Текст книги "Черный аист"

– Отдыхать, – хихикнул Володя. – Ты старайся дышать носом. Так легче.

Это я знал. С первого курса я стал заниматься вольной борьбой, и самой ненавистной частью тренировки для меня был бег.

– Носом дыши, носом! – подгонял тренер. – Без дыхалки борцом не станешь.

Но всё когда-нибудь кончается, даже неприятности. Мы вышли на берег горной речушки и сбросили рюкзаки.

– Видал, какая красота? – повёл рукой Володя.

Я вытер полой рубашки с глаз пот и оглянулся по сторонам. Место действительно было отменное. До самого неба громоздились поросшие кустарником скалы. Внизу бурлила на перекатах кристально чистая речная вода. С узловатых деревьев свисали лианы, и где-то в их переплетении ворковали горлицы.

– Самшит? – похлопал я по гладкому стволу ближайшего дерева, растущего почти параллельно земле.

– Он самый, – кивнул Володя. – Говорят, тысячу лет растёт, пока станет деревом. Твёрже его только железное дерево.

– И такое есть?

– Есть. У нас говорят: это было так давно, даже самшит не помнит.

– Где это – у вас?

– В Майкопе. Самый чистый воздух в самшитовом лесу. Слышишь, какой запах?

Запах и правда был сильный. Я его никогда не вдыхал прежде, но откуда-то знал, что он целебный. Листья самшита тоже красивые: округлые, глянцевые, плотные на вид.

– Пошли палатки ставить, – сказал Володя. – В горах быстро темнеет.

Я сделал шаг – и ойкнул. Обе ноги были сбиты в кровь.

– Перед сном в речке промой, – посоветовал Володя. – Горная вода лечит.

Хромая на две ноги, я отправился с Николаем и Володей ставить палатки.

В спальники забрались уже глубоко за полночь.

7

Проснулся от ощущения, что меня кто-то душит.

Я лежал, заваленный грудой спальников, и где-то вдалеке затихал девичий смех.

«Пионерки», – догадался я.

Я выбрался из палатки. Утро уже было в самой красе. Светило солнце, пели птицы, журчала река. И ноги не так болели, как вчера.

– Завтракать! – донёсся громкий голос поварёшки Тани.

Как это я её вчера не увидел. Впрочем, вчера мне было не до неё.

Завтракали по-походному, и от этого ложки по тарелкам стучали гораздо бойчее, чем в лагерной столовой.

– В горах аппетит лучше, – подмигнул мне Володя.

– И сон.

«Порыбачить бы, – подумал я, глядя на пенящуюся среди камней воду. – Говорят, в горных речках ловят форель».

– Здесь неподалёку водопад, – сказал Володя. – Если ребята о нём узнают – пиши пропало.

– Почему? – удивился я.

– Будут с него прыгать, – пожал он плечами. – Я и сам прыгал. Там вода выбила в камнях глубокую яму.

– Айда на водопад! – закричал кто-то из мальчишек.

– Ну? Я же говорил, – вздохнул Володя.

– А у нас есть матрос-спасатель, – сказал я. – Пусть спасает.

– Я тоже пойду, – поднялся с камня, на котором мы сидели, Володя. – Мало ли что.

Я решил, что приду на водопад позже. У меня ноги.

Подошла сочинская Катя, крепко держа за руку симпатичную девушку.

– Вот, – сказала Катя, – берите. Это Анжелка.

Анжела стояла потупившись, на смуглых щеках играл румянец. Ни дать ни взять девица-красавица из народных сказок.

– Зачем она мне? – спросил я.

– Ну… Будете гулять за ручку.

Анжела едва слышно шмыгнула носом, видимо, засмеялась.

– А мне, может, ты нравишься, – сказал я. – А ей – какой-нибудь армянский парень.

– У неё ещё никого нет, – посмотрела на подругу Катя. – А вы для меня ещё маленький.

Поведение четырнадцатилетней отроковицы выходило за рамки приличий, и её следовало поставить на место.

– Не видать тебе ни Пирата, ни Сани, ни вообще нормального парня, – сказал я. – Девицы, которые не умеют себя вести, вообще плохо кончают.

– Ох-ох-ох! – скорчила рожу Катька. – Без вас найду кого надо! А вы так и останетесь один как пень!

Она повернулась и быстро ушла, таща за собой оглядывающуюся Анжелу.

