Текст книги "Феникс. Стихи"

Феникс
Стихи
Алена Воробьева

© Алена Воробьева, 2016

Редактор Алена Воробьева

Корректор Елена Герцог

ISBN 978-5-4483-2135-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие от автора

Поэт на своем творческом пути держится, как древний мир, на трех китах. Или чуть большем количестве – тех основных элементах его мироздания, на которых он создает поэзию. Поэтому многие стихотворения не только цикличны, но и запараллелены – через годы его человеческой биографии. Стихи-предчувствия дополняются стихами-осознаниями. Увидеть эту картину полностью можно только хорошо зная творчество автора. В 2002 году я, находясь под впечатлением пьесы Уайльда и одноименной оперы по его пьесе, за одну ночь написала мини-поэму «Саломея». Это произведение опубликовано в девятом выпуске Православной антологии «Отчее слово» и в моей третьей книге «Обратная сторона солнца» – наряду с еще одним образным стихом, написанным тремя годами позже, в день моего 25-летия – «Улыбнувшись Ироду улыбкой Саломеи…». Позже мне пришлось вновь возвратиться к этому роковому библейскому образу «дочери Лилит» – но уже по-новому переосмысливая его. Вообще библейские сюжеты – это целый мир моей поэзии, как, например, неотвязный образ Ноева ковчега. Это как параллельная модель нашей Вселенной – микросхема в мозге человека и постоянное сравнение Создателя с тем, кто создан по Его образу и подобию.

И еще одна взаимосвязь человека и Богочеловека – вера в то, что Христос пришел на землю Спасителем каждого из нас, живущих и будущих. В книге «Феникс» стихотворение «Неузнаваемый – иерусалимский пророк…», написанное в память об отце, перекликается с более ранним, тоже опубликованным в «Обратной стороне солнца» – «В одеяле – грязном, засаленном, старом…» – человек своей жизнью повторяет крестный путь Христа, расплачиваясь за грехи смертью, такой же уравнивающей и бесславной, как казнь Спасителя наряду с злодеями и разбойниками – и надежда человечества на чудо Воскресения. Это и есть величие человека и его победа над собственным тленом – как тела, так и растления души. И – путь ко спасению.

Алена Воробьева

«От Саломеи до Суламифи…»

Пожалуй, мало найдётся сегодня авторов, умеющих с таким мастерством отобразить то пространство, в котором сплетено прошлое и настоящее, современное и вечное.

В стихах Алены Воробьевой жизнь обретает конкретный образ. Она завораживает нас. Как танец Саломеи, манящий и опасный. И кажется, нет спасения от её губительного кружения.

И совершается предназначенное…

Но, отрываясь от бескрылого тела, душа наполняется тайной небесной. И вслед за нею незримою тропою ведёт нас автор до назначенного рубежа.

И не случайно книга названа «Феникс».

Феникс – мифическая птица, которая, забирая с собой все страдания и ненависть людей, бросается в огонь, чтобы своей жизнью и красотой оплатить счастье на земле. А потом возрождается. В египетской мифологии феникс служил знаком первобытного Логоса – слова, промежуточного звена между замыслом Божьим и воплощением этого замысла в жизнь.

Феникс является также символом бессмертной души, вечной и чистой, как возлюбленная Суламифь. Путь от Саломеи до Суламифи – путь души от земного к небесному.

Саломея убивает мужчин не только в их физическом, но и в божественном воплощении, она – рок, демон, дочь Лилит. Суламифь – дочь Евы, сущное воплощение Любви, которая есть Бог (попробуйте заменить Слово у Иоанна Богослова в начале его Евангелия на разгадку этого слова – Любовь: вначале было Слово (Любовь), и Любовь была у Бога, и Любовь была Бог – иначе открывается смысл всего мироздания и его животворения), бескорыстия, а не расчета, благодарения, а не требования. Если Саломея – оружие Любви, то Суламифь – ее жертва, на жертвенном алтаре любви за грех Саломеи расплачивается Суламифь. И здесь не имеет значения хронология.

Изначально по замыслу автора книга эпиграфами делилась на две части – сплавляя воедино именно женское начало поэзии – небесный прообраз жар-птицы (бессмертной Алены, по Валентину Устинову) и земной опаленный феникс (взаимозаменяемость в птицах реальности и мифа, принадлежности к небу и земле, как путь к смертной Елене).

