Текст книги "Неспортивное поведение. Как потерпеть неудачу и не облажаться"

Травмы

Существует мнение, что серьезные травмы мы получаем неспроста. В психодинамике травмы соединяются два разнонаправленных порыва: с одной стороны, протест и желание ограничения, а с другой – связанные с этим желанием чувство вины и страх наказания.

В моем случае все травмы шли в параллели с самобичеванием. Были производным от ужасного чувства давления на меня со всех сторон. В момент стресса ты перестаешь чувствовать свое тело и подставляешь себя под удар.

Первая травма, 14 лет. Неудачно упав под подъемником, я ломаю руку в городе Канск, что под Красноярском. Не стану врать, я очень хотела ее сломать, чтобы все отвязались. В тот сезон от меня все чего-то ждали. Это был первый по-настоящему серьезный сезон в сноуборде. Начало того периода, когда это уже вроде не хобби, но еще не работа. От меня ждали хорошего результата, победы на Кубке России, отличной учебы в школе. На меня давили, чтобы я попала на соревнованиях в восьмерку лучших или даже в пятерку. Это звучало больше как издевательство – мне 14 лет и навыков, чтобы дотянуть даже до такого места, у меня нет.

В школе все тоже шло так себе. Родителям было нужно, чтобы я хорошо училась, но у меня были сплошные пропуски из-за спорта. Понятное дело, никто из учителей поблажек не делал, и всю программу нужно было догонять и изучать самостоятельно в вечной спешке. Я ничего не успевала, и мои задолженности и пробелы в знаниях росли как снежный ком. Наверстывать математику или физику за всю четверть в 9-м классе – думаю, любой сейчас перекрестится, вообразив это.

14 лет – это тяжелый возраст, время, когда на прочность проверяются первые дружеские отношения. Времени строить дружбу у меня тоже не было, и казалось, что друзья все больше от меня отдаляются. У них своя жизнь, школьные дела, тусовки, приколы, а Заварзиной, как всегда, там не было. Заварзина на тренировках или делает 20 упражнений по русскому за прошлый месяц, пока пальцы не отвалятся.

Канск для меня проклятый город. Я всегда возвращалась оттуда то с плохими результатами, то с какой-нибудь травмой. Еще этот противный сорокаградусный мороз. Никому не нравился первый сбор в сезоне, который проходил в Канске. И многие хотели найти причину туда не ехать или не выступать на этих чертовых соревнованиях. Склон был ледяным и начинался сразу с крутого. Это не очень благоприятно для начинающего райдера.

Когда я сломала там руку, я решила, что сработала моя сила мысли. Мне плохо наложили гипс, и рука начала неправильно срастаться. Уже в Новосибирске отправили в больницу, где под общим наркозом ломали ее заново. Неделю я провела в палате, пообещав себе больше не настраивать себя на подобные травмы и падения. Я не знаю, что тогда испугало меня сильнее – уродливые, зеленые больничные стены или соседи по палате, с оторванными домашней бомбочкой пальцами и вытянутыми на аппаратах Елизарова ногами.

Второй раз, в 15 лет, я ломаю в Канске, как потом уже выяснилось, спину.

Те же –40°, ледяной склон. Я налетаю на кочку. Удар под дых, теряю дыхание. Спустя 20 минут меня гонят обратно кататься, прозвав симулянткой. Я возвращаюсь на склон и продолжаю тренироваться.

Тренироваться – это, конечно, сильно сказано – это больше походило на борьбу с ветряными мельницами. В трассу я вообще не попадала, с примитивного троссового подъемника я падала, а бугель оттягивал мне руки. Однажды я услышала, как за моей спиной один тренер перепутал меня с другой, более опытной спортсменкой из сборной, которая ехала по трассе. Но вскоре разочарованно произнес: «А, не, что-то техника сильно хорошая для Заварзиной». Канск не делал меня сильнее.

Спина очень сильно болела, но я не придала этому значения. Ну и чтобы не расслабляться, по пути домой я еще падаю с верхней полки в поезде. Случайно. Спина снова дала о себе знать через несколько лет, когда я тренировалась уже со сборной командой России и у меня неожиданно заболела спина. На снимке обнаружили застарелую трещину в позвонке. Причину новой боли никто так и не нашел.

Свою третью травму, вколоченный перелом плечевого сустава, я получаю в 17 лет, после победы среди юниоров на первенстве России. Квалификацию я проехала ужасно, заняла чуть ли не последнее место в сетке. Но добравшись до финала, я выиграла. Это было важной для меня победой – до этого выше третьего места я не поднималась.