– Александр Константинович, пойдёмте на водопад! – помахала мне рукой московская Катя.

Ещё одна искательница приключений. Чего им всем надо?

– Не обращайте на них внимания, – остановилась возле меня пионервожатая Валентина. – На юге дети созревают гораздо раньше, чем на севере.

– А вы откуда? – спросил я.

– Из Сургута.

– Ого! – присвистнул я. – Настоящий нефтяник?

– Да, – порозовела Валентина. – Первый раз в Сочи. Сначала было страшно, теперь привыкла. Вы тоже привыкнете.

Спасибо, утешила.

Почти все дети под присмотром воспитателей ушли к водопаду. Кухонная бригада бренчала посудой.

Я поднялся с камня и прихрамывая подошёл к самшитовому дереву, которое заметил ещё вчера. Оно росло под наклоном к земле, будто преодолевая земное притяжение. Судя по толщине выбеленного солнцем и ветрами ствола, а также высоте метров в пять, оно было старым. Очень старым. Под ним я чувствовал себя человеком-невидимкой. Существовала какая-то связь между этим самшитовым лесом и мольфарами, которых я никогда не видел.

Отец мне рассказывал, что дед Александр, в честь которого я получил своё имя, лечил людей травами. Он знал, в какое время их собирать, как их высушивать, как варить отвар и в каких дозах давать. Откуда он это знал? Он что, тоже был мольфаром? Спросить об этом было некого. Дед умер во время войны, за семь лет до моего рождения.

Валера говорил, что мольфары делятся на целителей-травников и громовников. Последние считались самыми могущественными. Они повелевали громами, наводя на поля тучи или разгоняя их. У них были священные ножи, секрет которых знали только они. Что было у моего деда?

Готовясь стать фольклористом, я читал старинные научные труды, в том числе о жрецах. Верховный жрец кривичей Криво-Кривейто, живший в Кривом городе, нынешнем Вильнюсе, владел сакральным посохом из турьего рога. Вероятно, он тоже был мольфар, только у славян он назывался жрецом.

Здесь, в самшитовом лесу, тоже когда-то был свой мольфар, я в этом был уверен. И большой валун, на котором мы сидели с Володей, тоже вполне мог быть камнем из древнего капища. А капище одновременно было жертвенником…

– Сань, иди к нам пить чай! – донёсся до меня голос поварёшки Тани.

Я обнял ствол самшита, прижавшись к нему грудью, и несколько раз глубоко вздохнул. Дерево давало силы, в этом не было никаких сомнений.

8

Лагерная смена кончилась, и я снова был свободен как птица. Но следовало всё же получить справку о том, что я прошёл практику в пионерском лагере.

Директриса расписалась на бланке, поставила на нём печать и отдала мне.

– На следующую смену не останетесь? – спросила она.

– Нет, – сказал я.

– А матросом-спасателем?

– Николаем? – удивился я.

– Он же инструктор по туризму. Я и так еле уговорила его одну смену отработать. В горах платят больше.

– Понятно, – сказал я. – Но мне надо возвращаться в Минск.

На самом деле ни в какой Минск я не собирался. Саня, как и обещал, предоставил мне лоджию в своей квартире.

– В большой комнате живёт Танька с подругой, – объяснил он.

– Какая Танька?

– Родственница из Москвы. Она каждое лето приезжает.

– Близкая родственница?

– Дальняя.

– Мы им не помешаем?

– Если не будем приставать – не помешаем, – засмеялся Саня.

– Не будем, – согласился я. – Денег, правда, мало.

– Тебе же зарплату дали.

– Всего сорок рублей.

– Да на эти деньги год можно прожить. Ты же теперь сочинец.

Как выяснилось, все сочинцы жили исключительно за счёт курортников. В первый же день мы познакомились на пляже с армянином Лёвиком из Тбилиси, и он с удовольствием платил за нас во всех кафе и барах, куда мы заходили.

– Сдачи не надо! – говорил он, расплачиваясь.

– Здесь все не берут сдачи? – спросил я Саню.

– Только курортники из Тбилиси и Еревана, – хмыкнул Саня.

– Их, наверное, немного.

– Нам хватает.

У Лёвика деньги закончились через три дня.

– Идём на почта, – сказал он, изучив опустевший бумажник.

– Зачем? – поинтересовался Саня.

– Давать телеграмма.

– Кому?

– Для папик.

– Твоему отцу? – уточнил Саня.

