Электронная библиотека » Алёна Жукова » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 10 ноября 2013, 01:16


Автор книги: Алёна Жукова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Среди ночи в квартиру Маши сначала позвонили, а потом заколотили кулаками. Наташа долго не могла понять, что хотят от ее дочки соседи. Потом до нее дошло, что они обвиняют Машу в исчезновении детей. Наташа уже собралась открыть рот и ответить соответственно этому бреду, как на пороге комнаты появилась заспанная Маша. Она увидела перепуганных родителей и тихо прошептала:

– Один уже умер. Только не надо за ними ехать, хуже будет…

– Кто умер?! – охнула мама Леры, а папа заорал:

– Ты чего загадками говоришь, давай выкладывай! Что значит хуже будет? Куда не ехать?

Маша задрожала и заплакала. А Наташа завелась с полоборота. Она пыталась выставить из дому нахальных соседей, но они скандалили и требовали, чтобы Маша рассказала все, что знает. А она ничего не знала, кроме того, что увидела, как очень скоро машина с двумя девочками и мертвым Борей будет мчаться по трассе на бешеной скорости, уходя от преследования двух милицейских машин и одной «девятки» c отцами. Будут гудеть сирены, орать девочки, материться Стас, а потом, на крутом повороте, они просто вылетят на встречную полосу и превратятся в лепешку под колесами грузовика… Пока мама Наташа ругалась у двери с родителями, Машенька шептала: «Только не надо догонять, пожалуйста, не надо, не надо», – но никто ее не услышал.


После всего произошедшего Наташа задумала продать квартиру и переехать в другой город. Она пыталась поговорить с Машей, но разговора не получилось. Маша онемела. Наташа решила было хорошенько надавать дочке за вредность и нежелание разговаривать, но, когда замахнулась, наткнулась на широко распахнутые глаза. Сама не знала, почему остановилась. Обняла, прижала к себе и почувствовала, что дочкино тельце слиплось с ее собственным, как до рождения. В этот момент вспомнила, как после родов пыталась накормить Машу воспаленной от начинающегося мастита грудью, как заходилась в крике малышка, а Наташа хотела убежать на край света, чтобы не видеть и не слышать свою новорожденную дочь. Она подумала, что, может, тогда это все и началось, может, Машка это почувствовала. Но ведь я ее люблю, очень… Маша уперлась щекой в мамин живот и улыбнулась. Но мама этого не заметила.


Маше нравилась идея переезда, все равно куда, ей просто хотелось увидеть новую улицу за окном, пойти в новую школу. Она мечтала, что Витя, мама и она заговорят на другом языке, ведь бывает, что люди уезжают в другие страны. Ей очень хотелось говорить много, красиво, не так, как все, и для этого, казалось, нужен другой язык. Наташа суетилась, искала разные варианты, но мечтам пока не суждено было сбыться, по крайней мере в ближайшее время.

Витенька тяжело заболел. Все началось с гриппа, всю неделю держалась высокая температура, а в результате начались осложнения. Он отказывался есть, болел живот. Вызвали неотложку, а в больнице подключили к искусственной почке. Маша дежурила возле Вити постоянно. Сначала главврач отделения была против, но медсестры и нянечки прониклись Машиным упорством помогать всем вокруг и прятали ее от суровых глаз начальницы. Казалось, что Маша на своих русых кудряшках приносит в больничную палату жаркое летнее солнце. Детишки усаживались возле нее, она рассказывала сказки и рисовала цветными карандашами что-то смешное. Оттуда, где сидела облепленная детьми Маша, всегда доносился смех. Однажды Маша потрясла до глубины души молодую медсестру Зоечку интересными умозаключениями. Зоя разболтала всем вокруг, что маленькая девочка как бы изнутри видит болезнь каждого ребенка. Был у них в палате один мальчик, все огурчик солененький просил, а ему вообще ничего такого нельзя, считай, почек вообще уже нет, донора искали, так Машка спросила, зачем его мучаем, надо разрешить ему съесть все, что захочет, потому что червячки его уже доедают. Она тогда нарисовала Зое картинку, на которой с потрясающими анатомическими подробностями были изображены внутренние органы ребенка, по которым ползали зубастые червяки. В верхнем правом углу картинки были пририсованы крылышки. Она объяснила Зое, что на них душа мальчика завтра вечером улетит на небо. Так оно и случилось. Весь следующий день малыш провел в реанимации, а к вечеру умер. После этого девочку пригласили в процедурную, где собрались практиканты и медсестры. Им было любопытно посмотреть на картинки-диагнозы. На них переплетались, как лианы, кровеносные сосуды; едва обозначенная крона легких держалась на веточках артерий; бобы почек, улитка печени и баклажан желудка создавали причудливый натюрморт, а вокруг ползали и плодились червячки болезней. Они были прожорливыми и страшными. Маша водила маленьким пальчиком по картинке и объясняла потрясенным слушателям, где сидит болезнь и как ее оттуда выманить. Следующий, кто захотел ее услышать, была главврач Анна Борисовна, которая через год уходила на пенсию, поэтому уже ничему не удивлялась и почти ни во что не верила, а особенно в чудеса. После разговора с Машей она решила направить ее на обследование, только непонятно, куда. Ненормальность девочки была очевидной, но опасность она усмотрела в том, что Маша, нахватавшись каких-то отрывочных знаний из медицинских справочников, утверждала, что видит начало болезни, ее развитие и возможный конец. Приговор был суров – девочку к больным не подпускать и вообще запретить появляться на территории больницы.