Радовалась я недолго, точнее, до следующих взрослых соревнований. Когда я приехала в Киев на Кубок Европы, главный тренер Тихомиров поздравляет с победой на первенстве, но, наверно, чтобы я не зазналась, решил съязвить и спросить, почему я так слабо показала себя на квалификации. Вместо того чтобы сконцентрироваться на предстоящем заезде, я начинаю изводить себя по этому поводу. Действительно, я плохо ехала. Я ужасно еду квалификацию, с такой ездой мне не попасть в финалы на Кубке мира. Да что там говорить, мне даже квоту не дадут. Вроде ты что-то доказала своей победой. Но ты никому ничего еще не доказала – эти слова вытатуированы в подкорке моего мозга.

Слалом, старт, слова Тихомирова не выходят из головы. Вся на взводе, я еду по очень скользкому, как будто пластиковому снегу, теряю концентрацию и контроль над телом, и за несколько поворотов от финиша меня выкидывает вверх, и я приземляюсь плечом во флаг. Супер. Я получила то, чего так долго хотела. Наконец-то от меня все отстали.

На операцию в Москве я ложилась одна, без какой-либо поддержки со стороны родителей. Папа в принципе никогда особо не участвовал в моих спортивных историях, а маме было не до поездок: она только похоронила своего гражданского мужа и возилась с его делами. Ей было не до меня, и она сказала, что это даже к лучшему, что я не застала ее дома в тот ужасный период.

После этого случая я зареклась когда-либо еще настраивать себя на неудачи и поддаваться влиянию дурных мыслей или чьих-то не самых добрых слов в свой адрес.

Я держалась лет пять или шесть, до чемпионата мира 2011 года в Испании. В первый день соревнований я выложилась на все 100 и заслуженно выиграла золотую медаль. Во второй день все ждали, что я буду защищать свой титул победительницы и снова займу первое место. Чем больше ожиданий у тренеров и публики – тем сильнее нужно напрячься, чтобы их не подвести.

На вторую победу меня морально не хватало, кроме того, соревнования были под вопросом из-за сильного шторма. Несмотря на постоянные задержки и старт-стоп из-за погоды, первую попытку я выиграла. Вторую часть соревнования, к моему счастью, отменили.

Спускаясь по склону, чтобы доехать до столовой, я не замечаю ямы, попадаю в нее и рву крестообразную коленную связку. Не хотела второй раз надрываться и кому-то что-то доказывать – получите, распишитесь.

В то время в России порванная связка могла означать закат карьеры спортсмена. Тебя могут прооперировать лучшие хирурги мира, возиться с тобой на физиотерапии и реабилитации целый год, но былую уверенность и навыки уже будет не вернуть. Мне повезло, что меня увезли на операцию к очень хорошему хирургу в Австрию. Не будь у меня золотой медали, улетела бы в Москву и неизвестно, встала бы я после этого еще на доску или уже нет.

В целом, если бы с этой травмой моя карьера действительно закончилась, я бы ушла в зените своей славы (как мне тогда казалось), поэтому реабилитация прошла для меня спокойно, даже умиротворенно. Я помню, как я ждала того дня, когда снова смогу бегать. Мой успех перед травмой давал мне сильную мотивацию вернуться в еще лучшей форме. Но когда вновь оказалась на снегу в августе 2011 года, мои скорости были значительно ниже командных.

Это был даже не страх, а какая-то неуверенность.

Мне казалось, что колено не выдержит, что что-то случится в повороте. Летний снег в Саас-Фе – это тоже не самый комфортный снег. Я не ехала на все сто, не продавливала снаряжение и не могла определиться с новыми досками. Первые несколько месяцев мне давали поблажки, спуская это на серьезнейшую травму, но через какое-то время в мою сторону перестали смотреть оптимистично. Я чувствовала, что у тренеров не хватает терпения смотреть на мои медленные времена.