Соединение трагизма и творчества. Книга, которую Вы держите в руках, разделена на три части, эпиграфами она делится на три стадии феникса – горение, тление и воскресение. И неясно, какая из них – страшнее…

Но – «в любви помогает только любовь».

Феникс означает возрождение после разрушения – и каждый человек, переживший жизненную катастрофу, сравнивал себя с фениксом. Не случайно своей эмблемой символ изображения феникса выбирали христиане и смертные цари. По древнему преданию, феникс плыл в Ноевом ковчеге во время потопа, и Ной за добрые слова феникса пожелал ему жизнь вечную. В стихах Алены Воробьевой феникс – как предчувствие и осознание любви, которая опаляет. Встречается и ковчег – каждый раз это новый образ, иное толкование библейского сюжета, трижды это – человеческая пара: любящих мужа и жены, готовых к отплытию («Люблю тебя – до оцепененья, до гнева…»), затем – разочаровавшихся друг в друге потомков Каина, не попадающих на корабль («Подарки на свадьбу вышли из срока годности»), после – новых влюбленных, которым тоже не досталось места в ковчеге, плывущих вслед за Ноем в деревянном гробу («Ковчег уплыл. Мы ждем потом Всемирный…»), и наконец – это не двое, а один – человек, поэт, забытый Богом и людьми за его грехи, некогда свободно разговаривающий с ангелами на их языке (помните – «если я говорю языками человеческими и ангельскими»? ), оставляющий себя на погибель в ожидании знака свыше («Человек, с которым говорили светы…»).

В «Фениксе» Алены Воробьевой – стихи о любви (наверно, впервые за все предыдущие книги автора), стихи о смерти – осознание смертности себя и каждого из нас, ныне рядом живущих, стихи о возрождении человеческой души, небесном и земном ликовании – за свои мытарства, за радость жизни во всех ее ощущениях.

Надежда Вольская

Феникс
Четвертая книга стихов

I

Если Я сказал вам о земном – и вы не верите, как поверите, если буду говорить вам о небесном?

Евангелие от Иоанна, Гл. 3, 12.

«Сущность пера жар-птицы…»

 
Сущность пера жар-птицы
Птица феникс не разумеет:
Изумрудно-золотая метелка,
Глазок с маренговым бликом
И глубинно-фиолетовым зраком.
 
 
Перо, горящее вечно
Жаром несметных желаний,
Робким таинственным оком —
Разве может сравниться
С фениксовым опереньем,
Что воскресает из пепла,
Оставшегося от жар-птицы.
 

2000

«Высшая мера любви – безразмерна…»

 
Высшая мера любви – безразмерна.
 

2008

«Молиться за того, кто ангел сам? —…»

 
Молиться за того, кто ангел сам? —
Хоть и во плоть, как в ризы, облеченный.
Чей дух высокий знает небеса
И день седьмой, от мира сотворенный.
 
 
Просить пред светлым ликом за того,
Кто сам несет в себе его прощенье,
Ниспосылая истину из слов,
Что в этом мире – о любви ученье.
 
 
Любить того, кто любит и горит,
Как серафим, иконописным ликом,
Кто из темницы вновь освободит
И к свету душу развернет, как свиток.
 
 
Спасать – кто сам спасения глоток
И осеняет живоносной силой, —
Расцветший в сухом дереве цветок,
Который ляжет на мою могилу.
 

2007

«Замучить всех богов гаданьем —…»

 
Замучить всех богов гаданьем —
Просить о жребии судьбы.
Гадать по небу утром ранним
Пред битвой – по дымам волшбы.
 
 
Гадать – и возносить молитвы
О здравии и чудесах,
Спасении – во время битвы —
От превращения во прах.
 
 
Иль, если Бог рассудит строго
И заберет на небеса —
Молить, чтобы вели дорогой
Ее прекрасные глаза.
 

2007

«Ты идешь с опущенным забралом…»

 
Ты идешь с опущенным забралом
И не видишь красоты земной.
Грезишь ты – небесные хоралы
Явятся в лазури голубой.
 