Витеньке делал операцию молодой доктор. Когда он, добравшись до левой почки, нащупал неправильно сформированную систему каналов, то вспомнил Машин рисунок. Мама Вити принесла его за день до операции. Девочка изобразила огород, на котором выросла фасоль. Один боб вывалился из стручка и странно завис на перекрученном стебельке, по которому полз толстый зубастый червяк. Хирург что-то расправил, соединил, подвязал, и растение ожило. Витю скоро выписали из больницы, и он вернулся домой почти здоровым. В сентябре он радостно пошел в детский сад, ему там понравилось, и у мамы с ним не было никаких проблем. За Машку он уже не цеплялся. От сказок ее зевал и убегал к своим машинкам, конструкторам и телевизору. Они переехали в другой район, и Маша пошла в новую школу. Первую четверть она закончила с одними пятерками. Учительница всему классу читала сочинение Маши на тему «Кем я хочу стать». Маша мечтала быть доктором, художником, писателем и еще очень хорошей мамой. А ее мама Наташа, наконец, после всех потрясений пришла в себя и очень изменилась. Перестала мотаться по барахолкам, выбросила набрюшник с калькулятором. Подрабатывала то там, то сям, но чаще нянечкой в детском отделении больницы, где когда-то лежал Витя. Работу ей предложил тот самый хирург. Он пока не предложил ничего другого, но, похоже, это было только начало. Маша упрашивала маму взять ее в больницу. Для нее не было пронзительней счастья, чем счастье слышать радостный визг детей: «Маша пришла!» Но запрет главврача никто не решался нарушить. Надо было подождать до конца года. Анна Борисовна уже объявила всем вокруг, что уходит, и расстроилась, что никто ее не собирался удерживать.


Когда после рабочего дня уставшая мама возвращалась домой и садилась на диван рядом с Машкой, поджимая ноги, как если бы под ними протекал ручей, то это было еще одним счастьем. Она прижималась к дочке, гладила ее, легонько целуя. В эти минуты Маше очень хотелось рассказать маме про все то, что она знает. Например, что червяк, который должен был залезть в ее щитовидную железу, просто свалился, когда она не ударила Машу. Ей хотелось объяснить всем вокруг, что она видит, как люди сами торопят свою смерть. Дверца не заперта и всякий раз широко распахивается, как от сквозняка, когда прорываются гнев и злоба. Они сами открывают ее для себя и для других, когда перестают любить. Но как все это объяснить, она не знала, и потом кто поверит. Она тихо засыпала на маминой груди и думала о том, что больше никогда ни на кого не будет злиться, чтобы не вытолкнуть случайно за дверь тех, кто и сам скоро через нее выйдет.

Теплый войлок окутывал тело, мысли замедлялись, путались, растворялись. Было хорошо. Последнее, о чем подумала Маша, проваливаясь в глубокий сон, что мама у нее очень красивая и доктор сказал, что Маша на нее так похожа, ну просто одно лицо. Может, и правда…


А главврачу Анне Борисовне не повезло. На пенсию она так и не вышла. Было бы странным, если бы тогда она бросилась под нож и сделала операцию только потому, что десятилетний ребенок нарисовал скопление червячков в прямой кишке, но, когда метастазы пошли в печень, было уже поздно.