– Конечно, моему! – рассердился Лёвик. – Пусть шестьсот рублей шлёт!

– Может, хватит трёхсот? – вмешался я.

– Семьсот! – затрясся от негодования Лёвик. – Я ещё месяц отдыхать!

«Видимо, в семье Лёвика живут строго по плану, – подумал я. – Ему лучше знать, сколько надо денег».

Текст телеграммы на почте писал я.

– Могу ошибка делать, – признался Лёвик. – Пиши: пришли семьсот пятьдесят рублей. Очень надо.

Я подумал и нацарапал на бланке: «Дорогой папа, кончились деньги, вышли, пожалуйста, шестьсот рублей». Без запятых, конечно.

Лёвик взял бланк, прочитал написанное и яростно вычеркнул «дорогой», «кончились деньги» и «пожалуйста». Запрашиваемую сумму при этом он менять не стал.

– Я говорил – очень надо?! – спросил он, что-то добавив по-армянски.

– Говорил, – согласился я и дописал телеграмму, от волнения едва не поставив два «а» в слове «надо».

– А я думал, ты и читать по-русски не умеешь, – сказал Саня.

– У меня красный аттестат! – скосил на него большой круглый глаз Лёвик.

– А где учишься?

– Политехнический! – гордо сказал Лёвик.

– Там русский язык не нужен, – кивнул Саня. – Ты по какому предмету будешь писать диплом?

Последние слова уже относились ко мне.

– По фольклору, – сказал я.

– А я по зарубежке, – сплюнул Саня. – Возьму Хэма или Ремарка.

Я не стал ему признаваться, что с восьмого класса «Три товарища» Ремарка мой любимый роман. Но писать диплом по нему я бы не стал. Вот если бы вырос в Сочи…

– Сочи здесь ни при чём, – снова сплюнул Саня. – У Ремарка вообще другая жизнь.

Здесь я был с ним полностью согласен. Наверное, мы потому и воевали дважды с немцами, что абсолютно по-разному смотрели на жизнь.

– Куда пойдём? – вмешался в наш разговор Лёвик.

– Мы в бар, а ты, наверное, домой, – Саня ухмыльнулся. – Подождём, когда из Тбилиси деньги придут.

Мы ушли, оставив Лёвика у почтамта.

«Свинство, конечно, – думал я. – Но, с другой стороны, в сочинской жизни я не понимаю точно так же, как и в немецкой или американской. Буду заниматься фольклором».

9

На улице я неожиданно столкнулся с Анжелой.

– Ты что здесь делаешь? – уставился я на неё.

– С родителями отдыхаю, – пожала она плечом.

– А Катя?

– Какая Катя?

– Твоя подруга.

– Она же из Адлера, – сказала Анжела. – Это далеко отсюда. А вы по-прежнему в лагере?

– Я тоже отдыхаю.

– Да ну? – удивилась Анжела. – С другом Пирата?

«И эта всё знает, – тоже удивился я. – Прям ученики разведшколы, а не пионеры».

– Я уже комсомолка, – усмехнулась Анжела. – А вы в Хадыженске на танцы ходите?

– Нет, – сказал я.

– Приходите в техникум, где ваш папа работает. Там хорошие вечера.

– Ты собираешься в нём учиться?

– Папа ещё не решил, куда мне поступать. А вы мне поможете?

– Посмотрим.

Мы шли по улице с частными домами. Возле каждой калитки стояла табуретка с трёхлитровой банкой красного вина и стаканом. Я остановился возле одной из них, налил в стакан вина, выпил и положил на табуретку пятнадцатикопеечную монету.

– Здесь стакан стоит двадцать копеек, – сказала Анжела.

– Это для курортников. Местным можно пить за пятнадцать.

– Вы не местный.

– За длинный язык тебя нужно из комсомолок разжаловать в пионерки. В школе небось на тройки учишься.

– Отличница!

– Отличницы носят бюстгальтеры.

Анжела густо покраснела и застегнула кофточку на все пуговицы.

– А вы не подсматривайте, – прошептала она.

– Больно надо. Там и так всё видно.

– Правильно про вас Катя сказала…

Она замолчала.

– Что сказала?

– Вы ни одной из наших девочек не нравитесь!

– Ну, одной я точно понравился, – хмыкнул я. – В Москву в гости зовёт.

– Вот и езжайте в свою Москву.

– Заеду к родителям в Хадыженск – и на самолёт. А ты в школу или техникум. Замуж ещё не собираешься?

