться безразличным. Мы были очень молоды, и нам грозила огромная опасность: с одной стороны, война, а с другой – фашизм. В 1933-м к власти пришел Гитлер. В Италии правил Муссолини. В Испании шла Гражданская война. И в довершение всего был еще коммунизм. В воздухе уже пахло войной, и мы точно знали, что она разразится. «Беззаботная юность, когда тебе нет и двадцати!» Люди совершенно не отдают себе отчета в том, какое ужасное напряжение существовало в то время. И нужно было действительно знать, куда идти и как.
Я расскажу вам про наши встречи на бульваре Сен-Мишель. Там постоянно происходили стычки между молодежью левого толка и «Огненными крестами» или «Королевскими молодчиками»[21]21
Боевое подразделение «Аксьон франсез». – Прим. пер.
[Закрыть]. Игра состояла в том, чтобы сорвать значки друг друга. Три стрелы СФИО ранили пальцы, но значок «Огненных крестов» сорвать было трудно. Отец подарил мне модный блестящий черный плащ и берет. Такие носила Мишель Морган в знаменитом фильме «Набережная туманов». Я надела их и, счастливая, отправилась на нашу бурную встречу на Сен-Мишель. В тот раз пришлось действительно драться, и, вырвав несколько значков «Огненных крестов», я вернулась домой в разодранном в клочья плаще и без берета. Я боялась реакции отца. Но он только расхохотался и восхитился моими трофеями. Во времена этих сражений на бульваре Сен-Мишель нам было от пятнадцати до семнадцати лет. Позднее практически все стали участвовать в более важных политических мероприятиях.
Каждый из нас сражался за свои идеи, а в дальнейшем – за выживание. В нашей группе молодежи я встретилась с людьми, которые всего через несколько лет погибнут на войне, будут расстреляны на горе Валериан или в Булонском лесу, сожжены в печах концлагерей. А те, кто выживет, многого добьются в жизни благодаря своему мужеству и, можно сказать, своей гениальности. Среди моих друзей того времени были потрясающие люди. В частности, Давид Руссе, которого депортировали в концлагерь Бухенвальд и который написал одну из лучших книг на эту тему. Был еще Андре Эссель, будущий основатель Fnac[22]22
Сеть популярных магазинов, продающих книги, диски, аппаратуру и т. п. – Прим. пер.
[Закрыть]. Он тоже занялся политикой в возрасте пятнадцати лет. На конгрессе социалистов в Лилле в 1935-м его вместе с другими руководителями исключили из партии, потому что они были слишком левыми. Через полгода он принял участие в создании Социалистической революционной молодежи (СРМ), куда вступила и я.
(АЖ) Но группа «Октябрь», Преверы и другие – все они какое-то время были очарованы русской революцией…
(ДВ) Естественно, кто из левых не был очарован русской революцией! Группа «Октябрь» и братья Преверы восхищались этой революцией, которую они считали романтической и которая, как они полагали, могла привести лишь к хорошему. Превера и членов группы «Октябрь» пригласили в Советский Союз. Когда они вернулись, чары рассеялись. И Андре Бретон, с которым мы были большими друзьями, когда узнал все о Советском Союзе, был глубоко разочарован. А мои близкие политизированные друзья никогда и не были очарованы.
(АЖ) Вы были скорее троцкисткой?
(ДВ) Что вы вкладываете в слово «троцкистка»?
(АЖ) Ну, вы были такой, каким отчасти был Бретон.
(ДВ) Тогда да, конечно. Я была эсеркой, то есть немного меньшевичкой, как мой отец. Единственные, кого мы считали близкими, принадлежали к левому крылу социалистической партии, а они действительно были в основном троцкистами. Все это изменилось.
Одним из наших соратников того времени был Суварин, Борис Суварин. Он уже в 30-е написал замечательную книгу, первую книгу о Сталине. Суварин рассказал, как Сталин уничтожил всех своих товарищей. Когда в 1936–1937 годах Сталин начал чистки, он убил всех, кто был умнее его. Именно поэтому мы в конечном счете оказались ближе к троцкистам. Эдмонда Шарль-Ру хорошо это описала. Она написала: Дина Верни была такой антисталинисткой, что рано или поздно она должна была встретиться с троцкистами.
Ситуация была странной, поскольку очарование Советским Союзом и Сталиным оставалось мощным и романтическим. А нас никто не слушал. Было необычайно сложно заставить себя услышать. Мы долго дружили с Клодом Руа[23]23
Французский поэт и эссеист (1915–1997). Первоначально правых взглядов, в 1943 году, во времена Сопротивления, вступил в Французскую компартию, из которой вышел после Венгерских событий 1956 года. – Прим. пер.
[Закрыть]. Он вообще не хотел ничего слышать. После войны и даже позднее, после доклада Хрущева, он меня спросил: «Почему ты мне все не объяснила?» Но когда разговор заходил о преступлениях Сталина или о рабском положении крестьян, он ничего не хотел знать. Мы им объясняли, что в Советском Союзе, чтобы поехать из одного города в другой, нужен был внутренний паспорт. А у колхозников паспорта забирали, что заставляло их оставаться на местах. Но никто этому не верил.
То же самое было с Виктором Сержем: он вращался в кругах, очень близких к ленинскому правительству. Был знаком с Лениным, на которого работал, он знал все секреты. Серж писал книги и статьи, но никто не хотел этому верить. Он мог бы, рассказав свою историю, оказать услугу дипломатам с набережной Орсе. Он все знал, но им пренебрегали – из политического невежества.
(АЖ) А вы сами много знали о Сталине[24]24
Представления, бытовавшие в среде французских левых, особенно троцкистов, не всегда и не во всем соответствуют историческим фактам. – Прим. пер.
[Закрыть]?
(ДВ) Да, конечно. Кровавая карьера Сталина началась с вынужденной коллективизации земель. Преследования обычно сопровождались казнью мелких землевладельцев, которых называли кулаками. И кулакам принадлежало очень немного земель, они первыми оказались затронуты коллективизацией. Это было сигналом к настоящей бойне. Она началась с выселения целых народностей. Многие высланные умерли в пути от усталости и болезней. Разгорелась эпидемия тифа, а кого-то просто убили. Жертвами стали мужчины, женщины и дети. Их число оценивается в пять миллионов человек. Большинство крестьян были ликвидированы, потому что они отказывались расставаться не с землей, которая им не принадлежала, а с надеждой, с обещанием социал-демократов передать землю крестьянам, если они, социал-демократы, придут к власти.
(АЖ) А Троцкий?
(ДВ) У Троцкого было все, чего не хватало Сталину. Он был образован, талантлив, был прекрасным трибуном, и его идеи были широкими и общечеловеческими. Троцкий публиковал резолюции или статьи, в которых доминировали разум и, естественно, его идеи. Ленин уважал его. После смерти Ленина Сталин, как только взял власть в свои руки, изгнал Троцкого из Советского Союза. А в конце концов приказал ликвидировать его в Мексике. Сталин называл Троцкого «похотливой гадюкой», а его последователей считал пятой колонной. Для Сталина троцкисты были врагами человечества, их надо было изничтожить. Французские левые, в принципе неглупые, глотали все, что говорил Сталин, настолько аура Советского Союза была сильной. Интеллектуалы были как будто под анестезией. И негативное представление о троцкистах сохранилось у французских левых того времени – и остается у многих людей по сей день. Троцкий был единственным, у кого было мужество разоблачать чудовищную злонамеренность Сталина, могильщика русской революции.
(АЖ) Вы следили за процессами?
(ДВ) Конечно, только об этом и говорили. В 1934 году Сталин организовал то, что называют «первыми московскими процессами». Он арестовал своих бывших соратников, в основном тех, кто совершал вместе с ним русскую революцию, за исключением Буденного, который был слишком популярен, и еще двух-трех человек, которые были ему нужны. Он отправил за решетку, оболгал, пытал и в конце концов казнил всех мыслящих и деятельных большевиков 1917 года. Их преступление заключалось не в связях с Троцким – они с ним не общались вовсе. Их преступлением было то, что они были умнее и образованнее, чем он. Затем Сталин начал чистки. Это позволило ему арестовать, пытать и убить миллионы людей по всему Советскому Союзу.
В конечном счете он уничтожил целые профессии: железнодорожников, бухгалтеров, людей, говоривших на иностранных языках, интеллектуалов, в общем, всех, кто мог показаться «подозрительным». Про бухгалтеров я знаю точно: мой дядя, муж тети Марии, певицы, погиб именно потому, что был бухгалтером. Не довольствуясь бессмысленно пролитой кровью, Сталин решил обезглавить Красную армию. Он начал с маршала Тухачевского, талантливого стратега, – его расстреляли. Ликвидировал также многих генералов, включая генерала Якира. В этих его «подвигах» ему помогал нацистский шпион, к которому он прислушивался. А этот шпион был послан генералами и маршалами Вермахта как раз для того, чтобы ослабить Красную армию.
Прислушиваясь к своим врагам, Сталин категорически не хотел ни слушать своих собственных разведчиков, ни верить им. Во Франции «Красная капелла», получив сведения от немецкого Сопротивления, сообщила ему точный день, когда Германия нападет на Советский Союз.
Такую же информацию Сталину передал Зорге, советский разведчик в Японии. Сталин ей не поверил, придерживаясь принципа «ненападения», под которым он подписался вместе с нацистской Германией. Это позволило вермахту вторгнуться в Россию, все шло как по маслу. Две недели Сталин был в оцепенении перед захватчиком, прежде чем сумел осознать случившееся и начал действовать.
Один пример безумия сталинского времени. Повсюду в Советском Союзе почитали – особенно в школах, где его ставили в пример, – мальчика по имени Павлик Морозов. Он выдал своих родителей, которые тайно владели несколькими земельными участками, и те были казнены. Павлик Морозов рассматривался в Советском Союзе как герой.
(АЖ) Правду очень долго не слышали…
(ДВ) После распада Советского Союза исследователям были открыты архивы. Один американец, Саймон Себаг Монтефиоре, опубликовал книгу о Сталине, «Двор красного царя». Написанную по архивным документам, прекрасно документированную. Мы узнали, что Сталин был своего рода людоедом. До самой его смерти ему требовалось какое-то количество человеческой плоти, какое-то количество жизней. Неважно, кем были эти люди и откуда они брались, – необходимо было убивать некое число людей, устанавливаемое диктатором. Здесь мы далеки от великих идей, под знаменами которых мы сражались.
Все меняется, все исчезает. Великие идеи обанкротились, все великие идеи. Остается лишь их видимость, но с философской точки зрения, если все идет по кругу и все меняется, возникнут другие идеи, чтобы защищать человеческие жизни – жизни и права самых обездоленных, незаметных, слабых, людей вообще.
Пьер Жаме: Народный хор Парижа поет для забастовщиков на заводе SIF в Монруже, июнь 1936 г. Дина – первая справа от хормейстера.
(АЖ) Стало быть, СФИО[25]25
Французская секция Рабочего интернационала. – Прим. пер.
[Закрыть] вашей молодости – это действительно был антисталинизм в чистом виде?
(ДВ) СФИО не был монолитным блоком. Отнюдь! В левом крыле СФИО было течение Марсо Пивера. Пивер – бывший учитель, избранный руководителем Федерации Сены. Будучи марксистом в традиции Жюля Геда, он критиковал союз социалистов с капиталистами. Подвергал резким нападкам Леона Блюма, которого считал слишком умеренным. Существовало еще течение Давида Руссе, который был близок к троцкизму, и большинство из нас примкнули к нему, поскольку то, что говорил Троцкий, казалось нам разумным по сравнению с кровавым безумием Сталина. Давид Руссе был исключен из СФИО в 1935 году. Однако, понимая политическую позицию Троцкого в отношении Сталина и Советского Союза, все мы были и остались членами «Социалистической молодежи Франции». Никто из нас – насколько я знаю – не вышел из Социал-демократической партии, чтобы стать коммунистом. Мы примыкали к тому или иному течению, но для того, чтобы сблизиться с Коммунистической партией, – никогда.
Я помню, когда мы входили в зал, где собирались члены СФИО, нас встречало тепло, чувства мы испытывали дружеские, там все были на ты и оказывали друг другу услуги. Можно было быть на ты с министрами! Мы были на другой планете. Там царила терпимость, потому что почти вся молодежь следовала идеям Давида Руссе и соглашалась с его позицией в отношении троцкизма перед лицом сталинских ужасов в Советском Союзе. Старшие ничего не говорили. Редко когда кто-то критиковал молодежь. «Сохраним наших детей», – любил повторять Леон Блюм. Мы нашли прибежище под надежным крылом СФИО. Сегодня ее уже нет!
Я часто говорю о дружбе, вы уж меня простите. Дружба и материнство – это то, что мне удалось лучше всего в жизни. Я ценю дружбу, как другие люди любовь. Настоящую дружбу, мужскую, когда ты даешь, ничего не ожидая взамен. У меня были друзья, с которыми я дружила всю жизнь. Это слово вызывает в моей памяти лица – тех, с кем мы вместе боролись, и тех, с кем нам выпало счастье разделять общие идеи.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