Они спустились к Рождеству

Вы видели, как светится синим и фиолетовым снег? А красным и зеленым? Он может зажечься золотистой искрой и вспыхнуть оранжевым пламенем, но все это – не просто так. Все это происходит от мельтешения огней наверху – неоновой рекламы, лампочек на домах и деревьях, разноцветных фонариков и ярких фар проезжающих мимо машин. Опять же – луна и звезды, как отмытые по случаю праздника, тоже добавляют немного света в этот фейерверк. Завтра Рождество, а сегодня вечер для вкусной еды, нарядной елки, назойливых песенок, конфет, орешков, блестящей мишуры и семейного единства. Плохо в эту ночь быть одиноким. Еще хуже умирать, но и рождаться, я вам скажу, тоже не легче, как, впрочем, в любой другой день года и века. И не важно, сколько людей вокруг, большой это город или маленькая деревенька, ведь никто не поможет, даже самый хороший доктор, если… Если Они не пришли.


Они сидели в опустевшем ресторанчике провинциального города. Наконец им удалось встретиться. Не виделись вечность. Последний раз их пути пересеклись очень давно, тоже под Рождество, но сейчас трудно было вспомнить, когда именно. Официантка собирала посуду и елозила по столу мокрой тряпкой. Крошки сыпались на их колени, но этого она не замечала. Подхватив поднос, полный грязных тарелок, женщина тяжело распрямилась. Ее крупное тело натянуло одежду, и вдруг, ойкнув, она грохнула подносом об стол, обхватив руками провисшую грудь. Пошарив по спине, попыталась нащупать расстегнувшуюся застежку лифчика, но не удалось. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что ресторан пуст, она опустилась на стул и просунула руки под свитер. Застежка выскальзывала, не поддавалась, как вдруг сама собой застегнулась. Ей показалось, что рядом послышался смех. Звякнули на окне стеклянные сосульки, мигнули лампочки, и официантка вскочила как ужаленная. Она посмотрела на стул, даже пощупала его. Стул был скользкий и холодный, как положено пустому пластиковому стулу. Но что-то все-таки было странным. Еще раз осторожно присев, опять с криком подпрыгнула – ее пухлый зад коснулся мягкой поверхности.


Они не могли сдержать смех. Тот, который был черноволос и черноглаз, противно скалился, а кудрявый блондин с ясными, светлыми глазами утирал слезы. Их рассмешило глуповатое изумление на лице официантки, ее полезшие на лоб брови и отвалившаяся челюсть. Она их не видела, но чувствовала. Светлоглазый перестал смеяться первым.

– Ладно, – сказал он дружку, – пошутили и хватит. Видишь, как ее напугали. Бедная, славная, сегодня с утра ее день не заладился, как, впрочем, вся жизнь с рождения. А ты еще добавил с этим лифчиком…

– Жрать надо меньше, – зло бросил в ответ брюнет, – вот сиськи и не будут выпрыгивать.

– Но ведь это ты расстегнул, я твои шуточки знаю. Вечно ты пакостничаешь. А правда, она хороша? Не находишь?

Черные воронки зрачков втянули волнистый силуэт женщины.

– Не нравится, – отрезал он. Ночные тени легли на худое лицо, он посмотрел на друга и мрачно произнес: – Мужа нет, детей нет, тот, которого ждет сегодня, обманет.

– А все потому, – завелся кудрявый, – что зеркала лукавят. Они показывают ей толстую и некрасивую, совсем не ее. А она – просто чудо, сейчас покажу.

Он встал, подошел вплотную к женщине и приложил ладонь к ее горячему лбу. Официантка закрыла глаза, улыбнулась, и лицо ее посветлело, расслабилось. Постояв так совсем недолго, она очнулась и увидела в ночном окне отражение рыжеволосой красавицы, на голове которой светилась разноцветными огоньками диковинная корона. И пусть это была всего лишь стоящая за спиной елка, женщине стало хорошо и весело. Она выпрямилась, качнула бедрами и легко пошла дальше сметать крошки.

Блондин радостно махнул крылом – колыхнулась юбка вокруг ее крутых бедер, взметнулись и повисли краешки скатертей и салфеток. Казалось, женщина вот-вот взлетит.