– Нет.

Улица кончилась, за ней начинались поросшие кизилом горы. Мы повернули назад, дошли до первого перекрёстка и разошлись в разные стороны.

На пляже я разыскал Саню. Они с Пиратом стояли в толпе, окружавшей Лёвика и какого-то носатого человека.

– Кто это? – спросил я.

– Папик.

– Какой ещё папик?

– Тот самый, кому ты давал телеграмму.

Лёвик медленно укладывал в большую сумку свои вещи, папик громко его отчитывал. Он ругался по-армянски, но в принципе всё было понятно.

– Нужно было триста рублей просить, а не шестьсот, – сказал я Сане.

– За триста он так быстро не прилетел бы, – ответил тот.

Лёвик вдруг швырнул себе под ноги сумку и тоже стал орать по-армянски.

– Пойдём отсюда, – обнял нас за плечи Пират. – Не люблю чужие семейные разборки.

Мы выбрались из толпы и направились к группе девушек, призывно машущих руками.

– Они тебя зовут или Пирата? – спросил я Саню.

– Конечно, Пирата. Мы с тобой ему в подмётки не годимся.

Девушки были разного размера и цвета волос, но все они с одинаковой преданностью смотрели на нашего рослого товарища.

– Каким видом спорта он занимается? – поинтересовался я.

– Волейболом.

– Пляжным?

– В местной команде главный забивала. Смотри, вон Аршак. Теперь он вместо Лёвика.

– А тот куда?

– В Тбилиси, – пожал плечами Саня. – Сегодня Лёвик, завтра Аршак, послезавтра Армен. Круговорот водки в природе.

Он засвистел.

Я подумал, что мне пора в Хадыженск к родителям. Да и по нашему дождливому Минску соскучился. Саня здесь отнюдь не скучает, но он сочинский, ему можно.

Часть третья
Княжна за бортом

1

Валера из фольклористов перешёл в лингвисты.

– Иллич-Свитыч мне ближе, чем Афанасьев, – объяснил он мне. – «Поэтические воззрения славян на природу» хорошая книга, но этимологический словарь!.. – Он глубоко вздохнул.

В принципе я уже знал, что предательство – неотъемлемая часть жизни человека, и всё равно мне стало обидно.

– А как же технические средства? – спросил я. – В лингвистике не нужны ни магнитофоны, ни фотоаппараты.

– Это да, – согласился Валера. – Но фотографией я буду заниматься в свободное от науки время. Я тебе уже говорил, что портрет Ленки занял второе место на выставке в Испании?

– Нет, – сказал я.

И здесь Валера меня обскакал. Я тоже занял второе место на первенстве города по вольной борьбе, но где Испания – и где Минск.

Мои успехи в борьбе стали полной неожиданностью не только для меня самого, но и для тренеров. Полгода я походил в спортзал на шестом этаже главного корпуса университета, выучил несколько приёмов, узнал, как сгоняют вес в парилке, и меня заявили на участие в спартакиаде, которая проходила в тот год в стране.

– Записали, что у тебя первый разряд, – сказал Владимир Иванович, мой тренер. – Без разряда к соревнованиям не допускают, но кто будет проверять? Главное не побеждать, а участвовать.

Владимир Иванович был оптимист, мне это нравилось.

Второй наш тренер, Соколовский, недавно вышел из тюрьмы, и его вид был далёк от оптимизма. Рассказывали, что он застал жену в постели со старым другом, снял со стены ружьё и застрелил то ли любовника, то ли жену. Его, конечно, посадили, но ненадолго, суд учёл смягчающие обстоятельства.

Мы все инстинктивно сторонились Соколовского и льнули к Владимиру Ивановичу. А тот ещё недавно был чемпионом республики в полутяжёлом весе и пребывал в уверенности, что его воспитанники тоже вполне могут стать чемпионами.

– Ты, главное, никого не бойся, – учил он меня. – Килограмм в парилке сгоним – и вперёд.

Во мне было пятьдесят три килограмма. Меня завернули в шерстяное одеяло, засунули на верхний полок в парилке, и на взвешивании перед соревнованиями я уверенно вошёл в категорию до пятидесяти двух килограммов. Утешало меня лишь то, что была категория, в которой борцы весили меньше сорока восьми килограммов.