Подобная травма была в нашей команде не у многих, но тем, кого это коснулось, не удавалось вернуться на прежний уровень. В европейских и американских командах есть много горнолыжников, которые возвращались после креста сразу на подиум. Анна Феннингер, Линдси Вонн, Аксель Люнд Свиндаль, Феликс Нойройтер – сразу на верхнюю строчку. В недавнем исследовании, которое выпустила Французская федерация горных лыж, говорится о том, что у спортсменов с травмой крестообразной связки зачастую были более долгие и успешные карьеры. Как им удавалось вернуться в строй сильнее, чем до травмы, я не могу понять. Возможно, в культуре зарубежных команд к сильнейшим спортсменам относятся по-другому. Их окружают многочисленные специалисты, которые работают только на благо одного спортсмена. Лучшие в мире физиотерапевты и тренеры. Работая в общем усилии с лучшим спортсменом в мире, достигают соответствующего результата.

В России ситуация другая. У нас нет института физиотерапии. Я не говорю о консервативной физиотерапии, с этим нет проблем. Но именно физиотерапевтов, которые работают в командах со спортсменами, помогают им предотвратить травмы и быстро реабилитироваться, – таких людей у нас не учат. У нас есть очень хорошие массажисты. Но этого недостаточно. Все знают, что большой спорт – это не про здоровье. От больших нагрузок и их неравномерного распределения рано или поздно что-то не выдерживает (somethings gotta give) и вылезают травмы. С этим можно работать, а не укладывать спортсмена сразу в гроб в белых одеждах как отработанный материал. У нас очень любят похоронить тебя под грустную музыку. Как можно говорить о долговечной спортивной карьере с таким подходом?

Также у нас очень боятся создать культового спортсмена. Никто не хочет проявлять к тебе особое отношение, несмотря на твои заслуги, ты должен встать ряд с новичками и пользоваться такими же условиями, что и другие. Такая неожиданная демократия, не правда ли? Как получилось так, что работал ты больше, отдавал больше, заслужил больше наград – а получаешь такие же условия, как и все?

Ты не знаешь, выдержит ли новая связка или опять что-то щелкнет и тебе придется вновь проходить восемь кругов ада – теперь уже за свой счет. Тем более после травм никто не хочет с тобой возиться, ты должен как-то сам себя вытянуть из болота за косу. А если тебе это удастся, похлопают по плечу со словами «Я всегда в тебя верил».

Такое отношение быстро выбивает из тебя наивность. Я действительно долго утешала себя мыслью, что обо мне позаботятся. Что меня не забудут. Что в команде меня ценят, а для главного тренера я важный незаменимый спортсмен. Мама всегда говорила, что незаменимых нет. Те первые неудачи начали все расставлять на свои места. В моей голове начала утверждаться мысль, что ты один в этой вселенной и никто тебе не доктор.

Кости ломаются очень легко. На удивление легко. Достаточно упасть всем своим весом на тонкую лучевую кость, и она не выдержит. В поворотах наши связки берут на себя по 300–400 кг усилий, при оптимальном напряжении мышц такая нагрузка не страшна. Но если что-то пойдет не так и ты, холодный, неожиданно упадешь в яму на прямую ногу – связка ляжет.

Это очень влияет на самооценку. Помимо того что тебе страшно довериться своим ногам после операции, приходится еще как-то абстрагироваться от того, что к тебе относятся как к списанному материалу.

Держа в памяти еще свежий титул чемпионата мира, я все-таки не сдавалась и тренировалась усиленно, следила за питанием, надеясь, что вот-вот я снова поеду. Серьезным камнем в мой хрустальный дом самооценки оказались неудачные переговоры с большим на тот момент спонсором – «Редбулл». Я расскажу об этом отдельно, но эта история надолго выбила меня из колеи, и в сезон 2011–2012 я смогла закончить сезон с парой четвертых мест. Когда ты попадаешь в долгожданный малый финал на Кубке мира и уже раскатываешь губу на медаль, земля уходит из-под ног, а задница приземляется в холодный снег. Все-таки четвертое место – это не так плохо, я думала, это почти третье.

Как мы познакомились

Он зашел в ресторан очень громко, вся его команда громко смеялась. С ног до головы в «найке», в синем лонгсливе. Слегка лохматый, и с очень красивой улыбкой.

Я спросила у Нины:

– Кто этот парень?

– Этот? А, он из Америки. Мой очень хороший друг. Вик Вайлд.

– Вайлд? Реально такая фамилия? А почему я раньше его не видела?

– А, у него была травма, и он пропустил сезон.

2009 год, Ландграф (мне 20). Первый Кубок мира на искусственном снегу в холодильнике в Голландии. Я дружу с девочками из Сербии и Словении. Все классно. Все получается. Я чувствую заряд на начало сезона.