– Не поможет, – кисло усмехнулся Черный, – я ее мать вспомнил. Девчонку должны были сразу к нам забрать, никто ее тут не хотел. Родители – алкоголики. Она в семье четвертая, по пьяни сработанная. Вылезла из чрева синяя, слабая, даже кричать не могла, но ты тогда вмешался, неужели не помнишь? Кстати, она тоже в моем списке сегодня.

– Ну конечно, теперь вспомнил. Это лет тридцать назад было или побольше. Точно. В этот город нас тогда и спустили. Я тебя не забыл. Понравился ты мне. Обычно ваши несговорчивые, а ты уступил. Ведь часто между нами до драки доходит. Все никак вы не можете смириться, что жизнь сильнее смерти. Молодец, что тогда ее жить оставил. Видишь, какая хорошая выросла. Погоди, а зачем опять забирать?

– Ну что хорошего! Как не нужна была никому, так и будет. Ты у нее спроси, каково ей. Знаешь, сколько раз она меня звала?

– Тебя звала, а на меня надеялась. Ей сегодня только тридцать три стукнет – все впереди: и счастье, и горе, вся жизнь…

– Вот что меня всегда раздражает в Белых, так это их романтическая глупость, – сморщился, как от зубной боли, Черный, – ты же по первому крику знаешь, во что все выльется, кто и зачем на свет появился, ан нет – опять бредовые иллюзии, что там заметят, перепишут, вмешаются. Очень надо. Как заложено, так и будет, а мы вечно надоедаем Ему своими криками: помоги тут, помоги там.

– Миленький, мы же – Хранители! Нас зовут, мы приходим. Его руки и уши. Давай лучше решим, куда и к кому в первую очередь. А рыженькой нашей я все же сделаю маленький рождественский подарочек, не возражаешь?

– Да на здоровье, только не в коня корм. Ее хоть под принца или, как они теперь тут любят говорить, под олигарха подсунь – ничего не изменится.

– А мы попробуем, попробуем. А олигарх, он что, тоже на белом коне?

– Может и на белом, но чаще на «Мерседесе». А ты что, давно не спускался?

– Спускался, только не сюда.

– Ясно. А мне – хоть не улетай, каждый день работа.


Они парили над городом, похожим на праздничный пирог. Он был нарядным и вкусно пах свежим снегом. Узкие кривые улочки петляли, обтекая невысокие дома, и сливались в устье широкой площади. На ней стояла главная достопримечательность города – здание Городского Совета. Когда-то давно его поставили на месте полуразрушенного Храма. Почему так случилось, уже никто не помнил. Те, кто разрушал и строил, давно умерли, а их детей интересовали куда более важные вещи. Как, например, перестроить тот самый Совет, в прошлом Храм, в большой Магазин, где можно будет купить все – от бутылки кефира до «мягкого уголка».

Беленький вертел головой и восхищался изменениями, произошедшими в благосостоянии горожан. Ему нравилось, что на улицах много дорогих машин, а витрины магазинов заполнены снедью. Он видел красиво одетых женщин и толстые кошельки мужчин, ему нравилось заглядывать в окна квартир и ресторанов, за которыми ломились от еды и питья празднично накрытые столы. Черный замечал другое – как неприветливы лица горожан. Как скользят и прижимаются к домам пешеходы, стараясь не угодить под колеса никого не пропускающих машин. Как лихорадочно блестят глаза игроков и продажных женщин, сколько пьяных и злых, больных и бездомных.


Они опустились на крышу больницы. Так обычно начинался любой визит черно-белой пары. Тут их особенно ждали.

– Ты как хочешь, а я проявляться не буду, – поежившись, сказал Черный, – крылья за последнее время сильно разрослись. Под пальто уже не спрячешь, неудобно, болят, если сдавишь.

– Эх, не к добру, – поник головой Беленький, – значит, опять вам работы прибавится. Неужели война?

– Необязательно. Тут и без войны есть что делать. Назад посмотри.

Златокудрая голова обернулась вокруг оси. Ночной горизонт светился ядовитыми сполохами желто-зеленого света. Клубы дыма и огня вырывались из труб в небо.