На соревнованиях я как-то выиграл одну схватку, вторую – и вышел в полуфинал. Борцов в лёгких весах, впрочем, как и в тяжёлых, было немного.

– В полуфинале борешься с Котолыгиным из «Трудовых резервов», – сказал Владимир Иванович, почёсывая затылок. – Не боишься?

– Нет, – сказал я.

– И правильно, – кивнул тренер. – Главное, руки не выставляй, он «мельницу» хорошо крутит.

«Мельницей» назывался приём с захватом одной руки и ноги соперника. Во время броска вторая рука и нога напоминали крылья ветряной мельницы. В любом случае во время схватки я вспомнил про этот приём, и он у меня прошёл. Я вышел в финал.

– Я тебе говорил не выставлять руки?! – бушевал тренер Котолыгина после схватки.

Мой тренер ничего мне не говорил. Он чесал затылок и рассматривал меня, как редкий экспонат в музее.

– А ты уже второй, – сказал он.

– Могу стать первым, – заявил я.

Владимир Иванович, вероятно, уже встречался в своей жизни с нахалами, но я в чём-то превосходил их.

– Там же Игнатьев, – положил он мне на плечо тяжёлую руку.

– И что? – попытался я её сбросить.

– Мастер спорта, – сказал он, слегка надавив на плечо, отчего у меня подогнулись ноги. – В вашей категории только один мастер.

Я понял, что со стокилограммовым человеком лучше не спорить, и промолчал.

– Молоток! – отпустил меня Владимир Иванович. – В университете серебряных призёров по вольной ещё не было. Мы тебе премию выпишем, а на занятия можешь вообще не ходить.

Прогуливание занятий пока не входило в мои планы, и я снова промолчал.

Игнатьев, конечно, влёгкую выиграл у меня финальную схватку. Только на ковре я понял, что по сравнению с ним я птенец.

На церемонии награждения мне повесили на шею серебряную медаль на красивой ленте и вручили диплом.

– Послезавтра приходи сюда на тренировку сборной, – сказал человек, раздававший медали.

Судя по комплекции, он был тяжеловес.

– Кто это? – спросил я Владимира Ивановича.

– Александр Медведь, трёхкратный олимпийский чемпион. Будешь хорошо тренироваться, тоже чемпионом станешь.

Борцовская стезя уводила меня от фольклористики, но я решил пока с неё не сворачивать. Авось пригодится, рассуждал я. Впереди ещё много подсечек и бросков через себя прогибом, и умение бороться отнюдь не повредит.

2

– Борьба хорошее дело, – сказал Валера, узнав о моём фуроре. – Ты вольник или классик?

– Вольник, – сказал я.

– Это хорошо, подножкой тебя уже не возьмёшь.

Я промолчал. Как раз Валера своим уходом из фольклористов поставил мне классическую подножку. Осталось только не разбить нос при падении.

На первой же тренировке в сборной республики я узнал о себе много нового.

– Ты ещё совсем необученный, но дашь результат, – сказал мне Корецкий, старший тренер.

– Откуда вы знаете? – заносчиво поинтересовался я.

– На таких, как ты, я собаку съел, – усмехнулся Корецкий. – У тебя пропорциональное сложение, у нас это важно. Но задирать нос тебе ещё рано. Из «Буревестника» уходи, лучше в «Динамо».

«Буревестник» было студенческое спортивное общество, «Динамо» курировал могущественный Комитет госбезопасности. Что мне там делать?

– Обучаться, – ещё раз хмыкнул Корецкий. – Ладно, иди в спарринг к якуту, а мы тут подумаем.

В сборной Белоруссии в лёгких категориях было полно выходцев из Якутии, которые учились в местном институте физкультуры. Это были гибкие и неуступчивые ребята. Я вздохнул и отправился на ковёр отрабатывать «мельницу» в паре с якутом.

После тренировки я проследовал в парилку мимо двух тренеров, которые были ещё старше Корецкого.

– Жирненький, – сказал один из них, глядя на меня.

– Согнать пару килограммов – и можно засунуть в сорок восемь, – согласился с ним второй.

«Не пару, а все пять! – с ужасом подумал я. – Если заставят сгонять вес, останусь простым студентом. Не нужны мне триумфы такой ценой».

Но к счастью, со сгонкой веса ко мне больше не приставали, в сборной хватало и якутов. А вот общество пришлось сменить.

– Так и будешь прозябать в «Буревестнике»? – подошёл ко мне тренер, который по возрасту был моложе остальных.

– А вы кто? – спросил я.

– Виктор Семёныч из «Трудовых резервов», – представился тот. – Дом физкультуры на Парковой магистрали знаешь?

– Конечно, – сказал я, – рядом с моей общагой.

– Вот! – обрадовался Семёныч. – На тренировки далеко ездить не надо. Ты из университета?

– Да.

– Ничего, перевоспитаем. Среди студентов тоже иногда нормальные попадаются. Но до наших им далеко, школы нет. Короче, приходи завтра в спортзал, оформим. Хоть будешь питаться как человек.

Оказалось, в «Трудовых резервах» мне предлагали тридцать рублей в месяц инструкторских плюс столько же талонами на питание. Это намного перевешивало мою стипендию в университете, пусть и повышенную.

– А как же «Буревестник»? – спросил я.

– А что «Буревестник», – махнул рукой Семёныч, – там тренерами Хайкин, Лейкин и Мойкин, а также примкнувший к ним Кац. Нищета! На первенстве среди вузов выступишь за свой университет, Володя получит золотые баллы, и все будут довольны. Я ему уже всё сказал.

– Кому? – удивился я.

– Твоему тренеру.

Я подошёл к Владимиру Ивановичу, который беседовал с такими же крупными мужчинами, как и он сам.

– Это чемпион Европы Китов, а это мастер спорта по вольной борьбе и штанге Фролов, – представил он своих собеседников.

Мужчины, которым я едва доставал макушкой головы до плеча, осторожно пожали мне руку.

«Ну и бугаи! – подумал я. – Откуда такие берутся?»

– Местные, – сказал Владимир Иванович. – Мы тут охоту с Медведем вспоминаем.

Китов и Фролов засмеялись. Похоже, моё появление прервало воспоминания на самом интересном месте.

– Кого подстрелили? – спросил я.

– Волгу, – сказал Китов.

Мужики снова покатились от смеха.

– Какую Волгу? – опешил я.

– Машину, – объяснил Владимир Иванович. – Приехали на «Волге» в лес, ходили-ходили – ни одного зайца. Пришли к машине, а Медведя всё нет. Зима, холодно. «Давай согреемся», – говорит Лёня. Один взял машину за передний бампер, второй за задний, и отнесли за ёлку. Сколько она весит?

– Ерунда, – сказал Фролов. – Медведь пришёл и спрашивает: «Где машина?» – «Не знаю, – говорю, – сами ищем».

От смеха он не мог рассказывать.

– Но он догадливый, – пришёл ему на помощь Китов, – сразу пошёл к ёлке. Там снега по колено, едва вытолкали на дорогу.

– По дороге назад бурчал, что больше не возьмёт нас на охоту, – обнял меня за плечо Владимир Иванович. – Ты чего пришёл?

– Меня в «Трудовые резервы» переманивают, – сказал я.

– Иди, – легонько оттолкнул меня от себя тренер. – Хоть бороться научишься.

И я стал тренироваться в Доме физкультуры на Парковой магистрали.

3

Зал в Доме физкультуры был разделён большим занавесом на две половины. В одной тренировались борцы, во второй гимнастки-художницы. Надо сказать, очень часто из девичьей половины доносился плач.

– А их там растягивают, – объяснил мне Слава Котолыгин, с которым нежданно-негаданно я стал одноклубником.

– Как это?

– Приставляют к стене и одну ногу задирают до уха. Некоторые малышки плачут.

Сам Славик был растянут фантастически. Он садился, закладывал на затылок сначала одну ногу, потом вторую, становился на руки и прыгал на них к художницам. Увидев такую лягушку, плачущие девочки тут же начинали смеяться.

«Как я у него выиграл на соревнованиях?» – недоумевал я, проиграв ему две тренировочные схватки подряд.

– Один раз и палка стреляет, – объяснил мне Семёныч.

– И что делать? – спросил я.

– Ничего, – пожал плечами Семёныч. – Иди в спарринг к Корнеюку.

Мишка Корнеюк был уже призёром Союза по юношам, он мог многому научить.

Как и говорил Семёныч, в «Трудовых резервах» было полно хорошо обученных ребят. В первые дни после тренировки я едва доползал до постели в общежитии.

– И зачем так мучиться? – спросил меня сочинский Саня, которому на третьем курсе тоже выделили место в общежитии.

– Чтобы на пляже в Дагомысе никто не обижал, – вяло огрызнулся я.

– Там и так не обидят, – хмыкнул Саня. – Ты всех местных знаешь, даже Пирата.

– А кто тебе фингал поставил?

– С приезжими в баре девушку не поделили. Они потом три дня проставлялись.

– Вот я и не хочу, чтобы в меня кулаком попадали.

– Ну-ну. – Саня присвистнул и ушёл играть в карты.

К третьему курсу я наконец стал разбираться в девицах, которые учились вместе со мной. В основном это были дочери учителей из глубинки. Они старательно конспектировали лекции, хорошо работали в поле на «картошке» и не пропускали вечера танцев на филфаке, не позволяя, правда, ничего лишнего курсантам ракетного училища.

– Зачем тогда они на эти вечера ходят? – спросил я Валеру.

– Мужа ищут, – пожал тот плечами.

– Но если не разрешать, то ничего и не найдёшь.

– Это вопрос философский, – усмехнулся Валера. – Пойдём лучше газету делать.

Валера, Володя Петров и я выпускали газету «Слово филолога». Я писал юморески, Володя рисовал карикатуры в стиле Бидструпа, Валера осуществлял общее руководство. Мы расстилали большие листы ватмана на полу аудитории и ползали по ним на коленях.

Пришёл Серёга Карпухин по прозвищу Крокодил.

– Буква «о» кривая, – сказал он Володе.

– Нарисуй прямую, – протянул тот фломастер Крокодилу.

– Я не умею, – заржал тот.

– А чего пришёл?

– Позвать на танцы, – ухмыльнулся Крокодил.

– Мы рисуем, – сказал Володя.

– И пишем, – добавил я.

– А я вообще женат, – пробубнил в усы Валера. – Говори, кто тебя прислал?

– Поклонская, – признался Крокодил. – Ей борец нужен.

Я в изумлении уставился на Крокодила. Поклонская на нашем курсе держалась особняком. Лишь недавно я узнал, что родители снимают для неё отдельную квартиру.

– Так и сказала: приведи Шурика, хочу с ним танцевать.

В разговоре Крокодил постоянно цыкал зубом, меня это раздражало.

– Больно надо, – сказал я.

– Иди, мы и без тебя справимся, – поднял голову от ватмана Валера.

– Да, тексты уже все готовы, осталось оформление, – поддержал его Володя.

– Ты хоть знаешь, кто отец Поклонской? – снова цыкнул зубом Крокодил.

– Не знаю и знать не хочу.

– Секретарь Крымского обкома партии. Первый! Или второй.

Мы все посмотрели друг на друга.

– Да, это меняет дело, – сказал после паузы Валера. – Тут поможет только мольфар.

– Или Ульяна из Теребежова, – согласился я. – Крокодил, иди к ней и скажи: скоро буду.

Крокодил вышел из аудитории.

– Ну? – выпрямился во весь свой немаленький рост Володя. – У меня, между прочим, отец тоже в ЦК работает. Заведующим отделом!

Мы расхохотались. Вопрос с танцами был закрыт.

4

– Какое дело для тебя в жизни самое важное? – спросил Валера. – Чем ты хочешь заниматься больше всего?

– Литературой, – пожал я плечами.

На самом деле больше всего мне нравилось ловить рыбу, но говорить об этом Валере не имело смысла. Я догадывался, что в горах, откуда приехал Валера, рыболовами становились немногие.

– А я фотографией, – вздохнул Валера. – Это даже интереснее, чем этимологические словари.

Я внимательно посмотрел на него. Неужели отвергнута и лингвистика?

– Нет, диплом я буду писать по языкознанию, – успокоил меня Валера, – но вот потом…

– Пойдёшь в фотографы?

– Простым фоторепортёром работать неинтересно. Я новый проявитель изобрёл.

– Зачем?

– Чтобы делать более качественные фотографии. Какой портрет лучше: цветной или чёрно-белый?

– Цветной.

– Нет, суть человека передаёт только чёрно-белая фотография. Мой проявитель вытягивает мельчайшие детали. Ребята из Литвы говорят, что я гений.

Он сказал это очень просто – гений. Я почесал затылок. Иметь дело с гениями до сих пор мне не приходилось. Как с ними обращаться?

– Да никак, – сказал Валера. – Это только слова. Но такого проявителя нет ни у немцев, ни у американцев. И я им его не продам.

– Один будешь пользоваться?

– Конечно. Пусть завидуют. У них «Битлы», у нас проявитель, и партия закончится вничью.

Я знал, что Валера считает «Битлз» лучшей в мире группой. Но так многие считают, может, она и лучшая.

– А Creedence Clearwater Revival?

У Валеры от неожиданности округлились глаза и встопорщились усы.

– Откуда ты её знаешь? – потрясённо спросил он.

– Да уж знаю, – небрежно сказал я.

На самом деле мне стоило немалых трудов выучить это название. Об этой группе мне сказал парень, с которым я проходил медицинскую комиссию в университетской поликлинике. Он с таким придыханием говорил о ней, что я заставил несколько раз повторить, пока не выучил название.

– Приходи ко мне домой, дам послушать. У меня есть пластинка, – сказал он.

– Хорошо, – кивнул я.

Я записал на бумажке его адрес, но так и не выбрался на прослушивание. А Валера, наверное, побежал бы в тот же день.

– Конечно, – сказал Валера. – Это классная американская группа.

– Если объединить «Битлов» и этих «Криденс», они победят, – хмыкнул я. – У нас одни «Лявоны».

– Они уже не «Лявоны», а «Песняры», отстаёшь от жизни, – тоже хмыкнул Валера.

На концерте «Лявонов» в главном корпусе университета мы с Валерой были этой зимой. В отличие от Валеры, мне группа понравилась, особенно Леонид Борткевич. После бегства Валеры из стана фольклористов я уже знал, что мы с ним разные. Это касалось и музыкальных пристрастий.

На следующий день ко мне подошла Поклонская. Выглядела она потрясающе: джинсики, футболка с какой-то английской надписью, хвост белокурых волос, достающий до лопаток.

– Это ты подослал ко мне Крокодила?

– Я?! – поразился я.

– На танцы меня тащил, сказал, ты меня ждёшь. Ждал?

– Нет, – признался я.

– Мог бы и ждать. Но я не танцую, так что придумай что-нибудь другое.

Я внимательно посмотрел на Олю. Ясный взгляд серых глаз. Матовый оттенок гладкой кожи, который достигается многодневным пребыванием на пляже. Умеренная упитанность. Из хорошей семьи девушка.

– Ты ведь крымчанка? – спросил я.

– Да.

– А я люблю Черноморское побережье Кавказа. Не совпадаем.

– Но море-то одно, – пожала она плечами. – Поместимся. У нас дача в Ялте.

– Ялта хорошее место, – кивнул я, – читал у Чехова. Ты там с собачкой?

– Есть и собачка.

– Доживём до лета, там и посмотрим на твою собачку.

– До лета много воды утечёт.

– Да уже три месяца осталось! – фыркнул я. – Финал КВН отыграем – и в Ялту.

– Ладно, – сказала Ольга, резко повернулась и ушла.

Я понял, что сказал что-то не то. Но это со мной часто бывало – говорить не то. Я к этому привык.

5

В команду КВН меня затащил Виталик, с которым я жил в одной комнате в общежитии.

– Хватит бороться, нужно и о родном факультете подумать, – сказал он.

– А что такое?

– Создаём команду для Клуба весёлых и находчивых. Нужно первенство университета выигрывать.

– Хорошее дело, – согласился я. – Покажешь, кого надо положить на лопатки, и я вам помогу.

– Нет, ты нам нужен для другого. С мозгами у нас слабовато.

– Нашёл Эйнштейна! – хмыкнул я. – По математике в школе я едва на четвёрку вытянул.

– Здесь нужна не математика. Ты у нас будешь княжной.

– Кем?!

– Песню «Из-за острова на стрежень» знаешь?

– Знаю.

– Мы поём, а вы в лодке с Ленкой Кофман. Она на голову тебя выше, стало быть, Стенька Разин. А ты княжна. И тебя по ходу действия выкидывают в набежавшую волну.

– Ты придумал?

– Саня Каплунов. Хорошо?

– Очень. Но княжной лучше сделать Крокодила, в нём почти два метра.

– Как ты не понимаешь, – доверительно взял меня под руку Виталик, – мы же филфак, у нас Стенька Разин девица, а княжна борец, пусть и маленький. Аллегория!

Быть княжной мне не очень хотелось, но я всё-таки пришёл на собрание кавээнщиков в актовом зале. Их было человек десять, в основном ребята.

«А дело перспективное», – подумал я, оглядывая товарищей по несчастью.