 
Веришь ты – предназначенье выше
И светлее жизненных молитв,
И весну вдыхая, небом дышишь,
Ничего не зная о любви.
 
 
Небом ходишь – и, подняв забрало,
Смотришь на небесные поля.
Меч свой даришь пахарю – орало
Выкует он завтра для тебя.
 
 
Будешь сеять хлеб в небесной сини,
Будешь жить, доспехи спрятав с глаз,
И не вспомнишь, как сады красивы
На земле в весенний райский час.
 
 
Но приснится – опустив забрало,
Прячешь свои синие глаза,
И не видно – солнце в небе встало,
Или надвигается гроза? —
 
 
Да, приснится, – ведая о прошлом,
Как ты верил лишь в одну мечту,
И не видел красоты тревожной —
Ложной красоте не присягнул.
 
 
Потому тебе одна отрада —
Мук не зная и страстей любви —
Выходить к ограде райской сада
И смотреть на девушек земных.
 
 
И вдыхать, как воздух пахнет жарко
Золотом пшеничным на полях,
Любоваться чьим-то полушалком,
Слушать, как мелодии звенят.
 
 
Потому теперь тебе награда, —
Пряча свои синие глаза,
Ты выходишь за ворота сада,
Ничего о прошлом не сказав.
 
 
Ты идешь туда, где поле битвы
Еще пусто, и не ждет побед —
Как и крови. И твои молитвы
Падают на здесь растущий хлеб.
 
 
И вдруг видишь, как до капли выпьешь
Всю земную красоту любви
И вернешься, выпит сам и выжжен,
В рай искать ведущей колеи.
 
 
Как войдешь в открытые ворота
И вдохнешь небесные поля,
И привратник спросит: «Старец, кто ты?
Ты ли прилетел на журавлях?» —
 
 
И ответишь изумленно: «Что ты, —
Юношей я шел к своей мечте,
Но покинул райские ворота,
Присягнув девичьей красоте».
 
 
«А теперь никто тебя не помнит —
Пуст твой дом, доспехи ржавь взяла.
Проходи, селись в одну из комнат —
Завтра утром поле ждет тебя».
 
 
…И увидишь – над пшеничным хлебом
Безмятежны неба корабли.
И вернешься – и задышишь небом,
Ничего не зная о любви.
 

2004

«Проходящему по полю…»

 
Проходящему по полю,
Вдоль небесных поселений,
Мимо храмов, мимо кровель
Черепичных на домах,
Ощущая под подошвой
Прах земли и перегноя,
Неги, лени – и работы
В долгих будничных трудах.
 
 
Проходящему по небу
Вдоль простых земных окраин,
Вдоволь ищущему знаки
И отличия судьбы,
Все мерещатся гробы
В царственных порталах рая,
Отпечаток или слепок,
И обильные хлебы.
 
 
Проходящему по снегу,
Созданному между-между,
Небом для земли, прослойкой
Между хлебом и вином
Неба и земли, послойно,
Не просящему ночлега
На земле, – отверзнув вежды,
В снег нательным пасть крестом.
 

2007

«Вздох полнолуния. Луна большая…»

 
Вздох полнолуния. Луна большая.
Играет в прятки с солнцем. Побеждает.
Сквозь тучи тьме пытается светить.
И снег на землю белым урожаем
Несет зима, и землю украшает.
Снег вновь напомнил мне, что я живая,
Что чувствовать умею и любить.
 
 
Снег на карнизы лепится нелепо.
Как соль на хлеб, он сыплется с полнеба
На полземли – на черный каравай.
И светятся огни. Как мало света!
Под белым снегом не заметно меток.
Лишь утро, поседевшее заметно,
Откроет, что засыпаны пути.
 
 
И весточкой от умерших, садится
На ветки дерева заснеженного птица,
И сбрасывает снег.
И дерево немое оживает
И шепчет: «Снег…» —
На белом каравае.
И шар огромный неба и земли
Един по цвету облаков и снега
Как белый сумрак, морок, как победа
Картины белой над цветной, где небо
Похоже на балет —
Застывший в плохо освещенной пачке,
В па-де-труа, в безмузыкальной спячке —
Щелкунчика, Жизели, без раскачки
В поклоне ждет букет.
 
 
Из белых веток дерева, где птица
С землей, с родными прилетев проститься,
Ссыпала с листьев снег.
 
 
И розой из луны, что – как живая! —
Свой отломив кусок, для каравая
Свет преломляла в снег.
 

2006

Anno Regni
(В год царствования)

 
И все лица в полутьме – твое лицо.
И все спицы в колесе – твое крыло,
На котором я лечу в ночи,
И как свечи, фары горячи.
 
 
Мир бесстрастный страстью задышал.
Стала вдруг зияющей душа.
И в бездонный падаю полет.
И лечу. И встречи сердце ждет.
 
 
И гадает… И сжимает грудь
Новой тайной, что живая суть,
Новым чувством, что пришло за мной,
За моей неопытной душой.
 
 
Чувствую – твоя душа поет
Словно птица, и зовет в полет.
Лик твой ясен. Ангельская тишь.
Пропаду… Погубишь!
– Воскресишь!
 

 
Утром проснулась трезвой,
К ночи уснула пьяной.
Тысячеградусная твоя любовь
Выпита залпом. Огонь!
 
 
Сердце мое стало мишенью
В оптическом прицеле винтовки Амура.
 
 
Он стреляет без промаха, автоматически,
Руку набив на великих влюбленных.
 
 
У меня за спиной вырастают крылья,
Из моих глаз плещется солнце,
Рана кровоточит красиво,
Кровь, как гранатовый сок, струится.
 
 
Слава богам и богиням древним!
Розовощекий Амур ленивый
Знает судьбу своей каждой пули,
Что попадает на выбор спонтанный
В любое предсердие солнцем свинцовым.
 
 
Сердце не бьется? Сердце грохочет! —
Птицею в клетке, в тюрьме заключенным.
Освободи меня, освободитель! —
Дыхание Бога в моем дыханьи.
 

 
Надо научиться дышать ровно рядом с тобой,
Иначе дыхание перехватит от счастья
Просто сидеть с тобой рядом, смотреть на твое
Прекраснейшее – из смертных
                                    и быстротечных – лицо,
И неземные отсветы видеть твоей души,
Как горит она огоньком бестелесным, заре
Рассветной подобна, пламени тихой свечи,
Что в молитвенном храме горит богомольно всю ночь.
Любовь к тебе – это пылинка на подошве твоей,
Единственный вдох воздуха, солнцем пронизанного
Жарким днем, когда во рту расцветают
                                                  бутоны цветов, —
Разве достойна твоего мира такая любовь?
Которая станет скромной частицей твоей души
И не обратит рассеянное твое внимание на себя
До поры, пока не настигнет тебя ее красота,
Застанет врасплох, и ты восхитишься ею,
                                                         словно Творец.
Только что делать, если вся душа твоя
                                                             соткана из любви,
Только что делать, если обожествляю тебя…
Нет мне имени в сердце твоем, в судьбу твою нет пути,
Так зачем дыхание еле перевожу от счастья.
 

 
Ты мне можешь поклясться на Библии и на Коране,
Что твоя любовь не имеет ко мне отношенья, —
Лишь тогда наши души и наши тела не изранят
Ангел бури священный и огненный ангел мщенья.
 
 
Потому что законы и долга и чести нарушив,
Лишь один исполняем закон, изреченный сердцем —
Быть человеком, творить любовь в падших душах,
Очищать ее жемчуг от частичек навоза и скверны.
 
 
Потому что выбора два – два конца у кольца
                                                                      единого —
Или: земной любовью освежевать чувства.
Или – небесной кровью наполнить душу.
 
 
– Да возгорится огонь любви непотухший,
Неопалимый, огненной розой цветущий.
 

 
Что, если не простясь, простимся,
И станет выбеленным лист
Судьбы несбывшейся – летим
На небеса, без долгих виз.
 
 
Вдогонку радуге – мосту —
Бежим, творя восьмое чудо:
Мы держим за руку мечту —
Любви друг друга амплитуду.
Нам отворятся небеса…
 
 
В доспехах черных рыцарь светлый —
Златоволосый, словно ты —
Пронзит своим копьем поэта
Дракона жгучей красоты —
 
 
Любовь земную и соблазны
Мирские – будут воскресать
Без чуда Воскресенья, разно, —
Но голова слетит опять.
 