– Химкомбинат, – прокомментировал Черный. – Хозяин тут не живет, не дурак. Его семейство давно и надежно обосновалось в чистенькой горной стране. Сегодня увидишь, кого родит молоденькая наладчица этого комбината. Даже наши выродки кошмарные – ни в какое сравнение. Но это так, экзотика. Предстоит борьба за власть. На днях, Хозяин «лыжи откинет» на горнолыжном курорте. Ему в этом помогут, а тут такое начнется! Работы будет – не соскучишься. Кстати, новый, который замочит старого Хозяина, сегодня уже кутит в этом городе, он – будущий олигарх, так что, если хочешь, можешь свою Рыжую подложить, только я бы не советовал, эти ребята – не подарок.

– А вдруг он влюбится? – мечтательно закатив глазки, спросил Беленький.

– Тьфу ты, глупость какая! Да он не умеет. Знает, что так бывает, но не получается. И потом, не в эту же корову. Он себе первых красавиц купить может.

– А наша не продается.

– Значит, не предлагали.

– А давай попробуем, – взвизгнул Беленький, невысоко взлетев от возбуждения. – Представляешь, он ей золото, брильянты, а она ему: нет, только любовь! Ничего не надо – только любовь до гроба.

Черный сочувственно посмотрел на порозовевшего от чувств дружка и покачал головой:

– Жаль мне тебя, идиота. Летел бы ты домой или еще куда подальше, нечего тебе в этом городе делать. Короче, ты проявляться собираешься или как?

– Знаешь, лучше я найду сегодня приятное тело и материализуюсь. Оно, хоть неудобно, но всегда надежнее, – заявил решительно Беленький, – люди не всегда понимают, что мы уже пришли. Неспокойные такие, суетливые, все чего-то боятся, не верят. А когда рядом сядешь медсестричкой ласковой или другом закадычным воплотишься, за руку возьмешь или там стаканчик нальешь, все сразу меняется. Я так недавно одну девчонку у вас выудил. Она на подоконнике восьмого этажа стояла, а ваш уже подлетал. Ну что мне делать, опять перья драть? Я в парнишку смазливого влез, сел на соседнем балконе и давай с ней заигрывать. Не прыгнула, а ваш покружил около да улетел ни с чем. Слушай, а я придумал! – вспорхнул Беленький и от радости просиял, как ночная звезда. – Я назад в ресторанчик слетаю, понравилась мне Рыжая, в нее и нырну. Теплая она, большая и добрая. Настоящий ангел. Вот мы сегодня вместе и поработаем.

– Ты это, дурака не валяй, ее два ублюдка уже заждались. Они там, в темном переулке стоят, им на выпивку не хватает, – мрачно предупредил Черный. – Ее в овраг затащат, волосами рыжими шею обкрутят, отберут все, а после надругаются. Но она сильная, будет отбиваться, за это и порешат. Так что учти, я через часок за ней приду.

– А ты не торопись, – хитренько хихикнул Беленький, обнаружив симпатичные ямочки на щеках, – мы с ними потолкуем по душам, может, от греха этого страшного отведем. А может, этот, на «Мерседесе», ее довезет.

– Давай, давай, голубь мира, старайся, только поосторожнее, а то не успеешь из тела выскочить, как засадят тебе по самые уши, – хрипло заржал Черный.


Случайный прохожий мог бы заметить, как с крыши сорвало серебристое облачко снега, которое поднялось выше цепких голых ветвей, выше острых антенн на крышах, выше колокольни бывшего Храма, а в будущем Магазина, и понеслось к ресторану, где у входа стояла официантка, надевая на покрасневшие после работы руки пушистые варежки. Облачко зависло над ней и просыпалось блестящими снежинками на голову и плечи. Она подставила широкое румяное лицо снежному ветерку и шумно втянула ноздрями морозный воздух. «Как хорошо!» – сказала и действительно почувствовала, что удивительно хорошо внутри и вокруг… Беленький удобно разместился в ее широком теле. Выставив грудь колесом, он поправил рукавичкой выбившуюся из-под шапки рыжую прядь и, поскрипывая каблучками, пошел по темному переулку.