После тренировки мы сидим в столовой, я слышу шум, поднимаю голову и вижу, как в столовую заходит команда США. Я узнаю всех, кроме одного парня. Он новенький.

С ног до головы в «Найке». Я спрашиваю у Нины (девочка из Сербии), кто это:

– О, это Вик Вайлд, мой очень хороший друг. – Про себя я думаю, ну конечно, все у нее друзья. Я говорю:

– Вик Кто? Вайлд? Вот это фамилия! Если бы я выбирала себе фамилию, я бы хотела эту.

На тот момент, я уверена, он меня еще не заметил.

Позже в спортзале. Я вижу его на коврике. Они делают какие-то активационные упражнения с физиотерапевтом. Я до сих пор помню эти упражнения.

Я делаю непринужденный вид, как будто я знаю, что делаю, и мне есть чем заняться рядом на ковре. Естественно, я украдкой посматриваю на него.

Мы выступаем. Я приезжаю шестая. Он тоже шестой. Я уже говорила, что я раньше выбирала себе партнера по результату? Короче, нам суждено быть вместе.

Вечеринка после соревнований. Бар. 10 часов вечера, я уже поцеловалась с тремя разными парнями, и в мое поле зрения попал Вик. Я подхожу к нему как хищница, заставшая свою жертву врасплох. А он:

– Даже не смотри на меня своими глазами.

Очнулась. Так мы познакомились.

После этого у нас была какая-то наполненная флиртом переписка в фейсбуке, где я, судорожно хватая Гугл-транслейт и Урбан-дикшинари, пыталась остроумно и быстро отвечать. Типа я все понимаю.

Спустя несколько лет я нашла ту переписку, и у меня уши покраснели. Мой английский не сразу стал хорошим.

Короче, сексуальное напряжение нарастало. Я преследовала его на фейсбуке и скачивала себе его фотографии. Там было несколько его фотографий в горячих хеллоуин-костюмах. Например, одна, где он в лосинах кислотно-зеленого цвета и джинсовой жилетке на голое тело и бандане. Он был сильно похож на Патрика Суэйзи в фильме Roadhouse. Я пересматривала этот фильм и представляла, как Вик говорит мне словами Суэйзи – Pain don’t hurt. Или – It gets worse before it gets better[4]4
  Боль не болит. Перед тем как пройдет, становится хуже.


[Закрыть].

На одном промоснимке, который стоял у него в профиле, он в клетчатой рубашке с дерзкой полуулыбкой. Его губы напоминают ухмылку кота. А в глазах полная уверенность в себе. У него сильная шея и очевидные бицепсы. А главное, эта ухмылка.

И «Найк». И фамилия.

Через полтора месяца мы вновь встречаемся на Кубке Европы в Хохфюгене.

Я не помню, как я выступила, но, по-моему, так себе (терпеть это место не могу). Мы все живем в одном отеле «Кристал». Вечером в лобби я сижу с Борисом из Сербии, и он, как и Нина, хороший друг Вика. Он как-то посматривает на меня косо и на Вика, который тоже где-то в лобби, и хихикает. Перед тем как он ушел, он говорит – have sex with Vic.

Да что такое, это что, так очевидно? Ну да, я искала любой предлог, чтобы попасться ему на глаза, и потом делала вид, что мимо проходила. Спустя какое-то время я научилась предугадывать возможные места встречи.

В тот вечер я ждала, что мы с ним поболтаем у бара. Но он очень долго играл в шахматы с Зиги Грабнером. (Да, он был в SG Pro Team, и на толстовке у него было написано его имя.) Ну и, конечно, шахматы. Пока все остальные потягивали штигль в баре, он играл и выигрывал (как он потом не уставал подчеркивать) партию в шахматы у одного из легенд сноубординга.

Меня в этот момент развлекал парень из Канады, который мне тоже нравился, но не так сильно. Это вообще интересно, как в 20 лет у тебя есть как минимум несколько вариантов, которые ты рассматриваешь. В тридцать тебе уже никто не нравится.

В мои двадцать номером один всегда был Вик.

Когда он наконец-то доиграл в шахматы, он подошел ко мне и сказал:

– Ммм, что-то я устал. Ты не хочешь пойти ко мне?

– Да тут один Кубок мира, что подумают люди (соседи)?

– Подумаешь, тут мало людей с Кубка мира.

– Ну ладно, пошли.

В лифте мы в первый раз поцеловались.

Я так резко стартанула в его комнату, что забыла в лобби свой макбук. Но если такова цена моего счастья, я даже не жалела. Стас Детков спрятал его от меня, чтобы меня наказать, и отдал, только когда мы приехали в Австрию. Вне себя от счастья, я сразу же написала Кате Завьяловой из Канады, чтобы узнать, какой там вайб и говорил ли Вик что-нибудь про меня. Она сказала, что на завтрак сначала пришло его эго, а только потом он. Успех.

Я думала, что мы начнем встречаться. Но что-то пошло не так. Он делал вид, что ничего не случилось и мы просто друзья. Я не могла понять, почему мы друзья, когда мы очевидно не друзья, и что я делаю не так. Мне говорили – если он не проявляет внимания первый, то ему неинтересно. Все просто. Или, когда мальчик сам не определился со своей жизнью, он не может начать отношения. Это уже понятней, но я же могу помочь! Если ты не определился, вместе мы все определим, думала я.

Он морочил мне голову как минимум год с этой дружбой. Как потом выяснилась, я была не единственной на его горизонте. Он неровно дышал в сторону моей конкурентки из Австрии, Джулии Дюймовиц. Мы никогда не были друзьями. И после этого нежности с моей стороны не прибавилось.

Я просто хотела быть в отношениях с Виком, в которого я, очевидно, влюбилась по уши и всячески себе его идеализировала. В тот год дружбы мы были в Канаде, в Квебек-Сити. Он пригласил меня на дружеский обед в сетевой ресторан St. Hubert. Я старалась не смотреть на него, мы ели курицу с картофельным пюре и брокколи. Он взял брокколи и воткнул в картошку, чтобы получилось дерево. Расплатились по отдельности. Он сказал, что, когда станет побогаче, будет покупать мне обеды. Я расценила его добрые начинания как повод к действию, и через несколько дней я решила зайти к нему в номер в час ночи. В тот момент мне это казалось отличной идеей. В моей голове не укладывалось, как он может не хотеть со мной встречаться, если мы даже обедаем вместе. Я постучала в его дверь, и, через какое-то время, он открыл, совершенно голый и очень злой:

– Что тебе надо? Я сплю!

– Я потеряла ключ от комнаты и не могу попасть в свой номер! – ключ лежал у меня в кармане. – Можно я останусь у тебя?

– …Ладно, только спать ты будешь в отдельной кровати.

Так он мне и не дал, я проснулась в соседней кровати в четыре и, полная унижения и злости, ушла домой, решила с ним больше никогда не разговаривать. (Я сломалась на следующий день, встретив его в лифте). Если бы я знала, чем это все закончится, я бы ему сразу сказала – мы с тобой поженимся, и ты выиграешь два олимпийских золота. Хватит ломаться!

Мне было 20 лет, и всего один бойфренд на тот момент, который не жил в моем городе и вообще даже не в моей стране. Мне всегда было тяжело начинать отношения с мальчиками. Сначала я им не нравилась. Потом, когда я подросла, с мальчиками не было проблем, но были проблемы с их надежностью. Для них я была как капитан дальнего плавания – так далека и так близка. И вроде бы со мной классно, но я слишком напористая, слишком агрессивная, слишком знаю, чего я хочу. Я не хотела тратить время зря и сразу брала то, что хотела. Я была проявлением нетипичной женственности. В итоге для отношений выбирали не меня.

Мои страдания всегда начинались одинаково. Сначала ты даже не замечаешь мальчика. Потом вы где-то знакомитесь, и он присылает тебе аудиозаписи. Вы делитесь музыкальными пристрастиями. Фильмами. У вас оказывается так много общего. Да он вроде и выглядит ничего. Ух, он так на меня посмотрел, он точно особенный.

Вы пару раз спите. Он находит тебя глотком свежего воздуха, но быстро переобувается и пропадает из поля зрения.

Ты мучаешься и делаешь вид, что все нормально и ничего между вами не произошло. Обесцениваешь свой опыт, как его обесценивают твои партнеры. Ты двигаешься дальше, а кожа становится толще. Винишь себя в своих эмоциях и делаешь вид, что тебе весело. Но в глубине души боишься, что в этом мире для тебя никого нет и никто тебя так и не поймет и не разгадает, что тебе нужно. Ты всего лишь хочешь, чтобы твои желания кто-то предугадал. Чтобы тебе больше не пришлось выбирать. Чтобы о тебе позаботились.