 
Смотри: кто любит – не постится.
Как в отчем хорошо саду…
И, если не простив, простимся —
Господь простит любовь в ладу.
 

 
Прятаться нечего. Мне все равно,
Что говорят на ладонях – линии.
Выжгу на сердце своем клеймо
Твоего несравненного имени.
 
 
Духа печать твоего – как герб,
Татуированный на моей душе.
Имя твое – преломленный хлеб
Тела Христова в цветном витраже.
 
 
Терпкого красного – вкус вина —
Вкус твоих губ, как Спасителя кровь.
И оживает смятенно зима
От твоих вещих, пророческих слов.
 
 
Храм красоты твоей – солнечный диск,
Луч золотого песка в часах.
На сокровенных застыли весах
Дух твой – и лик.
 

 
Вволю забыты. Обречены.
Чистой любовью отлучены.
 
 
Излуки разлуки
Полощут души
В миру послушников
Контрастным душем.
 
 
Страстного танго
Неслышная музыка
Ведет наши души
В покой незаслуженный.
 
 
И обрывает у ангелов крылья
Как лепестки ромашек —
И осыпаются, обессиленные,
Снегом на черные пашни.
 

 
Небесный огонь полыхает в моих глазах.
Я ангел с подъятой трубой, я агнец распятый.
Крылатой мучительной смерти восходит звезда
В зените чернильных небес как знаменье расплаты.
 
 
Как просто дар Божий отринуть, не зная его.
До дна пить кровавую, горькую, жадную чашу,
И верить – на дне ее плещет святое вино
Из крови земной, виноградной – любивших и павших.
 
 
Созвездия верят в причудливость строк или встреч
И взглядом с небес озаряют уснувшие пашни.
И вся красота, что щемит быстротечность сердец,
Уже увядает. И наша любовь – день вчерашний.
 
 
Но страшно смотреть было – ада отверзлись врата
И ровной дорогой багряных булыжников манят.
И рая врата облаков раскрывают крыла,
Впуская нас в гости, где мы – ангелица и ангел.
 
 
Но флаги опущены. Светом сияет труба
Средь туч грозовых – будто молния в грозном параде.
И буря стихает. Распятых снимают с креста.
Крылатый – воскреснет. Иным не уйти от распада.
 

2007

 
Твои я напою уста…
От масла розового душно.
Чья тень крылата у моста,
Кто ищет здесь другую душу?
 
 
Кто, задыхаясь от любви,
Едва переведя дыханье,
Скользнул в подъезд немого зданья
На зов неслышимый: «Приди!»
 
 
И разговор наш полуночный
Войдет в легенду или миф.
Возьми, смотри – вот оникс черный,
Гранат пьянящий, Суламифь.
 
 
Твоей любви будить не стану,
Доколе не проснешься ты.
В твоей душе пока туманы,
В бутонах алые цветы.
 
 
Но твоя шея, лик античный
Уже созрели для творца.
По глыбе мрамора привычно
Скользит движение резца.
 
 
И лик твой, грозный и прекрасный,
На нас, как солнце, устремлен.
Кто не был здесь в тебя влюблен,
Напрасно жил с душой бесстрастной.
 
 
И в воплощении твоем —
Что в женском, что в мужском обличьи —
Мой взгляд твою лишь душу ищет,
Когда останемся вдвоем.
 
 
Смотри, смотри же, Суламифь —
Я подарю тебе полнеба
И полземли. Что хочешь требуй
За дар единственный любви.
 
 
За тот ее глоток бесценный
И нежность бесконечных снов,
Когда я знаю – есть любовь
Сильнее смерти и Вселенной.
 

2008

«Умерло тело. Душа наблюдает…»

 
Умерло тело. Душа наблюдает,
Как обрывается последняя нить.
Но ради праздника – и гостей на празднике —
Умершему телу приказано жить.
 
 
И вот оно бездушное – глазами хлопает,
Улыбается, поздравленья принимает ненужные.
А душа витает вокруг да около,
Готовится в путь по другую душу.
 
 
По новое тело… Со старым прощается.
Праздник окончится – все лягут по ящикам.
До трубного дня лишь кости останутся.
Душа тело жалеет, трогает за щеку.
 
 
Целует – не пригодилось толком,
Никого не радовало, даже хозяина.
Тело на душу взирает холодно
Глазами бессмысленными без памяти.
 
 
Ах, в другое тело лететь пора – рождается!
Заново знакомый мир узнавать…
И все-таки грустно душе – и мается
От привычного тела вновь улетать.
 
 
Смотрит, смотрит на тело, как в зеркало —
А тело не видит уже ничего.
А душа летит, и снова – на землю,
И снова идет по земле малышом.
 

2006

«Неузнаваемый —…»

 
Неузнаваемый —
Иерусалимский пророк —
Ты умирал,
И в небо летела душа.
Отошла.
Ты остаться не мог.
 
 
И тело твое – высохшее —
Которое любили! —
Которое мамка в пеленки
Закутывала, —
Лежало на холодном столе
Бесчувственно,
Под лампой, беспощадно яркой,
В морге.
 
 
Как ты стал дорог!..
Но дух исторгнут.
Как примириться
С твоею смертью…
Сколько потом приснишься —
Воскресший,
Неумиравший,
Идущий к дому…
 
 
Птицей бездомной
Сбиваешься в стаю
Душ бесприютных,
В белом парящих.
Здесь тебя нет —
Как нет настоящего.
Всю свою жизнь
Ты прошел по краю.
 
 
Вот и сейчас – собираешь почести.
Крест твой несут на кладбищенский холмик.
И твое тело ложится долу
В тесную землю. Вокруг да около
Сыт чернозем. В эту минуту
Твоя душа в иных параллелях
Видит отца: «Ну, здравствуй, отче»,
– Добро пожаловать, сын смиренный.
 
 
И чернозем становится пухом.
Ты воскресаешь. Твой дух – нетленный.
 

2006

«Против течения не плыву —…»

 
Против течения не плыву —
Вниз по течению не спускаюсь —
Не барахтаюсь, не держусь на плаву,
Не тону – на берегу отдыхаю.
 
 
Ах, перерыв бы от реки жизни взять —
А потом обратно, в непенный вал —
Бороться, и пощады просить Отчизне, взгляды
Бросая на врагов у моста.
 
 
Веслами в них – светлыми брызгами ворох
Стрел – по воде пальнуть. Первым – главное!
Чтоб знали: не просочится ворог
Шеломами кровь зачерпнуть из раны.
 
 
Первым – весла поднять, кильватерной
Колонной лодок залечь в дрейф.
На абордаж готовы? – Расплаты
Враги убоялись. Отступают. Сдрейфили!
 
 
Ах, перерыв бы от реки жизни
После очередной битвы взять – до очередной…
На берегу – смородина осклизлая,
И дальше – дом. В нем семья – за спиной.
 
 
Но вот – готовится новая сеча.
Куда там, на роздых – раны б перевязать…
Гроза подступает. Всполохи недалече.
И вся река жизни – в материнских слезах.
 

2006

«Вы, умирающие в собственных постелях…»

 
Вы, умирающие в собственных постелях,
Окруженные заботой сердобольной родни,
Вспомните о тех, кто в жизненной метели
Умер внезапно, кто жил за двоих.
 
 
Жилы тянул, жар души растрачивая
На суету серых будничных дней,
В светлые праздники переиначивая
Все из заваленных вами затей.
 
 
Кто, вопреки лживым сказкам и фильмам,
Без – завещаний, наследств и напутствий,
Без – возвышенных цитат из Конфуция,
Без – рисования воли и силы.
 
 
Окруженный стенами больничной палаты,
Или – посадками, иль – палачами,
Бедный сумою и духом богатый,
Или капризной судьбой опечаленный.
 
 
Кто не дожил до постелей, напутствий,
Не причастился – но к смерти причастен,
Тот, кто уснул, чтоб уже не проснуться,
И не простился – прощен изначально.
 
 
…Сытые, благодушные, умирающие от старости,
Спокойно смотрящие в глаза смерти,
В привычном тепле, без страха беспамятства, —
Они на райском пороге вас встретят.
 

2006