Путь белого «Мерседеса» пролегал далеко от тех улиц, по которым официантка топала к автобусной остановке. Но сегодня их траектории должны были пересечься. Женщина подумала, что хорошо бы зайти, например… и растерялась. Она не знала куда. Еду и бутылку шампанского она несла с работы – шеф распорядился выдать всему персоналу. Платье, туфли и подарки были куплены заранее. Деньги она транжирить не собиралась, они предназначались для лечения матери, а что же еще…

Она оглянулась вокруг, и ей захотелось пройтись по нарядной площади, поглазеть на большую елку, богатые витрины, веселых людей. Возле цветочного магазина она зазевалась, разглядывая букет нежно-розовых орхидей, укутанных в иней серебристой кисеи и, оступившись, грузно навалилась на мужчину, несущего перед собой тяжелую хрустальную вазу, полную цветов. Ваза выскользнула из рук и, хрустнув, разлетелась на куски, ударившись о крыльцо. Официантка охнула, и глаза ее наполнились слезами. Мужчина ругнулся, но как-то незло, скорее лениво и, мазнув глазом по крутым женским формам, добавил: «Так и прибить можно». Как из-под земли вырос коротко стриженный крепкий парень и оттеснил официантку к стене. Она заныла, что не хотела, что случайно, что сейчас все соберет, вот только денег у нее нет за вазу заплатить: мама в больнице, она одна, на лекарства не хватает…

Мужчина поправил на запястье дорогие часы и посмотрел на циферблат. Он не попытался вслушаться в слезливый поток женского нытья, а развернулся всем корпусом и пошел к машине. Водитель открыл перед ним дверь белого «Мерседеса». Женщина смотрела ему вслед, глотая слезы, но успокаиваясь, что, видимо, самое страшное уже позади. Он оглянулся. Ему показалось, что уже встречал такие глаза, полные слез, печали, ангельской доброты и терпения, но вот где и когда – забыл. Так и не вспомнив, он сел в машину. Еще он подумал, что и без цветов обойдется. Та, для которой старался, была так себе, на троечку. Девочка недавно какой-то там конкурс красоты выиграла, стала нос задирать. Ну попка, ножки, ясное дело, при ней. А вот мордочка – капризная, недовольная, и глазки хитрые, злющие. А у той, у магазина, совсем другие – теплые, блестящие. Где же я такие видел?

Как Беленький ни старался, ему не удалось заставить этого человека вспомнить, как…

Мама стоит на крыльце и плачет. Она не останавливает, знает, что бесполезно – сын так решил. Пылит дорога под ногами, дымит сигарета в зубах. Позади синяки и шишки, впереди раны и кровь. Мальчик выходит в большую жизнь, а мать смотрит вслед, замирая от ожидания, – вдруг обернется, вдруг передумает. Нет, он уже никогда ни перед чем не остановится, не оглянется назад. И не вспомнит тех глаз, полных слез, печали, ангельской доброты и терпения…


Осторожно сложив большие черные крылья, Черный сел в уголке предродовой палаты. На кровати крючилась от боли маленькая женщина, почти девочка, которая должна была этой ночью разродиться. Простыни были измазаны кровью, подушка слезами. Схватки шли уже каждые семь минут, и слышать ее вопли не было сил. Голос у нее был высокий, тоненький, почти кошачий. Акушерка и врач заперлись в ординаторской и тихонько выпивали по случаю праздника. Опоздать они не боялись, так как уже поняли – без кесарева не обойтись. Плод лежал непонятно каким боком, голова не прощупывалась. Роженица, как положено, кричала: «Помогите!», потом – «Умираю!», потом звала врачей и, наконец, в углу заметила Его тень. Осипшим от крика голосом взмолилась: «Забери меня, прошу», – но тень не шелохнулась. Вдруг ее тело изогнулась, как в падучей, ноги, нащупав железные прутья кровати, напряглись, и она вытолкнула из себя комок темной и бесформенной плоти. Это нечто плюхнулось между ног, оставаясь привязанным к ее нутру мягким шнуром пуповины. Она затихла, глядя перед собой, и увидела, как над головой расправились и взмахнули черные крылья. В палату вбежали врач и акушерка. Роженица была жива, но без сознания, что было к лучшему. Родившийся ребенок смахивал на кальмара, сдавленно хрипел и хищно пялился фиолетовым глазом на перепуганный медперсонал. Акушерка закатила рукава, оголив мясистые, твердые руки, и брезгливо перерезала пуповину. Моллюск судорожно дернулся, забился, агонизируя, и через минуту уже не подавал никаких признаков жизни.

– Господи! – выдохнул доктор. – Какое счастье – похоже, этот умер!

Акушерка кивнула и добавила:

– Уже третий случай за последний год. Те два еще живы. Этому повезло и мамке его вместе с ним, вот бы намучались! Это им подарочек. Умирать – оно даже иногда правильнее. Пусть спасибо скажет.

Акушерка дала указания нянечке, та, как полагается, отмыла роженицу, положила ей на живот пузырь со льдом. В сознание они ее привели и тут же вкатили снотворное, чтобы отдохнула и они вместе с ней. Женщина, проваливаясь в сон, увидела, как посветлело все вокруг, когда от стены отделилась темная тень крылатого человека с ребенком на руках. Малыш был смешной и забавный. Он подмигивал круглым глазом, выдувал пузыри и лепетал что-то, размахивая ручками и ножками, которых было, как показалось маме, немного больше, чем положено. Она вспомнила, что забыла спросить, это мальчик или девочка, но тут же решила, что это не имеет никакого значения. Кто бы это ни был, она его уже любила больше жизни…


Автобус, тяжело отфыркиваясь, вывалил из своего прогретого и затхлого нутра кучку пассажиров. Это была его последняя остановка – городская окраина. Люди разбегались по белому полю пустыря, как тараканы, торопясь поскорее залезть в многоэтажные норки своих жилищ. Официантка тоже вышла, но не спешила. Ей было совсем не холодно и почему-то весело. Она засмотрелась на бегущую яркую точку на небе, то ли звезду, то ли самолет. Ей захотелось тоже сейчас куда-нибудь лететь. Только один раз в жизни она села в самолет, когда летала в столицу вместе с подругой, надеясь там что-то купить, а потом продать, в общем, как-то заработать. Ничего не получилось, только последние деньги потеряла. А здорово было бы сейчас сидеть в синеньком двойном кресле с любимым человеком и смотреть в иллюминатор на город, который бы исчезал из виду и стирался из памяти по причине набора высоты. А потом оказаться на острове с пальмами, вроде как на фантике конфет «Южная ночь», и целоваться, сидя и лежа под этими самыми пальмами.

Она уже прошла перерытую траншеями стройплощадку нового микрорайона, уже было до дома рукой подать, как путь ей перегородили двое. Один, который повыше, сжимал в руке кусок арматуры, второй – щуплый и маленький, сверкал ножом. Женщина побежала назад и тут же услышала за собой тяжелые шаги и грязную брань. Она думала только о том, что в сумочке ее получка и добавка к празднику, чаевые, и всего этого может хватить, а если еще немного занять…

Додумать не получилось. Сзади навалились, толкнули в спину. Она упала лицом в натоптанный лед. Шапка свалилась. Щуплый намотал на руку разметавшиеся волосы и дернул. Она взвыла от боли, а в глазах потемнело, как если бы кто-то большой и черный встал, заслонив собой все пространство мира. Показалось, что рядом захлопала крыльями огромная птица.


– Ну, хватит, голубь, вылезай, – раздраженно сказал Черный, наблюдая в сторонке, как бьется в судорогах полузадушенная женщина. – Тебе что, мало? Они не отстанут, а ее только мучаешь. Давай, отпускай и полетели. Не люблю я эти штучки с вживлением. Чего ты добился? Этот, в «Мерседесе», не то что глаза материнские, саму мать-то с трудом бы вспомнил. А этих, конченых, ты собирался разжалобить, образумить. Да они слов таких не знают.

Беленький, по всему видно, не собирался сдаваться. Женщина собрала последние силы и вонзила острые ногти в нависшие над ней безразличные глаза. Вдруг руки на ее шее разомкнулись, и в этот момент мурашки пробежали по спинам бандитов – из ее сдавленного горла извергся чудовищной силы звук. Это был крик и вой одновременно. Он метнулся в сторону больницы, чтобы слиться со стонами и воплями молодой матери, оплакивающей своего мертвого уродца. Звуки эти нарастали, ширились, отражаясь эхом от стен многоэтажек. Люди прилипали к окнам, выпрыгивали из кухонь и спален, выходили на улицу. Им было страшно. Кто-то сказал, что так, наверное, трубят Ангелы перед Концом Света, а кто-то возразил: «Чепуха! Просто люди празднуют, выпивают. Рождество ведь! Христос родился!»


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4.2 Оценок: 6

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации